«Только воин с сединой в волосах или трусливый мальчишка сможет пройти мимо её чертогов…»
«Юношей садит она в серебряные сани, изукрашенные самоцветами, и зацеловывает до смерти….»
«Ледяная Вендла…»
«Вендла…»
Голос Ингольфа хрусталём звенел в воздухе. Падал на камни, рассыпаясь серебряными искрами. Далёкий. Бесконечно далёкий, не человеческая речь -  затухающее эхо в горах светлых альвов. И отчего-то было так сладко слушать его. И слушать звон маленьких колокольчиков на широких ремешках собачьей упряжки. «Вендла…»
- Какая же ты красивая, Вендла, -он  шептал это с искренним восхищением, сжимая в ладонях тонкие девичьи пальцы, пьянея от холода и чужих поцелуев. Придвигаясь всё ближе, и норовя запустить ледяной ветер под серебристо-чёрный лисий мех.
А колдунья только смеялась, сверкая острыми мелкими зубами: «Обними меня крепче, мой Рагге, уж скоро будут видны огни моего горда. На белые перины положу я тебя, самым сладким вином угощу. И не будет счастливее нас ни на земле, ни в Вальгалле…»
Смеялась и знала, что с первым лучом рассвета вынет чужое сердце и отдаст его в дар Господину. И от этого смеялась ещё пуще, и прижималась всё крепче, вплетая пальцы в белые волосы мальчишки: «милый мой Рагге».
И ведь ещё недавно он тоже помнил, в чьи сани сел. Он даже специально обманул Брата Зверга и Ингольфа Стеклянного, перемахнул через каменную ограду, и битый час бродил по запорошенной снегом улице, ища свою судьбу... Нет, ему не нужны были синеглазые девицы. Ему,  худому и нескладному орденскому послушнику. Только бессмертная слава.
Вот только теперь голова шла кругом, а губы неумело искали чужих поцелуев.
- Какая же ты красивая, Вендла…
- Скоро, совсем скоро, мой Рагге…
Разве эта смерть хуже любой другой? Женщины губят мужчин. Злые – по злобе, хорошие же – по безумию или по любви. И нет в этой гибели славы, и нет подвига, достойного северного воина… да только не всё равно ли, за что умирать?
Пьяной от мороза и крепкого мёда улыбкой, смотрел Рагнар в холодное зимнее небо. Ясное, и до краёв залитое расписным зелёным сиянием. Руки уже онемели и не слушались, а телу было мучительно жарко, и стало ещё жарче, когда колдунья распахнула овчинный орденский полушубок, и на прикрытую  рубашкой грудь полетела снежная крошка.
Разве эта смерть хуже любой другой? Разве нужно ему перехватывать за тонкое запястье руку колдуньи, когда она занесёт кинжал?
Быть может, тогда Ингольф Стеклянный уедет из Пресептории на день раньше, и не погибнет в буран. Алаццинцы свернут на иную тропу горного Кряжа и не повстречают шамана. Свейн не сорвётся со скалы, увидев больше, чем ему следовало. Дес встретит настоящего Рыцаря, а Айне…
- Айне, - воспоминание наполнило сердце тонкой щемящей болью. Болью, которую четырнадцатилетний послушник не должен был помнить.
Что стало с ней? И что стало с братом?
Он предал их обоих, когда остановился там на крыше. Ведь Адо не бросил бы его, а, значит, он уже мёртв. И Айне мертва. Зачем он забрал с собой? Зачем забрал из бани, чтобы отдать на поругание хускарлам?
- Ты плачешь, мой Рагге?! – голос колдуньи звучит теперь тихо и нежно, и тонкие её пальцы скользят по щекам послушника.
Быть может и вправду, нужно дать всем им шанс. Умереть ещё тогда? Много лет назад?
Самому направить в сердце острое лезвие клинка.
Не быть, не существовать. Ведь… разве был смысл в этом во всём? Разве принёс он в мир что-то, кроме утрат и разочарования?
- А как же Хашим? – сани исчезли, и теперь  Рагнар лежал на снегу, а Вендла обнимала его крепко, смешивая свои серебристо-серые пряди с его снежно-белыми. И в её голосе больше не осталось торжествующего смеха, и вроде бы он слышал этот голос и ещё раньше. Вот только пустыня не была снежной, и в небе не было яркого зелёного зарева. Впрочем, и неба никакого не было – лишь затёртая ткань шатра шазийских разбойников…
- Хашим? – Рагнар недоумённо вскинул бровь, вспоминая свою первую встречу с Адрианом. Его рану. И мёртвую девочку из реки. И на мгновение злость, поднявшаяся из глубины сознания стала столь яркой, что затопила разом и пустыню, и снега, и Вендлу…

Фагерхольм чуть вздрогнул и открыл глаза.

