Далар |
|
|||||||
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Далар » Пресептория Ордена » Покои Зеницы
Личные покои Зеницы включают не только его спальню, но и кабинет, личную библиотеку и приемные покои. Именно здесь можно услышать самые свежие новости, именно здесь решаются вопросы политики и религиозные споры. Покои обставлены с роскошью поистине королевской.
Брат Юго чудом избавился от богопротивного одора Сливной реки и, выбравшись из купальни, примерил новый упелянд. От его повседневной одежды наряд отличался лишь тем, что прежде ни разу не носился. Знаки отличия Юго не любил и одевал их лишь в случае необходимости, но в остальном предпочитал придерживаться такого вида, чтобы отличить его от обычного горожанина было сложно. Убедившись в том, что вонь больше не преследует его, дознаватель переговорил с Нино, который около получаса назад вернулся из Альгамбры, получил доклад вверенных ему рыцарей о полувыгоревшем доме, сверил свои подозрения относительно расположения подземных переходов с картой и, наконец, почувствовал себя полностью готовым к тому, чтобы доложиться Его Святейшеству. Он предпочел бы отправить докладную, на бумаге факты проще сложить в логичную последовательность и легко преподнести, как целостную картину. Рассказы чреваты забывчивостью и отвлечением внимания. Но выбора не было. По пути в помещения зеницы, брат Юго повстречал его посыльного, призванного пригласить дознавателя к главе Ордена. На ловца и зверь бежит. Вскоре брат дознаватель входит в кабинет его Святейшества. И брат Феликс здесь. Ну куда же без него?
Юго осенил себя знамением и поклонился зенице.
- Да святится имя Создателя и пребудет его царствие во веки веков. Благословите, Ваше Святейшество.
Все это он сообщил совершенно будничным тоном и почтительно приложился к дарованному на целование перстню. Церемониал отвлекал его от построенного размышления и роскошь местного убранства была лишь помехой для концентрации.
- Брат Феликс.
Юго почтительно кивнул, очи долу.
- Послушание и повиновение Вашему Святейшеству...
Брат Феликс достал из рукава черное лебединое перо, опустил его в стоящую на столе понтифика чернильницу – и сделал на листке бумаги небольшую пометку. Уже сегодня ночью Диего Альворада, в груботканной схиме и скрывающем лицо капюшоне, отправится в далекий путь – в сопровождении десятка рыцарей-инквизиторов, стражей, в любое время готовых и способных пресечь любые поползновения к бегству, в том числе и магическим путем. Он проследует до уединенного, окруженного густыми лесами и каменистыми равнинами, тюремного монастыря – и там, в суровой обители, среди надсмотрщиков-монахов проведет остаток жизни – которую можно будет отныне назвать скорее существованием. Его судьба более не волновала главу Тайной Канцелярии - впрочем, он еще и до встречи с Зеницей вычеркнул былого патрона из списка достойных внимания. Теперь его думы поглощал предстоящий выбор нового Парабранского сеньора-пресептора.
Предыдущий иерарх блудил с женами и девами, был высокомерен мыслями и нравом, чужд искреннего благочестия… Он забыл, что все мы – лишь свеча в руке Создателя, освещающая для бредущих в вековечной тьме людей – единственный путь к спасению…
Священнослужитель твердо знал, что в качестве нового главы крупнейшей пресептории юга предложит человека своего склада – фанатичного преданного вере, жесткого, умелого администратора. И вместе с тем – безоговорочно выполняющего приказы, идущие из столицы, от Зеницы – и самого брата Феликса. То полунезависимое положение, которое устроил себе в своей вотчине любимец понтифика Альворада, по мнению клирика, не должно было повториться ни в коем случае.
- Я составлю список всех достойных на эту должность людей, владыка, и предоставлю вам. Полагаю, что в данных нелегких условиях, когда ересь, как никогда, поднимает в Алацци голову, а проходимцы из Союза Свободных чуть ли не открыто проповедуют свои тлетворные идеи– Парабранскую кафедру должен возглавить брат, имеющий серьезный опыт инквизиторской работы… Пусть даже он и не будет иметь полагающихся по уставам лет пресепторского или настоятельского служения – при данных обстоятельствах нам не до формальностей…
Произнеся эту фразу, алацци слегка шевельнул губой – еще одна тень усмешки. Он надеялся, что ко времени составления перечня он сможет внести туда единственного пригодного кандидата – которого и выберет Александр.
Тут дверь отворилась, и во комнату вошел никто иной, как сам Юго Жарр – в простом незатейливом упелянде, с коротко стриженными черными волосами и проницательным, словно что-то скрывающим, взглядом. Феликс поднял персты, по праву старшего служителя Ордена благословляя вошедшего – он всегда считал дознавателя талантливым сыщиком, хотя и подозревал того (как и добрую половину остальных братьев по Ордену) в недостаточной истовости и приверженности мирским затеям. Порой его посещала мысль что недурно было бы переманить его в свое ведомство – дабы ослабить позиции Лютера и обрести еще одного способного сотрудника. Иногда напротив – де Сола желал поставить чересчур сноровистого следователя на место. Однако сейчас он был главным образом заинтересован в тех сведениях, которые Жарр должен был предоставить архипастырю.\
- Приветствую, брат мой.
Кончик черного пера главы Тайной канцелярии дрогнул, навеки перечеркивая еще одну жизнь. С его наисветлейшего, Александрова, разрешения и одобрения. Тоскливо от чего-то на душе. Тьма сгущается, и Орден уже не тот, что ранее. Не сам ли он этому причиной? Рано или поздно за все придется держать ответ перед Создателем. Любопытно, а как закончится его жизнь? Тоже в каком-либо монастыре или дух просто покинет разбитую кем-то темницу, в которую превратилось гениальное изобретении навеки забытого почти всеми мастера.
«Я желал бы, чтобы мы и в смерти были рядом, Яэль. Но это невозможно. Мне жаль».
И ведь даже напиться нельзя в этом чертовом теле.
- Не сомневаюсь в вашей… прозорливости, брат Феликс. Чем быстрее пресептория Парабраны окажется под сильной рукой, тем лучше. Особенно если эта рука будет принадлежать телу, на котором есть еще и голова.
Зеница вновь опустился в кресло, упираясь локтями на резные подлокотники и соединяя пальцы обеих рук перед собой.
- Если по истечению двух дней я не получу от вас списка, то назначу главу пресептории самостоятельно.
Это не было угрозой или демонстрацией власти. Просто в неспокойное для империи время Александр не желал терять контроль над одной из провинций, тратя время в бесконечных препирательствах по поводу обсуждения того или иного кандидата.
Дверь отворилась, и охрана пропустила брата Юго. Зеница машинально кивнул на приветствие и благословил вошедшего, окинув его пристальным взглядом. Уже само то, что он предпочел беседовать с ним, а не с его непосредственным начальником, могло говорить о многом. Например, о том, что Зеница братом Лютером не очень-то доволен и присматривает на его место кого-нибудь порасторопнее. А могло вообще не говорить ни о чем, кроме того как о желании главы Ордена знать все новости из первых рук. В своей сфере и на своем месте брат Юго был более чем хорош, но будет ли он так же хорош на месте своего начальника? Хороший вопрос.
- Приветствую, брат Юго, - Зеница указал на еще один стул, дозволяя сидеть в его присутствии. У этого мага сегодня выдался нелегкий день, к дьяболону церемонии.
- Мы, - он кивнул на брата Феликса, подразумевая тем самым не только себя, великого, но и присутствующего здесь главу Тайной Канцелярии, - …ознакомились с докладом, что вы нам предоставили. Вы проделали большую работу, и я не оставлю это без внимания. Ваши замечания точны, но, как правильно заметил брат Феликс, имеют долю предположений и на момент доклада не все из них, как я понял, имели фактические доказательства, - голос Александра был спокоен и мягок. – Я бы желал знать, что вы выяснили на данный момент. Есть ли какие-либо сведения об убийствах и исчезновении принцессы Альды? Если я верно понимаю ваши измышления, вы считаете, что эти события могут быть связаны.
