Не прошло и часа с тех пор, как  три медные монетки звонко упали в плошку для подаяний у ног слепого музыканта, а Жнец уже отправился искать новой встречи с императрицей.

Вся прелесть этого способа связи заключалась в том, что посторонний глаз никак не мог обнаружить взаимосвязи между медяками, которые добрый прохожий бросает нищему, бойкой тарийской мелодией, которую тот немедленно принимается наигрывать на своей арфе, после чего вокруг произойдет еще множество мелких, но вполне обыкновенных действии – кто-то выставит на подоконник кувшин, кто-то купит у разносчика трех пересушенных рыбешек…  И если даже чрезмерно наблюдательный некто велит схватить и пытать нищего, торговца или прачку, то лишь разорвет существующую цепочку, но так и не узнает подлинного значения их действий. 

Все это было подобно тому, как приходит в движение скрытый механизм: вот заскрипел ворот, натянулись канаты, задрожала лебедка,  и ворота открываются перед желанными гостями вроде бы как сами собой. Примерно таким же образом гильдмастер получал сообщения от людей, с которыми было бы слишком неудобно общаться лично. 

Эдит Эрхольмская, без сомнения, принадлежала именно к этой породе, в силу своего положения, происхождения и пола. Нельзя сказать, чтобы Адриан не заподозрил неладного, когда она так скоро вспомнила об его существовании. Обещая явиться на ее зову, он по умолчанию подразумевал, что ей не стоит слишком часто кричать «Волки!», и девушка казалось достаточно смышленой, чтобы догадаться – не стоит злоупотреблять.  Что могло случиться, если Эдит снова запаниковала?

Адриан поразмышлял над этим примерно четверть часа, попивая отвратительный кофе, который в «Клевере» готовили, кажется, из желудей и цикория.  Он всегда был ранней пташкой, даже при условии, что ложился ближе к рассвету и после хорошей пьянки. После того, как Рагге удалился с поминок вместе с Матой, Жнецу пришлось  еще много времени провести за столом, и если бы не деликатность миссис Макрей, за столом бы он и проснулся.  Дожидаться пробуждения брата гильдмастер не стал – не следовало путать помощь с мелочной опекой, как бы он ни волновался за Рагнара.

Лёвеншёльд  мог только в очередной раз  посодействовать в его затее, щедро поделившись содержимым своих сундуков, а заодно и сам преобразился из угрюмого головореза в  солидного господина, облачившись в бархатный траур и повесив на грудь внушительную, жгутом, золотую цепь.  Если Эдит ожидала, что ее знакомец снова войдет в ту же дверь и под той же личиной, она глубоко заблуждалась.  Даже если императрица не собиралась злоумышлять против него, Адриан предпочитал не повторяться – когда и у лесничих, и у хищников появляется общая любимая тропка, на ней рано или поздно будет поджидать капкан.   

На широкий двор императорских палат сегодня попасть оказалось еще проще: слишком много спесивых знатных господ прибыло на свадьбу, а теперь желало попасть на похороны, чтобы охрана могла уследить за всеми, а главное – спорить с каждым, кто с пеной у рта отстаивал свое право находиться в похоронной процессии. Адриана стражники пропустили почти беспрепятственно, сцепившись с каким-то алацци в берете с петушиным пером.  Хесы нынче занимали в столице особенное место благодаря  своей Северной Звезде, и с ними не рисковали связываться.

Эдит он нашел в часовне, окруженную стайкой фрейлин – она наблюдала за тем, как дюжие телохранители выносят гроб с телом ее мужа, чтобы водрузить его на разубранный черным шелком катафалк. Вдовствующей императрице надлежало следовать непосредственно за скорбным грузом, конюхи засуетились, подводя женщинам лошадей, и Жнец, легко оттолкнув слугу, сам взялся за поводья белоснежной кобылы, принадлежащей ее величеству.

- Позвольте вам помочь, кёнигин, - негромко промолвил он, пользуясь царящей вокруг суетой.

