В Хестуре младшему сыну ярла быстрее научиться ковать доспехи, чем жениться. Сначала ты обсуждаешь сам факт возникшей идеи с отцом (или он с тобой – как знать?). Потом вы выбираете подходящую невесту,  чтобы «с льняными волосами и не совсем уж голытьба» (сотник Фагерхольм был очень лоялен). Едешь к её семье на очередной Йоль, показывая себя с самой геройской стороны. Обсуждаешь возможность брака с потенциальным тестем. И, если он не ждёт, что к его Фрейе или Фригг посватается сын сотника с порядковым номером поменьше, а сама невеста, будучи старше пятнадцати лет, не начнёт биться в истерике или сбегать с конюхом, то можно считать дело на треть решённым. Да, на треть, потому что на следующий праздник, ты, чин-чинарём, должен заслать-таки официальных сватов с подарками и получить официальный ответ. И вот только после… в общем, пока длится вся эта волокита, можно уже двадцать раз передумать, умереть или уехать в Далар на постоянное место жительства.

И Рагнар бы с чувством поблагодарил Судьбу за избавление от всех мыслимых статусов… если бы был способен думать сейчас о чём-то ещё, кроме Айне.

Да, наверное, так чувствуют себя только во сне. Мир будто стирается, и вместе с тем, становится ярче, обрастает новыми нитями смыслов. Выносит вперёд то, что обычно даже не привык замечать. Оттенок листьев омелы. Той, что в Хестуре отняла жизнь прекраснейшего из героев, а в Таре означала бессмертие и возрождение.
Тёмная зелень нарядного платья - болотный мох – приляг и уснёшь, оступись – и уснёшь навек.
Земляничные губы Айне. Влекущие к себе, чтобы одарить лаской. Но что бывает с теми, кого ласкает ши?...
Было так ярко и радостно, словно какой-то чудак, вместо того, чтобы подбросить в огонь пару поленьев, разом зажёг весь дровяник. И теперь это пламя взвивается к Небу, сжигая душу дотла. В пыль, в прах. Смеясь над морозом и смеясь над бессменной тьмой.

- …Помните, что никто не ранит больнее, чем ближний твой; почитайте и жалейте друга, не ссорьтесь по пустякам, не лгите без острой нужды… - Вплетался в мысли голос  Харригана.
Не лгать, не ссориться, не пачкать постель чужим духом… кажется, и сам Рагнар произносил что-то подобное поболее десятка раз. И, вместе с тем, словно бы слышал всё это впервые. И словно бы Брат Редька стал каким-то иным. Одухотворённым, значительным, торжественным. Словно на нём была расшитая золотом хоругвь, а не перештопанный килт в потёртую красную клетку. И его делом было действительно соединять души на Небесах, а не сшивать выловленные из Лара трупы.

И гости, все те попрошайки, перекупщики и воры, только что отплясавшие кровавую тризну по занесённому снегом городу, удивительно преобразились. Словно Гвидо не только занавесил стены тканями, но и натащил в «Маргариту» настоящих фоморов и сидов. Развесёлых духов, которые искренне, без принуждения выслушивали речь священника, чтобы минутой после захлебнуть молодых в быстром хороводе супротив хода солнца…

И только Адо остался прежним. Король всех миров, что открываются за воротами Трущоб, ему ни к чему было лгать, и ни к чему менять маски. Он словно связывал всё воедино, создавал, переделывал, раскладывал заново. Быть может, восемь лет назад Адо сочинил и его, своего побратима, Рагнара Фагерхольма? Вложив в душу беспутого и бесполезного монаха, какой-то совершенно иной смысл?
А сейчас создал для него прекрасную невесту ши из закатного света и мха, чтобы оставить у себя навсегда… Впрочем, и это тоже сейчас было не важно.

- Возьмитесь-ка за руки: правой за правую, а левой за левую, и повторяйте за мной… - вещал Брат Эамон, и маг обхватил пальцами нежные руки Айне. Происходящее всё более казалось сном, но, пожалуй Рагнар не хотел просыпаться как можно дольше.
Секунда за секундой он снова скользил взглядом по тугим медным косам своей невесты, по жёстким листьям её венка – короны бессмертных сидов. По её шее, открытой в зелёном бархате платья…

Ничего больше не было. Ни «Маргариты», ни ярких тартанов гостей, и даже от Брата Эамона остался лишь голос. А была только тёмная зелень глаз красавицы ши, и её губы, которых так хотелось коснуться. И клятвы, которые они приносили друг другу в круге вечно зелёных деревьев.
-  Я, Рагнар, беру тебя, дочь Тары, в свои законные жены, чтобы отныне быть вместе с тобой в горе и радости, богатстве и бедности, в болезни и здравии, беречь тебя от воды, огня, земли и ветра…
На мгновение ему показалось, что пальцы девушки сжали его ладонь сильнее. Словно она поняла, что маг лжёт, что клянётся именем не того бога, и что давно перестал верить в смерть и новую жизнь. И чуть улыбнувшись, сжал её ладонь в ответ, с теплотой, с обещанием защитить.

Есть ли разница, моя Айне? Если разница в том, как называют они Истинного Бога. Того, кто создал Небо и Землю, кто вложил в детей Севера урды, недоступные ни одному иному народу?
Кто создал смерть и бессмертие, Хелль и Вальгаллу…
И нет, у меня нет ничего, кроме моей жизни. Но разве не отдаю я её тебе?
Разве нельзя кровью мага погасить любой огонь, утишить любую воду? Разве посмеет тронуть тебя ветер, время и острые скалы, пока я принадлежу тебе?
Ведь я принадлежу тебе, Айне. Как принадлежит солнцу полевой цветок, как люди принадлежат времени, и время принадлежит Богам.
Согласно воле Истинного Бога, и в том даю тебе свое слово.