Потолок. Подсвеченный яркой пляской свечей, подпалённый копотью. Низкий, словно в погребе. Или же…  Впрочем, иной ассоциации не возникло. Слишком много домов принимали мага, чтобы запомнился хоть один.
Зато взгляд поймал склонившееся лицо Адриана. Значит, они с братом были или оба живы или оба мертвы. А это не так уж плохо, даже если за стенами комнаты простирается мрачный и пыльный Нифльхельм.
Рагнар чуть улыбнулся замёрзшими губами и попытался поднять руку.

- Ты слышишь меня? Рагге, слышишь?.. – Адриан наклонился совсем близко, словно пытаясь уловить чужое дыхание, угасающие осколки жизни. И маг хотел было обнадёжить его, похлопать по плечу, но не мог произнести ни звука. Губы не двигались, и пальцы словно одеревенели.
Теперь Рагнар смотрел на себя словно со стороны, и видел тёмные коридоры подземелья, освещённого дымными факелами, своё побелевшее лицо и жалкую позу, попытку зажать рану, как будто это возможно, если твою грудь взрезали полметра заточенной стали.

Хорошо ли он умер? Достойно ли сражался? Многих ли взял с собой на другую сторону мира? Взгляд скользил по измаранным кровью каменным плитам. Если враги и были, то они остались в одной из ветвей петляющего коридора. Убил ли он их и вышел с честью и смертельной раной, или же пал с первого удара, а после позорно полз навстречу брату – просить отдохновения и мести – все скрывала непроглядная тьма.

Адо в последний раз коснулся лица мёртвого мага. И Рагнару вдруг стало жаль, что он не может податься вперёд, ощутить теплоту этой ладони. Сколько он не сказал Жнецу из того, что следовало. Как мало сделал... А сейчас вынужден просто стоять и смотреть, как поднимается брат, как достаёт ятаган и кошкой исчезает во тьме коридоров.

Хашим. Его фигура скользнула следом за Адо. И Рагнар был готов поклясться, что узнал бывшего Гильдмастера, хотя в тот свой первый и единственный раз и не рассмотрел его толком. Что делать мёртвому шазийцу рядом с братом? И почему тот  не замечает ни Хашима, ни опасного блеска стали в его руке? От осознания этой неправильности, маг дёрнулся, отлипая от каменной кладки и устремляясь было следом, но чья-то рука удержала его.

Рагнар оглянулся. Вендла. Та, которую он убил много лун назад. Хотя, нет, эта женщина с серебристыми волосами не была Вендлой. Как он мог перепутать? Пусть даже её кожа, губы и волосы выцвели до оттенков речного тумана, но этот изгиб бровей и эту улыбку он должен был узнать и через тысячу лет после. Финнавар. Зачем она здесь?
- Не гоже оплаканному возвращаться обратно. Мёртвые должны быть мертвы, Рагге.
Он хотел возразить. Сказать, что у него ещё есть дела. О том, что он должен последовать за Адо. Но рот был нем – словно кто-то разрезал связки. И просто уйти не мог тоже - рука призрачной девы держала лучше железных цепей.
- Ты вор, Рагге. Сын ярла, ставший орденским магом. Маг, ставший братом разбойника. Брат разбойника, ставший бродягой. Бродяга, возжелавший стать Господином в собственном доме. Чью судьбу ты ещё не примерял?
Он не мог ответить, да Финнавар и не ждала ответа. Лишь усмехнулась, и потянула за собой следом.
На мгновение перед глазами мелькнуло пламя свечей. И знакомый оранжевый всполох волос. А ещё нестерпимо ярко запахло варёной хвоей.

