Невеста Императора прибыла еще утром, и Альбакант должен был навестить её уж точно до наступления ночи, но... Но предыдущим вечером очень неудачно упал. Растревоженная старая рана разболелась не на шутку. Весь день он маялся с дергающей ногой, пил отвары, гонял Рейли и другими способами выказывал свой испортившийся после раны характер. Явится в таком состоянии к высокородным гостям или на совет было просто невозможно.
Неудачное стечение обстоятельств достигло своего пика, когда Альбаканту доложили, что конунга в столицу привезли мертвым. Уж на тризне то канцлер точно был обязан быть, да пойди объясни это криво сросшейся кости, вздумавшей капризничать, словно избалованная жена.
К вечеру терзающий канцлера недуг начал отступать, и он уже было собрался отдать дань уважения усопшему Олафу, когда к нему явился очень тихий и молчаливый лекарь Императора и сообщил, что...
Дальше Хоган, забыв про больную ногу битый час метался по дому, перепугав Рейли и переполошив слуг. Как невовремя, как рано, слишком рано! Тремя днями позже решение было бы простым, но сейчас!
Время наступало на пятки, начиналась последняя ночь перед свадьбой, которая теперь никак не могла состояться... И не могла не состоятся. Империя должна жить любой ценой, а значит Император нужен целым и невредимым. Успокоившийся Хоган признался самому себе, что давно ждал этого дня и приказал лекарю отнести в покои Императора как можно больше льда и не пускать никого, объясняя уединение монарха сильным жаром. Разумеется, страшные новости должны были остаться в тайне. Что ж, если небо не дало канцлеру отсрочки, канцлер вырвет её своими силами.
Ногу по-прежнему ломило и дергало, но гулявший в крови адреналин заглушал острую боль. Еще пара тузов в рукаве у чертовки судьбы, но своим манжетам канцлер по-прежнему доверял. Некоторые встречи откладывать было уже нельзя.
Вряд ли милая невеста так быстро отправилась спать после похорон отца. А если отправилась - что же, придется её разбудить.
Тайные ходы в Хаммерсхоф Албакант, разумеется, знал. Карета отвезла осатанело перебирающего четки канцлера на кладбище, глубокая гробница какого-то барона, с нужной силой нажать на нужные буквы на высеченном на камне девизе – и огроменная каменная плита легко поворачивается на петлях. На предшествующие свадьбе похороны Хоган отправился в одиночку, оставив слуг прохлаждаться ночью на кладбище.
Хромать по подземному ходу пришлось долго, восползать по крутой лестнице и того дольше. Своих людей в Хаммерхофе предупредили. Старый служка, позарившийся на звонкую монету канцлера, встретил Хромого Хогана на подвальной лестнице и рассказал где можно найти принцессу. Альбакант только подивился в очередной раз осведомленности слуг. Наверное, только мыши знают о хозяевах дома больше, потому что только мыши тише и незаметнее слуг.
Альбакант встретил Эдит на пороге библиотеки. Он не стал делать вид, что удивлен встречей, или что оказался здесь случайно. Её право обманывать себя или нет.
– Ваша Светлость, – слегка склонился канцлер. – Позвольте представиться – Альбакант Хоган, канцлер. Я безмерно сожалею о том, что встретил вас лишь в столь поздний час, но далеко не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. Мои соболезнования вряд ли смогут смягчить боль Вашей утраты, но я хочу чтобы Вы знали, что я сопереживаю Вам всем сердцем.
Невеста Императора была очаровательна дерзкой хесской красотой. С дряхлеющим стариком под руку она выглядела бы странно, а в постели... пожалуй, канцлер был рад, что ему никогда не придется наблюдать подобной сцены.
Что ж, судьба достала свой козырь, его задача оттянуть поражение на несколько ходов и превратить его в очередную ничью в бесконечной партии.

