>>>После смерти нет покаяния.

Спускаясь по ступеням дворцовой пресептории, Эмери уже предвкушал знакомый и как прежде ему казалось короткий путь от императорского дворца до дома канцлера, который ему предстояло проделать в проклятой коляске. Правда, как только он кое-как устроился на неудобной лавке, на голову оруженосца опустился бархатный мрак. Ему не мешал стук колёс, он не чувствовал, как трясёт повозку, не слышал звуков, не видел снов. Только спокойствие и тишина. Сон его походил на забвение, которое, к сожалению, было вскоре нарушено одним из стражей, что сопровождали Хогана в целях безопасности. Повозка стояла у дома, на пороге которого хозяина уже встречал конюх.
Неуклюже выбираясь из скверного короба, канцлер велел не распрягать лошадей. Он вновь преодолел ряд ступеней и оказался, наконец, за спасительной дверь, за которой снова мог стать самим собою, ну или хотя бы не притворяться кем-то другим. Эмери чувствовал на себе хмурый, неприветливый взгляд Жака, который, впрочем, не успел ничего сказать, так как в коридор выскочила баронесса, словно бы верная жена встречала своего законного супруга. Трепетная и взволнованная она тут же что-то залепетала, с чувством прижимая к груди часослов.
«Где она его взяла?» Оруженосец судорожно пытался вспомнить, где же оставил эту книгу, которая когда-то совершенно случайным образом досталась ему от невесты вместе с узелком и чётками. Так и забыл он вернуть сеньорите Эвора её сокровища, а та и не пыталась ему напомнить.

Эмери хотел-было забрать книгу из рук Миад, но как раз теперь встретился взглядом с большими, тёмными глазами баронессы, испуганно смотревшей на своего неудачливого любовника. В это мгновение страдание и жалость выразились на её лице. Эмери же на удивление казался спокойным и был даже несколько холоден, словно бы всё ещё прибывал во сне. Так и не ответив внятно ни на один из заданных вопросов, он взял женщину под руку и проводил её в свою комнату, которую запер прямо перед носом недовольного конюха.
Последующий разговор был самым жестоким, что когда-либо говорил оруженосец. Никакие мольбы и слёзы не могли переменить его решения, которое в течение дня всё твёрже укоренялось в его сознании.
Реми Араго был мёртв, но у него оставалась семья. Они могли и должны были позаботиться о вдове. И это было лучше... да что угодно было бы лучше того, что ждало Миад с ним. Но баронесса не понимала его или не хотела понимать. Ей казалось, что она уже готова на всё ради своего любовника, что хуже случившегося быть не может. Эмери же чувствовал, что этот комнатный цветок уже через месяц раскается в своём решении и, побоявшись сказать ему о том, когда пути назад уже не будет, станет медленно увядать на его глазах. Это, конечно, если Эмери не будет раскрыт раньше. Тогда даже страшно подумать, что станется с ней.
Он с трудом находил в себе силы смотреть на страдания своей несчастной возлюбленной и, наконец, оставил её одну. Вернулся Эмери через несколько минут уже в сопровождении Гийметты, которая всё же успела сказать ему пару ласковых до того, как они вошли к баронессе. Кухарка весь день провела в заботах, носясь меж больным канцлером и безутешной Миад. Она искренне прониклась к бедняжке, чьё несчастье заключалось лишь в любви к никчёмному человеку, которому лично она оправдания не находила. Впрочем, Эмери было совершенно безразлично сейчас мнение кухарки, он лишь хотел, чтобы Гийометта помогла Миад собраться и привести себя в порядок.
- Как, мы поедем прямо сейчас? Ночью? - всхлипывая, спросила Миад, которая всё же надеялась, что у неё ещё будет время уговорить оруженосца изменить своё решение.
- Немедленно, - жёстко ответил Эмери.

Пока баронесса готовилась к отъезду и Гийометта была с нею же, до оруженосца наконец добрался Жак. Как же не хотелось Эмери разговаривать с ним, но не мог же он уворачиваться каждый раз. Первым делом он решил сам осведомиться о состоянии своего господина, о котором как будто бы и не вспоминал до этого момента. На свой вопрос оруженосец получил однозначный ответ, что канцлер совсем плох. Впрочем, он и не надеялся на чудо. Вряд ли Хоган подобно императору восстанет из могилы, в которую уже шагнул одной ногой. О баронессе конюх расспрашивать не стал, так как уже понял, что госпожа Араго в скором времени их покинет. О внешности Эмери он тоже решил не осведомляться. Они с женой пришли к выводу, что это тёмная магия, о которой чем меньше знаешь, тем лучше. Но был вопрос, который очень волновал старого знакомого, немало поучаствовавшего в воспитании юного оруженосца. Плохо ли, хорошо ли, судить не ему, но стоило признать, что они с женой, не имевшие детей, несомненно привязались к баронету, который был самым живым из обитателей этого дома. Но ни сам Жак, ни его супруга не были готовы брать на себя грехи Эмери. Они всегда были верны канцлеру Хогану и его дому, но теперь их верность почти не имела смысла по вине оруженосца. А последовать за ним на эшафот они готовы не были. Конюх не угрожал, скорее предупреждал Эмери о том, что они более не будут соучастниками в его преступных деяниях, а, как только Альбакант Хоган скончается, оповестят об этом совет императора или кого там надо оповестить?
Эмери ничуть не удивился такому повороту. Всё-таки Жак, пусть и не умел читать и уж, тем более, писать, а всегда поступал разумно. И теперь оставался верен себе и своей маленькой семье, выбирая для неё наилучший путь из возможных. К сожалению, Эмери не был членом этой семьи, как и любой другой отныне. Он остался совершенно один...