«Я уже тоже так считаю, но мне нужны четкие доказательства, а не эфемерные домыслы. Только так я смогу прижать к ногтю алацци, если вообще смогу».
Юго сел на предложенный ему стул и развернул одновременно несколько принесенных ему свитков с отчетами. В бумаги он не смотрел, он словно отгораживался ими от людей.
- Что до грифона, один из моих учеников, весьма одаренный юноша алацци сумел переговорить с ним, что само по себе большая удача. Если брат Нино верно понял - а грифоны, как вам, несомненно, известно, общаются непривычным для нас образом: они позволяют видеть их глазами – животное было оставлено в стойле возле харчевни в Парабране, и грифоньер уединился в девицей необремененной устоями. Через окно грифон видел, как та подсыпала его хозяину что-то в напиток, после чего оба: грифон и его наездник – чувственную сферу они делят – ощутили слабость и сонливость. Зверь пришел в себя от того, что эта женщина кладет ему в седельную сумку тот предмет, что позднее он видел в руках священника алацци, надо полагать падре Альварада, после падения. На подлете к рыночной площади, грифон заметил человека на крыше одного из домов. Мы проверили. Это дом булочника, при обыске ничего не нашли. Думаю, дом выбран случайно. Человек в традиционной одежде шази с трубкой. Духовой, насколько я сумел понять по описанию. Потом боль в лапе, где и был обнаружен нарыв от яда и падение.
Духовая трубка была найдена в одеждах убитого советника Хорикавы, однако трубками он не пользовался. При встрече его заместитель Ямада-сама, утверждал, что в убийстве Хорикавы виновен один из его телохранителей, и убийство это произошло на личной почве. Сбежавшего телохранителя ищут. На трубке нет никаких меток мастера, которые позволили бы судить о его принадлежности к определенному клану, но Ямада-сама уверен, что трубка сделана островах. А потому этот предмет бросает тень на все острова. И именно потому я думаю, что ее подбросили.
Дознаватель пременил бумага и откашлялся. Но снова не смотрел в них, а сквозь и вниз, припоминая.
- Позднее я присутствовал при допросе лекаря шази, в доме которого были найдены запрещенные книги, подаренные ему купцом Каримом аль Малина, известным в городе, а так же перстень, подаренный ему же принцем Энвером, одним из младших наследников Халифата. Мы пришли с обыском в дом названного купца, однако он был пуст и подожжен, словно кто-то предупредил хозяина, и тот намеревался замести следы. Братья потушили пожар и нашли интересные закладки, тайники и оружие, которые выдают в хозяине ученика крепости ассасинов. С этим мы сталкивались уже не раз. Но самое примечательное в том, что в момент обыска некто в традиционной одежде шази проник в купальню женской половины дома. Лицо этого человека, мужчины, было закрыто влажной куфией. Он открыл тайный ход прямо пред нами и скрылся. Я последовал за ним, и этот беглец лабиринтами Сливной реки привел меня непосредственно к Ас-Сухейму. Должен ли я думать, что это хозяин дома…
Юго едва заметно пожал плечами. Прямых доказательств не было.
- При нем был пес, мелкая такса. Пса этот человек держал за пазухой.
Брат излагал лишь факты, не пытаясь делать из них выводы и предоставив это руководству.
- К сожалению, относительно инфанты мне неизвестно ничего. Единственная любопытная деталь, касательно женщин, которую я подметил в лабиринте, - свежие следы, маленькие, женские, ведущие из дома купца в представительство шази, и две дорожки схожих следов – обратно. Это, конечно, ничего не открывает относительно инфанты, но факт любопытный.
Да, вот на этом месте дело запахло жареным. Уж насколько Ренару не хотелось встретить здесь брата Юго, который давно занял в его представлении место Лютерова любимчика, но присутствие брата Фелика делало ситуацию даже не щекотливой, но откровенно опасной.
Да какие же демоны вас двоих сюда притащили, в недобрый час?! В городе, наверное, делать нечего, только у Зеницы вино глушить… ворованное.
Последняя мысль, в меру своей забавности, была способна слегка развлечь тучи – внутренне. Внешне же Ренар был самим воплощением мрачности, как и подобает в сложившейся ситуации. Выжидая вопросительные взгляды полсекунды, он пытался решить, сколько из протокола срочность ситуации позволяет опустить. В присутствии Зеницы – немного. Он мучительно ждал позволение высказаться – пусть и жестом, а дождавшись…
- Да пребудет воля создателя и пусть осветит его свет ваш труд, Зеница! Братья! – Ренар поспешил поцеловать кольцо носителя Его воли и формально кивнуть остальным. Да, некоторая наглость, но за наглость в его возрасте можно не очень то волноваться. Всё таки не двадцатилетний мальчишка, а вполне таки состоявшийся клер! Вообще молодая у нас верхушка инквизиции… Была и ещё одна трудность – с Зеницей не торгуются и тетра не играют, непривычно для него, но Его Святейшество был пожалуй единственным человеком, к кому инквизитор имел почти безграничное почтение. Хотелось бы избежать, например, лгать ему…
- Моё имя Ренар, мой господин, волей создателя служу ему в чине инквизитора, и я вынужден быть носителем дурных новостей, ибо дерзнул посчитать их достойными вашего внимания и не знаю, к кому ещё мог бы обратиться. Сегодня днём из тюрьмы сумел бежать еретик и бунтарь Дениз бен Тюн, пребывавший, как мне стало известно, под личной инквизицией барта Лютера по делу о «союзе». Хуже того, ему удалось похитить некие ценные улики. Мне довелось быть свидетелем части этого происшествия, я посчитал необходимым вмешаться. Не без немалой помощи присутствующего здесь брата – Ренар скосился через плечо. Договоры, однажды заключенные, он предпочитал соблюдать - до поры. - предметы удалось вернуть, хотя о том, что негодяй ускользнул от повторной поимки нам остаётся только смиренно каяться. Создатель милостив - удалось выяснить, куда направился беглец с сообщниками – он ищет укрытия у своих сородичей шази в Ас-Сухейм. Есть и другие указания на его близость с ними и союзом, что формирует очень отчётливую и вместе с тем пугающую картину. Мы готовы выполнить любые ваши распоряжения.
Ренар ещё раз склонил голову в знак почтения и того, что рассказ окончен и сложил руки в рукавах робы. Глаза его перемещались с одной братской физиономии на другую и вряд ли те были довольны услышанным, но более всего он конечно старался прочитать реакцию Зеници, хотя эта задача, кажется, была не по силам даже ему.
Отредактировано Брат Ренар (2012-08-31 04:09:18)
Зеница прикрыл глаза, вслушиваясь в то, что говорил ему брат Юго, мысленно увязывая информацию с уже полученной, словно доплетая необходимые узелки и протягивая нити от одного события к другому.
«И так, что мы имеем. Девицу, шази, духовую трубку. Попытку свалить все на острова. Торговец Карим аль-Малина. Где я слышал уже это имя?»
Зеница потянулся мысленно к другой нити, перебирая события дня. Утренний доклад, после возвращения от кёнигин. Александр хищно подобрался, когда в памяти всплыли слова: «Cотник кёнигин Бран Варрен посетил утром лавку торговца-шази Карима аль Малины… Любопытно, достопочтимая Эдит Урхольмская, что делал доверенный тебе человек в лавке ассасина, подозреваемого в заговоре и ереси? Этот вопрос я еще задам. Но сейчас меня больше беспокоит Ас-Сухейм. Неужто я не приметил песчаной гадюки в складках своей одежды?»