Принцесса ожгла его горящим взглядом, но быстро справилась с собой.  Спокойствие будущей Императрицы вселило в канцлера некоторую уверенность в завтрашнем дне. Неразумной девчонкой, конечно, гораздо проще управлять, но понимающая свое положение женщина может быть куда полезнее для Империи.
Канцлер встретился взглядом с внимательными глазами хесски и наклонил голову.
- Благодарю за приглашение, ваша светлость.
Отказавшись от титула он долго не мог привыкнуть, что бывшие равными, стали "ваше благородие", но еще дольше свыкался с тем, что именно он, безземельный рыцарь, дергает за ниточки слабеющего умом и телом Императора и все эти "сиятельства" прыгают под его дудку.
Принцесса сама не понимала насколько облегчила ему жизнь. Разумеется,  канцлер не собирался сразу доверятся незнакомой девице, пусть даже и невесте Императора. А вот светский разговор за бокалом вина вполне входил в его первоочередные планы. Со светских разговоров вообще лучше всего начинать и вражду и сотрудничество.
Библиотека не особо подходила для распития вина, зато прекрасно для доверительных разговоров. С одной только поправкой: доверять должна была принцесса, а не канцлер.
- Сожалею, что не мог встретиться с вами раньше. Однако и откладывать нашу встречу дальше не мог. Надеюсь вы простите мне эту бестактность.
Хоган вежливо придержал дверь, пока принцесса входила в библиотеку и неспешно последовал за ней. Когда он шел так медленно, неосведомленному человеку его хромота была незаметна.
Не хотелось, чтобы принцесса видела его слабость. Хромой калека - не тот человек, который должен быть руками и разумом императора. Сам он знал теперь, что только немощный физически и может отдать себя всего такой призрачной ценности, как страна, но в двадцать три не доверил бы себе нынешнему и курятника.
- Император с нетерпением ждет завтрашнего дня, - забросил пробную удочку Альбакант, пока слуги несли вино. - Его величество полагает удачей взять в жены подобную вам женщину.
Незнакомый слуга притащил поднос с двумя кубками, запыленной бутылкой и штопором. Хорошо. Если бы предусмотрительные слуги перелили бы вино в кувшин, Альбакант не стал бы пить сам и не дал бы принцессе, наплевав на вежливость.
Хоган принялся открывать вино, не доверяя этого дела слугам. Очень хотелось сесть, но пока принцесса оставалась на ногах он старался даже не смотреть в сторону кресел, чтобы не выдать себя взглядом.
Кольцо на пальце Эдит выглядело крайне подозрительно - как, собственно, и все кольца на всех пальцах - и Хоган предпочел разливать вино по бокалам самому. Никаким нормам вежливости это, к счастью, не противоречило, а дергающую боль все равно было никак не унять.
Надев четки на руку на манер браслета, канцлер вынул пробку и вдохнул терпкий аромат вина. Красное.
Отливающая фиолетовым жидкость плеснула в кубки, замерцала в свете свечей. Наполнив посуду на две трети, канцлер позволил намеку на улыбку тронуть свои губы, и протянул кубки принцессе.

Томный взгляд, мимолетное касание пальцев... Ах, эти маленькие женские подлости! Она еще не предлагает себя, даже не намекает... дает знать, что могла бы намекнуть.
Странно, что все очарование соблазнительницы пропадает в тот момент, когда разгадываешь её маленькую игру. Или это он стал слишком стар? В двадцать ему бы вскружило голову от этих ярких глазищ, в тридцать он уже придумал бы тридцать три способа обвести вокруг пальца ревнивого – простите, мертвого, – жениха...
В пятьдесят четыре он приподнял кубок, негромко сказал:
– Памяти конунга Олафа Сильного! – и его величества Карла Пятого – и пригубил вино. Глоток был совсем маленьким, капли терпкого алкоголя растворились во рту, не достигнув горла. На первый взгляд вино не было отравленным.
Невеста Императора забралась в темнотищу, ему оставив кресло на свету. Любопытные, почти кошачьи глаза так и сверкали из темноты. Теперь он предпочел бы мучатся на своих двоих, но отказаться от предложенного кресла было невозможно.
