От столь несчастливого дома Бьорна до Хаммерсхофа было недалеко. Правда, путь всё равно оказался не столь близким; ход существенно замедляло количество раненых. Да и своих мертвецов нехорошо было бросать вот так, на пороге. Учитывая, что верховых было всего двое, — сам Бьорн и молодой тариец, - стражникам пришлось нести раненых на плащах.
Леа, плотно закутанная в тёплый плащ, кажется, задремала в объятьях супруга, убаюканная мерным шагом коня. Плащ этот Рыжий прихватил из дома, и только задним числом сообразил, что надо было не упаковывать свою многострадальную добычу в первую попавшуюся тёплую вещь и тащить в замок, а дать девушке по-человечески одеться. Или хотя бы какие-то вещи её прихватить с собой.
Наверное, будь в состоянии, служанка Элеоноры про это бы напомнила. Но бедная девочка вряд ли могла бы в скором времени начать думать о своей госпоже. Тихонько всхлипывая, она покачивалась в седле у тарийца, и явно пыталась смириться с мыслью, что может жить дальше.
В общем и целом, процессия получилась на вид довольно унылая. Что не помешало по дороге ввязаться в пару драк и прирезать на месте пяток мародёров. Но с этим стражники справились самостоятельно, всадникам даже не пришлось взяться за оружие.
Одинокая фигура в переулке привлекала внимание в первую очередь своей неподвижностью и вот этим самым одиночеством. А стоило приглядеться к ней повнимательней, и Рыжий совсем растерялся.
- Олаф?! - ошарашенно уточнил он. - Откуда ты здесь, да ещё один?!

- Даже не знаю что сказать, леди Бирген...
После всех выпавших на его долю событий, Олафа наверняка было трудно удивить; и Бьорну это удалось. Не просто удивить, но поставить в тупик, когда король Севера не знает, что сказать - дорогого стоит. И можно было бы этим при желании погордиться, если бы Рыжий чуть хуже знал своего брата. Конунг кокетничал; он наверняка мог сказать многое. Просто из какого-то временно нахлынувшего благодушия решил не травмировать нежные уши юной леди всей глубиной и широтой словарного запаса. От неожиданности, не иначе; потому что на месте Олафа и более спокойный обычно Бьорн мог бы не сдержаться.
Предположение же брата о судьбе леди Маккена заставило Рыжего насторожиться: тарийская принцесса произвела впечатление весьма неглупой девушки, и вряд ли она рискнула бы в одиночестве сбежать от Олафа посреди кипящего города. Хотя, может, она и не одна была, а сбежала к кому-то конкретному, ожидающему неподалёку? В любом случае, высказывать свои соображения Бьорн не стал. Во-первых, у него, как было неоднократно сказано, было множество дел, и искать одну-единственную тарийку посреди огромного Далара, ничего не зная о направлении её исчезновения, не было ни сил, ни желания. А, во-вторых, может, Олаф и прав: в конце концов, он несколько лет прожил с этой девушкой под одной крышей, и уж точно знал её куда лучше, чем Бьорн.
Дальнейшие слова брата, подкреплённые тихой просьбой Леа, заставили Рыжего задуматься. Впрочем, ненадолго.
Пойти к Зенице я не против, но сначала лучше всё-таки дойти до Хаммерсхофа. Не хочу оставлять раненых, да и Элеонору тащить с собой глупо, ей лучше отдохнуть, - он качнул головой. - Давай доберёмся до замка, всё равно тут недалеко осталось, и уже оттуда поедем в Пресепторию. Я посмотрю, как обстановка, отдам несколько распоряжений и буду в твоём распоряжении. И коня тебе возьмём, так быстрее получится.
Вариант "отказаться" Бьорну даже в голову не пришёл. Брату нужна помощь; и в такой ситуации может подождать и мятеж, и Император. В конце концов, войны сменяют друг друга, а брат у Рыжего один. Точнее, совсем недавно ни одного не осталось, но Создатель почему-то передумал.

Хаммерсхоф встретил Биргенов с облегчением. Завидевшие знакомую рыжую макушку, стражники с видимой радостью открыли воротину. Не из такой уж большой любви к Рыжему; просто сегодня этой самой макушкой интересовались толпы людей. И офицеры стражи, и офицеры гвардии, и даже - о, ужас! - братья Ордена. И все именем Императора (никто точно не знал, какого именно - старый-то помер! - но на всякий случай боялись), а последние - ещё и лично Зеницу припомнили, так что прогнать или оставить дожидаться под стенами воины не рискнули.