Рагнар очнулся, дослушивая заключительные слова Брата Эамона. Подтверждение, что все фоморы и сиды, во всех девяти мирах узнали об их союзе.
Глупые. Разве сейчас стала ты моей женой, прекрасная ши? Сейчас, по слову тарийского священника, а не в самом начале Времён? Разве могло быть иначе? Разве могло быть как-то ещё?
Маг улыбнулся, и мысленно прикоснулся ко всем свечам и факелам, отдавая им малую толику пламени, что сейчас сжигала его самого. Озаряя «Маргариту» оранжевым всполохом света.
Потом наклонился и коснулся губами губ ши. Не потому что этого требовал обряд, просто ему самому так хотелось.

И тут же тишина, царившая в таверне всё это время рухнула, словно покрашенное стекло. Раздался свист, хлопки, чьи-то одобрительные возгласы. Кто-то гаркнул на музыкантов, и флейта, оглушительно взвизгнув, завела первые ноты «Wat zullen we drinken», постепенно заполняя комнату, и присоединяя к себе скрипку и барабаны.
И под белёным потолком таверны вдруг стало ярко, тесно и весело. Как бывает только в холмах сидов, из которых никому не будет дороги обратно.
- Всем чаши за здоровье молодых! – засмеялся Рагнар и, крепче сжав ладони Айне, закружился с нею по залу.

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-06-18 22:18:24)

Шази танцуют для господина. Алацци – чтобы поразить даму. Даларцы – чтобы посплетничать. Тарийцы - ради веселья и собственного удовольствия. Хесы не пляшут вовсе … последний факт Рагнар считал изрядным упущением. Разумеется, северный воин должен быть хмур, груб и тяжеловооружен даже в бане. Но разве вне Хестура орденцам не полагается быть ближе к своей пастве? А, если так, то почему бы им не вставать в кароль* с вилланами?
Хотя, конечно, в  случае Рагнара, под «вилланами» понимались исключительно рыжие девки, а под «ближе»  - совместный поход на сеновал. Благо, в Таре после мятежа, от молодого мужчины, способного наколоть дров и выровнять забор, отнюдь не требовалось умения подпрыгнуть на три четверти и при этом не запачкать гольфы.
Не требовалось этого умения и сейчас, в вотчине Адо Жнеца. В этом чудовищном смешении культур, где каждый пытался сохранить самость, и, вместе с тем, с готовностью перерождался кем-то иным. Тарийцы носили тартан, хесы слагали висы, шазийцы курили кальян и ткали ковры… но, видит Истинный Бог, всё это только для тех, кто не умеет смотреть. Ведь у всех них был теперь общий кров, общий бог и общий Лар, за которым (или в котором?) они однажды найдут своё последнее пристанище. И общая странная тьма в сердце. Тот кусочек, что волшебным образом делал всех этих ёкаев, джинов, фоморов  и сидов одинаково яркими и… одинаковыми. Равно чужими всем тем, кто был по ту сторону Трущоб. Равно родными друг другу.
«Сродственниками», воистину.
И он, Рагнар Фагерхольм, маг, орденец, сын хесского ярла, нёс на себе эту печать родства. И тем более удивительной казалась ему Айне. Смеющаяся вместе со всеми… но подходящая к залу «Толстой Маргариты» не более, чем подходит хрустальный бокал к лохмотьям бродяги. С её руками никогда не знавшими тяжёлой работы, и лицом без печати воровства и убийства. Нет, она не могла быть живой.
Она была придумана и создана специально для него, чтобы быть ему женою. Чтобы обращаться в ласковый ветер, следуя за гривой его коня. Луговыми травами, принимающими его тело. Всеми звёздами и всеми ручьями. И теперь Рагнар тонул в её зелёных глазах, совершенно не заботясь о том, что происходит вокруг. И желая лишь одного, чтобы ши улыбалась…
- Новое счастье - к старому! Создатель с нами! – гаркнул нестройных хор голосов.  И чьи-то лапищи, густо поросшие светлой шерстью, вдруг потянулись к Айне. Обряд. Где-то на задворках сознания Рагнар о нём помнил. Как помнил о воровских «понятиях», гарантирующих им безопасность. Но на мгновение магу показалось, что ши растает, обратится утренним туманом, рассыплется золотыми искрами от одного прикосновения чужого мужчины.  Или, быть может, исчезнет Айне, и останется девка из шазийской бани, знавшая многих?

От того, чтобы слегка пригреть к коже светловолосого разбойника его широкий металлический браслет, Рагнара остановила только улыбающаяся рожа тарийца – того самого, что однажды проиграл в кости свою шевелюру. Он бесстрашно вклинился между магом,  Айне и своим напарником и, хлопнув незадачливого жениха по плечу, добавил к общему хору свою глотку:
- Создатель с нами! – а потом, указав Рагнару на лавку совершенно беззвучно одними губами добавил – Сдурел?
Фагерхольм чуть заметно передёрнул плечами  в качестве обещания не буянить (или что там мог подразумевать тариец?). И, убедившись, что с Айне ничего особенного не случилось, сел рядом, расцветая привычной улыбкой. Необходимость в течении нескольких минут поизображать праздничного гуся в перьях (а именно эта ассоциация возникала у мага, глядя на плотоядно-радостные рожи гостей) скорее позабавила, чем причинила какие-то неудобства. Тем более, что Айне, кажется, очень нравилось быть Главным блюдом на этом нежданно родившемся празднике.
- Я хочу тебя обнять, Рагге!  Создатель знает, как я счастлива сейчас!   - в стуке кружек, вое скрипки и дудки, гомоне заздравных тостов, маг не слышал голоса своей молодой жены, но прочёл по губам то, что она намеревалась сказать. И, засмеявшись, потянулся к ней ближе, прижимаясь, насколько это позволяла поза, и положив голову на её плечо. Что могло бы сделать Айне ещё счастливей?
Мог ли он ещё чем-то удивить свою ши?