Расслабленно прикрыть глаза, повернуть голову так, чтобы на лицо упала тень.
Он сам не мог бы ответить, почему так важно, чтобы никто не увидел его увечья.
Осторожно, не медленно и не быстро, он опустился в кресло. Так же, не медленно и не быстро, разгоралась боль в левом бедре. Не выдержал – задержал дыхание, всего на пару секунд.
Сидеть однозначно было лучше, чем стоять. Он позволил себе глубоко вздохнуть, чувствуя, как боль разжимает свои когти.
- Как мне вас называть?
Роскошный вопрос. Дочери конунга, разумеется, известны все титулования и обращения. На такой вопрос, заданный прелестной принцессой, сверкающей жемчужными зубками из мрака, отвечают только одно – «Вы можете звать меня по имени... ». Альбакант отставил кубок на стол.
– Как вам будет угодно, Ваше Величество, – намеренно предвосхитил события канцлер, следя за игрой бликов в темном углу.
Чертовка умела получать свое только одним способом – с помощью своего женского очарования. И умела она это виртуозно. Главное помнить об этом, чего бы не случилось в сумраке библиотеки. Проигрывать женщине, пусть даже и принцессе Альбакант был не намерен.
Хочет ли эта девчонка владеть Даларом? Она умеет быть дочерью конунга, но Императрицей... Императрицей ей уже не стать. Королевой-матерью – возможно.
– Вы ведь знаете, что от вас требуется завтра во время церемонии... и после неё?
Лица не разглядеть, а значить надо бить наотмашь, чтобы выжать из неё все эмоции на которые она способна.
Ночь впереди длинная. И до начала свадьбы надо решить, ставить на две фигуры, одну или ни на кого. Канцлер медленно перебирал четки  и смотрел на смутные очертания Эдит.

Отредактировано Альбакант Хоган (2012-11-20 23:30:42)

Канцлер не отрываясь смотрел в глаза будующей Императрицы. Скорлупа ее равнодушия все же пошла трещинами и теперь надо было разбить ее вдребезги. Несколько секунд он молчал, потом решение созрело в его голове. он начал бы этот разговор и при живом Императоре даже, но тогда Альбакант счел бы возможным отложить его до завтрашнего дня.
Теперь тянуть было невозможно. Скрывать смерть монарха от послов просто, от челяди возможно, но молодая жена не сможет не заметить, что её муж мертв. Ему нужна была принцесса, но использовать ее вслепую было невозможно. Однако, следовало прояснить еще один вопрос.
-- Я понимаю, что преступаю границы приличий, Ваша Светлость, и осознаю насколько вам неприятен наш разговор. Однако и прервать его не имею права.
Хоган перекинул две бусинки на четках. Янтарь глухо стукнул в ночной тишине.
-- Полагаю, что могу быть с вами откровенен. Император стар. Монархи щитов хотят независимости. Оставшись без королевской фамилии Далар канет в смуту. Острова еще смогут отделаться малой кровью, но материк... Тара была первой. Я видел, что творилось там десять лет назад и не хотел бы увидеть подобное где либо еще.
Канцлер взял со стола кубок и глотнул вина. За окном спал Далар. Вдалеке ударил колокол - пол первого ночи. 
-- Император стар и многие годы вместо него правят другие. Империи нужен наследник имперской фамилии, иначе империя рассыплется, но совет сможет протянуть еще много лет до его совершеннолетия.
Интересно, она ударит его в конце? Впрочем, неважно. принцесса должна понять его и послушать, иначе...
- Его Величеству больше восьмидесяти. - Хоган сделал паузу - Вам могут быть неприятны мои слова, но вы должны понимать, что я говорю их ради Империи. Наследник должен родиться независимо от того, будет ли Император способен его зачать.

-- Не знаю, о каких сомнениях вы говорите, -- улыбка тронула губы канцлера. О, конечно он сомневался, и в том, что девчонка понимает кем должна стать, и в том, что Император вообще вспомнит что с ней делать... Мог бы вспомнить, если бы был жив.