Милорд! - окликнул Бьорна один из стражников. - Вас тут столько народу разом искало! Вы планируете переворот? - бесхитростно предположил дюжий детина.
- Типун тебе на язык! - искренне ужаснулся коннетабль. - Там без меня есть кому переворачивать! Где все эти искатели, мне бы с ними поговорить.
Это вам лучше у коменданта спрашивать, он их всех куда-то провожал, - сообщил проворно закрывший ворота страж, занимая свой колченогий табурет, приткнутый в углу у ворот. Форменное безобразие, - иронично подумал Бьорн, но заострять внимание на происшествии не стал.
Подбежавшие принять лошадей мальчишки тут же были приспособлены к делу: одного отправили на поиски коменданта (для организации вопросов обороны города) и его жены (для организации помощи раненым и подготовки к похоронам убитых), а второй - за ещё одной лошадью. Поскольку конюшим никто никаких приказов не отдавал, и вообще за не вовремя открытый рот давали по шее, глазастые мальчишки, уже опознавшие в одном из воинов вроде бы покойного конунга, которого намедни всем кварталом хоронили, предпочли придержать своё мнение при себе.
Рыжий едва успел спешиться и не успел снять с седла супругу, как искомый комендант по принципу "на ловца и зверь бежит" вынырнул из-за какой-то надворной постройки, и, просветлев лицом, направился к скучковавшейся перед воротами компании.
- Милорд, я... - начал пожилой хес, и тут же замер: он тоже опознал конунга. Мужчина поспешно сотворил симболон, совсем уж растерянно переводя взгляд с Олафа на Рыжего и обратно.
- Не паникуй, - сразу предупредил, недовольно поморщившись, Бьорн. - Это действительно Олаф, а не призрак какой-то и не самозванец.
- Видите ли, - быстро взяв себя в руки, комендат сделал оставшиеся несколько шагов и замер перед Биргенами. - У меня есть совсем другое распоряжение от лорда Сигмара. Он распорядился... задержать человека, выдающего себя за его отца, и сообщить ему, - осторожно подбирая слова, начал хес. Комендант был мудрым человеком и прекрасно понимал: сейчас не тот случай, когда нужно слепо повиноваться приказу. Потому что Сигмар далеко, а Олаф, если это он, очень близко. И ведь как похож же, собака, не отличишь; если бы сам не участвовал в организации похорон, ни секунды не сомневался! Если это самозванец, схватить его - одно дело. А вот если это и правда чудом воскресший конунг, и комендант сейчас велит его схватить, а потом всё выяснится... Олаф Сильный - хороший конунг, в том числе и благодаря суровому нраву; так что вряд ли после такого голова останется на плечах коменданта.
- До лорда Сигмара, надо полагать, дошли слухи, и он сделал вполне логичный вывод, - пожал плечами Рыжий. - Но я готов поклясться, что перед тобой - настоящий и совершенно живой конунг Олаф Сильный. Или тебе недостаточно моего слова?
- Поймите меня правильно, Ваше Величество, милорд, - пожилой хес уважительно поклонился своему конунгу и кивнул коннетаблю в знак подтверждения - никаких возражений, и вообще хесское слово твёрже гороха. Но! - Я, разумеется, верю вашему слову, да и мои глаза, и сердце говорит мне, что Создатель явил нам своё чудо, вернув нам оплаканного короля как так желаемую в эти сложные времена милость. Но поймите меня правильно, у меня ведь есть приказ, и я не могу его нарушить...- и он развёл руками.
Вот же хитрая бестия, - почти восхитился Бьорн.
- У тебя в роду шазийских дипломатов не было? - хмыкнул Рыжий. - В общем, есть два варианта. Вариант первый, глупый. Ты сейчас пытаешься настоять на своём и начинаешь задерживать своего короля. Закончится всё это не одним десятком трупов, начиная с твоего, потому что... ну, ты сам всё прекрасно понимаешь. Тебя, как я понимаю, этот вариант не устраивает? Вот и замечательно. Тогда другой вариант: ты отправляешь своего гонца к своему Сигмару, и сообщаешь, что был, такой-сякой-нехороший, задержать не получилось, но он едет к Зенице, и не соблаговолит ли оный Сигмар доставить свою задницу пред ясны очи главы ордена, чтобы окончательно разрешить это недоразумение. Ну?