Не смотря на то, что в Даларе уже мало кто знал и помнил о происхождении Искандера ибн Нури Абд аль-Кадира, он негласно продолжал поддерживать тесные связи с халифатом, кровь не вода. И именно по этой причине услышанное ему не понравилось.
«Орден тоже хорош. Куда не кинь, то в пресепторию черт знает что принесут, то их под самого носа у них некто без лица, словно блоха по всему Далару скачет, и нет на него никакой управы. Шази, активировавший устройство, тоже находился где-то рядом. Здесь! В главной пресептории Далара! Маги, инквизиторы, светочи веры, шайтана вам на загривок для скорости и мозгов в догонку», - пальцы Зеницы хрустнули, сжимаясь в кулаки.
«К черту инфанту, но если, ни приведи Создатель я узнаю, что она в этом замешана, алацци пожалеют о том дне, когда не сгорели в пламени чумы. И шази тоже!»
Дверь отворилась, и в комнату вошел еще один человек, склоняясь в очередном поклоне и терзая губами многострадальный перстень Зеницы. Александр полоснул по темноволосому брату мрачным взглядом. Брат Ренар. Нет, всю братию свою поголовно он не знал, но особо ретивых и рвущихся к власти примечать приходилось.
- Мне известно ваше имя, - сухо заметил глава Ордена. Дурными новостями его сегодня было уже не удивить. Толи бы дело, если бы открылась дверь, и сияющая братия принесла на блюде инфанту, неизвестного шази с его бабой, окрутившей грифоньера, и пару еретиков в придачу. Половину из перечисленных даров Зеница принял бы даже бездыханными и простил братии тот факт, что не дали выпустить им внутренности своими руками. Так ведь нет!
От взгляда Зеницы не ускользнули взгляды, которые бросал брат Ренар на Юго.
«Так, в разговоре участвуют больше людей, чем оно того требует».
- Брат Феликс. Я думаю, у вас достаточно дел на сегодня. Я хочу, чтобы вы убедились в исполнении нашего решения по поводу Диего Альворадо, и предоставьте мне список кандидатов на должность пресептора Парабранского как можно скорее. Не задерживаю вас более.
То, как дернулось лицо брата Феликса, понявшего, что его просто отсылают из кабинета, говорило о многом, но Александру не было дела до внутренних переживаний главы Тайной канцелярии. Он дождался, пока тот покинул помещение, с трудом скрывая свое недовольство, и обратился к Ренару.
- Каким образом удалось бежать еретику? Что за улики? – он перевел взгляд проницательных серых глаз на брата Юго. – И как в этом замешаны вы?
«Встретились случайно в потайном переходе в Ас-Сухейм?»
Юго почтительно кивнул вошедшему, проводил взглядом покинувшего тесную компанию Феликса, намотал на ус ситуацию с парабранской пресепторией, но на его лице ровным счетом ничего не нарисовалось. Было бы славно перебраться на юг. Погреть стареющие кости. Но возглавлять что бы то ни было он не желал. Юго не был амбициозным человеком, во всяком случае, его амбиции не касались власти. А пока они не касались власти, он мог быть полезен и уважаем самим собой как здесь в столице, так и в самой дальней ссылке. Посему суровые взгляды и напряженные интонации встревоженных братьев Юго с интересом принимал к сведению, но не более того.
- Волею случая, Ваше Святейшество, - дознаватель перехватил запястье одной руки пальцами другой, как делал это привычно, когда имел возможность сложить их за спиной, но теперь держал их на коленях. – У меня было дело к Брату Лютеру, и я нашел его в пыточных за инквизиций названного шази. А потому имел возможность наблюдать ее лично. Единственное, что я мог бы сказать наверняка: он готов ценой своей жизни защищать этого купца из Малины. И ввиду того, что бен Тюн все еще жив, знаем мы не много.
Юго пожал плечами. Действительно, прямая закономерность. Лицо его осталось по-прежнему непроницаемым.
- Брат Лютер отложил инквизицию до момента, когда юноша придет в чувства. И мы ушли.
А теперь я с интересом узнаю, что еретик сумел не только прийти в себя, но и бежать."Не без помощи присутствующего здесь брата"? Который ошивался в тюремном коридоре все время допроса… Юго не смотрел на Жозефа, в этом не было нужды. Ушлого братца он знал и так. Но Ренару зачем-то вздумалось подать того героем веры. Или он решил взять в оборот Жозефа? Ну-ну. Что брату Ренару в еретике бен Тюне? Ему заплатили из Ас-Сухейма? или еще нет? Ему заплатят, когда он придет с обвинением и индульгенцией на продажу? И Ренар желает поделиться с Жозефом? Непохоже. Может, это Жозеф держит Ренара за горло? Вопросы возникали сами собой, и Юго, пожалуй, пожелал бы найти на них ответы, но пока его не натравили на коллегу, предпочитал не выяснить, как тот связан с Союзом. Во всяком случае, не явно. Не сейчас. При случае, который может представиться чуть позднее. Когда они выйдут из кабинета. Ищейка, захватившая волю брата Юго много лет назад, уже взяла след и припала носом к земле. Как бы тот не убеждал себя, что этот вопрос не должен его занимать, и ему будет намного спокойнее жить, не проясняя истинное положение дел…
Он удивился. По логике вещей это был Юго, кого стоило просить за дверь. Зачем его оставили - дать показания или будут сюрпризы? Либо, Феликс чем то рассердил Зеницу за сегодня. Ну, или настоящему хозяину Далара вздумалось нервничать и гневаться вообще – на то было похоже. Да и шутка ли ему не гневаться, когда такие дела творятся в его городе и за полдня результата, похоже, что нет. И ещё этот алацци со своими погромами… Эти мысли Ренар прогонял в уме не просто так – он пытался, всеми силами, не гневаться на Зеницу. Так или иначе, а ведь это он делает что то что бы исправить ситуацию – заслуживает ли это холодности и презрительных взглядов?.. Ренар собрал волю в кулак, наверное, уже десятый раз за день, хотя некоторый румянец на щеках его выступил.
- Брат Лютер не посвящал меня в свои дела, о деталях дела я мало что могу сообщить. Мне довелось заметить, как бен Тюн покидает тюремный уровень казематов через колодец к Сточной реке. – Создатель, помилуй меня от дальнейших расспросов на эту тему!.. Тем временем, инквизитор сделал жест Джозефу презентовать «добычу», чай не маленький уже – Ценной уликой является перстень, если я верно понимаю носящий знаки одного из принцев шази здесь, в городе, и найденный во владении бунтаря. Юный брат упоминал так же книгу богомерзкого содержания, но этот предмет я не видел. Вероятно, он всё ещё во владении ордена.
Иногда ценно сыграть и небольшое неведение. Вопрос был только в том, стоило ли? Стоило – надо оградить тылы хотя бы от досужих домыслов.
Ренару же не давало покоя простое сопоставление - принц ведь не полный идиот, что бы оставлять свои инициалы рядом с горячими следами бунтарей? След есть след и его надо вести, просто потому что похоже - он единственный, да и вообще - если они просто готовы укрывать человека преследуемого орденом это причина для разбирательства. Однако дай ему волю вот именно сейчас - он бы работал версию с контрабандистами даже охотнее, чем в Ас-Сухейм. Начинало казаться, что прямо здесь, в столице Далара, можно начинать распутывать паучью сеть заговора и следов то не так мало. Только вот оставлены они людьми, находящимися, обычно, вне поля зрения Ордена.