Внезапно он начал сомневаться даже в том, что лекарь сказал ему правду и Император действительно почил. Он не видел тела своими глазам. Каждый день он с содроганием ждал смерти Императора, вымаливая у всех богов и демонов лишнюю неделю для государя. И вот, дождался. И поверил безоговорочно. Потому что только так оно и может быть. Но что, если?..
Нелепая надежда, оборвал себя Хоган. Действовать надо так, будто Император еще жив, но знать, что он мертв.
-- Я рад, что вы понимаете. Надеюсь, вы не истолкуете мои слова превратно. Империя должна жить любой ценой, и я должен быть уверен, что Императрица готова заплатить эту цену.
Он и так сказал вслух слишком многое, но капля откровенности – почему бы и нет? Шпионов Зеницы не удивишь его словами. О мятежах нельзя говорить на советах, но в сумрачных библиотеках наедине с невестой Императора нельзя говорить разве что о смерти Императора.
В любом случае, ему удалось вывести Эдит из равновесия. Больше она уже не пыталась строить ему глазки. Похоже, теперь она вообще боялась это делать.
Девочке можно было посочувствовать. Приехать черт знает куда и сразу лишиться отца, угодить в грязный переплет дворцовых интриг... Альбакант бы пожалел её, если бы был сейчас способен жалеть кого-то кроме Даларской Империи. И под грохочущие колеса всеобщего блага был готов пустить не одну жизнь.
Так же как Камбр не задумываясь пустил свою. Немного чести было в том, чтобы воевать в своей стране против неё же. Хоган уже не помнил, как так получилось, что со всех сторон разгорался мятеж, а он сидел на готовой рвануть бунтом пороховой бочке своего графства и отчаянно пытался не утонуть в этой войне. Не вышло. Война захлестнула его с головой, переломала о свое жесткое дно, отняла сына и силы.
И пусть хитрую девочку, что прячется от него в темноте, пропустит через мясорубку дворцовых интриг. Пусть она боится, страдает и плачет, но другой войны всех со всеми ни за что Альбакант обязан был не допустить. И пока он мог её не допускать – он это делал так, как умел.

Воздух комком встал у Хогана в горле. Безумная! Она надеется удержать в узде Орден! Если бы зеницу можно было бы к чему-то принудить, жизнь канцлера была бы куда проще.
И вдвойне безумная, что говорит об этом ему. Намек был вполне прозрачен. «Знаете, канцлер, я веду двойную игру и пытаюсь в ней победить», примерно так услышал её Хоган. Альбакант неосознанно коснулся ощутимого даже под тремя слоями ткани рубца на бедре и тут же отдернул руку.
Гори все огнем! Девчонка играет на его стороне и пытается показать это – как может. Вот и все.
– Я так же слышал, что у святых людей слова зачастую расходятся с делом, – предостерег её канцлер, – И что не каждый может заплатить ту цену, которую они взыскивают за свои чудеса.
А еще принцессе было бы неплохо знать, что они далеко не всего выполняют свои обещания, но хватит с неё.
Если до этого канцлер еще сомневался, стоит ли ей говорить о смерти Императора, то сейчас, после упоминания Ордена, сомнения пропали. Если она так легко проговорилась о своих связях с Зеницей, значит и Зенице легко скажет о разговоре с канцлером. Хоган же считал, что чем больше раз слово сказано вслух, тем больше шансов, что его услышат не те уши.
– К тому же, святые уже сказали свое слово на совете, – небрежно бросил канцлер.
Его совершенно не интересовало какой крови будет тот человек, который сядет на престол. Он бы поддержал и Карима, если бы у него была уверенность, что тот станет лучшим Императором, чем ребенок неизвестно кого, родившийся у дочери хесского конунга и выросший под его присмотром.
