>>>"Альгамбра", Представительство Алацци
Предусмотрительность брата Джевии вызвала у Диего тень улыбки. Ни отказа от откровенной взятки, ни вульгарного возмущения, ни даже намека на недопустимость поведения брата подобным образом. Неужели действительно инквизиция? Усмешка Диего стала чуть более выраженной. Кто иной, а он мог ожидать подобного визита - но, дьяболон побери, не так быстро. Ему не требовалось сохранять хладнокровие, - свой грех Диего Альварада измерил и взвесил прежде любого другого и с горьким непониманием готов был выкрикивать свои упреки самому Создателю, - так какое ему теперь дело до обвинений, что могли предъявить ему люди!
Но именно людям Диего Альварада - Диего Фелипе Гутьеррес-и-Альмейда, дон Альварада-де-ла-Фуэнте, рыцарь Ордена Ока Императора, Сеньор-пресептор Парабранский, - не собирался уступать ни на йоту. Ни их обвинениям. Ни их суду. Его суд был в его собственном сердце.
Та, чья судьба была ему вверена, - была неведомо где, подвергалась Создатель ведает какой опасности и испытаниям, а он, в греховности своего падения, не мог сделать ничего, чтобы помочь ей.
Да пропади пропадом и инквизиция, и Орден, - он должен разыскать ее и обеспечить ей безопасность. А потом - хоть... костер? Диего опустил веки, жесткое лицо смягчилось в привычной маске благочестивых дум. Нет. Никакого костра. Несправедливость Создателя жгла обидой, собственная беспомощность была худшим из наказаний, - и Диего в упор не видел причин, по каким он должен отказаться от всего, что было им создано, что год за годом, шаг за шагом он выстраивал, чтобы достичь права...
..права... которого теперь был, по сути, лишен.
Произнесенное имя прошло сквозь мысли тонким острием стилета. Мальчишка которого он бездумно, поглощенный собственными эмоциями, послал на смерть. Не имело значения, что он рассчитывал, будто даларское направление будет наиболее безопасным, - он должен был рассчитать варианты. Он должен был предусмотреть и этот. Диего машинально сделал жест посмертного благословения, каким сопровождались имена недавно ушедших.
- Брат Рамон доблестно исполнил свой долг... - в отличие от меня. Но не услышать этих слов. Бессмысленны самообвинения, пока не выполнено то, что выполнить нужно. - Открылось ли что-либо новое, что не обожжет ваши уста, брат Джевия, если вы поделитесь этим со мной?
Откровенная ирония слов сопровождалась самым смиренным и постным тоном голоса. Алацци зыркнул на своего спутника с медово-жаркой насмешкой в темных глазах. - Рамон Гильермо был подчинен мне и погиб, выполняя мой приказ. Что нового известно об обстоятельствах к нынешнему часу, брат?
Неизвестность, к которой он ехал через улицы Далара, не давала еще Диего права заранее слагать полномочия и забывать о своих обязанностях - равно как и позволять забывать, кто он, своим сопровождающим.
Или - если на то пошло, - самому Зенице.

Разве так я хотел...