После того, как все было обговорено, улики просмотрены и суждения высказаны, святые братья разошлись каждый в свою сторону. У каждого ещё было много дел, тем более в преддверии императорской свадьбы и после произошедшего на совете. Впереди будет много трудных решений, запутанных интриг, коварных планов и неприятных открытий, но пока в Ордене по прежнему царили мир, покой и процветание. Во всяком случае никто не смог бы сказать иначе.
Зеница отправляется к младшему принцу шази, Энверу. Брат Юго расследует дела дальше, делает свои выводы и смотрит в будущее с определенной долей скепсиса, брат Ренар и брат Джозеф мирно возвращаются к своим делам.
Зеница был в ярости, хотя многолетняя привычка скрывать свои эмоции от взглядов окружающих не выдавала той смеси раздражения, гнева и усиливающегося чувства подозрительности, которое у него практически постоянно носило явный оттенок параноидальности. А также, почти физическое ощущение того, что он, именно сегодня, «прижмет хвост» тем, кто этого «достоин», грело душу патриарха Церкви. Хорошо знавшие Зеницу личности между собой шепотом поговаривали, что уж если тот «встал на след» то не успокоится до тех пор, пока с упорством ищейки не дойдет до конца, разбираясь в хитросплетениях интриг окружающих словно лиса, идущая по следу зайца и не «воздаст должное заслужившим его».
Стоя возле окна и механически отслеживая, как перепархивают с ветки на ветку птицы, священник задумался, решая непростой вопрос «Стоит ли мне парадно одеться или нет? С одной стороны, я еду в представительство, а это значит что необходимо соблюдение хотя бы внешних приличий церемониала. Точнее говоря, мне, чтобы не подставлять Императора всея Далара, следует максимально четко следовать законам светского церемониала, прровались он в Бездну. Особо, хотя-бы потому, чтобы никто не смел меня обвинять в «узости мышления свойственного фанатикам от Церкви», когда посланник представит ноту протеста… А ведь он обязан будет ее представить, правила игры, чтоб их». Глухое сдавленное рычание замерло так и не родившись на свет.
«И с другой же стороны, я точно знаю, что там располагается настоящее гнездо если уж и не злоумышленников, то интриганов, норовящих изнутри расшатать Империю в чью стабильность я вложил такую прорву труда, сил и ума, поскольку дурак тот посол или посланник, который не попытается создать свою сеть информаторов среди местных. Я бы, первым делом именно ее бы и начал создавать, как можно ближе к императору…Впрочем я это и так знаю и они это тоже знают, что во многом упрощает ситуацию» На появившегося монаха его высокопреосвященство даже не соизволив глянуть, словно тот был в чем то виновен, холодным, слишком спокойным тоном приказал подать ему строгую, но достаточно богато отделанную черно-серебряными, ажурными кружевами фиолетовую рясу да подогнать карету.
Через считанные мгновения до слуха святого отца донесся цокот копыт по брусчатке, а монах, стоя подле двери прибавил :-Ваша одежда монсеньор.
Держа на сгибе руки данную часть гардероба, чем и отвлек Зеницу от его размышлений по поводу прецептории. «Твореец! Вот почему каждому идиоту, вступает в голову, что ему необходимо заявить о себе в самый малоподходящий момент?»
Взяв из рук монаха одежду, Зеница прошел тайным ходом, соединявшим его рабочий кабинет со спальней и приемной, в костюмерную, - так называлась темная, тупиковая комнатка, примыкающая к спальне. Она была достаточно мала, чтобы использовать ее как часть жилья, но достаточно просторна, чтобы хранить одежду Зеницы.
Через полчаса Александр IV был полностью готов к своему «светскому посещению представительства шази, прокручивая в голове разнообразные модели, как своего, так и принца шази, поведения.
Отредактировано Александр IV (2012-09-23 01:21:06)
Приемная Зеницы>>>После службы>>>
Вопреки мнению магистра Феликса, Зеница не отличался сверхнабожностью. Он просто верил. Верил с той силой и искренностью своей души, что позволила ему и спустя все эти годы оставаться человеком. Служба в пресептории лишь давала возможность привести мысли в порядок и принять верное решение.
К тому же, в свете произошедших недавно событий, людям как никогда требовался духовный ориентир перед глазами, и чтобы там не говорили о Зенице, он оставался для многих символом незыблемой стабильности пошатнувшейся империи.
Затем Александр вернулся в свои покои и, оставив телохранителей у дверей, строго настрого запретил пускать к себе кого бы то ни было. Пустая формальность, все равно ведь, случись что, прибегут именно к нему. Зеница затворил дверь и огляделся. О недавнем разрушении напоминало лишь отсутствие любимой вазы с Восточных островов, ее место заняла другая. Не менее изящная, но уже другая.
Тонкие пальцы скользнули по гладкой поверхности раскрашенного фарфора.
«Вот так и я, словно эта ваза. В один прекрасный день рассыплюсь на куски, похрустывая под грубыми сапогами солдатских сапог. А через день – у руля будет стоять новая кукла. Интересно, мне канонизируют или предадут забвению?»
Зеница не питал иллюзий на этот счет и переключился на более насущные проблемы.
Значит, Кариму аль Малине мало торговой лавки и блудниц на ступенях пресептории. Ему подавай трон Далара и Зеницу на коленях. Амбиции воистину королевские, что и говорить.
Плюсы и минусы, озвученные магистром Феликсом, свидетельствовали о том, что алацци для себя уже все решил. «Любопытно, что ему пообещал Карим? Скорее всего, свято место. Ах, магистр, магистр… Жажда власти вас когда-нибудь погубит. Или возведет на мой престол. Магистр Орсо умнее и предусмотрительнее. Я всегда считал способность подвергать все сомнению показателем здравомыслия. Фанатиком у меня и без того хватает. Люц, что ты делаешь?»
Дева озера покинула свою обитель и открыто заявила о себе уже не в первый раз. Сначала он не поверил, потом просто выжидал, не позволяя себе надеяться. Но она явила себя всем, кому только можно, обойдя его стороной. Обидно.
«Ты меня так и не простила? Вырастила мага-убийцу, готового разрушить империю и уничтожить Орден… Ради чего? Если в этом есть хоть крупица твоей ненависти именно ко мне, я… Умру счастливым. Ненависть лучше, чем пренебрежение. Обижайся, ненавидь, но дай мне еще раз увидеть тебя, моя непримиримая девочка».
Зеница опустился в любимое кресло, сомкнув руки перед собой и упираясь в них подбородком.
«И так, Карим. Допустим, что он и правда является некогда потерянным, но законным сыном Императора. Что мы имеем? Молодого и бесконтрольного потенциального правителя, осиянного покровительством святой. Ключевой момент – «бесконтрольного». Конечно, тайная присяга частично решает эту проблему, но никто из магов, знающих об этом обряде, добровольно бы на это не пошел. Здесь ключевой момент – «знающих об обряде». Карим не знает, но соглашается, или, делает вид, что соглашается. Его цель? С одной стороны, ему может быть выгодна поддержка Ордена, по крайней мере, на первых порах, с другой, он может действительно иметь своей целью его уничтожить. И сделает он это еще до коронации, убив Зеницу и поставив на его место Феликса. Это как вариант.
Его желание видеть меня в разрушенной пресептории может быть начальным этапом этого плана, следовательно, идти туда безумие. Но я пойду, Люция, слышишь? Пойду без охраны. Я хочу увидеть этого человека своими глазами и понять, что им движет.
Орден, Орден. У всех Орден, как оскомина на зубах. Чего вы хотите, чтобы маги бесконтрольно разгуливали по империи, творя все, что пожелают? Хотите уничтожить пресептории вместе с их бесценными знаниями и библиотеками? Уничтожая одну структуру, чем замените ее? Разрушать горазды, а что создали? А сможете ли создать?»