Конечно, он мог бы усадить баронессу в повозку, написать какое-нибудь не слишком длинное письмо для её семьи от имени канцлера и навсегда распрощаться со своей возлюбленной. Но Эмери решил лично сопроводить баронессу и передать её родне, дабы не случилось чего-нибудь непредвиденного. Миад была достойна той заботы, которую он проявлял по отношению к ней. Пусть, в своём горе она совсем и не понимала, что он спасает ей жизни.
В дороге баронесса не проронила ни слова. Скорее всего, она уже тихо его ненавидела. Эмери же ничуть не пытался разговорить женщину, опасаясь, что может сейчас, в самый последний момент проявить слабость. Если только Миад удастся хоть на мгновение заставить его усомниться в верности решения, то всё будет кончено и для него, и для неё.

Дом Араго никак не ждал гостей ночью. Встретила их одна из сестёр Реми, так как его убитая горем матушка совсем недавно отошла ко сну, что только обрадовало Эмери. Он не был готов говорить с матерью человека, который погиб от его руки в не совсем честном бою. Надо сказать, что золовка очень обрадовалась возвращению Миад, которую, скорее всего, никак уже не ожидала увидеть вновь. Не обязательно, конечно, что все члены семейства Араго так же доброжелательно расположены к Миад, но если будет хоть один человек способный немного утешить несчастную вдову, то и того ему будет довольно.
Эмери спешил как можно скорее окончить это дело. Он описал, как баронесса была найдена в замке, в котором в этот момент творилось что-то из ряда вон выходящее. Уточнил, что Миад едва помнила себя и с трудом могла сказать, что с нею приключилось. И только теперь, когда замок и его обитатели немного успокоились появилась возможность во всём разобраться. Выслушав незаслуженные слова признательности и пообещав сделать всё, чтобы найти убийцу барона Араго, Эмери поспешил покинуть этот дом.
Мысленно он никак не мог отделаться от пронзительно взгляда Миад, которая, не отрываясь, смотрела на него всё это время и слушала его ложь. Теперь она, должно быть презирает его. Оруженосцу вдруг стало интересно, способна ли Миад на месть? Все женщины способны, но не Миад. А ведь она так и не сказала ему ни слова...
Весь обратный путь Эмери, уже почти привыкший к колдобинам, старательно вглядывался в строки часослова Доротеи. Правда, к сожалению, он сам отмечал, что совершенно не вкладывает душу в слова молитв. Мрачные думы его совершенно не обращены были к Создателю, скорее даже наоборот. К тому же он всё мучился мыслью, что зря возвращается в дом Хогана, но он пока не знал другого места, где смог бы укрыться хотя бы на эту ночь.

Отредактировано Эмери Корбо (2015-06-28 05:18:27)

Постепенно оруженосца снова начинало клонить в сон. Он окончательно перестал понимать смысл читаемых им возвышенных слов. Веки опускались всё чаще и всё дольше он боролся с собою, чтобы их разомкнуть. Эмери даже не заметил, как дорожный светильник, что тихо коптил возле его головы и дрожал на потолке тусклым светом, наконец погас. Запрокинув голову, оруженосец медленно погрузился в сон, спокойный и тихий...

Пробуждение оказалось не из приятных. Эмери едва не слетел с лавки, а в немощном теле прозвенели отзвуки удара. Не удержавшись от крепкого словца и потирая больное бедро, он отложил книгу, которую только что чуть не выронил, и выглянул в окошко своего гроба на колёсиках. Перед повозкой происходила какая-то кутерьма. Возничий Мэтью хрипло поносил всех и вся отборным матом. Лошади беспокойно топтались, толкая повозку то вперёд, то назад.
- Живой он? - спрашивал один из двух сопровождающих канцлера. Ему было лень спешиваться на землю.
- Да кто его знает? - фыркал второй, откатывая парнишку из-под конских копыт, - Вроде бы дышит.
- Оттащите его в сторону, да и оставь там. Ехать надо, - злобно отозвался возничий.
- А то как не очнётся и подохнет к утру?
- Нам что за печаль? Не чё соваться под коня, - старый Мэтью давеча заболел, так что был не в меру зол и раздражителен. Особенно он был недоволен поздней прогулкой и ночной прохладой.
- Ну и что случилось? - наконец обозначил своё присутствие канцлер, - Кто там?
- Да глубцу какому-то жизнь не дорога, - Метью наконец раскашлялся.
- И что с ним? - снова спросил Эмери. Ему совсем не хотелось выбираться из коляски, так что он старался заглянуть как можно дальше, но ничего разглядеть толком оруженосцу не удавалось.
- Да вот, вроде бы живой, но не откликается, - солдат всё продолжал возиться с тарийцем, невзначай ощупывая одежду того на предмет чего-нибудь ценного, - Чего с ним делать-то, милорд? Тут оставить или свезти куда-нибудь?
Эмери спрятался назад в повозку. Он знал, как бы поступил Хоган. Вернее, думал, что знал. Что за дело до уличной рвани или пьяницы, которых по городу шатается видимо-невидимо в любое время суток, особенно в последние дни. В самом деле, под колёса сунуться на пустой-то улице нужно постараться. Только Эмери не видел, что за несчастный оказался жертвой ночного сумрака. Кто он, откуда, пьян ли или в какой беде? Одним словом, он не знал ничего о том человеке, кроме того, что ему требовалась помощь. Оруженосец не очень понимал, как и чем в своём положении он сможет помочь незнакомцу, который, кроме всего прочего, мог оказаться подослан к нему, а вернее, к канцлеру. Но вдруг это был знак? Эмери не верил во всевозможные предзнаменования, пророчества и судьбу. Во всяком случае, так было прежде, когда он в тайне сомневался даже в существовании высшей силы, пусть и самому себе опасался в этом признаться. После же встречи с этой самой силой он погубил немало чужих жизней, а теперь ему представлялась возможность спасти одну. Сестра бы сказала, что Создатель услышал его молитвы. Пусть даже Эмери не был слишком усердным, но всё же он проявил веру, а Всевышний милостив к слабым духом. Вспомнив о Донате, которая всегда могла послужить примером добросердечия, Эмери быстро принял решение.
- Неси его сюда, - велел канцлер, открывая дверцу повозки.
- Как, милорд? - стражник несколько удивился. Всем была известна осторожность канцлера, который и проверенных людей к себе подпускал с неохотой, - Он может быть опасен. Кто знает, что это за тариец.
- Тариец? - переспросил Эмери, хмурясь, как будто это уточнение в корне меняло дело.
- Да, милорд.
- И сколько лет этому тарийцу?
- Да так не скажешь. Мальчишка.
- Тогда неси сюда. Ничего мне не сделает парень, которого затоптала лошадь, - Эмери вполне почувствовал, насколько сам склонен к цинизму Хогана.
- Выполняй уже, что велено.
Стражник пожал плечами и не шибко аккуратно поднял парнишку с земли. Эмери отодвинулся дальше к другой двери и подобрал полы своих тряпок. Больного пришлось уложить поперёк всего экипажа, потому как усадить на узкой лавочке его было невозможно. В небольшой повозке стало совсем тесно.
- Милорд, всё же...
- Всё, - резко оборвал канцлер, - Живее. Я хочу быть дома до рассвета.
Стражник пробормотал «слушаюсь» и дверца захлопнулась.
Эмери внимательно посмотрел на мальчишку, а сам всё же нащупал в складках рукоять кинжала. На канцлера нередко совершались покушения и изобретательности преступников можно было бы позавидовать.
Экипаж вновь тронулся с места. Тариец, кажется, в самом деле, не представлял никакой опасности. Не был он похож ни на попрошайку, ни на пьяницу, ни на наёмника, хотя последнего точно утверждать нельзя... Лицо его разглядеть было затруднительно, так что Эмери наклонился чуть ближе, по-прежнему не выпуская кинжала. На всякий случай...