В зале не было цветов. А потешка со свечками могла окончиться знатным пожаром. И вряд ли бы кого-то особенно порадовал рухнувший на голову потолок или парочка мёртвых тарийцев…  так что Рагнар скользил взглядом по залу, в поисках иного объекта для приложения магии.
Носильщики-разбойнички уже водрузили лавку на устланный шазийским ковром помост, когда взгляд Фагерхольма упал на снимаемую с вертела кабанью тушу. И, пожалуй, подобный фокус, был если уж не смешным, то безопасным  - точно.

Рагнар улыбнулся, и чуть сжал пальцы Айне, привлекая её внимание к действу.
В эту же секунду кабан подвис в воздухе, «спрыгнул» со стола и пошёл по залу. Задние копытца его смешно дрыгались, словно пытаясь не только изобразить танец, но ещё и попадать в такт развесёлой музыке тарийского рила.
Можно было ещё и передние сложить какой-нибудь умильной позой, но на управлению аж пятью объектами у Рагнара не хватало концентрации. 

По-зимнему холодный, несмотря на сезон цветов, воздух был особенно прозрачен и чист, и оттого в этой прозрачности особенно колко ощущалась удивительная для такого крупного города днём тишина, прерываемая лишь гулким и густым свистом гуляющего по развороченным улицам ветра. Лёгкий, редковатый, но заметный, снег вторил этой тишине, медленными мотыльками спускаясь на землю, будто листья в сезон урожая, тонко оттеняя белым все щели и впадины мостовой и очерчивая углы зданий. Казалось, будто в этой части города ныне всё вымерло: затихли крики, грохот и шум боя, почти что весь день эхом разносившиеся по всему Далару, но не вернулись взамен столь привычные для этих стен шаги гуляющих по улицам горожан и гомон разговоров, громкое ржание лошадей и стук колёс проезжающих телег - даже птицы смолкли, с самого утра пытающиеся разобраться, какое сейчас время года и какого диаболона их не предупредили, что нужно снова мчаться на юг. И в этом опустошённом молчании звуки даларских таверн слышались особенно явственно - ведь где ещё мог коротать время люд, умудрившийся пережить сегодняшний день, не оставив свои кишки намотанными на какой-нибудь забор или вывеску? Таверны будто стали ориентирами в этом царстве ледяной тишины - и потому среди закопчённых погромами Даларских улиц "Толстую Маргариту" найти было не так сложно. Во всяком случае, несколько дюжин вооружённых хесов сделали это достаточно быстро.
- Здесь?
- Да, - Хальстейн, хмуро прищурившись, издалека осмотрел здание, - Оно, точно. Туда ещё много людей группами приходило - не меньше трёх десятков точно. Некоторые вооружённые.
- Ясно... - Сигмар из-за угла осмотрел упомянутый кабак: снаружи никого не было видно, но это не значило, что за улицей никто не следит. И в этом случае отсутствие людей в переулках наоборот создавало сложности - ведь в таком случае не удастся паре человек незаметно подобраться к трактиру и изучить его вблизи. Остаётся разве что действовать прямо и бесцеремонно.
- Гуннар, Брагге, давайте вокруг. Посмотрите, есть ли ещё входы с той стороны. И не высовывайтесь.
Двое хесов метнулись по переулкам, обходя кабак с другой стороны - оставшиеся же сгруппировались за одним из зданий, отгораживающих их от таверны, тихо обсуждая план действий.
- Да что думать-то? Заходим с четырёх сторон, вваливаемся через окна и порешаем всех!
- Я сомневаюсь, что ты в парадную дверь пролезешь, увалень - а там окошки видал какие мелкие?
- Надо просто расхерачить дверь топорами, впрыгнуть по быстрому - они и опомниться не успеют, как будут мозги по полу собирать...
- Да не, из луков надо попробовать: встать у окон, разбить ставни, и мигом кучу стрел внутрь напускать!
- Не спеша нужно идти, чтобы шуму не создавать - нападём неожиданно...
- С чёрного хода надо.
- Это если он есть. А ежели нету?
Вернувшиеся Гуннар и Брагге подтвердили опасения: второго входа действительно не было. Сигмар вгляделся в парадную дверь.
- Значит, идём на пролом... - пробормотал он, после чего повернулся к Хальстейну и криво усмехнулся, - Так оно и лучше, проламывать черепа прежде, чем понял, кому проломил - традиционнее как-то. Так что давайте чтить память предков.
- Да что с ними церемониться, командир? - воскликнул один из воинов, - Расстреляем крышу подожжёнными стрелами - и пусть они к нами сами выбегают, кто не успеет сгореть...
Золотистые глаза не мигая вбуравились в хеса.
- Тебе пояснить, что ты кретин, или сам догадаешься?
- Сам, - ответил воин прежде, чем догадался. Не хватало ещё Эсме рисковать...
- Короче, слушай мою команду: идём быстро, прямо, нагло. Выбиваем дверь. Первый эшелон - с копьями. Создаёте побольше пространства за входом. Дальше все остальные. Ингвар, - принц повернулся к громадному, будто гора, и покрытому шрамами лысому хесу, держащему в мускулистых ручищах под стать ему здоровенный молот, - Выносишь дверь.
Ингвар в ответ сверкнул каким-то чудом сохранившимися в целости зубами, отчётливой белоснежной улыбкой засиявшими на фоне тёмно-бурой бороды. Из-за чего создал настойчивое ощущение, что он с радостью вынесет не только дверь, но и всю таверну и близлежащие улицы вместе взятые.
- Хальстейн, идёшь со мной. Ищем Эсме. Всё остальное - вторично, - произнёс кёниг кивнувшему ему телохранителю. После чего обнажил меч и, остановившись перед углом дома и оглянувшись, с жёсткой полу-улыбкой добавил: - Погнали, волки.

