Постоялый двор "Приют паломника" --->

- Акира, отойди!
А не пойти ли тебе к дъяблам?! Несвойственное островитянину раздражение комом подступило к горлу, внезапно, зло, заставляя жгуче желать избить дуремара-командира, затолкать его окрики ему в глотку. С одной стороны, наследник островов, конечно же, как и остальные островитяне, воспитывался в духе почтения к старшим, в том числе - старшим по званию, воспитывался в монастыре, но горячность, неуважение этого неблагодарного… Низкородного! Потом, того гляди, ещё сделают козлом отпущения. Акира стрельнул убийственным взглядом на мужчину, на бесстрастном лице инквизитора не шелохнулся ни единый мускул. Разорался, когда всё закончилось, умник. Лучше бы организовал захват как следует - отряд вломился на постоялый двор, в помещение, как стадо горных баранов, прущих на убой. Провёвший девять лет на границе вместе с грубоватыми хесами, хан изрядно поднабрался от них повадок и растерял большую часть великосветских манер. 
- Отойди от него, дьяболон побери! - едва ошейник оказался на еретике, Акира порывисто отодвинулся, мрачно растирая саднящее лицо. Кажется, отпустило. Командир отряда конечно же перепугался, но сам виноват, что допустил такое. Всё могло окончиться трагично, он должен это понимать.

Остальные братья скрутили ещё какого-то паренька, отряд двинулся к выходу. Настороженные взгляды, темнота ночи, свет в окнах.
Впереди показалось внушающее трепет здание пресептории. Акира вышел из-под тесной арки прохода и изумлённо вскинул голову, наблюдая чудо - северная аврора, множество раз виденная на границе Хестура, сейчас была в небе Далара! Грядут великие перемены… Эта мысль ещё долго не отпускала, терзала душу необъяснимой тревогой, надеждами, желаниями.

Шаг за шагом, инквизитор оказался в темнице, словно попал в другой мир, куда более тёмный и безжалостный, строгий, казалось, сам воздух, холодный и сырой, был пропитан ужасом, само это место ввергало в пучину отчаяния. Оказавшись в нём, как на духу желаешь рассказать все свои секреты и прегрешения, грешки, плакать, умолять, каяться, сделать что угодно, лишь бы заслужить хоть чуточку снисхождения, лишь бы милосердные, святые братья тебе поверили. Свобода. Как много начинает значить это слово. Но в глубине души ты знаешь, темницы ордена это не темницы городской стражи, так просто их не покинуть, и смятение будет терзать вновь и вновь, день за днём, долгими ледяными ночами, сводя с ума. Не видно восхода солнца и нет заката луны, время уходит на задний план. Лишь вечные сумерки и гнетущая пустота, возможность подумать и раскаяться, переосмыслить, в ожидании чуда, которое вряд ли когда-нибудь произойдёт... Покинутые и беспомощные… О да, Акира хорошо знал этот мир, пристанище грешников, обитель праведного гнева, сосуд очищающих душу страданий. Знал, ненавидел и любил.
Время замерло мутными каплями на решётках. Островитянин безликой тенью шагал по мрачным коридорам под тихий шелест плаща и неразборчивое бормотание в камерах. Казалось, они никогда не закончатся, петляя, всё глубже и глубже. Давили низкие своды, эхом звучала далёкая капель, фоном трещало пламя немногочисленных факелов на массивных стенах, где-то вдалеке зазвенели ключи. И взгляды из темноты, отрешённые, безумные, жалобные, гневные. По глазам можно понять, как долго узник провёл в темнице – вначале яркие, живые, со временем тускнеют, пока не станут глазами живых мертвецов. Все рано или поздно ломаются, все проходят одной тропой. Все. Сначала отрицание. Потом гнев. Осмысление, и оттого животное отчаяние. И наконец, пучина безысходности. Принятие своей участи. Страх уходит, человек окончательно сгорает, как свеча. Пламя жизни тухнет, остаётся лишь пепел и воспоминания. 