И куда он только везёт этого несчастного? Выставит Жак обоих, да и дело с концом.

Отредактировано Эмери Корбо (2015-06-25 06:49:18)

Парень почти сразу пришёл в сознание и забарахтался на лавке. Эмери сначала это несколько насторожило, так что он слегка потянул кинжал из ножен, впрочем, тотчас же и опомнился. Его остановил неподдельно растерянный взгляд юноши, который таращился на него во все глаза, что, надо сказать, немного раздражало оруженосца. Нужно было что-то сказать, но он отчего-то медлил, тогда как юноша долго молчать не стал. Как только он заговорил, тотчас многое стало ясно. Ооо, да ты тут недавно. Акцент был очень сильным, ну, зато он хотя бы знал имперский, что уже было неплохо. Хотя, надо сказать, что сам Эмери вполне понимал и тарийский, особенно его нецензурную часть, так как Хоган предпочитал ругаться исключительно на родном языке, видимо не находя аналогов в даларском. Оруженосец же мог немного говорить по тарийски и делал это даже более-менее связно, но канцлер напрочь запретил ему говорить при нём. Видимо, это звучало совсем худо. Только сейчас Эмери мог предположить, почему Хогану был так неприятен его ломаный тарийский. Вообще, по поводу неприязненей канцлера у оруженосца в последнее время было очень много мыслей. Он всё припоминал ту первую встречу со своим господином. Как тот смотрел на него: надменно, неодобрительно, словно бы ему вовсе и не хотелось его такого видеть. Как будто он ожидал чего-то иного, большего, тогда как сам выбрал младшего Корбо в оруженосцы.
Эмери был его бастардом, стало быть, он тоже тариец, но в нём не было ничего тарийского. Воспитанный в столице как даларец, он ни раз слушал от отца рассказы о былой войне, в которой Гай Корбо участвовал так же, как и многие. Эмери и его братья всегда считали себя на стороне победителя. А на народ зелёного острова оруженосец смотрел порой снисходительно, как смотрит на слабого сильнейший, а порой и с опаской, решив отчего-то, что от них можно ждать любой подлости.
И что же теперь? Разве он стал одним из них, когда узнал правду о своём рождении? Пожалуй, что нет. Но и своей семье он стал чужим. Им всем: отцу, гордившемуся их благородными предками, братьям, которые никогда и не были ему близки, даже Донате, которая, пусть и пыталась его понять, но давала совершенно пустые советы. Парень напротив сейчас казался ему куда более родным, чем все они вместе взятые.
- Обращайся ко мне — милорд Хоган, - кивнул канцлер. Тут он понял, что Домналл заметил кинжал, который сразу же был вложил назад в ножны, хотя руку с него Эмери убирать не стал, - Так что у тебя за поручение такое, что ты так спешил? - осведомился Эмери, припоминая, как ещё несколько дней назад он сам вот так же бегал по столице с поручениями от канцлера. Какой хлопотной ему казалась тогда его жизнь. Сейчас он понимал, насколько было всё просто и как сильно сам он осложнял своё существование.
- Ты точно в порядке? - на всякий случай спросил оруженосец, - Уверен, что это только вывих? - только... Эмери до сих пор ощущал боль от вывихнутого левого плеча, так что в полной мере представлял себе, что мог чувствовать сейчас юноша.

Ни на секунду не отводя глаз в сторону, старик пристально следил за своим юным спутником. Тот слегка дёрнулся, и оруженосец сейчас же вцепился в рукоять кинжала, уже готовый его применить. А Домналл всего лишь забрался рукой под рубаху, видимо ощупывая  свои повреждения. Эмери почувствовал бы себя глупо, но он в полной мере мог оценить долю риска, которому подвергался. Однако его обоснованная осторожность понемногу переходила в порядочную паранойю. В чём, конечно, не было ничего удивительно, учитывая все произошедшие с молодым оруженосцем метаморфозы, после которых младшего Корбо, пожалуй, мало чем можно было удивить.
Канцлер наконец заставил себя выпустить кинжал, но за собеседником своим наблюдал всё так же внимательно.
- Так, стало быть, ты ученик лекаря? - предположил Эмери. Догадка его основывалась на возрасте юноши, которому едва ли было больше восемнадцати. Уверенность, с которой он говорил о своих повреждениях, указывала на то, что он был сведущ в подобных вопросах, но вряд ли сам мог быть врачевателем, а вот помощником - вполне. Или, может быть магом? Уж больно странно вёл себя. Не орденским, конечно. Но тогда вряд ли он стал бы так скоро выдавать свои секреты. Меж тем, юноша, надо сказать, не отличался особой скрытностью...
Послан — что? Вот тут новый знакомый порядочно заинтересовал Эмери. Да, для подозрений в чём-либо юный Домналл оказался слишком доверчив. Эмери давно не позволял себе такой роскоши. Каждое слово может быть подслушано, каждое движение подсмотрено. И хороша позиция оруженосца, пажа или любого другого слуги, которые сами по себе никому и даром не нужен, в отличии от своих господ. Но одно их неосторожное слово — и вот хозяин уже по самые уши в навозной яме или ещё где похуже. Конечно, тариец только приехал и ещё даже не подозревал о всех подлостях столицы, чем заслужил снисходительный взгляд бывалого оруженосца, который уже намеревался воспользоваться неопытностью своего нового знакомого.