Солнце ударило в глаза, разорвав быстро набежавшие облака, и откуда-то с деревьев несуразно и ликующе тонко завопила птица. Фаруз подчинялся шенкелям, оставляя руки всаднику свободными, так что Диего занял их, безучастно поправляя перчатки и надетые поверх перстни. Он почти исчерпал один из "колодезей" - сперва проверяя и не веря, что утратил магию, а затем - чтобы взять контроль над грифоньером. Некоторый запас магической энергии, заключенный в его украшениях еще будет при нем, - но в присутствии магов пользоваться "механикой" придется крайне осторожно, а лучше - никак. Это простецов можно дурить иллюзией силы, - не орденских братьев.
- Конечно, - Диего не скрыл сарказма в голосе, в ответ на утверждение о карах убийце мальчишки Рамона. - Десница Создателя хранит, но и карает.
Еще один прием, призванный поддерживать повиновение плебса, - быстрые и жестокие кары против тех, кто осмелится поднять руку на служителей Ордена. "Быстрые и жестокие" - это основа. Справедливые? Никакого значения это не имело. Настоящие виновники будут найдены, и их наказание будет соразмерно вине. Но с той силой, какая была явлена в том кабаке, скорее всего, виновен или виновны те, кого не казнят публично. На дыбу, плаху и костер пойдет мелочь, козел отпущения, которого найдут, и как можно быстрее. Быть может и вовсе в глаза не видевший ни Рамона, ни порога того кабака. Публичные казни - хорошая дисциплинарная демонстрация, и только.
Что же на самом деле хотел вызнать его в меру разговорчивый спутник? Брат Джевия. По имени - шази, но на шахи он похож ровно столько, сколько и на даларца, и даже на алацци.  Начал ли он уже свое дознание, или этим будет заниматься кто-то другой, а наш неприметный брат Джевия, что похож на собаку-водолаза и на всех овчарок сразу, - лишь снимает первые пробы, чтобы доложить о своих впечатлениях тому, кому поручено расследование.
И расследование - чего?
Светская, небрежная как пустая гримаса в салоне, фраза из уст инквизитора, внезапно ударила по мыслям. И, разумеется - это был прекрасно исполненный прием, отвлекая внимание, застать врасплох. Лишь собственным опытом подобных приемов, Диего сумел скрыть, как точно попал в него это небрежный, такой естественный вопрос. Диего удержал на лице маску полной неподвижности, возможно даже чрезмерно невыразительную, и тем выдающую, но мгновенно закаменевшие под плащом мышцы и руки, замершие на долю секунды, были теми невольными предателями, за какими он сам привык наблюдать, проводя дознания.
Медленно, подчеркивая паузу, он поправил отвороты перчаток, полностью повернул лицо к брату Джевии и улыбнулся с долей надменного покровительства.
- Брат, я не хочу тебе лгать. О персонах ее статуса принято отвечать: "Утомлена" - или "Не в духе", - но это было бы чистым враньем. Воздержись от расспросов о моей сеньорите... - но уже когда два последних слова слетали с его болтливого, с его неожиданно невоздержанного языка, Диего понял, что сморозил. Не меняя голоса и не споткнувшись, так же ровно он продолжил: - Сеньорите инфанте... Тем более - не на улице.
Он посмотрел вперед, удостоверившись окончательно, что их путь уже вряд ли возможно изменить, и не скрывая легкого удивления вновь взглянул на спутника в невзрачном балахоне.
- Так мы действительно едем в Пресепторию? Прости мое сомнение, брат. Я воспринял твое приглашение не совсем верно.
Диего позволил себе улыбку, глядя прямо в глаза спутнику, так открыто выдававшему в себе инквизитора.
И даже если первой остановкой на пути будет пресептория - никто не оглашал ни второй, ни последующих. Диего не отпускал взглядом глаза, скрытые тенью капюшона, словно держал прицел на спрятавшемся в норе звере.

Отредактировано Диего Альварада (2012-05-24 21:44:38)

Они свернули к боковому переулку, выводившему стороной от Храма к собственно зданиям Пресептории, соединенным высокими переходами на уровне второго-третьего этажей, превращенным в архитектурно выдержанный монолит, изысканный в своей строгости. Губы Диего дрогнули в усмешке, явно готовя едкую вежливость в ответ спутнику - когда чему-то, неуловимому слухом или иными чувствами, он вдруг нахмурился, испытывая странное, пронзительное чувство растерянности.
Смятения.
И бессилия.
Взгляд пресептора недостойно и лихорадочно заметался по каменным створам стен, замкнувшим их маленькую процессию в ущелье. Чувствуя, как стены становятся все выше и теснее, никогда не испытывавший клаустрофобии, Диего внезапно ощутил удушье.
Раскрылись ворота, и маленькая кавалькада проехала в боковой двор Пресептории.
   >>>Покои Зеницы.

Отредактировано Диего Альварада (2012-05-24 22:09:47)