Акира кивнул брату, распахнувшему крепкую дверь пыточной, и бесшумно проскользнул внутрь. Второй остался снаружи. Дверь со скрипом захлопнулась, ознаменовав начало допроса. Вдали послышался свист плети и жуткий крик, от которого волосы на голове вставали дыбом. Могли бы встать, но не у него. Человек привыкает ко всему. Вода камень точит. Терпение становится второй натурой.   
Комната для бесед. Так её он называл. Тесное помещение без пыточного инструментария, заставляющего жертву жалобно скулить, сжимаясь в дрожащий комок. Грубый дубовый стол, с кровью, въевшейся в царапины от ножа, два грубовато сколоченных табурета. Дознаваемый напротив, руки скручены за спиной, оголённый торс. Урдический ошейник на шее. Факел на стене. Резкие тени, искажающие молодое лицо. Ещё совсем молодой паренёк, южных кровей, тот самый, с постоялого двора. За его спиной тенью встал худощавый бледнокожий мужчина, явно не часто балующий себя солнцем, помощник мастера-дознавателя. Энрико. Его помощник. За спиной помощника малюсенькая железная дверь с решётчатым окошком. Пыточная. Для упрямцев. Когда непонятно.
Порой судьба творит немыслимые штуки, ещё совсем недавно ты мирно спал, а сейчас дрожишь в ожидании. Да, ожидание самое страшное. Обостряются все чувства, и страх – предательски гложет изнутри. Не надо даже много говорить, многое подозреваемый сделает за тебя сам. О, разум. Временами кажется, лучше бы ты ушёл - безумие слаще.
- Как зовут тебя, дитя? – мягкий, ласкающий слух голос, с характерной хрипотцой. Голос старика.  Из-под капюшона выглянула нижняя половина железной маски, с прорезями под нос и рот, лица видно не было, как и возраста, эмоций, но бархатный голос невольно располагал к себе, успокаивал. Инквизитор подхватил кувшин и плеснул в два деревянных кубок воды, после чего неторопливо пододвинул один из них в сторону юноши. Наверняка ведь, в горле пересохло.
- Не избежать ошибок людям,-
- Не признавать их грех суть глупость.
- Исправить всё ещё есть время,-
- Покайся и проси прощения.
Продекламировал на распев, изучая взглядом изрезанную столешницу. Выдержал паузу, бездумно разглядывая въевшуюся в древесину грязь.  – Ещё не поздно, дитя. Я буду спрашивать, ты отвечать. Говори как есть, не утаивая, не упорствуй в заблуждениях. - Трудно поверить, что этот человек, что сгустком тени опустился за стол напротив, печётся о чём-то ином, кроме твоего благополучия и спасения души. – Для твоего же блага. - Чёрные впадины глаз пристально наблюдают за узником, источая могильный холод, пронизывая, и каждый грешок как на ладони – убеждает голос незнакомца. – Итак. Из какого ты роду, племени? Чем занимаешься, где живёшь? Как долго в Даларе? Что делал, до того, как оказался на постоялом дворе “Приют паломника”? С кем там был? – Целый град вопросов - с определённой целью. Акира медленно подался вперёд, аккуратно соединив кончики пальцев на столешнице. – Почему пытался скрыться от слуг Создателя нашего? - Драматическая пауза, пусть переварит. - Помни, если тебе нечего скрывать, тебе нечего бояться.
[audio]http://pleer.com/tracks/4865809HpmB[/audio]

Отредактировано Брат Акира (2013-07-28 16:44:10)