Надо сказать, что судьба тарийского принца была совершенно безразлична канцлеру. Эмери не знал, каковы настоящие причины такой незаинтересованности, но и выведать особо и не пытался. В восстании против империи Хоган старший присягнул короне. И для Эмери не было ничего удивительного в том, что он не искал встречи с наследником Маккена. Сам оруженосец знал о принце Джеде ровно столько, сколько и любой обитатель императорского замка. Но сейчас, когда над страной нависла угроза переворота, а принц мог неплохо поучаствовать в грядущих событиях...
Нет, Эмери, конечно, было не до того теперь. Он должен был сосредоточиться на поисках диаболоновой твари, на спасении своей души или хотя бы этого проклятого тела. В конце-концов, ему нужно было найти новое укрытие взамен дома канцлера, но.. Но! Эмери не мог упустить возможность узнать что-нибудь такое, что не было бы известно всем. О, его память хранила множество тайн. Некогда они служили на блага канцлера и государства. Но Хоган медленно умирал в своей постели, а прежде хранимая им империя вот-вот могла быть разодрана в клочья претендентами на престол. Теперь только от Эмери зависело, как дорого он продаст не свои секреты и кому.
К тому же нельзя было отрицать, что оруженосец уже довольно увлёкся придворной игрой. Даже сейчас, когда он был на грани и рисковал оступиться в пропасть, он не мог скрыть азартного интереса ко всему, что касалось политики.
- Однако... кто послал тебя по такому важному и серьёзному поручению? Как зовут твоего хозяина? Ведь вы недавно в городе, верно? - начал-было расспрашивать канцлер, намереваясь постепенно перейти к чему-нибудь более существенному. Как вдруг был оглушён встречным вопросом.
Эмери изменился в лице и несколько даже побледнел. Отчего, он и сам не понял. Ему не довелось увидеть сына Хогана да и слышал о нём он довольно мало, разве только знал, что канцлер скорбел о своей утрате. Должно быть, он был хорошим отцом для единственного своего наследника, имени которого вызвало теперь смятение в душе оруженосца.
- Нет, его отец, - ответил он хрипло и сухо, - Альбакант Хоган.
Оруженосец почти сразу догадался, что имя его господина в Таре, пожалуй, должно быть хорошо известно. Не так уж много там народу. Все знают всех, а их кланы и благородные дома можно пересчитать по пальцам.
Нет, парень был безопасен. Эмери теперь это превосходно видел. Наёмные убийцы не утруждают себя такими маскарадами. Есть в этом мире всё же что-то случайное, не запланированное против него.

Мальчишка словно вспоминал строчку из заученного наизусть текста, а когда её напомнили, досадовал, что ему не дали ещё немного времени подумать. Эмери и самому было знакомо это чувство. И всё же, так небрежно сказал Домналл о человеке, который мог быть дорог сидевшему перед ним. А точнее, несомненно, был дорог настоящему Хогану. И, пусть, Эмери видел, что тариец и сам тотчас осознал свою ошибку, он отлично понимал, что скажи юноша подобное его господину, и уже давно получил бы достойный ответ, а то и вовсе на полном ходу вылетел из повозки (это зависело бы от настроения милорда). У оруженосца же не было желания воспитывать малознакомого мальчишку. Канцлер лишь нахмурился, чего вполне оказалось достаточно, чтобы вызвать муки совести у неосторожного юноши.
- Что же, ваш учитель не помог ни моему сыну, ни мне, -  холодно отозвался старик. Именно в той битве Хоган получил свой шрам, который теперь красовался на бедре его бастарда. И от всех лекарей, что тогда, что теперь, проку было мало.
Надо сказать, что боль в ноге снова стала усиливаться, но оруженосец пока удерживался от того, чтобы как-то себя выдать. Только его длинные, высохшие пальцы изредка перебирали деревянные узоры резной трости. И всё же, он чувствовал как в груди нарастает злость, которую подогревала неумела болтовня мальчишки, видимо, ещё не научившегося хорошенько врать, и потому он говорил много бесполезной правды. Ткнуть бы его посильнее палкой в живот, чтобы поменьше придуривался. Но вместо этого Хоган становился всё мрачнее. Он-то надеялся вынести выгоду из этого недоразумения... Вскоре Эмери уже перестал слушать своего собеседника, медленно возвращаясь к своим мрачным думам.
Вот такого же зеленоглазого парнишку совсем недавно позволил я придушить Кариму — этой шазийской бестии. И несчастного никогда не найдут в тех потайных коридорах. Никто из его родных не узнает, куда подевался он... Пропал... Так же...

Он не захотел додумать этой мысли и снова обратил своё внимание на собеседника. Ему на мгновение показалось, что попутчик вдруг задумал выскочить в дверное окошко, в которое едва ли прошла бы его голова. Зрелище было бы презабавное, хотя Эмери, конечно же, показалось. Однако, ясно было, что тариецу уже не терпится покинуть своего мрачного спасителя.