Прежде Бран никогда не бывал в столице Империи, но, судя по рассказам, именно такими и были улочки Далара - узкими, извилистыми, с каменными двухэтажными домами, с черепичными крышами и бельем, протянутым на сушку между окнами соседей. Мрачноватыми и тенистыми, потому что дома выстроены так тесно, что солнце просто не умеет осветить их колодцы, если не стоит в зените.  Улицы эти переполнены людьми. Утром и вечером по ним гонят скот, самодовольно гарцуют конные рыцари, там, где не проходят повозки, тянут ручные тележки, смуглые слуги носят яркие паланкины… Он идет по этой улице. У него есть дело. Его словно ждет кто-то. Кто-то очень важный… Принцесса. ОН идет и чует, что кто-то неявно и скрытно следует за ним. Бран оборачивается, и преследователь ускользает или растворяется в толпе. От его взгляда не холодит спину, так словно тот упирает под ребра острие меча, отчего волосы на загривке неприятно шевелятся. Взгляд у него как будто горячий, тягучий, он словно манит и зовет обернуться, но когда оборачиваешься, не видишь никого, кого мог бы подозревать. Можно подумать, что это не воин, но маг, шази или алацци с их странной способностью подчинять себе чужую волю. Бран отклонился от намеченной цели своего пути и принялся путать дорогу, удаляясь все дальше от центра и все больше путаясь в узких улочках бедных кварталов... А потом понял, что именно вызывает у него недоумение. Женщина. Это не воин и не маг, это женщина и оттого его тело как-то совершено иначе и по-особому отзывается на ее взгляд. Никогда прежде за сотником не следила женщина, это освежало и будоражило. И прокладывая себе путь между домами, он против воли начал воображать, хороша ли она и может ли считаться трофеем, если ему удастся ее поймать. Так из добычи он бесхитростно стал охотником, прекратив путать преследователя и начав искать подходящее место для ловушки…
Варрен не знал наверняка, он лишь строил предположения, но они казались верными. Он обогнул дом, за которым скрылась его преследовательница, и стоило Латифе обернуться, как сотник оказался на ее пути. Он мог бы поклясться, что передним та самая женщина, которую он уже видел этим утром в лавке купца Карима. Северянин так и сумел разобраться в том, как шази отличают одну женщину от другой, если они по уши замотаны в свои платки, но сейчас он схватил девушку за плечи, встряхнул и смотрел ей в глаза внимательным пронзительным голубым взглядом. Сейчас он мог бы поклясться, что это именно те глаза, которые он видел не далее как двадцать минут назад. И еще фигура. У наложницы проклятого пройдохи было роскошное тело, которого не сыскать у молодых женщин в срединной стране, да и на севере. Здесь женщины или тощи, будто больны и собираются отдать богу душу, или беременны, или стары. Северянки крепче и сильнее, выносливые, словно молодые кобылицы. А эта женщина перед ним была молода и полна жизни и вместе с тем обладала той завораживающей плавностью форм, которая так чужда мужчинам и от того, так захватывает их воображение.
- Зачем ты идешь за мной?
Бран не намеревался причинять боль, но и его игривая хватка на округлых плечах преследовательницы была такой, что могла бы оставить на смуглой коже темные отпечатки.
- Что нужно твоему хозяину? – он встряхнул девушку, стремясь таким образом достичь большего взаимопонимания. – Отвечай!

Так я и поверил, что Карим отпустил наложницу шастать по улице и ему ничего от меня не нужно! Варрен хорошо претворялся идиотом, но в целом совсем уж идиотом не был. Ему нравилось, что северян считают грубыми и глупыми вояками. Этот шаблон так ослеплял всех его собеседников, что вякая проницательность война укрывалась от их глаз. Он заметил, как вспыхнул взгляд наложницы, от лишнего прикосновения, знал, что шази очень щепетильны на этот счет, но предпочел и дальше делать вид человека далекого от знания культурных различий. Людской поток кипел за спиной, а девушка была укрыта от улицы широкими плечами сотника и почти притерта к дому. Кто-то, проходящий мимо, толкнул Варрена в спину, мужчина покачнулся, смягчая удар, и на миг пышная соблазнительная грудь одалиски коснулась торса северного воина. Он даже не успел ничего понять и почувствовать. Только увидел ее так близко и эта картинка стояла перед глазами, пока не сменилась талым и темным взглядом девушки, завораживающим и приглашающим. Варрен даже физически почувствовал, как стремительно тупеет. И все, что он прежде считал своим умом, ощутимо стекает жаром в пах, заставляя плоть каменеть и вздыбливать поддоспешник. Бран несколько секунд молча смотрел перед собой, очевидно, ослабив хватку, потому что одалиска успела ускользнуть, а он все еще моргал, пытаясь вернуть самообладание себе и крепость коленям, ставшим на миг мягкими и непослушными, словно пуховая перина. Теперь он отлично понимал, почему танцу своих женщин шази смотрят лежа. Видно у них тоже ноги подгибаются.
- Стой!  - рявкнул, сердясь скорее на себя, чем на нее. Чья вина в том, что эта женщина делает его беспомощным? – Куда ты?!
Он попытался изловить беглянку, прихватив ее повыше локтя и оборачивая к себе.
- Чего тебе от меня надо, одалиска? Разве я не расплатился с тобой?
Он бы еще платит и платил, но та сила, с которой чары этой женщины захватывают власть над его волей, пугала и заставляла защищаться нападением.