Рагнар чихнул, приподнимаясь с каменного пола. Но, странно, теперь это были уже не подземелья, а Пресептория – вверх уходил высокий купол, изукрашенный золотом и витражами из разноцветного стекла.
Маг теперь был одет не в сутану – в дорожный костюм и хорошие сапоги, отороченные мехом. И с ним снова был меч. Рукоять, украшенная резной костью и сияющими светлыми камнями,  удобно лежала в ладони. Он знал лишь одного человека, носящего такое оружие, равно странное для хеса, сколь и прекрасное. Ингольф. Ингольф Стеклянный. Но теперь Ингольфом был он сам, и его белые волосы – гордость всех Фагерхольмов – были цвета мокрого пепла.
Впрочем, сейчас это не показалось ни удивительным, ни невероятным. Рагнар вскочил на ноги и нырнул в одну из дверей, ведущих на винтовую лестницу. И, кажется, угадал. Во всяком случае, наверху слышались чьи-то удаляющиеся шаги.
И крик. Айне. Да, это был её голос. Сердце глухо ударилось о рёбра. Ступеньки истаяли, словно маг и мог и вправду стать ветром.

Под ногами жалобно хрустнула черепица. Он стоял на крыше, вот только это была не Пресептория – инсула, какие бывают в Трущобах. А на крыше напротив стоял Хашим. Шазиец был странно молод и силён – на вид ему было не больше тридцати, одной рукой он прижимая к себе Айне, а другой - держал кривой нож у её горла.
- Даже не думай.
Хашим осклабился, обнажая длинные желтые зубы и сделал шаг вперёд, подводя девушку к самому краю, потом кивнул куда-то вниз.
- Ты опоздал, маг. Её уже нет.
Рагнар мельком глянул вниз и увидел, как хесские латники перекидывают из рук в руки рыжеволосую девушку в разодранном зелёном платье. Она не могла уже даже плакать, но всё ещё была жива. Жива – это было самое главное. Маг не задумываясь ни на секунду спрыгнул вниз.

Приземления Рагнар не почувствовал. Снова запахло хвоей и чадом свечей, а ладонь, вместо рукояти клинка, скользнула по обнажённому девическому телу. Тёплому и нежному, податливому.
- Айне… - пальцы мага вплелись в длинные шелковистые волосы лежащей рядом с ним женщины. И сердце вдруг наполнилось глупой надеждой, что это снова баня папаши Гасана. Что есть шанс изменить прошлое и будущее. Переиграть. Миновать «Толстую Маргариту», уводя и брата и жену от кровавой резни.

Рагнар открыл глаза, и, улыбнулся, видя рыжие волосы своей возлюбленной. Но потом вдруг увидел и ещё одну такую же макушку. И понял, что вторая ладонь скользит по бедру ещё одного обнажённого девичьего тела… Айне разрешила ему взять в брачную постель ещё одну тарийку?! – по сравнению с этим, появление мёртвого Хашима было не странным. Маг недоумённо вскинул бровь, и сел на постели, оглядывая душное помещение.
Какие-то девки, Редька и Адриан. Ни Финнавар, ни шазийца, ни Вендлы. И, нет, ни одна из рыжух не была его Айне. Значило ли это хоть что-то или не значило ничего?

Четвёртый сон. Ещё одна версия событий. Которая могла бы случиться. Чью судьбу он украл теперь? Рагнар коснулся собственных волос, рассматривая их цвет. Всё ещё белые. Как у Фагерхольмов. На руке всё тот же шрам от клыков твари, скрывающий урду райдо. Но грудь не распорота клинком. С какого момента начиналась реальность и начиналась ли вовсе?
Маг посмотрел на Адриана, прося ответов на свои так и не заданные вопросы. Потом протянул руку, касаясь запястья брата и поднося его ладонь к своей щеке.
- Зачем мы здесь, Адо?