Кромка неба окрасилась багрянцем, предвещая новый день. А Зеница все так же неподвижно сидел за столом, анализируя возможные последствия. Всего не предусмотреть. Значит, на все воля Создателя. Он встретится с Каримом аль Малиной, и примет решение уже после этой встречи в том случае, если останется жив.
Он отдал необходимые распоряжения и покинул пресепторию, взяв с собой лишь двух верных ему телохранителей.
Отредактировано Александр IV (2013-04-23 11:56:19)
Сколько лет она не была в этих покоях? Десятки? Сотню? Женщина стояла возле распахнутого окна словно сотканная из тончайшего тумана, но живая. Хрупкая, тонкая, с гордо поднятой головой и прямой спиной. Беззащитная и неприступная. Такая, какой она и была много лет назад. Такая, какой помнил её Он. Зеница? Нет. Александр? Нет. Искандер. Губы незнакомки тронула едва заметная улыбка, она произнесла его имя и словно позвала, но понимала - не услышит. Ещё нет. Мужчина не слышал её тогда, так почему должен услышать сейчас? Наверняка за грузом прожитых лет он стал ещё жестче, ещё не терпимее, ещё не примиримее. Станет ли теперь слушать или снова она увидит в его взгляде непонимание? Когда это случилось? Когда они перестали понимать друг друга? Тень легла на красивое лицо и Люция отвернулась. Прошлась по знакомому ковру: вот так, здесь она любила порой загадывать желание, стоя в кругу из дикого орнамента шази и считать секунды до того, как отвориться дверь. И если загаданное число совпадало с числом секунд ожидания, желание должно было исполниться. Пять?
Конечно нет! Свет косыми лучами падал на стол. В полном порядке бумаги, никакого беспорядка, как в строю! Женщина подошла ближе и со стола белыми, опавшими, листьями вспорхнули документы. Видел бы это Яэль! Он бы пришел в ярость! Жаль, что теперь его нет, не так ли?
Люция подобрала один из упавших пергаментов и вчиталась в текст. Глаза бежали по строчкам, но думала женщина о другом. Что может быть страшнее ожидания? Что может быть безумнее совершенно напрасной надежды? Предчувствие. Оно выгрызает внутри кровавую дыру, оно забирается ледяными пальцами под одежду и под кожу, и сжимает мертвой хваткой сердце, заставляя задыхаться и искать помощи так, где её нет и не может быть. Предчувствие, а после осознание действительности, где нет места ничему, кроме правды. И эта правда страшна! Она уродлива! И от неё нет спасения ни в этом мире, ни в другом.
Женщина прошлась по покоям, вернулась к столу и на полу оказались оставшиеся бумаги. Враз! За десятки лет хотелось побыть не той, кем видят смертные. Впрочем дело, по которому Люция явилась в эти, забытые и вытертые из памяти, покои, предполагало вполне человеческий разговор. А каким он будет зависело не только от неё. И теперь оставалось только ждать.
Поспешность Зеницы, конечно, была связана с непреодолимым желанием приступить к работе, а вовсе не с попыткой бегства от часовщика, как могло показаться на первый взгляд. Нога работает, до очередной встречи еще очень и очень долго, про исповедь Ульсе не вспомнил, нет, день все же складывается не самым худшим образом. Остается только добраться до своих покоев и переодеться.
Александру приходилось придерживать полы мантии рукой, чтобы не сверкать коленкой в разодранных штанах. Впрочем, если бы кто и заметил, вряд ли бы отважился сделать замечание, и это правильно. Ибо из всех возможных вариантов ответа на вопрос о том, что случилось, у Зеницы был только один: «Пострадал в борьбе за веру». И точка.
Где-то у самых дверей в личные покои его отловил один из братьев, передав сообщение от магистра Флорентия. Поймали пресептора Парабранского. Поправка. Бывшего пресептора.
Прекрасный настрой после посещения Клода Ульсе был несколько подпорчен. Александр был намерен если не лично, то косвенно контролировать сложившуюся ситуацию и более не допустить нарушения Орденского устава, которое воспринимал как личное оскорбление. Не для всех и не всегда, но Диего это касалось в первую очередь. Заодно свалил на магистра присутствие на балу в честь свадьбы Императора. Идти туда не было никакого желания, но, видимо, все равно придется, но на всякий случай надо подстраховаться.
Затем его отловила толпа братии, наперебой рассказывающая ему о странном знамении, причем если некоторых послушать, так конец света если уже не наступил, то придет не сегодня – завтра. От дурных мыслей спасает только молитва и работа, пришлось каждому найти занятие, и такое, чтобы конец света ожидался с нетерпением.
«Все, нет меня!» - Александр захлопнул за собой дверь, стремительно проходя через гостиную в личный кабинет. Это было то место, которое он не постеснялся обустроить по своему вкусу и с приличествующей представлению шази о комфорте роскошью. Мягчайшие ковры радовали глаз хитросплетением восточного узора, тяжелая мебель была покрыта искусной резьбой с инкрустацией, а стены украшали вытканные нежными руками мастериц всей империи гобелены. Здесь всегда царил безупречный порядок, ибо дом есть отражение душевного состояния, а рассыпанные по ковру бумаги говорили об обратном.
- Какого Дьяболона… - тихо рыкнул Зеница, мысленно обещая, что спустит шкуру с виновного, даже если это даларский сквозняк, и тут увидел ее. Увидел и замер, словно натолкнувшись на невидимую преграду.
Одно дело ждать ее появления, верить и не верить, слушать байки паломников, торговаться с Каримом о встрече, но совсем другое видеть ее, стоящую против заполненного разноцветным витражным стеклом окна, пронизанную светом.
Александр медленно закрыл глаза. Сколько раз он обманывал себя, принимая за Люцию других людей или смутные образы, что являлись ему в мареве полуденного зноя, тенях, что отбрасывали светильники в главном храме, в безликой толпе прихожан на службе, в звуках лютни и ароматах весенних цветов. Она являлась ко всем, кроме него. Это было несправедливо.
Он открыл глаза, но она все еще была здесь.
- Здравствуй, Люц, - если бы механическое горло можно было свести судорогой, так бы и случилось, но голос Зеницы звучал ровно, разве что тише обычного.
Отредактировано Александр IV (2013-08-19 09:00:42)
Странно, только ожидание давалось с трудом. Сейчас, когда она полна решимости и готова говорить, она боялась ждать и каждая секунда сводила на нет всю ту стену, что она строила долгие года. Камень за камнем она осыпалась, катились с горы жизни огромные валуны, увлекая за собой пыль и мусор прожитых дней, слухи и сплетни, разговоры и наговоры. Всё летело в чертову пропасть и когда открылась дверь, от стены оставалась лишь часть.
Ты всех так теперь приветствуешь, Искандер?
Улыбка залегла в уголках губ женщины. Зеница был обескуражен, все его надежды - она знала, он надеялся, не мог иначе - враз оправдались и это придало сил. Значит и правда ждал. Впрочем сути дела это не меняло. Сейчас ждал и надеялся, тогда не остановил.
- Здравствуй. Я ждала тебя.
Люция шагнула ближе, скрадывая незаметными шагами разделяющее их расстояние и было непонятно о чем она говорит, о сегодняшнем дне, или о том, далеком прошлом, которое все уже похоронили. Интересно, он тоже? Не отрывая взгляда, смотрела святая прямо в глаза, в душу, Александра и видела не пустоту механической куклы, а все оттенки полной и искалеченной жизни обычного человека, того, кого не помнят люди, но помнит она.
- Ты почти не изменился.
Она позволила себе улыбку, совсем не святую и не потустороннюю, а очень человеческую, мягкую, с едва заметным оттенком шалости.
- Всё так же ругаешься если что-то не по твоему.