Что еще надумал этот царь плутов и пройдох?! Мысли, что девушка действует не по своей воле, сотник не допускал. Он отлично знал суровые наказания, которым шази подвергают своих женщин. Это хеска может перестоять незнакомца на улице, поболтать и остаться честной. Варрен сморгнул, возвращая себе самообладание. Ее ладошки казались крохотными, а его собственная грудь под ними внезапно такой широкой… Бран всегда думал, что на счет женщин он не промах и знает, где вовремя ввернуть ласковое словечко, как улыбнуться и что подарить, чтобы расположить к себе даму, будь то крестьянка, трактирщица или фрейлина Ее Высочества. А тут он вовсе растерялся: мыслей никаких, и язык едва ворочается. Тьфу ты, стерва! Ведьма.
- Пошли.
Сотник отпустил локоть девушки и легонько подтолкнул ее вниз по улице, куда она пыталась прежде уйти. Наверно, она знает, где они смогут поукромничать. Сам он едва ли знал столицу настолько хорошо. Варрен не вполне представлял, что задумала одалиска, но, должно быть, что-то важное. Или ему попытаются проломить череп в темной подворотне. Если он не перестанет быть таким олухом и сосредоточится вместо ускользающих вперед одурительных форм девушки на чем-то более надежном, например, на эфесе меча. И пропустивший преследовательницу вперед северянин прибавил шагу.

>>> Дом на маленькой улочке

>>> Рыночная площадь

Такаширо смотрел на мир как будто сквозь водопад. Сколько раз, сколько раз он представлял себе то, что случилось не далее, чем десять минут назад. В мыслях и планах всё было легко, просто и понятно. Что может быть сложного в том, чтобы забрать жизнь? Особенно для человека, побывавшего на поле боя. Такаширо казалось, что он давно перестал относиться к смерти как к чему-то страшному, ведь сколько раз он чувствовал на затылке её ледяное дыхание! И сколько раз сталь в его руке заставляла кого-то перестать дышать!
Но то были безликие воины. Он не знал ни их имен, ни их судеб. Да и кто идёт на битву с другой целью, не чтобы погасить как можно больше глаз? Тогда это казалось естественным, само собой разумевшимся, привычным. И к своей смерти, как и положено воину, самураю, Кодзима Такаширо относился спокойно, с толикой холодного презрения. Или думал, что относился. Когда рассуждаешь о жизни и смерти, сидя за чашкой ароматного зелёного чая, несложно не бояться её.
Мужчина давно принял решение и не собирался менять его. Не было пути назад. Но почему же так пусто и холодно стало внутри, там, где должно биться сердце? Почему бьётся разгорячённый разум подобно запертому в тесную клетку жаворонку? Почему взгляд всё чаще падает на безвольно повисшее на луке седла тело? Почему так душно здесь, на тихой узкой улочке? Доспехи, казалось, давили на плечи так, словно были сделаны из камня. Гулко, громко и медленно стучало сердце.
Такаширо не был способен сейчас здраво мыслить. Он не думал о том, что его может остановить городская стража, найдя подозрительным тот факт, что вооружённый и облачённый в традиционную ханскую броню человек везет чьё-то тело, прикрытое плащом, а на плаще этом уже проступили подозрительно багровые капли. Он не думал о том, что пугает нечастых прохожих, которые старались побыстрее отвернуться и ускорить шаг, чтобы не видеть ни почерневшего от тяжких дум лица всадника, ни его страшной ноши. Не думал он и о том, что может быть узнанным, и доставит этим лишние хлопоты тому человеку, от которого хотел получить долгожданное избавление.
Говорят, что, чем дольше длится ожидание, тем слаще награда. Ничего подобного. Такаширо был истерзан этим ожиданием. В его душе не осталось места ничему, кроме слепого отчаяния, чёрного позора и багровых вспышек чего-то неизбежного. Кровь ещё бурлила в венах, разбуженная этой короткой «битвой». Возможно, самой короткой в жизни воина, самой простой с её «физической» стороны, так как сопротивления не последовало, но самой сложной с моральной точки зрения. Но то был не зажигающий глаза воинский азарт и горячка боя, но тёмное, тяжёлое покрывало цвета крови, которое пыталось покрыть некогда ясный разум, перекрыть доступ воздуха и чистоты. Безумие? Это тёмное семя попало в душу давно, тихо лежало где-то в тёмном её уголке, пуская корни.
Даже если ему бы повелели жить, воин не смог бы уже полноценно вернуться в этот мир. Такаширо внутренне готовил себя к смерти. К достойной смерти, которая, наконец, принесет – должна принести! – покой измученной душе. Он верил, верил, что достойной смертью сможет искупить свою недостойную жизнь. Кодзима Такаширо хотел умереть с улыбкой на лице.