Одна за другой, оформлялись в мыслях цепочки событий, кружились в хороводе воспоминания, в голове звучали голоса, всё, что слышал, всё, что рассказывали братья, множество голосов и видений. Тихо шипел за спиной факел, затеняя лицо инквизитора, но оттеняя каждую деталь на лице узника. Чудны превратности судьбы. Фатум неотвратимо следует за каждым.
- Вот что, Аодх Ма-ас Огилви. – Без запинки, внятно выговорил Акира, внимательно разглядывая узника. На матёрого еретика щуплый, перепуганный паренёк никак не походил. Как и многие до него. Нужны были доказательства, чистосердечное признание, а потом уже... Потом... Хан прочистил горло, по камере зашелестел тихий голос:
– Прошлой ночью сгорел трактир. Всё бы ничего, если бы не детали произошедшего - в трактире были найдены рыцарские доспехи. – Акира говорил медленно, пристально выискивая отклик в глазах, мимике, давая возможность понять и осознать своё положение. – Конечно же, трактирщик недолго думал и обвинил в этом какого-то залётного цыганёнка, пытавшегося их ему продать.
Хан невесело усмехнулся. Каждый спасает свою шкуру. Нельзя отрицать, что доспехи могли вообще принадлежать и трактирщику или кому-то, кого он покрывает, но так просто того не прижать. Вот будут подозрения, улики, другое дело, а пока же...
– Естественно, доспехи ворованные. Не у каждого зажиточного горожанина хватит на такие. – За подобное полагалось отрубать руки. Или иные части тела. А в данном случае, можно вообще сослать в рудники. - Вполне возможно, вскоре всплывут на свет и остальные подробности. Но это уже дело городской стражи, суть не в том… Доспехи  были повреждены - ровно там, где у тебя находится рана. – Мерно разливался по камере мягкий голос. Инквизитор медленно провёл пальцем у себя по бочине, показывая наглядно. Спрятал цепкий, пристальный взгляд в чёрных прорезях маски, постепенно, чётким движением, как прячут меч в ножны, пока полностью не скроется лезвие. Вспомнился молоденький брат с обожжённым телом. Тогда он тоже был там.
- Циркач, откуда у тебя ранение? Совсем свежее, – продолжал давить хан, кутая в призрачную паутину слов. – Быть может, пырнули на базаре? – А ведь не такой уж плохой аргумент. Но профиль раны и окаймление из синяка. Сомнительно. Не дожидаясь ответа, продолжил:
- Ну вот мы и подошли к главному. – Повисла напряжённая тишина. Островитянин тихо хмыкнул и провёл пальцем по стенкам кубка, поднял голову, вперившись колючим взглядом в южанина. – Есть свидетели, которые утверждают, что трактир был подожжён. Колдовством. Цыганёнка. – Рублёные слова неохотно срывались с языка и тяжёлыми глыбами падали вниз, разбиваясь о каменные плиты пола. Несанкционированное использование магии - одного этого уже достаточно, что бы сжечь, как опасного еретика. Серьёзное обвинение, которое хан пока не торопился озвучивать.
- А теперь, Аодх, подумай. Хорошенько подумай, что можешь сказать в свою защиту, возможно, есть что-то, что стоит рассказать, в чём стоит признаться. Я ничем не смогу тебе помочь, если ты сам этого не захочешь.
Льдышка нетерпеливо встал и подошёл к парню; навис рядом, уперевшись кулаком в столешницу.
- Несанкционированное использование магии – серьёзное обвинение. Думаешь, почему на тебе ошейник. Ощущаешь, да? – Акира позволил голосу утерять весь холод, речь пылала жаром, фанатизмом.
Мальчишка! Дурак!
- Не пытайся скрыть, ты, Аодх, обладатель щедрейшего дар Создателя нашего, проводник его воли, но именно этот дар представляет серьёзнейшую опасность для жизни окружающих, для самого тебя. Ты должен понимать. Это источник смуты, гордыни, ненависти. Именно поэтому здесь, в обители Ордена, его учатся подчинять и контролировать.
Если же он не поймёт...
- Дело идёт к пыточной, ты протянешь долго. Очень долго, обещаю. Мать родную забудешь. – Простая констатация факта. – Подумай, Аодх, пока не поздно. – Акира отодвинулся и уже абсолютно спокойный, уселся на табурет.