Мгновение и улыбка осталась лишь воспоминанием. Но Люция по прежнему была здесь, стояла перед Зеницей в плещущемся золотом свету и не пропадала. Живая, настоящая.
- Так много лет прошло. Помнишь как ты застал меня в библиотеке, ночью? Ты подумал, что я читаю то, что не положено. Как ты тогда на меня смотрел и какие слова говорил! Как убеждал в отвратительности таких поступков, в неотвратимости зла.
Люция вернулась к столу, коснулась кончиками пальцев теплого, нагретого солнцем, дерева, замолчала, давая Зенице и правда вспомнить тот, один из десятков, случай и остановившись через мгновение, толкнулась под ресницы мужчины испытывающим, требовательным взглядом.
- Ты говорил тогда о правилах, Искандер. О том, как нужны правила и как необходимо поступать именно так и не иначе. О том, что если мы будем их нарушать, то что станет с людьми. Помнишь?
Из огромных окон падали причудливые тени и ломали фигурку женщины странными, диковатыми узорами, а она смотрела только на него, на великого Зеницу, на первого и единственного мужчину, которому когда-то доверилась.
Впору было смутиться, но Александр и в годы своей юности не обладал этой бессмысленной для мужчины добродетелью. Он вслушивался в голос стоящей напротив женщины, ничего не говоря.
«Ты все-таки пришла…»
Да. Все так же, как и много лет назад.
«Я давно перестал меняться. Так давно, что уже не смотрю на себя в зеркало. Ты была против всей этой затеи с куклой. Считала, что отмеренный Создателем срок продлять таким образом не меньший грех, чем лишать себя жизни. И что теперь? Мы стоим друг напротив друга по прошествии полутора сотен лет. И уже половину из этого срока меня никто не называл Искандером».
- Всё так же ругаешься, если что-то не по-твоему.
Усмехнулся в ответ.
- Теперь уже значительно реже.
Показалось. Показалось на мгновение, что навстречу Александру шагнула женщина из его прошлой жизни. Из того периода, когда между ними было меньше разногласий. Впрочем, было ли это время вообще?
- Я помню, - сухо.
Один из удивительных эффектов души, помещенной в механическое тело. Воспоминания не стираются со временем. Кое-что бледнеет, иногда путается, но при определенной степени концентрации можно восстановить в памяти почти все события, которым ты когда-либо был свидетелем. Часть информации просто приходится сваливать в темных закоулках сознания, чтобы не сойти с ума. Часть сознательно стараешься не вспоминать, чтобы не бередить душу.
«Тогда я думал, что говорю с не в меру любопытным юношей, чья чистая душа тянулась к знаниям. Любым, без разбора. Я хотел тебя защитить. Кроме того, я и сейчас не переношу, когда нарушаются мои приказы, даже из благих побуждений».
- Я верил в то, что говорил. Ничего не изменилось и сейчас.
«Просто теперь это мои правила».
Тон Люции ему не понравился.
«Ты пришла читать мне нотации? Обвинять в многочисленных грехах Ордена и о его прогнившей сути, как делал сегодня утром твой воспитанник?»
Впрочем, чего ожидал? Вечера теплых воспоминаний? После всего того, что она сделала? После Карима?
Губы Александра плотно сжались.
Как удобно всегда верить в свои слова! Ведь если так, то ты никогда не лжешь! Никогда! Только правда и ничего кроме правды! И вера! Истинная, слепая, всепоглощающая вера в свои слова!
- Не изменилось, ты прав. Ты на самом деле веришь в то, что говоришь и всегда верил, это ведь так по мужски. Не отвечать за свои поступки, а просто верить и говорить. Нет? Я не права? Скажи же мне!
Женщина оказалась очень близко, встала перед Зеницей, глянула в глаза и если бы у куклы была душа, взгляд сжег бы её в секунды - так глубоко смотрела Люция. Она не пыталась пугать, угрожать. Она даже не пыталась обвинять - ей так казалось - женщина хотела понять. Все эти годы, все эти десятки лет она пыталась понять и не смогла.
- Слова и вера. Так просто, Искандер. Так просто сказать и поверить. Чтобы не оказалось потом, что ты ошибся, ведь веруя не ошибаются. Это просто... Как оступиться, идя вперед. А за ошибку надо отвечать. Порой совестью, порой головой, порой жизнями других. Это сложно.
Она не повышала голос. Никогда не повышала. Даже когда крик застревал в горле она говорила тихо, так, что приходилось прислушиваться и от этого тишина вокруг становилась звенящей, натянутой словно тетива тарийского лука.
- Ты учил меня, что нужно говорить правду. Нужно признавать свои ошибки. Прощать другим их ошибки. Так?
Люция не ждала ответа, она знала - так. И Зеница не посмеет отрицать очевидное, ведь память дарована им обоим в той мере, в которой не дарована людям. Они оба помнят каждое, сказанное когда-то, слово.
- Я смогла просить. Но он всего лишь человек и прощать... Не умеет. Он молод. Ты был таким же. И ты так же, как и он, боролся за веру. Ты знаешь, что я говорю правду!
Женщина взмахнула рукой словно хотела прогнать те воспоминания, которые мешали видеть настоящее, отошла от мужчины, отвернулась. Так по женски, ожидая чуда, которое не случилось в прошлом.
- Зачем ты хотел меня видеть, Искандер?
Что-то рановато для скандала. В смысле, кто бы сомневался, что рано или поздно кончится именно этим, но не с порога же!
- …Не отвечать за свои поступки, а просто верить и говорить. Нет? Я не права? Скажи же мне!
Александр сжал до хруста зубы, закаменев. Кажется, его только что назвали пустобрехом, который не в состоянии держать ответ за собственные поступки. Худшее оскорбление для мужчины шази сложно придумать.
«А кто тогда за них отвечает? Уж не ты ли, Люц? Хотя как же, тебе проще гордо хлопнуть дверью и покинуть столицу, империю, меня лишь бы не смотреть правде в глаза!»
Взгляды схлестнулись, словно лезвия мечей, казалось, даже воздух в комнате был раскален от напряжения, потрескивая неуловимыми взгляду искрами подавляемых эмоций.
- А за ошибку надо отвечать. Порой совестью, порой головой, порой жизнями других. Это сложно.
«Ты говоришь это мне?!»
Годами, десятилетиями наложенные на страстную душу шази оковы пошли трещинами. Эта женщина смеет указывать ему на его ошибки, говорить об ответственности и всепрощении? Ошибки признать можно, а после смерти врага, кто бы спорил, и простить. Только какое это отношение имеет к ним сейчас? О каком человеке она говорит? Как вообще можно понять, о чем говорит женщина, да еще и святая.
- Я не понимаю, о чем ты! – голос Александра вибрировал от едва сдерживаемой ярости. – О Кариме? О какой правде говоришь? Ты воспитала убийцу и вора, чтобы возвести его на трон Далара! Это, в твоем понимании, правда и порядок? Ты наводнила город видениями, смутившими умы простого народа! Считаешь, что этим ты облегчила им жизнь?! Зачем я хотел тебя видеть? Я хотел спросить, неужели твоя жизнь в том святом болоте, куда ты сбежала от жизни… Да! Сбежала! Настолько наскучила тебе, что ты вернулась, чтобы разрушить все, что я создавал с таким трудом все эти годы!
И замер, пораженный открытием.
- Это так? Твоя ненависть ко мне настолько сильна, что ты готова уничтожить все, что мне дорого?