Скрытые от чужих глаз под крышей кабака часовые могли наблюдать, как из одного из переулков с национальной хесской прямолинейностью и наглостью имперского сборщика налогов вынырнул крупный отряд воинов, и молча и быстро ринулся ко входу в таверну. Бегущие через площадь хесы расслышали громкий свист, раздавшийся откуда-то из кабака - а спустя пару секунд ранее весёлый гомон, слышавшийся из трактира, вдруг переменился и всполошился. Были часовые, значит. Ладно, этого стоило ожидать...
- Второе построение! - рявкнул кёниг на бегу, сдвинувшись в сторону и пропуская нескольких воинов. Уже добравшийся до парадного входа Ингвар на ходу замахнулся молотом и с громким рыком на скорости обрушил его на дверь, с оглушительным треском заставив ту разлететься на доски. А в следующее же мгновение внутрь, усиленно тыча перед собой короткими копьями и отгоняя тем самым возможных противников, с боевым кличем ворвались первые воины, укрывающиеся щитами и создающие пустое пространство внутри сразу за дверью. Чтобы ещё через несколько секунд внутрь вбежали хесы с мечами, а в их числе и Сигмар с Хальстейном.

Отредактировано Сигмар III (2014-06-30 11:59:12)

В последний раз Рагнар так браво бегал от противника ещё в Таре, когда доблестные лесные братья вознамерились  его повесить во имя вечных идеалов. Сиречь: любви, дружбы и борьбы с имперской интервенцией.
Правда, сейчас бегство давалось значительно легче. И даже не потому, что под ногами была каменная кладка лестницы, а не узловатые корни дубов…  Просто маг совершенно не тешил себя надеждой на победу, а, значит, и возможностью какого-то иного выхода. С хескими воинами вообще чрезвычайно сложно договариваться, если у них очевидный силовой перевес. А уж, когда они всерьёз намерены убивать – и подавно.
О том, куда бежать – мысли не возникало тоже. По оклику брата, Рагнар свернул на узкую лесенку и в несколько прыжков оказался рядом с пробоиной в черепичной крыше. Ещё секунда и, сгрузив Айне на пол, маг ухватился руками за опору понадёжнее и, подтянувшись, выглянул на улицу.

Почему-то мнилось, что тотчас полетят стрелы. Во всяком случае, он бы именно так и поступил, если бы хотел перерезать всех гильдейцев одним махом. И вид свободного отхода неприятно саданул по национальной гордости. Впрочем… быть может, намеренье было лишь напугать?
Тогда у хесского сотника это, определённо, получилось. Вот он, Рагнар, почти что в священном трепете. Маг представил потенциальную возможность закрыть сейчас дверь «Маргариты» и поджечь таверну, и против воли осклабился в кривоватой усмешке. Если бы не Айне, он бы обязательно нашёл, как пошутить с незваными гостями. Даже если бы эта шутиха стала для него последней.
Но сейчас его больше заботила земная жизнь, а не яркое посмертие в Вальгалле, и Рагнар кошкой скользнул на крышу, укладываясь животом на замшелую черепицу, и протягивая руки к рыжеволосой ши.
- Хватайся.
В том, что он вытащит одну тарийку, весящую не больше стандартной экипировки хесского латника, Фагерхольм не сомневался. Да что там! Он охотно верил, что может с лёгкостью бежать по крышам с нею на плече… а вот подоспевшая разношёрстная компания изрядно огорчила. И более всего тем, что тариец, кажется, был изрядно ранен, а бросать товарища Адриан явно не собирался.
- Вот ведь нелёгкая… - сквозь зубы прошипел маг, но, тем не менее, вместо того, чтобы тотчас продолжить свой путь вместе с Айне, протянул руку, помогая выбраться на крышу всем остальным. Тем более что дважды предлагать свою помощь не пришлось. На мгновение дольше, чем нужно, его ладонь задержала разве что рыжеволосая женщина в ярком платье, и только сейчас Рагнар узнал Мату, свою прежнюю гильдейскую любовницу.

Раньше он слушал её шаги, лёжа в темноте и специально оставив дверь чуть приоткрытой. Тарийка приходила в одно и то же время, через час после того, как стихнет последний барабанчик в таверне, но Рагнар начинал ждать её гораздо раньше, вздрагивая каждый раз, когда на лестнице раздавался малейший шум, и, одновременно, старательно прикидываясь спящим.
Из-под ресниц, он наблюдал за тем, как Мата снимает одежду. Нарочито медленно, словно зная, что всё это только игра. Как поправляет кокетливые бантики на чулках. Как закалывает или, наоборот, распускает тугую косу, матово переливающуюся в лунном свете. Как подходит к его постели и наклоняется, касаясь губами его губ. Только тогда маг делал вид, что проснулся, и целовал её в ответ…
Мата исчезала рано утром, оставляя после себя смятые простыни и запахи базилика. У неё всегда были какие-то дела в таверне. А, быть может, и ещё страждущие её ласк – Рагнар никогда особенно не задумывался над этим. И тогда он одевался и спускался вниз, ожидая свой завтрак и пиво, и называя теперь свою любовницу не иначе как: «эй, девка!».
«Эй, девка!» злилась, и её глаза становились тёмными, словно спелая черника, а щёки краснели. Рагнар обожал, когда она выгибала спину, как разъярённая кошка, готовая не то что вылить на святого отца чарку воды или пива, но и натурально вцепиться ему в глотку. Тогда он смеялся, и целовал её в щёки и в губы. И, вопреки всем протестам, пытался опрокинуть здесь же на лавку.
А, если она не отвечала привычной злостью,  садился рядом на пол, обхватывая её колени, и с готовностью спрашивал, кто точно в Трущобах не должен дожить до следующего утра… нет, это не было ложью или пустым бахвальством. Во всяком случае, Кривой Сью, умудрившийся под пьяную лавочку ударить Мату по лицу, абсолютно точно потом пополнил ряды даларских побирушек, демонстрируя сердобольным гражданам самые натуральные культи.
Вот только… Рагнар мог сколько угодно бить чужие морды, таскать девку на руках от лавки зеленщика под  завистливые ахи шлюх и улюлюканье беспризорных детишек; срывать голос, исполняя гимны, или дарить припрошенные за услуги яркие ленты… он мог быть ей даже относительно верен! Вот только ни разу не допускал и мысли, чтобы назвать её своей.
Мата была частью «Толстой Маргариты». Частью заботы Адо. Как комната, которую Фагерхольм временно занимал, или как одеяло, которым укрывался. Маг не имел привычки её ревновать. И легко, без всякого смущения готов был разделить её в постели с братом. Или… в этом и была причина? В том, что Адриан однажды так явно продемонстрировал однозначность положения рыжей, одним махом низведя её до ритуальной чаши?!