>>> "Ширасаги"

>>> Дворцовая площадь

Надо отдать нагини должное, действовала она в данной ситуации гораздо быстрее и менее навязчиво, чем сам Зариф. С принцессами, только что потерявшими любимого человека и чудом избежавшими трагедии, визирю приходилось не то что общаться редко, вообще не приходилось. Поэтому он предоставил всю ситуацию в изящные женские руки, как бы странно это не звучало. В переулках и побеге от возможной погони огневолосая была гораздо более профессиональна, чем он. Его удел - интриги, блеск и воспитание будущего халифа. Совершенно скромная роль с которой, он надеялся, он справлялся.
Неведомыми для визиря, неуловимыми и невесомыми движениями, нагини сменяла плащи на троице свидетелей убийства, отвлекая чужие взгляды и путая тех, кто мог бы их запомнить. Тени, лица, узкие улочки. Крайне смутно мужчина запоминал эти переплетения проулков, которые были ему знакомы очень плохо. Это и не было удивительным, визирь был крайне редким гостем в Даларе. Когда же девушка остановилась, Зариф кутался в темную ткань, разглядывая близлежащие дома. Узнавание пришло совершенно внезапно, еще до слов огневолосой. Именно это не дало ему обмануться и позволить уголки губ приподнять в усмешке. Все же, уважать эту женщину можно было бесконечно.
-Благодарю, - визирь прижал руку к сердцу, совершенно серьезно выражая благодарность этой мудрой даме. - Был рад знакомству, - и, конечно, тому, что на его поясе красовался чудесный нож.
Почти ненавязчиво визирь взял инфанту за локоть, направившись в указанном направлении, напоследок кивнув нагини, которая так успешно вывела их из тех неприятностей, в которые они почти попали. Ну а с выводами из этой ситуации он будет разбираться сам. Именно поэтому он вел их не в Альгамбру, а в представительство Халифата. План уже был на уровне исполнения, визирь обдумал все "за" и "против", сделав первый ход. И надеялся, что инфанта больше не совершит таких тотальных ошибок, как сделала до этого момента. Ну а он сам постарается ей помочь в этом.

Представительство Халифата <<<

Отредактировано Зариф ибн Фатх (2012-06-05 22:54:52)

Возможно, позже, когда инфанта придет в себя, она захочет узнать, что за женщина была в день гибели графа за ее плечом, но вряд ли ей представится такая возможность. Уже по дороге Соланж проняла, что нужно уезжать из города. Или, по меньшей мере, имитировать свой отъезд. В противном случае ее затаскают по канцеляриям. А именно сейчас этого ей хотелось меньше обычного. Она следила за выражением лица заказчика, стараясь определить, узнал ли он местность и сможет ли сориентироваться верно. И поймав тень улыбки в уголках его губ, успокоилась. Только лишнюю секунду всматривалась в поистине завораживающие черты шази, смутно осознавая, что расставание с этим человеком, заставило ее сердце опустеть. Пусть ненадолго. Ведь разлуки мы переживаем столь же долго, сколько длилось знакомство, но до дома она будет нести с собой этот мучительный сосущий сквозняк, продувающий сердце насквозь.
- Наше знакомство - честь для меня, - нижайший поклон адресован обоим - и баронесса исчезает в проходе между домами, который ее спутники никогда бы не заметили, не поглоти он эту загадочную женщину. Только листья винограда покачиваются на легком ветру.

Перекинув плащ изумрудной стороной, Соланж торопливо петляла улицами, унося с собой нежданную тоску: было это прощание с графом, расставание с визирем, опасение за инфанту или просто дурное предчувствие... Но уже через мгновение на случайном перекрестке – пробиралась нагини автоматически, давно не задумываясь над маршрутом – она увидела знакомого всадника. Знакомые гербы, доспех, коня - и ношу, поперек седла. Остановилась и задержала дыхание. Окликнуть Такиширо было более чем не благоразумно. Чем бы ни была его ноша, он выполняет приказ хозяина. Их общего хозяина. И привлекать внимание к тому, что пытались утаить, не стоило. Только влажные пятна на темном плаще, украшенном гербом Журавлей, не оставляли места для сомнений. Девушка огляделась. Улица пустовала. Такаширо выбрал ее не спроста. Нагини нырнула обратно в переулок, и только когда она уже смотрела вслед уносящемуся прочь воину, ветер подхватил край плаща, и в лицо Соланж глянул второй за сегодня мертвенный взгляд. Хозяин. Свобода предстала перед ней во всей красе и всем ужасе, в полноте своего величия. Теперь с исчерпывающей определенностью следовало скрыться как можно скорее. Второй убитый советник. Осталось трое. Анжи не любила своего младшего хозяина, считала его духовным калекой и человеком опасным для себя в первую очередь и испытала облегчение, но теперь ее будущее принадлежало только ей одной. Вероятно, придется пожертвовать титулом, ее дом принадлежал Журавлям, ее средства хранились в кассе Ордена в чеках на иное имя, нужно было решать быстро. Соланж развернулась и бросилась в том направлении, из которого приехал Такаширо, в сторону «Клинка и роз» недалеко от рыночной площади.
Настало время бросить в огонь всю книгу.