Отредактировано Брат Акира (2013-08-01 13:13:11)

Слеп не тот, чьи глаза не видят, но тот слеп, чей разум слеп.
Всякая зараза, всякая гниль и мрак имеют свойство расти и размножаться сами по себе, подчиняясь своему внутреннему циклу. И как только процесс минует некую определенную стадию, остановить его невозможно. Даже если человек сам того захочет. Увы, он ошибся в мальчишке. Даже не мальчишке уже – взрослом юноше, который упорно отказывался нести ответственность за свои поступки. Горький вкус разочарования. Циркач не понял ничего и вместо того, что бы искренне раскаиваться, или хотя бы, почтительно помалкивать, ожесточённо огрызался, хулил, отшвыривая руку помощи. Его выбор. Встав на тёмную тропу, не следует ожидать снисхождения. Что посеешь, то и пожнёшь. Пускай был бы костёр, но уже без пыток. Жаль, его разум отказывался принять очевидное, сердце покрылось колючей коркой озлобленности. Из-за него, сопляка, сгорели люди, и смеет ещё скалить зубы, крысёныш!
- Вопросы задаю я. – Дальнейший разговор не имел смысла – настало время искупать грехи. Акира тихо выдохнул, приводя мысли в порядок. Кивнул Энрико, деловито поправляя перчатки.  Вина очевидна, приговор ясен. - Вы знаете, что делать. – Глухо, отстранённо бросил, как десятки раз до этого. Мерзко заскрипела открывающаяся дверь. В пыточную неторопливо ввалился брат Салливан, мрачного вида здоровяк. Дверь с грохотом захлопнулась.
Я достучусь до твоего сердца, малыш.
Южанина сдернули с табурета как пушинку. Один крепко держал, сипло дыша в ухо, второй бил. Методично, молча, в пол силы, равнодушно разглядывая покрытые поволокой боли глаза. В ушах стояли надсадные вскрики. Акира холодно наблюдал, в деталях представляя, что чувствует жертва. Каждое ощущение. Лёгкие пощёчины, отзывающиеся острой болью. Неторопливые, “насаживающие” на кулак удары по брюшине, солнечному сплетению, выбивающие всю спесь, вместе с желанием сопротивляться. Удар за ударом. С любовью к делу. Аккуратно, чтобы не травмировать. Спешить было некуда. Узнику кажется, что страдания невыносимы, но юнец на себе выяснит, как далеко до предела человеческих возможностей. Не он первый, не он последний.
В "стекляных" глазах далёкими отблесками отражался свет факела. Еретики. Что заставляет их себя так вести? Неужели, у них настолько плохая жизнь? Нет... Нет! Порок приходит изнутри, из душевной слабости. Гнилое не терпит прикосновения. Остаётся только выкорчёвывать гниль, выжигать  до самого основания.
- Брат, малец готов. - Островитянин поднял взгляд. Цыганёнок отрубился.
- Пожалуй, на сегодня хватит. Узника в камеру. – Акира встал с табурета и двинулся к выходу.  Сомнений не было, как не было гнева и сострадания.

***

Малюсенькая одиночная камера глубоко под землёй, места хватит только чтобы лечь, распрямившись, или встать в полный рост. Ржавая решётка, позволяющая охране следить за узниками, через неё же поступает тусклый свет. Покрытая дерниной, гнилая солома в углу, вместо кровати. Неистебимая вонь немытых тел и испражнений из замызганного ведра, что в углу, для справления нужды. Вода - питьё, тошнотворная на вкус баланда - еда, три раза в день. Немного, но что бы поддерживать силы в теле хватит. И крысы, с радостью готовые сожрать недоеденное - компания на многие дни. Вот что ждало Фитиля. Руки освободили, но от ошейника все равно не избавиться.

Акира пришёл утром, после завтрака, в споровождени двоих братьев. Замер у решётки, внимательно разглядывая щуплое тельце.
- Как спалось, Аодх?