- Думаю, что твой учитель беспокоился бы намного больше, если бы тебя затоптала моя лошадь, - заметил канцлер не без иронии, - И всё же, я хотел бы поинтересоваться прежде, чем я позволю тебе идти, - Эмери старался как можно тщательнее подбирать слова. Хогану это удавалось намного лучше, тогда как его оруженосец больше слушал, нежели говорил.
- Как же так случилось, что твой учитель-лекарь, который только что прибыл в столицу, почему-то ищет тарийского принца? И ищет его совсем не там, где надлежит быть наследнику Маккена? - в самом деле, что-то тут было не чисто. Притом изрядно, если учесть, что принц бежал из дворца, а известно это было не многим. У Хогана, к счастью, ещё остались шпионы при дворе, которые нисколько не догадывались о том, что их наниматель сейчас совершенно ничем не интересуется.
Эмери постарался как можно проницательнее посмотреть на юношу, так словно бы он уже знает ответ. Если уж оруженосец в самом деле был похож на своего настоящего отца, то он догадывался, сколь страшен его спокойный, выжидающий и несколько снисходительный взор. Он был ласков со своим собеседником так же, как ласков удав к жертве, которой уже не осталось надежды на спасение, и её мягкая шкурка вот-вот станет чьим-то обедом. Юноше не следовало опасаться за свою жизнь, но он-то этого ещё не знал.

Эмери наблюдал ту картину, которая, должно быть, все эти пять лет представлялась взору его господина. Юноша цеплялся за любую возможность уйти от прямого ответа, надеясь выкарабкаться из ямы, которую сам же себе и раскапывал. Либо Хоган и правда многому научил своего оруженосца, либо осознание пришло вместе с парой десятков не своих лет. И, как ни странно, тариец не вызывал сейчас ни капли понимания или сочувствия, скорее его поведение усиливало раздражение оруженосца. Даже усталость в этот момент несколько от него отступила, давая место злости.
Паршивец до сих пор не ответил ни на один из заданных ему вопросов. Хоган уже давно вырвал бы из него всё, что ему необходимо. Вцепился бы в его глотку стальной хваткой и не отпускал бы, пока тот не скажет всего, что ему известно... Как же далеко Эмери было до своего господина.
- Довольно, - резко прервал он Домналла, Но тот был так увлечён своим рассказом, что всё же договорил последние слова повести про неудачливого мастерового. Правдивость его россказней стоило делить на двое, но дело было даже ни в этом. Эмери во что бы то ни стало хотел получить ответ, который мог оказаться весьма немаловажным. Но не успел он повторить своего вопроса, как вдруг юноша с вдохновением предложил ему помощь своего чудесного врачевателя. Глаза оруженосца яростно блеснули во мраке. Он с ненавистью воззрился на своего незадачливого спутника, готовый выплеснуть на его голову весь накопившийся за день гнев.

Тут вдруг повозка подскочила чуть сильнее и Эмери передёрнуло от резкой боли. Он замер, судорожно выдохнув воздух, и на этот раз всё же вцепился рукой в калеченную ногу, тотчас позабыв о своём собеседнике. Вспышка боли прошла, но теперь бедро невыносимо ныло, и оруженосец уже знал, что оно надолго отвлечёт его от всех других мыслей...
Мгновение спустя, когда он вновь взглянул на тарийца, Эмери вспомнились последние его слова. Сначала замерещился заговор. Но, диаболон дери, на что ему тогда стража? Канцлер не зря платил им куда больше, чем те заслуживали. К тому же, недурно бы узнать, кто же у парня учитель. Если он, в самом деле, как-то связан с тарийским принцем... Если он сможет унять эту проклятую боль.
Канцлер попытался вновь изобразить пытливый взор, но на сей раз ему это не удалось. Эмери хмыкнул и стукнул тростью в стенку, при этом чуть не задев ею Домналла по голове. Повозка остановилась. Он открыл дверцу и подозвал одного из всадников.
- Говори, куда ехать, - не глядя на юношу велел канцлер. Стражник с некоторым подозрением посмотрел на тарийца, но Хогану не возразил. Эмери же пересел поудобнее и выпрямил ногу сколько хватало места. Тут он понял, что на чём-то сидит и вытащил из-под себя часослов Доротеи.
Быть может Создатель услышал мои молитвы? - невольная мысль при виде святой книги, - Как бы ни кто другой...
Часослов был спрятан за пазуху.

Место было обозначено и повозка вновь тронулась.
- И как к этому Мэлгону, твоему учителю, относится Орден? - спросил Эмери несколько осипшим голосом. Он всё так же не смотрел больше на своего спутника. Словно бы стыдился того, что позволил себе проявить слабость.

Отредактировано Эмери Корбо (2015-07-20 06:50:38)

Не видел монаха вблизи, — отозвалось в голове оруженосца, мысли которого всё ещё мешались с болью в ноге, - Злой год... Это уже кое-что. Это можно использовать.
В самом деле, на сей раз юноша, пусть он о том и не догадывался, сказал хоть что-то, что могло бы принести Эмери пользу. В Таре, должно быть, к язычникам относились снисходительно. Во всяком случае, многие из тех тариев, которые встречались ему в Даларе, могли наравне верить в Создателя и признавать существование всякой языческой нечисти, да и от суеверий своих отказывались неохотно. Но здесь, в столице, где Орден обладал великой властью, быть язычником становилось очень небезопасно. И если этот врачеватель в самом деле окажется иноверцем... а уж тем более, если лечит он не так, как принято, да не приведи Создатель, увлекается осквернением могил и изучением мёртвых тел... О святотатство! Оруженосец однажды слышал о подобном. Никак иначе, обвинят в занятиях чёрной магией. Да, такой компромат будет не лишним в случае чего. Вывод этот несколько повеселил Эмери, который теперь ехал в гости не с пустыми руками.

- Разве у вас в Таре в деревнях совсем нет пресепторий?
Тут Эмери вздрогнул от прикосновения и повернулся к своему спутнику. Дерзок был парень, но оруженосец уже стал прощать Домналлу эту простоту, которая пока что играла ему на руку. Он лишь пристально посмотрел на молодого тарийца, который уже был как будто бы и не здесь. Впрочем, не надолго. Вскоре Эмери вновь встретился со взглядом ученика лекаря, который на сей раз порядочно был удивлён... или напуган? Только... что могло случиться?

- Но вы же… не Хоган.