Зеница, кажется, собрался поставить на Эдит, либо, так же как канцлер, не упускал не одного варианта. Мало верилось, что милая девочка смогла запудрить мозги битому обо все углы церковнику, а значит, тот вполне осознанно что-то ей пообещал. Обещание магистра, конечно, ничего не стоит, а значит он должен убедиться в том, что девчонку надо поддержать.
О чем Зенице стоит знать, и о чем не стоит?
Кажется, с церковниками пора было заключать зыбкое перемирие, по-крайней мере, до тех пор, пока не определиться наследник Императора. Дворцовые дрязги научили Хогана, что даже вчерашний враг может оказаться полезен завтра, но это не означает, что послезавтра он станет другом. Главное, убедить зеницу придерживаться этого правила. Они всегда успеют порвать друг другу глотку, но ценой победы не должна быть жизнь Империи. Иначе и победа эта будет ненужной.
Итак, что донесут Зенице его шпионы, в худшем случае? К канцлеру примчался лекарь Его Величества, после чего канцлер поспешил к принцессе. Даже если хесска оставит все или большую часть сказанного при себе, вполне очевидно, что с Императором все плохо, или он уже умер. Как опрометчиво он поступил отправившись к хесской принцессе! Не хватило выдержки, терпения... Теперь, спустя несколько часов, смерть Императора перестала казаться чем-то запредельно ужасным, решение неизбежно бы нашлось, как нашлось теперь. Но тогда сидеть на месте казалось невозможным.
Какого сорта лапшу лучше пристроить на уши Зеницы? Говорить о здоровье Императора – значит признаться в его смерти, говорить о его смерти – невозможно...
– Я рад, что не стал откладывать этот разговор на потом, – решился Хоган. – Я должен сказать Вам, что Император был очень плох этой ночью. Будет чудом, если он доживет до рождения ребенка. Здоровье Его Величества это лишний повод устроить Вашу свадьбу как можно скорее и правильнее. Надеюсь, что Создатель и поверенные его на земле, будут к нам благосклонны.

- О чем ещё я могу просить Создателя, Милорд? Скажите мне...
Залитая лунным светом хеска была прекрасна. Такой и должна быть Императрица в ночь перед свадьбой – гордая, но покорная. Блестели глаза в серебрящемся лунном свете, нимбом светились над головой чуть растрепавшиеся пышные волосы. А в острых иглах зрачков билась просьба:
Скажите мне...
Хоган смотрел на неё сверху вниз не отрывая глаз и молчал. Время застыло, пока он принимал решение. Рассыпанные по Далару, как крупа, шпионы смотрели и слушали. Слуги резались в кости, ожидая его возвращения. Император лежал мертвым в своей постели, и суетился рядом лекарь, обкладывая льдом холодеющее тело монарха.
Скажите мне...
Нельзя говорить ей о Императоре. Если она проговориться Зенице. Если она проговорится хесам. Если она испугается и весь план полетит к Диаболону. Если..
Скажите мне.
Огромные блестящие глаза хески.  Канцлер наклонился вперед – бедро кольнуло болью – и взял тонкие пальцы принцессы в свои.
– Молите Создателя о себе и ребенке... – «Ваша Светлость» застряло в горле. – Если вы верите, что Вас спасут эти молитвы. Больше никому они помочь уже не могут.
Собственный голос терзал и резал ночную тишину шершавым камнем. В начале венца цветов должны петь птицы и журчать вода, а не умирать Императоры.
Хоган сидел, сжимая руку невесты мертвого Императора и смотрел ей в глаза, ища в них признаки того, что она поняла.
– Я не могу отвечать за Создателя, но во мне Вы можете быть уверены.
Ах, как сладко быть опорой и спасителем! Сколько поколений мужчин ловились на эту удочку. Приторный яд собственной значимости – чтобы милой девочке не пришлось стоять на коленях, вымаливая простой ответ на простой вопрос. Казалось, вся эта чушь с годами уже вышла из него дурной кровью на полях тарийского мятежа и на паркетных полах имперского дворца. Оказалось, не до конца.