Чем неизменно хороши многолюдные собрания, так это тем, что в них любой ловкач мог ходить с высоко поднятой головой, пока родня жениха считает его – даже без представления – троюродным дядей невесты, а родня невесты – сводным братом кузена жениха. В суматохе никто ни на кого толком не обращал внимания, все беспрестанно находились в движении, неважно, на свадьбе или на похоронах, и потому конюх воспринял как должное, когда угрюмый хес отобрал у него поводья: значит, имеет право. Вон, тролли-телохранители не бросились вперед, не растерзали наглеца в мелкие клочья, а ведь могли бы в мгновение ока превратить его в освежеванный кусок мяса, если бы почувствовали хоть тень угрозы для своей Северной Звезды.

Зеленых чудовищ Адриан не боялся, хотя представлял себе, насколько опасными они могут быть. Они напоминали огромных сторожевых псов, которые начинают волноваться задолго до того, как злоумышленник появится в их поле зрения. К счастью для Жнеца, он не представлял для Эдит опасности, и хотя она была удивлена его появлением, ни в ее голосе, ни в жестах не было ничего, что могло бы насторожить ее ручных троллей. Ближняя массивная фигура качнулась к незнакомцу, поросшие волосом вывернутые ноздри зашевелились, впитывая новый запах, потом тролль удовлетворенно проурчал что-то, и все его товарищи продолжали обманчиво-расслабленно взирать на новоявленного грума Ее Величества.

Гильдмастер склонился перед Эдит, сложил ладонь чашей, чтобы девушка могла поставить в нее ножку в вышитом башмачке, как в стремя, и легко подсадил ее в женское седло. Возможно, оно было оправдано в смысле пристойности, но насчет безопасности не выдерживало никакой критики.

- Сударь! Что вы себе позволяете! – наконец, не выдержал один из придворных. На его носатом, породистом лице была написана досада на собственную нерасторопность. Отчего он не поспел первым услужить императрице, откуда взялся этот верзила, не предусмотренный протоколом?

- Служу моей императрице, - ровным голосом отозвался Адриан и легонько хлопнул лошадь по крупу, побуждая сдвинуться с места вместе с остальной процессией. Удивление даларца было вполне объяснимо, если не считать троллей, северян вокруг Эдит не наблюдалось, даже младшего принца, которому сам Создатель велел бы поддерживать сестру в столь тяжкие для нее минуты. Тот, кто выстраивал колонну, ловко воспользовался случаем, приставив к императрице столичную гвардию – хеске трудно было бы отправить их восвояси, не рискуя оскорбить лучшие семьи Империи, чьи младшие сыновья, в основном, и определялись сюда на службу.

Катафалк катился по улицам Далара под заунывный похоронный марш и надсадный звон колоколов, на улицах собралось довольно много верноподданных зевак, желающих попрощаться с императором, который так долго правил ними, но обходилось без надсадного воя. Карла уважали, но люди, которыми он правил, в большинстве своем годились ему не только в дети, но и во внуки и правнуки, поэтому народ скорбел больше из чувства приличия, нежели истинно печалясь о государе. В воздухе витал дух перемен, тревожа умы и чувства, Империя слишком долго оставалась в равновесии, чтобы ее жители не разучились ценить мир и покой. 

Своего места рядом с Эдит Адриан не уступил и на поминальной службе, несмотря на все растущее возмущение придворных. Он стоял рядом с ней у гроба, почтительно внимая словам Зеницы и гадая о судьбе Карима. Если бы аль-Малина был в состоянии держаться на ногах и связно произнести хотя бы пару слов, Александр не преминул бы продемонстрировать его на похоронах, чтобы все претенденты на корону поняли, насколько тщетны их усилия. Но нет, ни тени присутствия нового императора, а первосвященник не торопится делать громких заявлений, ограничиваясь одними заупокойными молитвами.

Мертвеца в пышном убранстве поместили в склеп, и придворные почтительно попятились, чтобы дать императрице бросить последний взгляд на усопшего супруга. Тролли стеной встали за Жнецом и Эдит, надежно загораживая вход – теперь они, наконец, могли обменяться несколькими словами с глазу на глаз.

- Зачем ты позвала меня? – негромко спросил гильдеец, разглядывая восковой профиль Карла, который так хорошо знал по монетам.

Поначалу единственным, что Адриан расслышал в длинной речи взволнованной императрицы, было лишь упоминание о тарийском принце.