В любом случае, сейчас, видя как перед лицом всполохом мелькнули пахнущие базиликом огненные кудри, Рагнар невольно улыбнулся, но не испытал при этом ни капли неловкости за недавнюю женитьбу. Разве может ревновать хозяина его одолженный кем-то стол или комод?
И без всякой опаски оставил Мату так рядом с Айне на краю черепичной крыши, затаскивая на крышу Гвидо, и наблюдая за тем, как брат последним жестом захлопнул за собой деревянный люк в полу чердака, словно ничем не подпёртый он продержится под ударом хеского кулака дольше пяти секунд.

Когда-то «Толстую Маргариту», а, точнее, Башню окружала крепостная стена почти вровень с зубцами… вот только уже слишком давно зубцы потерялись под яркими пластинками черепицы, а стену растащили на свои дома предприимчивые горожане. И теперь ближайшим строением, относительно свободным от глаз копошащихся у входа хирдманов, оказалась каменная инсула с односкатной крышей. Она примыкала достаточно близко, чтобы не было искушения не допрыгнуть… но всё же была ниже «Маргариты» на добрых полтора метра.
Рагнар прыгнул, аккуратно приземляясь на присогнутые в коленях ноги, повернулся, принимая в свои объятия Айне. И уже было нацелился, чтобы бежать к следующей крыше – почти нарядной и черепичной, но в этот момент рядом нехарактерно громко хрустнул пластинками настила тариец.

Нет, его Рагнар тоже вспомнил, вот только сейчас единственным искренним чувством, что поднялось в душе мага, было сожаление… что раз уж Макрею было суждено принять сегодня стрелу, то почему он не принял её в глаз или в сердце?!
Ну, в самом деле, теперь с ним была только морока. Фагерхольм скрипнул зубами.
- Айне, иди к краю, я сейчас… - Рагнар аккуратно подтолкнул свою ши под локоть, и, почти со злостью дёрнул раненого тарийца за запястье, походя вытаскивая нож и нанося привычные три урды лечения. Молитву маг прошептал уже взвалил себе на плечо руку Макрея и подтаскивая его к краю крыши. Синий огонёк  вспыхнул послушно и привычно… вот только сейчас орденцу это никакого особенного удовольствия не доставило. Приступом благотворительности он лишил себя самого шанса выжить после удачно пущенной в спину стрелы. Или, как вариант, выменял скорость их маленького  отряда на возможность докрасна раскалить шлем на ком-то из преследователей - а это всё-таки не самый плохой способ применения магии.
- Вот теперь только попробуй сдохнуть запросто так, тариец.

____
* Ну, разумеется, я с Братом обо всём консультировался))

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-07-10 23:37:24)

Сегодня он уже бегал с Адо по улицам Далара. Но утром брат позволял себе и добить раненого, и неторопливо вытереть мизенкорд о плащ мертвеца, и поболтать по дороге. Сейчас же та быстрота, с какой Адриан действовал, позволяла сделать только один неутешительный вывод. - Их будут преследовать.
Хотя, нет, не их. Его. Иначе лучники бы не пропустили первых гильдейцев через лаз так легко.

«Мой сюзерен, Император Воров, если  хочешь…» Быть может, голова Карима уже насажена на городские ворота, а на крыше дворца сияет знамя Хестура?
От этой мысли сердце пропустило удар. Рагнару хотелось бы в это верить. Но ещё больше хотелось дожить до конца сегодняшнего дня, и завтрашнего, и прожить ещё много дней. Быть может, действительно в Таре, на родине своей ши. Где не будет никому дела ни до его сана, ни до его крови, ни до того, что он так и не выбрал ничью сторону в этой битве.
Он мог бы ковать. Не как Борг Железный, способный делать прекрасные клинки. Но плуги, амбарные замки и подковы – вполне. Его учили работать с металлом ещё в доме ярла.
Нужно только дожить до конца сегодняшнего дня.

Вот только как? Рядом хрустнула черепица и Рагнар бросил быстрый взгляд на Адо. Если преследователям действительно нужен брат и, быть может, чёртов Макрей (раз уж он является такой значимой персоной для Жнеца)… то все остальные – Мата, Айне, Редька и Гвидо – не должны представлять для воинов никакой особенной ценности.
Не стоит ли нам скинуть их, брат? Как скидывает ловкий шулер лишние карты? Лучше тащить одного раненого, чем, ещё и двух девок, переломавших на крышах ноги…

Как было бы просто закрывать грудью брата, зная, что Десмонд далеко от этой бойни, а Айне в безопасности. Вот только…  если хирдманы поймут, что догнать Лёвеншёльда для них слишком трудно… не бросят ли они эту затею, и не отыграются ли на оставшихся?
Хесы не даларцы. Они не привыкли проигрывать и за всё возьмут свою виру. Рагнар это знал. Пожалуй, знал куда лучше, чем следовало.
Харр Альрик часто рассказывал о развлечениях древних хесов, когда был добродушен и изрядно пьян. Но только в Таре, проходя через деревню, сожжённую сотником Фагерхольмом, Рагнар понял, что в сказанном не было и доли шутки. При мысли, что он увидит Айне такой же раскуроченной грудой мяса, орденцу стало нехорошо. И слова, обращённые было к брату, застряли в горле.