Эмери похолодел, дрожь пробежала по всему телу. Как он мог узнать? Вот так, всего мгновение. Раздери тя Дябло! Сам Зеница не заподозрил подвоха и вот, какой-то сопляк всего-лишь дотронулся до его руки. Эмери не верил, чтобы мальчишка мог знать заранее. Нет, такого не много быть, слишком много случайностей... конечно, если это не очередное видение, посланное демоном, но слишком уж была реальна боль в ноге и слишком тёплой казалась рука юноши.
Эмери высвободил свою руку и крепко перехватил жёсткими пальцами тонкое запястье Домналла, потянув его к себе. Не слишком резко, но не потому, что беспокоился о сохранности вывихнутой руки юнца, а потому что переживал за свою. Впрочем, сейчас он словно бы позабыл о боли.

- И кто же я, в таком случае? - прошипел он, пристально вглядываясь в лицо тарийца, которое теперь погрузилось в тени, так что Эмери мог только примерно догадываться, где должны были находиться глаза его спутника.
Беда Домналла заключалась в том, что он был слишком честен для этого города. Эмери хватало ума сохранять в тайне чужие секреты. Даже сами владетели не знали, в какой они могут оказаться опасности. Так что оруженосец отлично понимал, что сейчас ему преподнесла подарок удача, которая, к сожалению, отвернулась от его нового знакомого. Можно ли доверить столь страшную правду незнакомцу? Да ещё такому, который, возможно, даже не пожелав ему зла, погубит не нарочно, одним только неловким словом. Умереть по чужой ошибке?
Единственный вопрос, который сейчас решался в голове Эмери Корбо, сохранить ли жизнь Домналлу Макрею, который, в сущности, был ни в чём не повинен. Взять ли на себя очередной грех, который спасёт это никчёмное тело?
Свободная рука канцлера потерялась где-то в складках совсем недалеко от рукоятки кинжала. Убить равного себе он никогда не считал зазорным, но вот так подло прикончить слабого. Не мало душ было на совести оруженосца, в том числе и невинные, ведь он исправно служил своему господину и уже научился подбирать себе оправдание... Но сейчас, после всего, это был тяжёлый выбор. И Эмери боролся с эмоциями, которые вот-вот могли возобладать над ним. Тогда потом ему ещё придётся вспоминать, как так вышло, что на руках оказалось окровавленное тело тарийца.
Он ждал ответа, который мог спасти мальчишку или погубить его.

Замешательство юноши было вполне ожидаемо. Он так же как и Эмери столкнулся с чем-то прежде ему неведомым, с чем-то совершенно необъяснимым. Пусть мальчишка и видел куда больше, чем мог разглядеть оруженосец, но он явно не сталкивался с подобным раньше. И сколько бы Домналл не рассуждал о таинственных связях между живыми и погибшими, становилось ясно, что в сущности, ничего толком объяснить он не может. Посмотрел бы на него Эмери, если бы тот в одно прекрасное утро вдруг проснулся дряхлым стариком. Ещё не так бы ресницами захлопал.
Однако потерянность юноши нисколько не облегчила Эмери задачу. И, диаболон его дери, неужели, если вдруг его начнут резать, парень не попытается воспротивиться? Вряд ли, конечно, но пока что выглядело всё именно так.

Ответ тарийца будто бы позволил Эмери снова вдохнуть полной грудью. Голову отпустило, охватывающее её прежде пламя, сухие пальцы слегка разжались, но всё же не выпустили руки Домналла. Оруженосец всё ещё не решил, что с ним делать. Пока Эмери собирался с мыслями, которые скакали, словно выбиваемые ухабами, его спутник продолжал повествовать ему что-то о крепости родственных связей. Сам мальчишка об этом, видимо, знал недостаточно, только слышал что-нибудь от своего учителя или ещё от кого. Но, в таком случае, какого диабло он тут рассказывал ему какую-то чушь про не родившихся младенцев?! Вот уж к чему Эмери пока не имел никакого отношения. Он вновь дёрнул юношу к себе, на сей раз чтобы тот заткнулся, и наклонился к нему сам.
- О нет, это и правда не одержимость, - согласно ответил он, пристально всматриваясь в темноту, - В этом я уверен наверняка.
Эмери теперь кое-что понимал в таких вещах. Кто бы мог подумать, что его может постигнуть такая участь? Конечно, но и сам всегда понимал, что временами не умеет справиться с очередным припадком гнева, но это было совсем иное. Когда ты не помня себя, прибываешь словно бы во сне, почти не соображая, что происходит и происходит ли оно на самом деле... А после, вспоминая свои деяния, не можешь уместить в голове, как так случилось, что вот этими руками можно было сотворить подобное. Нет, тогда это был не он, кто-то другой смотрел его глазами, кто-то другой вырывал сердце из живой груди, кто-то другой жаждал за свои преступления любви тёмной твари. Кто-то... не он. И, в то же время, Эмери помнил случившееся, был там, но оказался слишком слаб, чтобы противостоять чужой воле, завладевшей его разумом и телом. Он подчинялся ей, повторял чужие слова, видел то, чего не хотел бы видеть, творил то, что не осмелился бы совершить...
Ничего не знаешь ты об одержимости, чтобы иметь право сравнивать её с чем бы то ни было! - Эмери хватило сил не произнести этого вслух. Он лишь скрипнул зубами, а взгляд его, в самом деле, стал ещё более красноречивым. Если только поблёскивающие жёлтые блики в его глазах можно было бы назвать взглядом.