Отредактировано Брат Акира (2013-08-05 20:19:06)

- Так и ты не в императорских палатах. – Хан усмехнулся - вопрос спровоцировал ожидаемый ответ - и вставил ключ в замочную скважину, решётчатая дверь с протяжным, заунывным скрипом отворилась, врезавший в каменную кладку. Инквизитор коротко кивнул помощникам. Глухой удар в живот, лязг оков на руках и ногах, плотная повязка на глазах, кляп в рот. Шаги, сопение за спиной. Мрачные коридоры. Всё ниже и ниже. Пронзительный лязг цепей, разрезающий тишину покоя. Множество мутных глаз смотрит из темноты, в ноздри проникает сдавленный гнилой воздух, лижет кожу холод. И всюду пустота ожидания, в перерывах между нескончаемыми пытками, допросами, унижением, которое болезненными следами, гниющими нарывами въедается в плоть, нескончаемой, ноющей болью истязает душу. Свобода только снится.
Акира прошёл мимо пары орденцев-постовых, решительным толчком распахнул окованную дверь, посторонился, склонившись в полу-шутовском поклоне, с грациозностью истинного аристократа делая приглашающий жест изящной рукой, затянутой в чёрное. В глазах плясали ледяные, насмешливые огни. Братья грубо втолкнули циркача внутрь, затем последовал бесцеремонный пинок, пленник кубарем преодолел три невысоких ступеньки и растянулся на плитах. Все четверо оказались внутри, дверь захлопнулась, лязгнул засов, зазвенели ключи.
Хан одним движением оказался рядом, не давая встать, беззвучно врезал сапогом аккурат в челюсть, опрокидывая навзничь, прошёлся мыском по рёбрам, рукам. Подхватил словно тряпичную куклу, размашистым движением приложил скулой о стену, с треском разрывая, стягивая одежду, повинуясь кивку присоединились  остальные. Абсолютно голого и беззащитного, лишённого малейшей возможности сопротивляться, еретика уволокли в центр небольшого помещения, за крепления на оковах лодыжек подвесили, оставив тряпичной куклой болтаться на цепи, вниз головой, над тьмой колодца. Что сказать, мальчишке определённо не повезло, если он ещё не справил утреннюю нужду.
Всё так же молча все трое уселись за стол у стены и принялись завтракать, лакать кислое вино, жевать гусятину и жаренные овощи. Слово за словом пошёл непринуждённый разговор, шутки.

Отредактировано Брат Акира (2013-08-09 18:48:27)