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-07-27 14:58:32)

Брат. Его голос. Его прикосновение. Первое, с тех пор, как Фагерхольм снова приехал в этот проклятый город, полный гарью, кровью и снегом. Желанное. Вот только настоящее ли? Ведь ещё недавно столь же отчётливо ощущались и пальцы Вендлы…

Если, что и могло доказать Рагнару абсолютную реальность происходящего – так это жуткая горечь во рту после настойки тарийского лекаря. Воистину, не было во всех девяти мирах такого места, где столь немилосердно издевались бы над грешниками. Как не было места, где так воняло бы прогорклой варёной  хвоёй -  норны  и те, поспешили бы ретироваться - а уж этих дев всегда было  сложно хоть чем-нибудь удивить.
Фагерхольм дёрнулся, порываясь тотчас выплюнуть отвратительное снадобье, но возглас Редьки заставил его замешкаться и невольно сглотнуть.
- ...за здоровье молодой!
Жива. Эта короткая мысль заставила сердце забиться сильно и часто. Легко. Словно оно было птицей, метавшейся в силке ловца, а теперь вспорхнувшее радостно и свободно.
Жива.
Рагнар глотнул тяжёлый задымленный воздух с таким наслаждением, словно вокруг были цветущие весенние луга и вдруг засмеялся.
- А я-то дурак всерьёз собирался умереть ещё там, в пустошах Йотунхейма!

Все смерти, все линии судеб, казавшиеся такими понятными и неизбежными ещё несколько минут назад, вдруг стали снежинками под ярким солнцем, истаяли, слились в весёлый звенящий ручей. Они все живы, Адриан, Айне, Редька…
Рагнар на радостях потрепал по веснушчатой щеке одну из тариек, и, нагнувшись поцеловал вторую, беспуто и беззаботно делясь с ней горьковатым травяным осадком на языке. Вплетая пальцы в их яркие пряди волос.
- А, может, здесь ещё и пиво наливают? Я хочу. И общеукрепляющую отбивную!... – хес было поискал глазами Гвидо, должность которого предписывала ему возникать из ниоткуда и быстрёхонько материализовывать все высказанные и невысказанные желания. И, не обнаружив оного рядом с Адо, почти что удивился.

Впрочем, не было ни Айне, ни Маты. Неужели им всё-таки изрядно досталось от преследователей? Рагнар на мгновение вспомнил свой сон, и то, как хирдманы издевались над его ши, и его лицо разом помрачнело и выцвело. Руки скользнули по плечам тариек, словно теперь они были не более, чем два деревца, за которые цепляется смертельно пьяный, лишённые собственной нежности и красоты.

Нет, он не мог бы винить Адо в произошедшем. Тот сделал всё, что было в его силах. Даже если ему пришлось бросить всех остальных. Да и можно ли обвинять в чём-то человека, вынесшего тебя, беспамятного, из-под вражеских стрел?
Но Рагнар должен был знать. Быть может, теперь, когда он очнулся, его место не в постели с голыми девками, а рядом с изувеченной супругой?  Маг посмотрел на брата, и отчего-то лицо Жнеца нисколько не внушало надежды на добрые вести.
- Адо, я знаю, что подвёл тебя. Заставил задержаться. В своём сне, я видел много смертей. И моя собственная казалась мне самой лёгкой. Расскажи, к чему привела моя глупость?... Что хирдманы…  сделали… с моей женой?…  - последняя фраза словно жгла глотку, и её нельзя было произнести. Только выхаркнуть, словно с кровью. И долю секунды Рагнар действительно смотрел на одеяло перед собой, словно ожидая, что оно расцветёт алыми пятнами, и лишь потом снова пытливо посмотрел на Адрина. А от него – на Редьку. И снова на Адриана.
- Она действительно выжила?

«День хвали к вечеру, меч - после битвы, жену – на костре»,* - этой мудрость дышат северные саги. И скальды воспели бы храбрость  даларских побратимов, унеси они с собой в могилу много врагов. Быть может, в паре строк помянули бы и Айне, последуй она за мужем.
Северная мудрость учит умирать с готовностью и радостью.
Вот только Адриан никогда не видел земли фиордов, а бродяжничество изрядно расшатало хесское воспитание сына сотника Фагерхольма. Теперь они оба выбирали между вечной славой и жизнью - жизнь. Быть может, это было бесчестным или трусливым, но никак не странным.
Пожалуй, если что и удивило Рагнара в речи брата, так это тон, с каким тот сообщал добрые вести.