- Поможет или нет твой мастер, теперь мы с тобой к нему непременно доедем. Мне нужны гарантии, что никто, в самом деле, ничего и никогда не узнает... И твоего слова, признаюсь, мне совершенно недостаточно, - холодная надменность прозвучала в голосе канцлера.
Эмери понимал, что очень рискует при встрече с наставником юноши. Если уж Домналл подобрался к его тайне столь близко... Что же это за тарийцы такие? Эмери уже начинал догадываться, кем мог оказаться наставник юноши. Древняя, языческая магия ещё не была искоренена на зелёном острове. Тамошним целителям и ведущим верили куда охотнее, нежели орденцам, будь те своими или приезжими. И даже многие их тех, кто уже давно отвернулся от верований предков, уважали умудрённых жизнью старцев, которые, в любом случае, знали побольше остальных.
Эмери случалось встречать в Даларе целителей с тарийских берегов. Познания их довольно-таки различались с навыками местных брадобреев. Какая разница, насколько это противоречило законам Ока, когда страждущие, в самом деле, получали облегчение? Конечно, такое мнение стоило оставлять при себе. Только теперь Эмери не был уверен и в самом себе. Не будучи никогда излишне набожным, теперь он всё же искренне опасался за свою душу. И обратиться за помощью к язычнику сразу после посещения пресептории даже ему казалось кощунством... Впрочем, Эмери уже понимал, что ему всё же придётся пойти с юношей. Он, конечно, мог послать всё куда подальше и прикончить мальчишку, который, к сожалению, проявлял искреннее участие, пусть и раздражал своей наивностью. Но оруженосец решил довериться ему и посетить мастера Мэлгона, которого уже можно подкупить или попробовать взять угрозой. К тому же Эмери всё ещё помнил о принце, про которого было бы неплохо разузнать.

Меж тем повозка остановилась и один из стражников, заглянув в окошко, сообщил о том, что они прибыли.
Эмери хмыкнул. Теперь бросаться на парня с кинжалом было бы, в самом деле, ни к месту, да и оруженосец несколько успокоился, пусть не до конца. Он выпустил руку юноши и медленно выпрямился, открыл дверцу повозки. Та, скрипнув, распахнулась.
- И не приведи Создатель, ты вдруг вздумаешь сбежать, - вдруг холодно произнёс Эмери, снова отводя глаза в сторону, - Моей охране будет обидно после всей возни с тобой, ещё и догонять тебя, чтобы прикончить, - нет, ему совсем не нравилось исполнять роль канцлера таким вот образом.

Отредактировано Эмери Корбо (2015-08-11 06:54:00)

Эмери всерьёз полагал, что будет рад уже наконец выбраться из треклятой своей темницы на колёсах. За весь день он так не сумел к ней привыкнуть. Однако, пока канцлер распрямлялся во весь свой рост, ему казалось, будто бы он и сам слышит скрип своих суставов. Опасаясь делать резкие движения, оруженосец весьма неторопливо последовал за юношей, первое время изрядно припадая на больную ногу, которая и вовсе не хотела его слушаться. О небо, эти же муки каждодневно претерпевал его господин! Эмери старался сохранить хоть малую часть гордости Хогана, пусть даже и для того, чтобы не выдать своего обмана. Но не хромать... нога сама подкашивалась каждый раз, как только он опирался на неё, пусть Эмери и старался как можно скорее перенести центр тяжести на трость. А ведь Хоган умел обходиться без палки. Впрочем, Эмери отлично знал, что временами тростью канцлера приходилось становиться ему.

Хозяин постоялого двора лично встретил царедворца, пусть совсем не был готов к прибытию оного и выскочил на порог чуть ли не в исподнем. Канцлер же, совсем не желавший к себе подобного внимания, вежливо отказался от всего ему предложенного, за исключением фонаря, который тотчас был вручен Домналлу. Охрану свою Хоган оставил на пороге дома, но, на всякий случай, повелел сохранять им бдительность, а сам смело двинулся навстречу неизвестности.
В небольшом дворике, в котором теперь оказались трое и старое дерево, было бы совсем темно, если не фонарь в руке юноши. Почти сразу Эмери хаметил седовласого старика с длинным посохом, облачённого в плащ, под которым, кажется, был килт. Впотьмах сложно было разглядеть... или это глаза подводили канцлера?
Честно говоря, оруженосец предполагал встретить кого-нибудь чуточку моложе столетнего тарийца, если только ему не было больше. Зато сам канцлер теперь выглядел прямо-таки молодцом. Отчего, впрочем, Эмери стало только совестнее осознавать свою слабость.

Объяснения ученика и наставника были настолько ему привычны, что оруженосец даже задумался, что бы сам ответил на заданный вопрос, однако ответ Домналла заставил его опомниться. Сдержав желание двинуть парню подзатыльник, Эмери одарил его хмурым взглядом. Он ведь надеялся прежде изобразить канцлера и разузнать про тарийского принца. К тому же, у него совсем не было уверенности в том, что ему тут в самом деле могли бы помочь. Ещё вопрос, в своём ли уме сей старец, который, к слову, был ещё и незряч. Во всяком случае, так решил Эмери, взглянув в его белёсые глаза, смотревшие куда-то сквозь собеседника. В слепоте старика, конечно же, не было ничего удивительно, зато вот бодрость, с которой тариец двинулся им навстречу, несколько насторожила оруженосца. Он поймал себя на невольной мысли, что всё это могло быть не просто так. И Зеница имеет жизнь более долгую, нежели простые смертные, но то был орден, откуда же берёт свои силы тарийский лекарь?

- Доброй ночи, господин Мэлгон, - подал голос Эмери, стараясь создать иллюзию уверенности, - Ваш ученик чуть было не оставил жизнь свою под копытами коня, что и помешало ему выполнить ваше поручение. Признаюсь, по поводу оного я и приехал сюда, - Эмери оглянулся. Двор был пуст, как и прежде, впрочем, углы его казались слишком темны. Оруженосец вновь повернулся к Мэлгону и, надеясь, что тот достаточно хорошо слышит, продолжил несколько понизив голос:
- Вам известно, что принц Маккена ныне находится не иначе как во дворце? - оба они знали, что принца Джеда там нет. Только вот старик не мог этого знать, не должен был...
Всё, всё казалось слишком подозрительным. Даже собственное чувство почтения к этому человеку, возможно, было ложным. И всё же Эмери позволил дотронуться до своей руки, хотя заранее знал, что так лекарь (лекарь ли он или колдун?) тот час узнает слишком много его тайн. Пусть Эмери и говорил себе, что не должен принимать помощи от неведомой ему силы, потому как не хочет подчиняться любой другой воле кроме Создателевой, но всё же... поддавшись слабой надежде, он поступал иначе, чем велел ему разум.