Впрочем, в следующую секунду где-то внизу раздался крик: «Уходят!». И едва ли не через половину вдоха в воздухе просвистела стрела.  Мы не успеем. – с каким-то глухим отчаянием подумал Рагнар, и, опрокинул Айне навзничь, на черепичную крышу. В лежачего попасть труднее, и у него будет пара секунд подумать над тем, что делать дальше… Точнее, у орденца была бы пара секунд, если бы он был быстрее.
Шелест черепицы, сминаемой двадцатью стоунами веса Рагнара и его ши, сплёлся с болезненным и тонким криком. И маг в каком-то немом оцепенении посмотрел на стрелу, торчащую из спины своей возлюбленной. На искажённое болью лицо Айне.

Мир посерел. Перестал существовать. Не было больше ни хирдманов, ни брата, ни этой треклятой крыши. Не было необходимости убегать. Не было страха перед смертью.  Даже перед длинной и болезненной, какой её умеют делать  хесские палачи и орденские пыточники.
Всё происходящее показалось смешным и быстрым. Словно песок, высыпающийся сквозь пальцы. Случившимся где-то не здесь и с кем-то другим.
Истинный Бог. Он был жрецом Истинного бога, но сегодня обручился с Айне. И Бог покарал его. Наставил на путь истинный. Указал единственно верную дорогу для мага. Свобода. Пустота.
В сердце. В мыслях. Ничего, кроме магии. А всех, кто рядом, должна ждать смерть. Дес тоже был бы мёртв, если бы он, Рагнар, не сбежал четыре года назад.  И он приговорил свою ши, когда сказал, что любит её.
Вот только… сейчас орденцу не нужна была ни магия, ни его путь, ни его бог… только женщина, из спины которой торчала стрела.

- Потерпи, маленькая. Сейчас… - губы не слушались, словно железный наконечник засел в нём самом.  – Я поклялся, что моя жизнь принадлежит тебе... Она принадлежит тебе. Он знал… - Рагнар дёрнул стрелу за древко, и отбросил в сторону. Окровавленный металл глухо звякнул о черепицу. – Он знал, этот одноглазый четырёхрукий… - ругательство, крутившееся было на языке, так и не мазнуло не по-весеннему холодный воздух. Бог был не при чём. Это только его вина. Его, Рагнара. Это он беспечно бросил меч. Это он позволил своей женщине получить стрелу.
И это он должен лежать сейчас на черепице с раной. Не она.

Губы мага исказились в болезненной усмешке. Кажется, кто-то кричал ему, но он уже не разобрал слов. Это всё тоже не имело значения. Только прах и песок.
Ладонь сама нащупала нож, так и не отёртый от крови Рори. А вторая – дёрнула наверх бархатную юбку ши. Одиннадцать урд. Почему-то сейчас Рагнару показалось, что они не уберутся даже на бедре Айне, а разрывать связку было нельзя. Но можно ли было использовать другую? Лишь те три, что чертал он когда-то брату?
Лезвие скользило быстрее пера,  и маг начертал все одиннадцать раньше, чем успел закончить мысль. Три – слишком медленно. У Айне не будет недели. А у него, Рагнара, не будет возможности прочесть заклинание ещё раз.
- Мы вернёмся в Тару… я… - северянин не знал, что добавить. Он не хотел лгать. Он хотел одного - чтобы Айне жила. Остальное было не важно.

Фагерхольм так и не закончил фразы, начав читать молитву. Почти нараспев, словно в бреду, призывая силу Священного Озера и Истинного Бога – отца всех богов и людей.  Бога над всеми теми, кого призывали язычники и последователи Создателя. Хесы и тарийцы, алацци и шази… Бога над живыми и мёртвыми, над всеми небесами и реками…
Урды вспыхнули ярким и ослепительно синим огнём, так, что на мгновение заболели глаза. А потом Рагнар почувствовал, что сила… та, что осталась в нём самом. Его сила, как мага. Как живого человека. Потекла, словно кровь из вскрытой вены. Быстро, неумолимо, наполняя собственное тело мертвенным холодом, а не простой привычной усталостью.

Фагерхольм протянул было ладонь к щеке Айне, но не почувствовал уже прикосновения.  Тело вдруг стало неподатливым и ватным. Чужим. Ничьим. Маг тяжело рухнул на черепичную крышу и попытался открыть глаза, борясь с подступающей темнотой.  На мгновение показалось, что над головой снова блеснуло холодное небо и склонившаяся над ним фигура Адриана, почему-то закованного в хесский доспех. Только на мгновение. А потом мир исчез.

Было совсем не страшно. Ни тогда, когда латники ворвались в «Маргариту», ни когда упали первые убитые, ни когда за спиной разъяренные огромные мужики грохотали сапожищами, а запах свежей убоины ударял в ноздри, заставляя внутренности скручиваться узлом.  Рагнар все это время был рядом, и его спокойная уверенность передавалась Эсме – главное, не суетиться и не паниковать.  Неважно даже, кто эти люди, и зачем они пришли сюда, чтобы убивать, потому что выход есть,  и хеские братья из старой башни его знают.

«Святой Патрик, святой Фергус и святая Дейдре…» - эхом минувшей ночи и еще одного отчаянного бегства монотонно билось в висках, но уже не как искренняя просьба, скорее, как детская считалка, бессмысленная, но ритмичная. Прыг-скок, о святой Патрик, прыг-скок, о древний мудрец, что изгнал старых богов из Тары, прыг-скок, помогают ли сидам молитвы к тебе? 