Лучше сломать свой меч, чем отдать его врагу. Но наш враг был достойным, Адо. Приди он к нам с просьбой, и был бы осмеян. Приди, и по чести предложи поединок – и был бы убит. Я маг, и против меня в круге не смог бы выстоять ни славный воин, ни даже берсерк. 
Но с нашим врагом была большая удача и большая сила. Разве это не заслуживает уважения? Даже если он нападает на безоружных. Ведь и я убью его, используя любую из своих возможностей.
Тело это только тело. Кто сделал его предметом торга и залогом любви?
Кто тебе сказал, что моя любовь – это лишь жажда обладания, и я предпочёл бы видеть ши мёртвой, чем в руках другого достойного? Она жива и здорова – и одно это наполняет меня радостью. Я даже не хочу, чтобы она горевала по мне слишком сильно. Не для того я сделал её женой, чтобы требовать слёз.
Довольно того, что я найду её и верну. А я сделаю это, брат. И ты ведь это тоже знаешь. Ведь иначе ты не рассказывал бы всё это с таким неудовольствием.

- Не обвиняй себя ни в чем. И меня не вини тоже. Я не мог сделать другого выбора.
Рагнар кивнул. Лицо мага снова посветлело, а голос зазвучал привычно и легко. Так журчит ручей, сорвавшийся с горной кручи и теперь со страстной жадностью обнимающий грудь весенней равнины. Так улыбаются вОроны на плечах Одноглазого бога, чуя новую битву.
Так звенит клинок, перед тем, как войти в податливое тело. И казалось почти естественным, что сейчас, словно забывшись, Фагерхольм перешёл на свой родной язык, понятный Адо и Эамону, но вряд ли знакомый пригревшимся у плеч рыжим девкам.
- Твоё слово для меня – золото, брат. И я не буду винить ни тебя, ни себя. Хотя, именно ты получил в этом деле самый знатный ущерб. Разве кто-то мог знать, что я твой побратим, и что я всегда выбираю тариек? И что эта тарийка такая ценная, что ради её поисков можно обескровить на время и Хаммерсхоф, и Хестур?
Хашим солгал. Настоящей была та Айне, что держал он с ножом у горла. Вот только какой в этом смысл? Как узнать, был ли умысел в произошедшем, и чья голова должна украсить  починенную крышу «Маргариты», вместо знамени?

О, нет, Рагнар не собирался принимать решения за Жнеца. Это была его вотчина, и его дело, верить ли папаше Гасану. Верить ли в то, что Айне попала к шазийцу случайно, заблудившись по дороге от Шамрока в Хаммерсхоф. Или что сама возжелала променять любовь хесского хёвдинга на судьбу уличной шлюхи, умышленно умолчав и имя и родство… Что хесы узнали о происходящем из хрустального шара и кофейной гущи…
Он мог верить и в то, что хёвдинг увидел тарийку только сейчас, и сразу воспылал к ней страстью. В конце концов, быть может, такой расклад - меньшее зло для изрядно потрёпанной зачистками Гильдии… но если Адо вдруг потребует крови, то Рагнар хотел быть первым, кто вспорет предателю брюхо и будет наматывать на палку его кишки, пока тот не сдохнет. Но прежде, чем последний стон вырвется из губ виновного, он расскажет и зачем совершил свою подлость, и ради кого, и где теперь искать Айне.
- Но всё-таки с нами была большая удача, брат. Приди воины на пару часов раньше, и застань нас в постели с девой их предводителя, вряд ли бы я говорил с тобою на этом свете.
Рагнар снова улыбнулся, и огладил длинные рыжие волосы тарийки, попавшейся под правую руку. Приятно быть живым, и чувствовать рядом с собой обнажённые девичьи тела. Приятно знать, что тебе всё ещё есть, ради чего сражаться. Радостно помнить, что живы те, кто тебе дорог. Сразу хочется, битвы, крови, браги и плотской любви.
- Моя сила принадлежит Богу и тебе, Адо. Могу ли я сделать что-то, прежде чем отправлюсь за своей женой?

______________________________
*из "Речи Высокого"

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-08-02 13:05:13)

Однажды старик Торольв Безухий, изгнанник Широкой Долины, рассказывал о старых богах. Теперь дом его был в горах, недалеко от Поющего водопада, и каждое слово рассказа смешивалось равно с рёвом воды и с плеском подливаемой в кружку браги.
Торольв не был магом и плохо складывал даже самые простые урды, зато как никто другой знал северные саги, а – ещё лучше – предания о тех, чьи имена уже сотни лет как Орден выжег калёным железом из памяти  хесов и подменил именем Создателя.
Арфа на стене хижины свидетельствовала о том, что когда-то давно Торольв и вправду был скальдом. Он жаловался на плохие луга, на боли в спине, на горных тварей и на одиночество. Вот только Безухому, пожалуй, повезло, что его изгнали за убийство, а не сожгли за ересь.