>>> Клинок и розы

Рыночная площадь >>>

Смущение островитянки Альваро не огорчило. Значит, ему достанется больше фиников. Он закинул один из медовых плодов в рот и теперь с интересом следил за метаниями Асами в лавке. Но как только она вышла и изготовилась продолжить путь, он двинулся по кратчайшей дороге к Альгабре.
- Позвольте мне  предложить вам фрукты?
Бумажный пакет, свернутый конусом вплыл в пространство между ними. На юге такое предложение могло быть воспринято, как весьма недвусмысленная форма ухаживания, но здесь в Даларе фрукты - это только фрукты, а вовсе не предложение завести общих детей.
- Я многие годы служил в Халифате. Там столько финиковых деревьев, что сахарными плодами усеяны улицы. А здесь это дивное лакомство.
Обаятельная улыбка делала беседу менее формальной. Батиста много путешествовал и мог часами рассказывать удивительные вещи и о Халифате, и об Алацци. Эта способность часто помогала ему наладить контакт с малознакомыми людьми, так как многие молодые мужчины и большинство женщин стеснялись говорить о себе, таково было их воспитание. Однако дипломат Батиста знал, что единственный человек, который действительно интересен каждому - он сам.
- Какие сладости вы предпочитаете? Держу пари, на островах есть угощения, о которых мы здесь на суше даже не слыхивали!
Нет более безопасной темы для бесед с дамой, чем кулинария. Граф мог с неподдельным интересом слушать о любых аспектах жизни и быта своих собеседников. Дорога предстояла не близкая, а знания об островах всегда пригодятся, тем более, что они стояли как-то особняком и были так экзотичны, что лишний раз услышать что-то о них всегда полезно. Даже если Асами сама не готовит, какие-то азы она знает. А потом можно перейти к странничеству. Или сейчас?
- На моей Родине говорят, что кулинария сродни варению зелий.  Говорят, важно, в каким духе и с какими мыслями женщина стряпает, какие песни поет у печи, это и есть заговор, а сырые и непригодные в пищу ингредиенты превращаются во что-то совсем иное, имеющее силу над теми, кто это пробует…
Советник внимательно следил за выражением лица спутницы.
- Доступная каждой женщине бытовая магия. Но вы пошли дальше, госпожа Ямада. Если это не тайна, расскажите мне, пока мы держим свой путь, как вы решили учиться варить зелья?

Джустин

>>>Рыночная площадь

Когда-то Оле и сам знал даларские улочки, закоулки и вот такие дырки в заборах просто наизусть и бессовестно ими пользовался, таская яблоки из садов солидных горожан, но дырки в заборах имеют пренепреятнейшее свойство заделываться, а новые дома – строиться. Так что юноша положился на «географические» познания целеустремлённо тащившей его девчонки и шагал рядом, уворачиваясь от особо плечистых граждан.
Выбранный рыжей незнакомкой дворик порадовал наличием большого куста жасмина, но вот жаль, что на таких кустах яблоки не растут.
– И тебе хорошего дня, красавица, – глаза из-под шляпы озорно поблёскивали, но вот после так запросто названного имени на несколько секунда стали раза в два больше, но циркач не потерялся и продолжил всё тем же полушутливым тоном: – Кому Олаф, а кому и нет. Тебя-то как звать?
Ну да, кому Оле, а кому и «чтоб тебя телегой переехало!». Парень фыркнул на лезшую в лицо ветку, снял шляпу, стряхнул с неё белые цветочные лепестки, провёл пятернёй по рыжим вихрам, водрузил головной убор назад и, подражая собеседнице, смерил её смеющимся взглядом. Босоногая, высокая, в неновом платье и с растрёпанными рыжими волосами, девчонка была чем-то похожа на него самого.
– Знаю купца, – вот откуда имя! – кто ж его не знает-то, раз у него даже дрессированную моль купить можно?
Насчёт моли он не был уверен, конечно, но кто этого Карима знает – вдруг у него в закромах и не такое есть? А в том, что этот караванщик из Малины и есть Карим, Оле не сомневался ни разу. Иначе бы искали Йоксарена-циркача, а уж никак не Олафа. Порадовать братьев? О, это мы всегда готовы! Как же их не порадовать? Вон какие серьёзные и надутые, того и гляди полопаются.
Парень подошёл к стене, забрал у рыжей уголёк, пририсовал церковнику рога, раздвоенный язык и хвост, критически оглядел художество, прицконул языком, потом добавил ещё свинячьи уши и разбойничьи усы.
– Конечно не можем! Обидятся же, братья-святоши, ещё наводнение сопливое устроят, шляпу мне намочат, – в словах слышался затаённый смех. – Порадуем так порадуем!
Оле звонко но негромко рассмеялся, уже представляя лица братьев-церковников на следующее утро. А хорошо всё получилось, а то ведь просто заявиться в лавку к Кариму не дело, а узнать о союзных делах надо бы. Доставка практически на дом!
– Ты только смотри нос не выпачкай, чтоб святоши за свою не приняли! – почему-то Оле был уверен, что у всех братцев чёрные носы; от злости, наверное.