Сколько он так провисел в темной невесомости? Десять минут? Час? Два? Сутки? Этого слабеющий Фитиль уже не понимал, слышал лишь мужские голоса, находящиеся в отдаление от бездушной глотки глубокого колодца, над которым был подвешен на цепи цыган. Они, эти самые голоса страшили и манили к себе, обещая череду муки, боли, а затем сладостного чувства покоя на считанные часы, за которые вновь повторится знакомство с местными крысами. Желал ли этого пытуемый? Да, всей душой, он хотел вновь вернуться к тем разносчикам заразы, грязной воде и сомнительного вида похлебки, от которой нормального человека вывернуло бы наизнанку. Смело можно сказать молил, чтобы инквизитор закончил трапезу, быстрее измарал руки в его крови и отправил бы в камеру, той еще частицей трезвого ума, что оставалась. Однако желаемое и действительность не всегда совпадают, а время по закону подлости имеет свойство растягивать минуты в часы, а часы в сутки, сутки на века. Тот же закон подлости вынуждает человеческий мозг включать причудливые механизмы защиты, такие как галлюцинации. Потому как по иному невозможно было объяснить тот факт, что темнота липким мороком обступившая Аодх, вдруг начала расступаться, нет, даже не расступаться, а таять, как морская пена на берегу. Позволяя лицезреть унылую картину подвала и тех, кто в нем находился. Моргнув, факир проверил, уж не причудилось ли ему происходящее, и понял, что нет. Вот она дверь, в которую его толкнули, лестница, с которой кубарем скатился. Около одной из стен валяются обрывки его последней одежды разбросанные чей-то рукой брезгливо. Стоило только Фитилю малость затрепыхаться на цепи, покачаться, как маятник, и картина обзора улучшилась. Стали заметны кровавые следы на грубой каменной кладке стены, на тех же ступенях лестницы и дорожка из мелких капель ведущая напрямую к колодцу. Движение цепи замедлилось, тело скованно вновь замерло на месте, и взгляду предстала темнота бездонного колодца. Двигай. Смотри! Приказал отрешенно сам себе Фитиль, начиная вновь слабо раскачиваться на цепи, и вновь поле зрения расширилось и… изменился угол обзора. Взгляду предстали люди в одеждах членов Ордена и он, его мучитель, Маска! Не такой жестокий, насмешливый, бездушный, другой – более человечный что ли. Только вот все что видел и слышал Фитиль почему сопровождалось характерном звуком ручьев пробивающихся сквозь неприступные камни и множеством кристально чистых струек воды! Тоненькие ручейки стекали по холодным камням на пол, объединялись в единое целое, а затем стекали на дно колодца, привлекая к себе взор факира с большим трудом чувствующего эту природную стихию.
- Вода символ жизни и смерти, - вдруг послышался чужой, завораживающий шепот в голове Аодх.-  Она спасение и кара… смори…
Шепот завораживал, лишал воли сопротивляться, позволяя лишь смотреть вниз, в колодец. Видеть, как доселе пустой колодец заполняется водой до краев, и что самое странное – НЕ один из мужчин за столом этого не замечал! Даже когда вода поднялась до уровня колена, ни один из них шелохнулся, продолжая вести свою беседу!
- Не бойся… смотри, вода становится алой…
Вновь шептал голос совести или личного внутреннего беса, привлекая внимание факира к тому, что происходило внизу. Кап… кап… кап… это его собственная кровь стекая по занемевшему телу срывалась каплями в чистую воду, придавая бледно красные разводы, пачкая чистоту! А затем пришли они, какие-то обгоревшие люди, и стали водить жуткий хоровод вокруг своего палача. Эти жертвы пожара что-то говорили, каждый из них свое. Женщина о своей семье, а мальчишка, практически ровесник самого Аодх, жаловался, что так и не вернулся к молодой жене, старик пьянчужга жалел о допитом кубке вина… Все эти жертвы пожара слышали лишь себя, совершенно не обращая внимания, что человек подвешенный на цепи вниз головой беззвучно кричит, из последних сил раскачивая цепь, а в черной шевелюре проступает седая прядь.
- Попроси… и они оставят тебя в покое…

Убийца… Убийца… Убийца… На костер его! Колдцн! Я хочу выпить, мальчишка! Ты отдал мою жену другому! Кто накормит моих детей!?
Голоса…. Они смешивались в единый хор слышимый лишь в голове факира, представляющий из себя нечто среднее между криками разгневанной толпы на городской площади перед казнью преступника и нескончаемыми жалобами, упреками. От всего этого и без того вымотанный морально и физически цыган чувствовал себя еще хуже, начинало мутить. Хотя, последнее было скорей последствием висения вниз головой, нежели стараниями призраков устроивших безобразное представление. Нет бы как и всем нормальным покойникам отправились бы в очередь к Создателю на перерождение, так прицепились же цепкой хваткой мастиффа к претенденту на костер. Благо общение с не успокоенными в загробной жизни людьми прервалось так же внезапно, как и началось. Темнота, расступившаяся ранее вновь вернулась, исчезла вода, появившаяся из ниоткуда, призраки погорельцев, правда последние вероятно затаились до поры, до времени, а заодно и сознание вновь отключилось. И не важно, что перед этим самым милосердным уходом в темноту Аодх пообещал душу продать за миг спокойствия тому самому голосу, что нашептывал ранее на ухо. Мысленно, искренне обещал… веря, что так хоть получит облегчение.