Его истории были прекрасны. Лучше были разве что у Гарма Охотника, те, что выплёвывал он с болью от заклятия, ненавистью и страхом предстоящей смерти. И в них было место и Всеотцу – Одноглазому богу, и Фрейе – прекраснейшей из женщин, и Ран – богине холодного моря.
Но ярче всех Рагнар запомнил Тюра – Бога Справедливых Законов. Вечный судья, который решал споры и назначал выкупы. Тот, чьё слово было призвано быть непреложной истиной, приносить мир и благо, он напоминал ему Адриана.

Судный день, табурет в изголовье кровати. Распоряжения о том, как будет лучше. Слова – как удары меча. Кажется, они с этого начинали.
- У тебя будет еще много женщин, а у меня не будет другого брата.
Коротко. Просто. Здраво. Особенно резко, оттого что на хесском. Или быть может, из-за личного интереса, столь необычного в голосе Адо.
«Забудь её» - было бы ещё вернее. Но это был бы удар без замаха. Теперь же ни одно из оправданий не станет щитом. Можно оспорить обвинение, можно забыть совет, но нельзя отвергнуть клятву крови. Тем более что Жнец прав. Почти во всём.

Рагнар слегка наклонил голову в знак покорности. Кто сказал, что есть только один способ добиться своего? И кто сказал, что слаще всего кусок полученный сразу?
- Я сын ярла и орденский маг. Но только родство с тобой  я признаю и почитаю. Лишь  твоё слово для меня ценно. Я слушал тебя всегда, послушаю и теперь.
Да, у меня будет много женщин. Потому что я твой брат, Адо. Нельзя отказать брату Жнеца. Страх вернее, чем любовь. Вот только ни одной из них я не нужен. И ни одна из них не нужна мне.
Пальцы Фагерхольма  сжались на шёлковых рыжих прядях девицы так, что та тихонько пискнула. Нет, он не хотел причинить ей боли специально, но боль этой тарийки не трогала сердца. Как не тронула бы её смерть.

Тело всего лишь тело. Не имеет значения, кто касался Айне, как не имело значения, кого касался он сам. Быть может, любовь – это не столько желание жить под одной крышей и даже не готовность умереть вместо, а именно это умение узнавать из толпы? Различать по запаху, по малейшему оттенку волос, по звуку шагов?
Даже с десятком тариек мне будет холодно по ночам, Адо. Но ты ведь всё равно не поверишь.
Рагнар чуть улыбнулся. Медленно-медленно вдохнул. Он ничего не знал об Айне. Смешно сказать, не знал даже имени. Но разве со Жнецом было иначе?

Впрочем, сравнивать брата с девкой было едва ли не оскорбительно. И маг тщательно подбирал нужную фразу. Так, чтобы она прозвучала достаточной причиной  для последующего маневра, но ничему не противоречила.
- Я действительно поступил неумно, дав Айне не только свою брачную клятву, но и потратив на неё изрядную часть силы там, на крыше. Теперь у меня словно отняли ногу или руку. Что-то такое, что мне обязательно нужно… - Рагнар поймал взгляд брата и добавил серьёзно, без тени улыбки или фальши. – Твоё слово для меня закон – Адо. Но, если моя сила не вернётся ко мне без обладания Айне, я предпочту умереть от мечей тех хирдманов, чем перестать пытаться. Не держи на меня зла за эту мысль. Для меня «не быть магом» всё равно, что «не быть».

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-08-08 20:41:28)

Все хесы одинаковы: рослые, сильные, угрюмые, непременно вооружённые топором или цвайнхандером. Ценящие  доблесть выше крови, а удачу – выше доблести. И только сыну фьордов впору разглядеть разницу между хесским воином и хесским магом. И то, что арсенал второго, на самом деле куда выше, чем сила стали или сила урд.

Убеждение. То, чем Ингольф Стеклянный умел открывать любые двери и любые сердца. Сплетая словесные ловушки, достойные заправской норны, но непристалые мужу. И впору было уверовать, что сон был не просто сном, и устами Рагнара говорил сейчас этот инквизитор, с заиндевело-серыми волосами, подбирая из всех правд именно ту, что стоило рассказать, если даже Адо Жнец, искушённый в спорах и судействах, пошатнулся в своей уверенности:
- Я понимаю. Думаю, что понимаю.