И все таки, он не сказал прямо. Потому что за стеной могли быть шпионы Зеницы, или того хуже – монархов. Потому что он не видел тела Императора сам. Потому что, черт возьми, так оставался шанс, что девочка не поймет его.

Поняла. Испугалась – еще бы! Страшно, наверное, когда привычная и родная неизбежность стала вдруг недосягаемой. Хоган мог только гадать, радовалась ли хеска своей свадьбе с престарелым Императором, или ненавидела заранее рассыпающегося песком мужа, но смерти его принцессу испугала. До крайности испугала, судя по тому, как сжались горячие пальцы на его руке.
Колдовство весенней ночи плескалось в полных надежды светлых глазах. На мгновение, только на мгновение, канцлер забыл что за стенами хестурской резиденции раскинулась осиротевшая Империя. Потусторонний шорох одежды, касание горячих губ к озябшим пальцам... Если бы она скинула платье, он сумел бы остаться равнодушным. Если бы она предлагала свое тело, он отказался бы не задумавшись. Но скорчившаяся у его ног хеска отдавала свою веру и свое будущее.
- Утро уже скоро, Милорд, скажите, что мне делать? Я ведь никогда не выходила замуж за мертвецов!
Эдит даже достаточно приглушила голос. Она быстро справилась с собой, а ведь молодая девушка должна была ужаснуться тому, чтобы стать вдовой еще до свадьбы... до свадьбы, которая должна была состоятся независимо от того, все ли супруги живы.
Канцлер продолжал удерживать горячую ладонь, или это она не желала отпускать его пальцы, согревая своим теплом. Мгновение тянулось, как струна на арфе, но ни Хоган, ни принцесса не тронули этой струны и не заставили её зазвучать.
Завтра утром он стряхнет с себя остатки ночной растерянности, выпьет настойку человек-корня* и вместо траура по усопшему Императору окунется в выверенное веселье рассчитанной свадьбы. Останется только клясть себя за неуместную болтливость, и надеяться, что новоиспеченная вдовствующая Императрица догадается держать язык за зубами. Смотреть, как кротко она опустит глаза, когда надо, как покорно примет поздравления... Он не сомневался, что принцесса сумеет изобразить нужные эмоции. А чтобы никто не помешал ей сыграть свою роль – его задача. Он родился мужчиной и жизнь сделала его канцлером, а значит искать выход должен он, даже если кажется, что решения нет.
Принцесса ждала, или изображала ожидание. Действительно ли ей были нужны его указания, или она просто решила лишний раз потешить его самолюбие? Завтра, когда солнце осветит Далар, он обязательно поймет это. Но в трепещущем лунном свете мнилось: сжавшаяся от ужаса хеска не могла лгать – ни жестом, ни словом.
– Сейчас Вам лучше выпить отвар кошачьего корня** и пойти спать. Свадьба всегда была утомительным мероприятием, особенно свадьба императорская. Думайте о себе и о наследнике. Остальное Вас волновать не должно, – резко, как всегда, когда переходил от придворной вежливости к делу, сказал Хоган.
Как поженить живую принцессу с мертвым Императором? Как договориться с Зеницей и не проиграть ему? Как найти Карима и принять решение? Так мало времени и так много нерешенных задач.
Альбакант поднялся с кресла и потянул за собой принцессу, вынуждая подняться на ноги – и один Создатель знал, чего ему стоило не измениться в лице. Наконец отпустив её руку, канцлер отступил в сторону, все таки не справившись и слегка припав на левую ногу.
Пора было навестить бренное тело Императора, оставить распоряжения и пол-кошелька лекарю, отправить мальчишку с письмом к Зенице, написать самому себе верительную от лица Императора... Ночь коротка, а дел много.
– Завтра будьте готовы ко всему. Несмотря на самочувствие Его Величества, торжества пройдут, как запланировано.
Если только Cоздатель даст ему сил и ума провернуть все то, что он он должен успеть этой ночью.