- С вами было три десятка воинов из гвардии и стражи, мы не рискнули идти на конфликт с официальной властью, - лицо коменданта опять просветлело.
- А где они сейчас-то, десятки эти?
- В общем зале, - хмыкнул комендант. Он действительно предпочёл бы, чтобы перед ним сейчас стоял воскресший Олаф. В конце концов, присягу он приносил старому конунгу, а Сигмар - лишь наследник этой клятвы.

К счастью, Олаф не стал прямо сейчас убивать коменданта, и даже никак не выявил собственного раздражения. Впрочем, счастье в этом было сомнительное, и означать такое поведение могло только одно: конунга, что называется, довели до ручки, и очень скоро жарко станет не только всему Далару (и речь сейчас не о столице...), но и самому Создателю на его небесах. Спровоцировать взрыв сейчас могло любое неосторожное движение, а Бьорну меньше всего хотелось ссориться с братом. Но вот как объяснить лишённому хм... щепетильности в отношении к женщинам брату, что Рыжий просто не может передать и без того пострадавшую Леа абы кому, он не имел ни малейшего понятия.
На счастье Рыжего, Создатель компенсировал своим чадам за все лишения. Вот и сейчас в виде собственной благодати он прислал фро Фрейю в компании двух молоденьких девушек. Неизвестно, как вездесущая и всезнающая комендантша догадалась, но одна девушка несла женские сапожки (две пары; на случай, если одна не подойдёт, вестимо...), а ещё одна - пару плащей. Поэтому, под охи и ахи, леди Элеонора была оперативно обута и уведена в недра дома. Мужчин женщины проигнорировали чуть меньше, чем полностью. То есть, с абсолютно невозмутимым видом изобразили положенные поклоны в адрес конунга, как будто тот и не думал погибать, использовали Бьорна в качестве бессловесной рабочей силы (а именно - чтобы снять уже обутую Леа с лошадиной спины) и удалились.
- Нам многое надо обговорить, - с обычной своей не терпящей возражений властностью сообщил Олаф. Впрочем, возражать никто не собирался; Рыжему тоже было, что спросить у брата. Правда, для начала мужчинам пришлось забраться в сёдла, и разговор по естественным причинам на несколько секунд отодвинулся.
Но вот за спиной остались высокие стены Хаммерсхофа, и братья, не сговариваясь, пустили лошадей шагом. Обсудить всё, или хотя бы самое основное, хотелось бы до прибытия к Зенице.
Я рад, что представилась возможность поговорить с тобой так скоро, - задумчиво начал Бьорн. - Мне очень хотелось бы услышать, какой Империю Щитов видишь в ближайшем будущем ты. Потому что про себя я точно могу сказать только одно - я не хочу служить императорскому ублюдку, вылезшему из непонятной щели. Если там, конечно, в самом деле отметился Карл, - поморщился Рыжий.
Не то чтобы он так презирал бастардов; наличие брака между родителями никак не влияет на умственные способности и личные качества.
Скорее, Рыжий просто имел своё представление о том, какими качествами должен обладать правитель такой огромной страны, и здорово сомневался, что аль Малина обладает хотя бы половиной.
Правитель, по-настоящему хороший правитель, вдумчиво и очень серьёзно готовится к этой роли с самого детства. Да что далеко ходить за примером? Вот он, рядом едет. Чем там занимался в своём детстве Карим, Бьорн не имел представления, но здорово сомневался, что детство его было посвящено учёбе. Более того, неплохо зная историю, Рыжий точно знал - дорвавшийся до власти человек, неподготовленный к этой роли, это худшая кара для страны. И в такой ситуации Бьорн предпочёл бы не иметь ничего общего с тонущим кораблём империи. Да и Хестуру, на его взгляд, лучше было оказаться в другой лодке...

- Ты же готов служить короне? Северной короне? Мне? Эдит? - конунг усмехнулся, но было в этой улыбке что-то нервное, неестественное. Так волк искривляет губы за мгновение до того, как сквозь оскаленные клыки покатится угрожающий рык.
А действительно. На что ты готов, коннетабль? Неужто правда - подхватить в охапку молодую жену, подать в отставку, и уехать коротать дни где-то далеко на севере, куда уж точно не докатится окровавленное колесо сделавшей поворот истории? Зализывать раны, жить в своё удовольствие, уйти на покой, дышать деревенским воздухом...