Отредактировано Александр IV (2013-09-08 17:47:21)
Минуту ничего не происходило. Целую минуту или целую вечность? Звенело пространство, пропитался предгрозовой свежестью воздух кабинета, над головами спорящих то и дело проскальзывали зарницы. Невидимые глазу, но отлично ощутимые кожей: колкие, яркие, болезненные. От напряжения вставали дыбом волосы и покалывало кончики пальцев, а в следующее мгновение на щеке самого опасного и пожалуй самого значимого человека Империи вспыхнула ослепительно звонкая пощечина. Такая человеческая, наливающаяся алым на бледной коже. И лучше любых слов рассказывающая о истинных, настоящих чувствах этой непростой женщины, стоящей перед ним. И пусть она смотрела снизу вверх, это никак не умаляло её значимости и силы.
- Я воспитала того, от кого отказался отец и кого вышвырнул вон ты. Я воспитала истинного наследника твоей Империи и не смей мне говорить что он убийца и вор! Это не его вина! Он жил той жизнью, которой мог, ведь отцу легче было поверить в его смерть чем в его существование! Он отпустил жену умирать, он не хотел видеть дитя, он...
Люция махнула рукой так, словно прогоняла надоедливую муху, развернулась и снова отошла к окну.
- Зачем я говорю тебе это, Искандер? Ты жил и живешь в Империи, среди людей, умы которых можно смутить парой видений. Ты прожил рядом с Карлом всю его жизнь. Ты знал каждый его шаг. И ты знал, - женщина повела плечами и было похоже, что невидимый груз давит на её хрупкое тело, - ты знал о том, что происходит и не остановил это.
Она обняла себя за плечи и время замерло. Остановилось течение жизни и на короткий миг могло показаться - сейчас всё кругом станет рассыпаться мелким, серым пеплом. А после снова полыхнуло, взорвалось, закрутилось в водовороте нахлынувших ощущений. Люция обернулась, всмотрелась в глаза Зеницы.
- Что тебе дорого? Скажи. Только не лги. Я узнаю, ты знаешь. Не обманывай себя хотя бы сейчас.
Пощечина взорвалась осколками негодования, рассыпаясь искрами Воли. Как еще голова осталась на плечах, не ясно. Даже любимая жена халифа не смела позволить себе подобного без опасения лишиться потом обеих рук, но Зеница лишь усмехнулся. Видимо, раз пошло в ход рукоприкладство, разумные аргументы закончились. Впрочем, были ли они вообще?
В одном Люцию подвело ее воображение. Щеки кукол не краснеют ни от стыда, ни от пощечин святых. Голос Александра был сух.
- Опомнись, Люц, ты не желаешь выходить из мира сотканных тобой иллюзий. Никто ни от кого не отказывался и не вышвыривал. Сагадат была тихой умалишенной, и моя вина лишь в том, что я принял ее безумие за робость и покладистость достойной жены. Она сбежала и покончила жизнь самоубийством, обрекая на гибель свое дитя. Если Карим сказал мне правду, и он действительно сын Карла, то кто, как не ты, позволила ему стать тем, кто он есть? Не смей отворачиваться! Каждый человек должен отвечать за свои поступки.
Он зло рассмеялся.
- Ты готова обвинить меня во всех бедах этого мира, но признать, что вырастила убийцу, которому ты отпустила все грехи заранее, ты не можешь себе позволить. Ответственность? Тогда объясни мне, почему я должен отвечать за все, а он нет? Где же твоя хваленая справедливость для всех, о, святая? Или сия благодать на меня не распространяется в силу старых обид?
Слова Зеницы безжалостно хлестнули стоящую у окна женщину. Негодование и ярость душили его. Почему каждый второй считает своим долгом ткнуть его в морду тем, что он что-то там знал, но ничего не сделал?
«Я, мать вашу, не Создатель! Никто не поблагодарит меня за столетие покоя, но каждый вырвет клок окровавленной плоти за то, что я не спас, не вырастил, не защитил!»
- Что тебе дорого? Скажи. Только не лги. Я узнаю, ты знаешь. Не обманывай себя хотя бы сейчас.
Александр, нет, Искандер, гордо вздернул подбородок, глядя на маленькую отважную женщину сверху вниз. Он смотрел на святую, чья власть была намного более страшной, чем видения или способность разрушать многовековую власть империй. Ее слова до сих пор были способны ранить его душу. Но он ответил не задумываясь.
- Империя, - но прозвучало: «Власть». – Ее мощь, - тяжелым звоном колоколов пресептории: «Орден. Мой Орден». – И ее процветание, - «Под моей рукой и моим взглядом».
Ложь? Истина? Как определить, если сам говоривший искренне верит в сказанное. И Создатель, где-то там, из заоблачной дали, мягко усмехнулся, глядя на двоих детей, которым когда-то было предназначено быть вместе. И солнечный луч, пробившийся через витражное стекло, запутался радужными бликами в золотых волосах Люции.
Женщина повернулась. Александр прав, каждый должен отвечать за свои поступки, за слова, сказанные пусть в припадке ярости, но осквернившие собою тишину незнания, за действия свои и тех, за кого мы отвечаем. Так или иначе, но отвечать. Кто-то расплачивается своей жизнью, кто-то свободой, кто-то верой, кто-то семьей, кто-то богатством. У каждого свои ценности и только сам человек может знать чего ему стоит расплата. Она молчала. Долго, мучительно. Не подбирала слова, а словно позволяла речам Искандера протекать сквозь себя, сквозь своё сознание, разум. Она не слышала его долгие десятки лет и теперь пустота внутри наполнялась гомоном сотен и тысяч голосов.
- Карим сказала тебе правду. И ты это знаешь, иначе не стал бы настаивать на нашей встрече. Любой другой мальчишка мог бы разбиться перед тобой в лепешку, но, - она пожала плечами, всё так же пристально вглядываясь в лицо мужчины, - ни один не смог бы заставить тебя пойти на то, на что ты пошел. Почему, Искандер? Не потому ли, что он и есть тот, кто тебе нужен? Не потому ли, что ты знаешь, он единственный, кто имеет право носить корону Империи и властвовать над этим миром? Ты - знаешь, и это есть правда, а всё остальное...
Люция позволила себе улыбку, мимолетную и немного грустную.
- Всё остальное не имеет значения.
Она снова подошла и на мгновение могло показаться, что повториться прошлое, но женщина лишь коснулась щеки Зеницы кончиками пальцев. Очертила овал лица, приласкала.
- Старые обиды, Искандер? Да, я была обижена, я была зла на тебя и в ярости от твоей слепоты, я готова была на многое чтобы доказать тебе свою правоту и раскрыть тебе глаза, но мне не дали времени. И ты снова знаешь, что я не лгу. Ты давным давно догадался что тогда случилось. Справедливость? Её не существует, о великий Зеница и об этом ты тоже знаешь.
Свет укутал обоих неясным, теплым покрывалом, позволяя на одно лишь мгновение забыть о прошлых обидах.
- Я и ты. Ведь так должно было быть, верно? Но ты не позволил этому случиться. Ты решил иначе. Испугался. Не захотел. Сейчас это совсем не важно. Прошло столько лет и я вижу, что ты был прав тогда, а не я. Твоя единственная любовь, Искандер, это не я.
Люция взяла Зеницу за руку и повела за собой, к огромному витражному окну. Взгляд и створки распахнулись, зазвенело стекло, осыпался на людей гомон тысяч и тысяч голосов, шум ветра ворвался в кабинет, подхватил бумаги с пола и они взмахнули белоснежными крыльями, а перед Зеницей по всей красе раскинулась Империя. То, ради чего он готов был погибнуть и погубить миллионы жизней.
- Вот она. Вы повенчаны. Вы навсегда вместе и никто не сможет вас разлучить. Только смерть. Твоя и её. А я хочу, чтобы ты жил и поэтому я готова спасать эту дрянь столько, сколько потребуется. Карим сядет на трон Далара и если для этого мне придется на одно лишь мгновение стать той, кем меня порой считают, я клянусь тебе, Искандер, я это сделаю.