Долгих десять лет Джед Маккена был вполне примерным узником имперской короны и, насколько простиралась осведомленность гильдии, не заводил никаких подозрительных связей ни с тарийской диаспорой в Даларе, ни с недобитками мятежников на Зеленом острове. Видимо, он смотрел на жизнь трезвее, чем его отец, и понимал, что стоит ему сунуть мизинчик в бочку с дегтем, как она тут же окажется у него на голове, а вокруг завихрятся перья. От такого не отмоешься, не докажешь, будто просто хотел отослать жене фунт изюму на именины, а не составил тайное послание, где под изюмом следует понимать тюки с оружием, которые должна с умом использовать «жена» - кто-то из уцелевших соратников. И сейчас этот человек бросился в бега! Стоит подумать, на чьей стороне поучаствовать в этой охоте.   

Все прочее, о чем с такой горечью говорила Эдит, мало впечатлило Адриана: именно об этом он и толковал ей минувшей ночью, слова императрицы звучали сейчас эхом его собственных вчерашних рассуждений. Он, правда, не думал, что прозрение наступит настолько скоро, накануне девушка казалась куда более уверенной в своем будущем. Жнец должен был признать безусловный талант к запугиванию у того знатного господина, который сейчас опекал ее императорское величество. Однако она позвала его вовсе не за тем, чтобы услышать от него «я же говорил», а вот что именно ей было от него нужно, Лёвеншёльд затруднялся определить.

- Люди видят то, что хотят видеть, - чуть пожал он плечами. – Ты можешь выводить их из заблуждения, а можешь пользоваться их слепотой. От неотесанной хеской дылды не станут ожидать неприятных сюрпризов. 

Вообще говоря, было странно, что никто из Биргенов не удосужился появиться на похоронах, оставив молодую императрицу на милость даларских вельмож. Рыжий Медведь недурно бы смотрелся за плечом племянницы, намекая, что не троллями едиными должно обеспечиваться надлежащее уважение к северной короне.

- Возможно, в эту самую минуту твои отец и братья сцепились между собой, а дядя их разнимает. Мертвецы не каждый день возвращаются из могилы, потому редко кто встречает их с радостью. 

Гильдмастер опустил глаза на судорожно сжатые пальцы девушки, особенно белые, словно выточенные из алебастра,  на фоне его рукава. Он не знал, холодны или горячи обычно руки Эдит, но отчетливо помнил, как жарок ее нежный рот.

Кем императрица считала своего собеседника? Казалось, он отчетливо дал ей понять, что не играет в придворные игры, но все же она явно принимала Адриана за человека, способного подставить плечо под непосильное для нее бремя. Ровно до той минуты, конечно, пока во дворце не объявится кто-то из ее родни.

- Обратного пути нет, фро. Ты уже слишком далеко зашла, чтобы надеяться, будто тебя могут оставить в покое. Ханы в таких случаях рекомендуют торжественное самоубийство.

Жнец понимал, как трудно будет императрице отыскать стоящих союзников, пока в ее распоряжении едва ли не единственное средство воздействия – нежное белое тело северянки. Жаль, что Карим почти труп, а Зеница почти святой, обычно для шази блондинки совершенно неотразимы, а вот с имперцами будет посложнее.

- Который из герцогов так сильно напугал тебя? Риверстоун?

В ответе он почти не сомневался: царство старцев, созданное покойным Карлом, отличало постоянство болота. Если некто получал должность, то оставался при ней до последнего часа, разве что его разбивал паралич или настигало слабоумие. Ни умственное, ни телесное здоровье сенешаля не внушало опасений, походило на то, что он еще спляшет джигу на могиле Карима, и вовсе не исключено, что при этом на его голове будет сверкать имперская корона.

- А его дочь, выходит, пыталась тебя сжечь прошлой ночью. И ты полагаешь, она сделала это по его наущению?

Собственные выводы Адриан уже сделал, но все же не торопился делиться ими. Он хотел, чтобы Эдит взяла себя в руки и перестала метаться, как испуганная кобылка в деннике.  Зрелище было тем более прискорбное, что Жнец знал: она способна мыслить ясно и действовать безжалостно.