Только очутившись на крыше, принцесса осознала все трудности, подстерегающие на пути к спасению их разношерстную компанию.   При всей вере в себя, Эсме понимала, что будет обузой – если бегать по ровной поверхности она еще могла, притом достаточно шустро, то прыжки с дома на дом были ей в совершенную диковинку.  Рагге придется сперва перебираться самому, потом снимать ее, либо задерживая всех остальных, либо безнадежно отставая… хотя вряд ли раненый Макрей или карлик окажутся проворней.  Рассуждая по-тарийски, они  принадлежали к клану Золотого Адо, а своих бросать не принято, даже если они мельничным жерновом виснут на шее. Больше того – теперь честь требовала того же и от Эсме, ведь эхо ее брачных клятв едва стихло под сводами зала. Нельзя брать от жизни только то, что нравится.   

Пляшущий по Воле мага поросенок был потешен. Синее пламя, вьющееся над раной, завораживало, пусть жило считанные мгновения.  Девушка  пока что не до конца осознавала, что это не остроумный фокус, так хорошо вяжущийся с очаровательным лукавством ее супруга, а часть его природы, такая же естественная, как дыхание.

- Вот теперь только попробуй сдохнуть запросто так, тариец.

Испуг пришел раньше боли, наверное, в то мгновение, как Рагнар повалил ее на крышу – падение с высоты собственного роста заставило Эсме жалостно ойкнуть, и только потом она почувствовала сильный толчок в спину – полыхнуло жаром, брызнуло кровью, стянуло все ощущения в одну точку, горячую, дергающую, словно нарыв.  Наверное, хуже всего было то, что она могла лишь догадываться, что случилось, будто вид стрелы, торчащей из собственной груди, способен был бы вселить умиротворение в душу принцессы.  Она хотела позвать Рагге на помощь, а получился только пронзительный жалобный вскрик,  но он уже и без того был рядом, поддерживая и ободряя.

«Со мной ничего не случится, потому что ты рядом».

Эсме повернула голову, оцарапывая щеку о неровные края черепицы, пытаясь  поймать взгляд своего Лорда Инея. Сейчас они бок-о-бок лежали на мокрой крыше почти так, же как перед тем - на диванчике в бане папаши Гасана, прежде чем понять, что не хотят больше разлучаться ни на минуту.

"Шрам теперь на моём запястье, но под ним до сих пор жива урда. Райдо. Дорога..."

"Ступайте рука об руку и будьте другу другу  опорой..."

"Я возьму твою руку. Вот так. Обхватив там, где тонкая жилка шепчет удары  сердца. И тогда ты поймёшь, что я жив, и ты жива, и ничто кроме нас не имеет значения…"

- Я люблю тебя, Рагге.

Она не знала - услышал ли он - потому что сама едва слышала свой голос, шелест внезапно пересохших губ, наверное, из-за того, что по спине так обильно течет кровь, как вишневый сок из-под лопнувшей кожицы. И такое странное ощущение, холодный воздух на обнаженных бедрах, и тонкая, не сразу ощутимая боль, как от пореза, одного, другого, бегущие влажные струйки - это на самом деле или только кажется? Эсме бросило в озноб, затрясло крупной дрожью, как в припадке, когда Рагнар начал читать над ней молитву, как перед тем - над Макреем. Слова были, кажется, другие, но она уже привыкла тому, что с ним довольно просто слышать голос, почти осязаемо скользящий по коже, щекотно облекающий с ног до головы бесценными хескими мехами. Спи, королевна, под моими снегами, под белоснежными покровами,  на пуховых перинах, сон твой глубже моря, слаще осеннего яблока.... 

Потом снова была боль - и тоже совсем другая, не похожая на прежнюю, может быть, такую испытывает младенец, покидая утробу матери? Чужая, но добрая сила вытолкнула Эсме на поверхность, как первоцвет из-под снежного покрова, ласковым теплом напоследок задержавшись в груди, чтобы потом растечься по всему телу.  Она медленно открыла глаза - чьи-то тяжелые шаги крошили глину под ногами, где-то рядом раздавалось мерное бряцанье металла о металл. Вряд ли беспамятство длилось дольше минуты, но девушка поняла, что абсолютно не понимает, что происходит вокруг. Чья-то рука коснулась шеи, проверяя, бьется ли жилка, и Эсме шумно выдохнула, медленно переворачиваясь.

- Рагге?...

Она не сразу сообразила, кто перед ней, а тем более не осознала - зачем он здесь. Принц Сигмар стоял перед ней на коленях, глядя серьезно и встревоженно, и можно было бы принять его за морок, если бы не испачканный кровью полуторник, багровые потеки на кирасе и прилипшие к потному лбу золотистые пряди, мудрено бегать в доспехе и не взмокнуть. Хирдманны-близнецы чуть поодаль колотили мечами в щиты, будто им поручили распугать стаю ворон, зачем, к чему этот шум, было непонятно.

- Рагге!

Харриган держал его в полуобъятиях, как ребенка, хотя тот был изрядно крупнее,  серебряная коса Рагге змеей свилась в водостоке, полном талого снега, тело безвольно обмякло под рукой тарийца. На лбу трущобного священника проступили крупные капли пота, губы посерели от напряжения - он... исцелял? Или читал отходную?! Эсме судорожно засучила ногами, пытаясь встать и теряя туфли, потом просто снова плюхнулась на живот и переползла поближе, не решаясь вмешиваться в происходящее. Только робко уцепилась за рукав мужа, вздрагивая от приглушенных рыданий и не обращая внимания ни на свой непотребный вид, ни на слезы, в три ручья бегущие по лицу.