Возвращение в реальный мир было  мягко говоря пугающим. Первое что увидел факир придя в себя - камеру, в которой ранее висел, она не особо отличалась от той, что была в видение, разве что трапезничающих братьев и того самого инквизитора не было за столом. Зато появился новый персонаж из местной братии, более походящий на хитрого настороженного торгаша, которым обычно их балаганчик сбагривал ворованные украшения или лошадей уведенных из других городов, да деревень. Нежели на добросердечного простоватенького дядечку, что обычно читали бродягам нотации, бросая медную монетку в протянутую ладонь. На полу поодаль валялось тело человека, отдаленно напоминающее его, Аодх – волосы, телосложение и даже некоторые шрамы схожие с теми, что имел сам цыган, только вот лицо было жутко изуродовано свежими ожогами.
Что происходит?! Ошарашено смотря на подозрительного брата-торгаша, не понимая, почему вместо него, на костер отправляют чей-то посторонний труп. Отдаленно начиная понимать, что жизнь то ему, поджигателю оставляют, но какова цена будет этой самой жизни? Что этот человек потребует взамен? Во что я теперь вляпался?

- Очнулся? Давай, поднимайся.
Церемониться с мальчишкой у Джозефа совсем не было ни желания, ни тем более времени. Этот пустынный шакал поставил жесткие условия и если монах хотел получить все свои деньги сполна стоило поторопиться.
- Давай. Лежать потом будешь, на мягких перинах. Вроде лучше, чем на полу и соломе, как думаешь?
Пока мужчина говорил, он одновременно пытался поднять несчастного еретика и выставить его на ноги. Волочь волоком до трактира это тело, хоть и легкое на вид, совсем не улыбалось. И ведь в помощники себе никого не позовешь! Да дьяболон раздери мою несчастную жизнь! За что мне всё это!? Когда уже закончится!? Когда я смогу ничего этого больше не видеть!?
- Подымайся, идем. Нас уже ждут в другом месте. Все вопросы потом. Ну же!
Очень Джозефу не нравилось, что пацан так долго приходит в себя. Ну подумаешь повисел вниз головой? Помедлив пару секунд, монах поднялся и снова окатил Фитиля ледяной водой. Шевелящееся позади, недавно очень даже мертвое, тело он не видел, да и представить себе не мог что подобное возможно в принципе.

Отчего-то вставать на раз и бежать на два юноша не хотел, лягался и вообще вёл себя явно не по человечески по отношению к пришедшему избавить его от смерти человеку. И что, что после этот человек продаст его в рабство, сейчас пацан должен целовать ему ноги и зад вылизывать за такой подарок.
- А ну хватит дурью маяться!
Джозеф встал, наклонился и прихватив пленника за шиворот резко выставил на ноги. Дернул изо рта кляп не мало не заботясь о том, что запросто может порвать мальчишке рот.
- Сказал встать, значит надо встать!
И только сейчас, когда парень уже стоял перед ним, монах заметил намертво вцепившуюся в щиколотку пленника руку. Руку трупа... точно трупа, потому что сам недавно сделал его таковым. Глаза Джозефа мгновенно стали большими и почти черными от расплывшихся смоляными пятнами зрачков. Ужас схватил за горло ледяной рукой и мужчина на секунду забыл как дышать. Нет, такого ещё не было в этих подвалах! И лучше бы более не повторялось! Не то от испуга, не то по привычке, но монах действовал весьма верно и ловко - схватил цепь, обмотал запястье мертвеца и дернул, оттаскивая оживающего, искалеченного юношу дальше.
- Быстро!
Прикрутив цепь на крюк, Джозеф уже не раздумывал, схватил бывшего пленника за руку и потащил к выходу. Захлопнул за спинами тяжелую дверь, скрипнул ключ. Дальше были коридоры, лестница ниже, потом выше. Только перед очередной дверью Джозеф накинул на плечи мальчишки длинный, орденский плащ.
- Пискнешь - убью.
Но никто их не задерживал. Брата Джозефа знали, тайными знаками он пользовался ловко и уже через пару тройку минут парочка очутилась под все ещё серым небом города. Осталось дойти до трактира и передать пленника заказчику. Всего то дело минут десяти.

Трактир на окраине города >>>