Джу? Не забудешь? Не, Оле знал, что его двадцать четыре – это уже практически древняя старость и скоро придётся ходить с палочкой, покряхтывать и рассуждать о том, какая нынче пошла молодёжь, но до маразма он ещё не докатился… вроде бы.
Парень широко улыбнулся в ответ на признание его, конечно же невообразимого таланта, и скоро улыбка стала просто до ушей. Нет, гурий он пропустил, занят был делами – слушал «гав-гав» от стражников. А потому смирно так стоял и слушал «самые последние новости от Джу» и посмеивался не только рисуемым бурным воображениям картинкам, но и от щекочущего ухо дыхания.
– Да какие в мои года голые девицы? – копируя старушечьи интонации, «закудахтал» Оле. – У меня ж, вон уже, провалы в памяти!
Но долго прятать смех не получалось, и он звонко выплеснулся наружу, отзвучал, но остался в поднятых уголках губ и танцующих хитриках в глазах. Парень попытался было спасти нос и увернуться, но не тут-то было, поздно и слишком сильно дёрнулся, взмахнул руками как мельница, шагнул назад, удерживая равновесие, и то ли на самом деле не удержал, то ли специально с треском провалился в роскошный куст, подняв облачко из ароматной пыльцы.
Пыльца тут же забилась циркачу в перемазанный нос, в уши, в глаза – всюду, куда долезла, вызвав неудержимый чих пополам со смехом. Впрочем, вставать парень не спешил.
– За – пчхи! – своего? Да я лучше с каната упаду! – не только рыжая Джу не любила Орден, Олаф его терпеть ненавидел особенно после того, как пару раз попал в его застенки, так что фраза прозвучала с искренним возмущением, но из куста потом рассмеялись, потом опять расчихались.
Оле попытался встать, но плащ запутался в ветках, потянул назад, и парень рухнул во второй раз, сопроводив падение новой порцией смеха. Планы борьбы с зловредными личностями всё расширялись: к «брось на голову канат» добавилось «толкни в куст жасмина»!