Почему солнце каждый новый день встаёт на востоке, пересекает небо и садится на западе? Ведь не было ни дня во всей истории человеческой, когда бы оно не появилось на небосводе. Священнослужители, говорили, что так происходит по слову Создателеву. Эмери и в голову не приходило спорить с этим утверждением, ибо он не подозревал никакой иной причины, но это знание ничуть не прибавляло ему понимания, почему огненный шар в небе каждый день проходит один и тот же путь. Почти так же Эмери не мог понять сверхъестественной силы, которой обладали иные люди. Вновь и вновь он поражался таинственным способностям, которые казались ему столь же необъяснимы как и путь небесного светила.
После слов Мэлгона воцарилось молчание. Оруженосец некоторое время осознавал сказанное и, наконец, перехватил пальцы старика, намереваясь разжать их и высвободить свою руку. Отчего-то ему стало страшно. Этот человек предложит ему помощь, а что возьмёт он взамен? Неужели позволит расплатиться золотом? Нет, Эмери знал теперь, что есть та, другая, сторона, и что он совершенно не хочет оказаться там... 
- Раз нет причины, стало быть я здоров, - поспешно произнёс он, уже высвободив свою руку, - Ваш ученик сказал мне, что вы лекарь, но я пришёл совсем не за этим, - словами этими Эмери пытался обмануть самого себя. Где-то глубоко в сознании он чувствовал, что ждал помощи, любой, самой страшной. И это противоречие двух совершенно разных по сути своей желаний было ему до селе совершенно неведомо.

Эмери отвел глаза от взгляда тарийца, пусть и догадывался, что тот едва разливает его перед собой. Оруженосцу было невыносимо тягостно чувство собственной беспомощности. Словно бы за спиной скрипнула невидимая дверь той темницы, в которую он угодил добровольно. Оттого ещё глупее казались его попытки сохранить за собой роль канцлера.

- Желание непременно будет, не беспокойтесь, - холодно сообщил Хоган, тогда как оруженосцу уже было плевать на тарийского принца, где бы того ни носило. Эмери с трудом выдерживал давление со стороны Мэлгона и сопротивлялся ему как мог. Казалось, что говорить с ним было куда тяжелее, нежели с самим главой Ока. Однако, Зеница вёл на равных беседу с канцлером. Тариец же допрашивал лжеца, облачённого в чужие одежды. Эмери чувствовал, как теряет все свои преимущества перед друидом. И его неуверенность в себе порождала не только страх, но и раздражение.
Какую же конечность ты вздумал мне отрубать? - прорычал он про себя. Так же рычал бы провинившийся пёс, забившись от хозяйской плети в угол.
Но Эмери всё же не воспротивился, когда Мэлгон вновь положил свою руку поверх его.
Старик и впрямь видел куда больше, нежели люди зрячие. Но как это?! Как ему это удавалось? Эмери удалось скрыть своё удивление. Да и в сущности Мэлгон сказал ему лишь то, что он знал и прежде.

- По доброй воле? - повторил канцлер и как-то загадочно ухмыльнулся, а лицо его на мгновение исказилось злобой, хотя до этого ему удавалось сохранять видимость спокойствия.
Да обратись к нему Хоган с подобной просьбой, он послал бы его как можно дальше, да ещё пинка дал старому шакалу, соблазнившему его мать. Впрочем, оруженосец уже знал наверняка, что, как бы ни ненавидел Хогана за то, что тот оказался его отцом, он всё же не желал его смерти. К сожалению, осознание этого пришло к оруженосцу с опозданием. И никакие тарийские легенды, в которых никогда не ясно, где кончается вымысел и начинается правда, не исправят случившегося. Эмери выдернул свою руку у Мэлгона.

- Я бастард канцлера, - резко выдохнул оруженосец, в голове которого появился странный шум. Он был словно сам не в себе, говорил быстро и отрывисто, не особо разбирая, что именно он говорит, - И то, что случилось со мной — злая шутка нечистой силы. Считайте меня безумцем! Но демон (которого я сам видел и осязал, потому утверждаю, что она именно демон) наказал меня за слабость. Я не знаю, какие у них были договорённости, какие сделки.. Не знаю, был ли я втянут Хоганом или эта тварь решила за нас обоих. Только он стал моложе, а я постарел... в придачу получил набор хворей. Неправда ли чудесный обмен?! Вот как я узнал, что не сын своего отца, а бастард. Кацлеров ублюдок. Отражение подсказало мне истину.. Но я предпочёл бы не знать её! - голос его начинал срываться на хрип, - И всему виной существо из бездны. Я не надеюсь ни на что, кроме милости Создателя. Если мне придётся ждать двадцать лет. Я буду ждать.. если доживу. Но вы, как мне кажется, не верите в силу Всевышнего, быть может, не верите и в духов бездны. Не думаю, что вы мне поможете.
Кажется, он мог говорить и говорить, однако Эмери вдруг понял, что он вовсе не хотел этой исповеди. Наваждение сошло и оруженосец затих, сделав шаг назад. Калеченная нога подогнулась чуть сильнее, но он устоял, крепче вцепившись в трость. Сердце колотилось где-то у горла, нижняя губа тряслась от напряжения, а дыхание стало совсем тяжёлым. Эмери мог только надеяться, что друид и его подопечный ни слова не разобрали из его признания. В ином же случае его судьба отныне слишком зависела от двух этих незнакомцев.

- Прошу меня простить, - сказал он снова тихим, размеренным тоном, даже тише прежнего, - Это было... я не... - он не нашёл слова, - Одним словом, вы, в самом деле, едва ли могли бы мне помочь. Но я в любом случае заплачу вам за то, что побеспокоил вас в столь поздний час, - само собой, это была оплата их молчания и Эмери очень надеялся, что старик согласится её принять. Но чтобы у того было как можно меньше сомнений, оруженосец добавил:
- И я, в самом деле, передумал расспрашивать вас о наследнеке Маккена.

Отредактировано Эмери Корбо (2015-09-04 01:04:11)