Бьорн усмехнулся брату в ответ; впрочем, от улыбки в этом оскале тоже было немного.
Он мог сколько угодно убеждать себя, что не желает братоубийственной войны. Он мог вспомнить тысячи боёв, выдержанным плечом к плечу с имперскими войнами - даларцами, алацци, хесами и тарийцами, - и мечтать, что когда-нибудь вся огромная Империя будет большой дружной семьёй нескольких народов. Вот только... всерьёз верить, что это случится при его жизни? Пфф! Бьорна можно было назвать перфекционистом, даже идеалистом, но не идиотом же! Останется ли Рыжий на своём месте, уйдёт на другое, сбежит или умрёт - кровь всё равно прольётся, и смуты не избежать. Было так соблазнительно - забыть о долге, чести, поколениях славных предков, сесть с книгой у открытого окна на солнечной веранде... Угу, закутаться в плед и парить ноги, - завершил Бьорн картину "старый коннетабль в отставке" и едва не плюнул с досады: уж больно жалкий получился портрет.
Выспаться бы, сразу перестанет всякий бред в голову лезть, - резюмировал Рыжий.
До последнего удара сердца, - процитировал фразу из присяги Бирген. - Дьяболонова отыжка, - усмехнулся он уже вполне искренне. - Как всё-таки здорово, что ты жив. Политический расклад сразу как-то... бодрее выглядит, - хмыкнул Рыжий. Подумав, свежий политический анекдот в тему ("Олаф умер, Карл умер, и мне что-то нездоровится...") решил не цитировать: вряд ли конунгу сейчас до шуток.
- Ты со мной? - резюмировал Олаф короткий прочувствованный монолог.
- Конечно, - пожал плечами Бьорн. - Далар не способен удержать Империю, это ясно. И никто не способен, кроме Белого щита. Что касается Сигмара... не имею понятия, когда именно он приехал. Может быть, на свадьбу Эдит? Или сам всё-таки решил жениться? Честно говоря, за всеми последними событиями я совершенно не придал значения его появлению. Тебя тревожит, что он оставил Хестур, или "своевременность" его здесь появления? - "или ты предполагаешь, что Сигмар причастен к произошедшим с тобой событиям" - вертелось на языке. Но произносить вслух подобное не хотелось. Даже думать о таком было противно: одно дело, знать об общей человеческой подлости, о подковёрных интригах и грызне за власть подле имперского трона. Но предположить то же самое в Хестуре? Нет, не в Хестуре - в семье?

Власть.
Сколько жертв было положено за века существования человека на её алтарь - не счесть. Целые народы гибли, оплачивая жажду собственных правителей, не рассчитавших сил в попытке откусить слишком большой кусок. Для многих именно она была желанней, чем все женщины и всё золото мира.
Бьорн же никогда не интересовался этой эфемерной субстанцией. Он любил тревожное пение боевых рогов, тяжесть оружия в руках, пульсацию горячей крови берсерка в жилах. Он был воином, просто хорошим воином, который никогда не жаждал быть командиром. И не его вина, что у воина обнаружились некоторые иные таланты; тут надо благодарить гены владык Хестура.
Оно и к лучшему, в самом деле. Страдай Рыжий этой болезнью, жаждой власти, и кто знает, на чьей стороне он был бы сейчас? Перевесило бы чувство долга, или воля оказалась бы недостаточно сильна? Сейчас же Бьорн не испытывал никаких душевных метаний. Он точно знал, что его долг - быть с братом до конца, каким бы ни был этот конец. Может быть, будь он уверен в бессмысленности этой затеи или в отсутствии шансов на её реализацию, он бы, может, и поспорил с Олафом. Вот только шансы на воплощение собственного плана у короля Севера были весьма и весьма неплохие. Хестур силён, как никогда, а Далар обезглавлен. Многие рыцари не пойдут за императорским ублюдком, даже если он действительно несёт в себе кровь Карла.
- Оставь красивые слова своим воинам, брат, - хмыкнул Бьорн в конце концов. - Я в любом случае с тобой до конца. Лучше скажи мне, у тебя есть какой-то конкретный план дальнейших действий? - поинтересовался он насущным.
- Осталось добиться у Зеницы правды и признания, остальное мы сделаем, - мрачно проговорил Олаф.
- Ты полагаешь, могут быть проблемы? Зеница поступится правдой ради собственных интересов?