Строгий мужчина. Аж десять раз такой строгий, что всё никак не может перестать тягать яблоки и кидать майских жуков почтенным мадамам за шиворот. Как был пацаном в шестнадцать, таким и остался. И в сорок, если доживёт, будет точно таким же.
Да, художественные провалы в кусты у Оле получались что надо. Деньги можно зарабатывать! Провалюсь в куст. Быстро и недорого. Оле смерил девочку взглядом и собирался уже по-настоящему встать (или дёрнуть на себя перепачканную ладошку?), как со стороны крыльца собачий лай. А за ним и голос, так что встать циркачу было не суждено.
Рыжая нырнула в жасминовые заросли и немилосердно перекрыла кислород – в нос-то пыльца забилась! Парень дёрнулся было, но вышедшее нечто заставило замереть.
«Он, что, тыкву целиком съел?» – пузо впечатляло, да-а. Ну конечно же здесь никого нет! ну кто тут может быть? Пить меньше надо, мужчина! Собака незлая попалась или жутко неуверенная в своих силах, так что отказалась от идеи обследовать куст ещё до того, как эта идея к ней в голову пришла. Ну и прекрасно, а то воздух уже немилосердно кончался.
Оле глубоко вдохнул, совершенно забыв о пыльце, уткнулся носом в рукав, мыгыкнул что-то, выражающее согласие и, давясь от пыльцы и смеха, стал продираться через куст вслед за девчонкой.
Купец джиннов потерял? Ай, какой неосторожный! А Джу, умница, увидела, где потерял. Не пропадёт девчонка, точно не пропадёт! Оле рад был, что Карим дал задание именно ей, с такими он легко ладил.
Вылезли рыжие из куста с ног до головы покрытые жасминовой пыльцой, сине-зелёные глаза уже слезились от стоически сдерживаемого чиха, и дырка в заборе показалась ну просто воротами в рай.
Оле прочихался, стянул плащ с плеч, вытряхнул, опять расчихался, окончательно взлохматил волосы, вытрясая пыльцу и из них… В общем, когда циркач уже не был покрыт пыльцой с ног до головы, ему казалось, что он чихал уже добрую тысячу лет. Оле вытер рукавом слезящиеся от чиха глаза, размазав по лицу уголь, и наконец-то спокойно выдохнул.
– Уф! Чтоб этому хозяину две недели икалось! – забрал у Джу свою бесценную шляпу, густо перемазанную в пыльце, обреченно и трагически вздохнул, зажмурился, глубоко вздохнул, вытряс из зелёной ткани облачко пыльцы, открыл один глаз, в последний раз чихнул, но потом всё-таки рассмеялся. – Ну что, веди? А угля можно и у почтенной мадамы натырить.
О да, картина маслом. Стучится к вам в дверь рыжий парень с перемазанной физиономией и начинает усердно пудрить мозги, прося впустить его в дом. Зачем? Да хоть напиться. Воды напиться, не подумайте! Сердобольная хозяйка ведёт на кухню, отворачивается, а этот к печке и уголь тырить! Нет, ладно бы там ложечки серебряные. Потом главное выдать нечто глубокомысленное и быстрей в окно!

Как всё прозаично.  Ну трактир так трактир, мы ж не привередливые сеньоры, которые пьют чай, измеряя его температуру особо хитрым способом. А в пробирании на задний двор трактиров у циркача опыт имелся и не маленький. Где доски для циркового помоста берут? Вот там же.
Гордое имя? Оле улыбнулся. Олафом его называла только мать, да и то только когда на неё внезапно находил порыв воспитания и мальчуган прятался на чердаке под зонтиками.
– Ну а то ж! Мне ж на самом деле триста лет, просто грим хорошо наложен. Но тебе моя светлость милостиво позволяет называть меня Оле, – фраза сопровождалась неизменным смехом, но парня на самом деле чутка коробило, когда его так солидно называли Олафом. Как будто ему на самом деле триста лет, у него на голове лысина, а из носа торчат седые пучки волос!
Парень легонько сжал тёплую девичью ладошку, укорачивая для неё шаги и покачивая рукой им в такт. Рыжая Джу нравилась циркачу именно своей непосредственностью и отсутствием всяких «бе-бе-бе», которые у девиц нынче в большой моде.
Парочка двигалась к городской стене, и вот дома «побольше» закончились. При виде бедняков у Оле в душе всегда поднималось какое-то странное чувство, несогласие с этим, что ли. Чувство, которое и привело его в «Союз Свободных». Но то, что сине-зелёные глаза стали поблёскивать чуть ярче обычного можно было списать и на общество симпатичной девицы, которая вот так запросто улыбалась солнцу.
– Ба! Да это ж сестра моей хорошей знакомой, она, кстати, просила узнать, почему ж ей старшая сестрица как два месяца хлебушка не присылает, а то ведь младенцы и без хлеба – ну как такое есть? – понятное дело, что такие истории ходят про каждый более или менее таинственного вида дом, так что будь все они правдой – ведьм бы было куда больше, чем людей.
Понятное дело, что они в эту мельницу сунутся и найдут там немало полезного, которое так кстати там завалилось. Вечер, косые тени, развалины – рома-а-антика! Добавьте к этому ещё и проживающее там семейство почтенных крыс, которые вот уже второе поколение ведут холодную войну с кланом кровожадных тараканов – и картинка готова!
На горизонте замаячило довольно большое здание с какой-то когда-то читабельной вывеской, по идее гордо именующей эту хибару трактиром. Этот ли? Впрочем, парень думал, что Джу сама покажет – ему уже настойчиво казалось, что его знания нещадно устарели – ну возраст, что вы хотите? – и в этом городе он не ориентируется от слова совсем. Вот тут, к примеру, должен быть узенький переулок, якобы тупик, но там доска одна шатается – пролезть можно, а тут – нате! – дом стоит. Что за наглость?