Люция повела рукой, словно предлагая Зенице насладиться прекрасным видом.
- Это - для тебя.
Правду сказал Карим или ложь, так ли это важно? Выбрать из сотни шахматных фигур ту, что удержится на троне дольше остальных. Ладья, пешка, ферзь. Видеть всю картину дано лишь тому, кто смотрит на доску для игры со стороны. Впрочем, почти наверняка это очередная иллюзия Создателя. Ты управляешь, тобой управляют. Думаешь, что творишь историю, а на самом деле лишь резная фигурка в чьих-то умелых руках.
«Все верно говоришь, Люц. Лишь одно упустила. Корону я могу одеть на голову кому угодно. А вот увидеть тебя… Но я ничего не буду говорить. Мой отец был убежден, что женщине никогда нельзя говорить о любви. Разменяв почти две сотни лет, я так и не понял, прав он был или нет».
Карим. Одна мысль о нем вызывала раздражение, замешанное на ревности. Той ревности, что всегда будет гореть в сердце мужчины по отношению к своему сыну, который посмел отнять у него все внимание и любовь женщины.
Александр не пошевелился, когда едва осязаемые пальцы святой коснулись его щеки. Ирония Создателя. Она не может прикоснуться по-настоящему, он не может это почувствовать, но ни один из них не сомневается в том, что все это происходит на самом деле.
Ярость и обида схлынули, оставив после себя лишь усталость и бесконечное сожаление о том, чего нельзя изменить.
«Да, ты права. Я должен был сделать выбор. И я отдал за него свое сердце, свою душу и свое тело. Свое тихое семейное счастье, своих детей. Не в моих правилах сожалеть о содеянном».
Слова Люции звучали сейчас как пророчество. Смерть империи будет означать смерть Зеницы, и наоборот. Сколько они еще продержатся, отчаянно цепляясь друг за друга? Что останется в веках, когда сорные травы прорастут сквозь разрушенные стены этой пресептории? Пара полузабытых легенд да горсть шестеренок.
Зеница смотрел на раскинувшийся перед ним город. Тысячи чужих жизней в обмен на одно единственное человеческое счастье. Справедливо? Стоя здесь, рядом с ней, почти соприкасаясь плечами, ему казалось, что он чувствует легкий аромат весенних цветов, несущих покой и умиротворение его мятежной душе.
«Забери меня отсюда, Люц… Ну ее к дъяболону, эту Империю. Совет, Карима и дворцовый серпентарий. Я очень устал».
- Прости, - тихо выдохнул Александр, склоняясь к ней, и невесомо коснулся в поцелуе ее лба.
«За то, что предпочел ее, а не тебя. За то, что был слеп. За то, что не уберег».
Город за окном рассыпался тысячами, десятками тысяч крошечных осколков. Голоса, дыхание, биение миллионов сердец. Жизнь. Короткая, очень желанная, наполненная радостями и горестями жизнь. У них она есть, у неё нет. Нет. А была ли? Наверное очень давно, когда руки помнили тепло его пальцев, когда губы помнили вкус его губ, когда сердце умело замирать и отсчитывать удар за ударом, а дыхание согревало стекло, на котором потом можно было нарисовать одну лишь букву...
- Нет.
Женщина подняла взгляд, вглядываясь в глаза Зеницы.
- Ты должен простить себя сам. Я не имею на это права, Искандер.
Голос сорвался. И хоть дух бесплотен, ощущение надлома нельзя было не заметить. Она ведь правда вернулась к нему. К тому, кто когда-то стал не просто другом и старшим товарищем, наставником и проповедником. Люция вернулась к мужчине, которого любила, пусть даже не хотела себе в этом признаваться и она ждала совсем других слов. Сейчас, когда они были уже не важны в принципе. Сейчас, когда всё уже решено не ими и не здесь, когда нет ни дороги назад, ни другого выхода. Она просто ждала. Глупо надеялась на чудо, хотя кому, как ней ей знать - чудес на свете не бывает.
- Дай себе волю. Не жди больше. Чего ты хочешь, о великий? Ты и только ты можешь знать.
Слова... Они всего лишь прах и пепел наших мыслей. Мы часто говорим совсем не то, что хотим и не то, о чем думаешь. Правда бывает калечна, и если помнить об этом, то можно ловко научиться лгать. И себе тоже.
Идем со мной, Искандер. Не прогоняй меня, возьми за руку и скажи, что ты прощаешь. Себя и меня. И отпускаешь. Ты знаешь, что это возможно и знаешь, что я не оттолкну. Но ты молчишь и просишь меня простить. Ошибку? Отказ? Предательство? Женщины не умеют прощать, о великий. Никогда. Никого.
- Она не отпускает тебя. Я знаю. И ты будешь с ней до самого конца. Ты будешь баюкать на руках её немощную или ты примешь младенца Будущее, которое и твоё тоже. Выбирай.
Видение подернулось туманом, черты лица святой стали размытыми, но она всё ещё была здесь. Не ушла, не оставила, словно немой укор тому, прошлому мужчине. Никогда не бросай тех, кто так беззаветно тебя любит или дай им уйти. Всегда есть выбор.
Минута слабости, когда хочется просто закрыть глаза и уйти в закат рука об руку с той, что когда-то покинула тебя, но вернулась. По какой-то неведомой причине Александр не сомневался – она может. Освободить его душу из механического тела, да и себя заодно и навсегда покинуть этот суетный мир.
Что изменится в опустевшей Империи? Ничего. За императорским троном встанет новый Зеница, а может, Далар погрязнет в пучине гражданской войны, захлебнувшись кровью и черным дымом пылающих городов. Не в первый раз, и уж точно не в последний. И точно так же как и сотни лет до этого, возродится из пепла, чтобы идти своим новым путем.
Они этого уже не увидят.
Что там, за той гранью, которую он так и не смог заставить себя переступить? Забвение? Новая жизнь? Предстать перед ликом Создателя, а что потом? Ему явно далеко до святости маленькой светловолосой женщины перед ним, значит, они будут разделены, как и ранее. Ничего не изменится.
Нет.
«Прости Люц, я не способен простить себя. Ибо это будет означать, что я примирился со всем, что сделано и не сделано, опустил руки и перестал жить. Для себя, для людей, для Империи. Ты понимаешь, свет очей моих? Для меня нет разницы. Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было, и ты не знаешь обо мне ничего.
Не счесть грехов моих… Никогда не стоять мне рядом с тобой перед очами Творца».
Фигура женщины словно подернулась туманом, но голос ее, живой и трепещущий, сказал Александру много больше, чем все книги Императорской библиотеки. Она любит. Страдает. Она никогда не покинет его. А еще она не бросит своего птенца, и только по этой причине Карим будет жить, на троне или без него.
Да, выбор есть всегда.
«Не прощу. Не дам покоя ни тебе, ни себе. Забвения захотелось? Покоя в розовых лучах уходящего за горизонт светила? Не позволю. Ты принадлежишь мне».
Гордо вскинул седую голову, с усмешкой глядя в размытые черты святой.
«Ты была и останешься для меня моим солнцем. Тем самым, что способно подарить жизнь или выжечь сердце дотла. Тебя невозможно сломить. Даже Создатель отказался прибрать тебя к своим рукам, видимо, опасаясь за свою независимость».
- Я выбрал, Люц.
«И ты теперь навеки связана со мной этим выбором».
В прозрачном воздухе парили поблескивающие в лучах закатного солнца былинки. Через распахнутое окно доносились торжественные звуки фанфар, знаменующих начало императорского бала. Александр стоял посреди комнаты совершенно один. Не смотря на боль несуществующего сердца, он улыбался. Эту битву он никогда не проиграет.
Вы здесь » Далар » Пресептория Ордена » Покои Зеницы