Когда они начали нападение на башню, несясь по припорошенной снегом мостовой к дверям в кабак, Сигмар полагал, что разбойники просто бросят приглянувшуюся им рыжую игрушку, вступая в бой или сматываясь из трактира, спасая свои жизни. Когда часть разбойников потащили с собой Эсме на чердак башни, да ещё и неся на плече, в голове принца пронеслась мысль, что гильдейцы узнали о происхождении тарийки и намеревались использовать её, чтобы оказать давление, к примеру, на Джеда, или банально получить за неё хороший выкуп. И это всё было не столь важно, потому что Сигмар знал, что не отдаст Эсме им, или кому-либо другому, что заберёт её, какие бы планы они на неё не имели. Но тем более неожиданным, отдающим ярким металлическим привкусом диссонанса, было поведение самой огненноволосой девицы, с рыданиями бросившейся вперёд и цепляясь за руку какого-то не то мёртвого, не то полумёртвого хеса, оттаскиваемого назад монахом. Это ощущение просуществовало всего секунду, не успевшее сформироваться в полноценную мысль и ещё только предстоящее быть осознанным в будущем, но резко хлестнувшее куда-то по области сердца - а спустя миг потонуло в мчащейся по венам вскипячённой крови, наполняющей все мышцы адреналином и натянутым до предела напряжением, сконцентрированном на всё ещё оставшихся рядом противниках. Мгновенно сдвинувшийся вперёд, Сигмар не больно, но крепко схватил лежащую Эсме за руку и резко переместил её назад, отрывая от руки серебристого хеса, будто неразумная девица удумала коснуться ядовитой гадюки, после чего вновь оказался между нею и разбойниками, держа наготове перехваченный двумя руками острый полуторник. На схватившего его короткий меч тарийца хес даже не взглянул: с мечом его шансы на выживание в возможном бою повысились совсем немного, всё также оставаясь весьма незначительными.
Однако в этот момент тот хес из разбойников, что закрывал люк, заговорил:
- Забирай ее и уходи.
Сигмар не мигая вгляделся в лицо хеса, бывшего, очевидно, главным как минимум среди оставшихся здесь гильдейцев, высматривая его черты и встречаясь с его глазами, стараясь разглядеть то, что находится за серой оболочкой. В этот момент с чердака покинутой башни на крышу резво перепрыгнул Хальстейн, быстро поднимаясь на ноги чуть позади Свена и Ганса. Зацепив взглядом рыдающую Эсме, телохранитель вдруг зло оскалился и с искажённым от ярости лицом опасно занёс окровавленный двуручник, намереваясь уже броситься на ближайшего из гильдейцев, коим был схвативший меч Сигмара тариец - однако принц также внезапно остановил его даже не словами, а каким-то коротким жёстким рыком, мотнув в сторону Хальстейна головой. Близнецы продолжали периодически постукивать мечами в щиты, словно бы создавая какой-то гипнотизирующий, вводящий в напряжённый транс ритм, медленно и плавно двигаясь по крыше, с какой-то хищной грациозностью оставляя при этом напряжённым каждый мускул и неотрывно смотря на разбойников, будто некие звери, готовые вот-вот броситься в атаку.
- Уходи тем путём, каким намеревался, - холодно произнёс принц в ответ, - Я не буду подставлять тебе наши спины.
У неё шок... - вынырнула в голове из задворок сознания запоздалая догадка - после всего пережитого бедная Эсме и впрямь могла быть шокирована. Сигмар мягко, пусть и крепко, взял девушку за руку, словно бы стараясь успокоить её и подарить какую-то уверенность, защищённость, одновременно и сам чувствуя себя спокойнее, ощущая Эсме рядом и под своей защитой.
- Через полчаса можешь вернуться - нас здесь не будет. Решишь преследовать нас или выследить потом - будешь мёртв. Мы разойдёмся своими путями и не будем друг с другом пересекаться - будешь жив.

Золотой уносил прочь Серебряного, своего мертвого брата, не удостоив своей невестки на час ни словом, ни взглядом на прощанье, и Эсме бы следовало радоваться этому - все, что Адо не высказал ей как мужчина, неостановимым водопадом лилось с языка с языка Маты, поистине неутомимой в изобретении все новых и новых оскорблений. 

За горькой шелухой брани таилась ядовитая сердцевина: ты убийца, он погиб из-за тебя, никчемной, бесполезной девки! Закончились для него дороги, благословенная Тара стала дальше, чем невиданный смертными Хай-Бразиль, никому он больше не улыбнется, никогда не сотворит чуда - всю свою силу, свой жар, свое дыхание отдал он тебе!

Принц Хестура не должен был здесь оказаться. Откуда он мог узнать, где сейчас его сбежавшая невеста? Зачем явился сюда людно и оружно, вернуть в хлев заблудшую овцу?.. Сигмар взял ее за руку, очевидно, рассчитывая, что это поможет Эсме овладеть собой, и на пару мгновений это в самом деле заставило ее замереть неподвижно, провожая взглядом исчезающие фигуры беглецов, но это было не спокойствие, а тупое оцепенение, попытка смириться с происшедшим.

Если повторить это тысячу раз, может быть, получится понять и поверить: Рагге отдал свою жизнь, спасая ее.

"Нет ничего страшнее, чем прийти слишком поздно. Я бесконечно рад, что успел. Что ты меня дождалась… "

- А-а-а!... - почти беззвучно выдохнула она, и вдруг ударила кулаками по кирасе принца так, что звон пошел, раз, другой, третий, не замечая, что разбивает пальцы в кровь, с радостью чувствуя боль и зная, что заслужила еще большую. Слезы с новой силой хлынули по щекам, Эсме захлебывалась рыданиями, задыхалась, со всхлипом втягивая в себя воздух,  пока не ослабела и безвольно не упала на закованную в металл широкую грудь кёнига.