Бесполезно пытаться учить рыбу лазать по деревьям. Но сейчас под ногами Адриана - осенний лёд - одного неверного шага хватит, чтобы погрузиться в ледяную воду чужого решения.
Впору было отпраздновать маленькую победу. Но вместо торжества, Рагнар почувствовал, как тело накрывает словно тёплой волной, как постепенно расслабляются  судорожно сведённые мышцы и разглаживается хмурая складка между бровями. Как уходит готовность сражаться в одиночку с врагами, реальными и мнимыми.
Адриан знал, что выходит на лёд. Он сделал это, чтобы спасти своего неразумного  брата. Не по долгу крови. Не из жажды получить какую-то выгоду. Из любви.

Рагнар не покривил душой, говоря о родстве. Даже если бы Фагерхольмы гордились Великим Героем, а Десмонд Блейк не отсимболонился от знакомства, Лёвеншёльд остался бы самым близким ему человеком. Теперь же дело обстояло куда проще - Жнец был единственным, к кому он мог пойти.

- Расскажи, что ты знаешь о ней.
Маг тихо выдохнул, вспоминая свои разговоры с Айне.
«Мои мысли, как потоки влаги, текут по твоим жилам. Я знаю о тебе всё, а ты знаешь всё обо мне…  Твой дом был Сид-ан-Бруге, но ты сбежала оттуда, чтобы быть с самым лучшим из смертных. Но мужчину не трогала твоя красота, иначе бы он был уже мёртв. Ведь разве не так случается с теми, кто смотрит на ши слишком долго? Тогда твой возлюбленный… проиграл тебя… в кости.»
Возможно, догадки и были верны. Вот только, как назывался Сид-ан-Бруг? Кем был тот возлюбленный? И - Великий Бог! – как звали саму Айне? Впору было проклинать дурную наклонность относиться к деталям привычной реальности, как  чему-то очень вторичному.

- Я считал, что она обычная шлюха из шазийской бани, и не хотел слушать о её прошлых клиентах. Мне не досуг было принимать исповедь или выказывать сочувствие – не для того мужчине нужна женщина. И даже имя её мне было неинтересно - я не собирался держать его в памяти. А потом… позволь я расскажу, брат? Быть может, если не ты, и не я, то Эамон найдёт в моих словах что-то важное? – Рагнар мельком глянул на расстригу и снова встретился взглядом с Адо, дожидаясь  одобрения. И ещё несколько секунд после перекатывал на языке дикую в своём звучании фразу:
- Она ши.
Маг чуть сжал губы, произнесённая вслух, она коробила никак не меньше.
- Относись к этому, как хочешь, но Айне вела себя очень странно. Она едва ли не испугалась, оставшись со мной наедине. Но потом успокоилась и сама пожелала стать моей. И… знаешь, я и раньше спал с женщинами. Вот только обычно творить заклятия после этого было сложней, а тут Сила переполняла меня. Это было так удивительно, так странно. Мне казалось, что я могу всё… и это было не так уж далеко от истины.  Я не решился говорить это при свидетелях в кальянной, но показал тебе, насколько смог.
И больше я ничего не знаю об Айне. Я слишком упивался собственной Силой, чтобы думать о чём-то ещё.

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-08-09 22:45:14)

У Ингольфа Стеклянного сорочки вышиты серебром, кольцами тонкой работы унизаны пальцы. Клинки его остры, но скованы так изящно и дорого, что и конунг почёл бы за честь принять в дар.
У Ингольфа Стеклянного кони – кельпи. Пройди весь Хестур – редкий ярл взглянет без зависти. И нет таких других саней с резными драконами, ни у пресептора, ни у кёнига.
У Ингольфа Стеклянного смерть не от старости. И не от клинка смерть. Не спускались за ним валькирии, но и великанша Хель не касалась врат. Быть может и не умер в буран синеглазый харр - просто ушёл Домой?

Вот только хесы уже не верят в альвов. А маги верят в них еще меньше. Вспомнят добрые братья Ингольфа и досадливо сморщат нос:  «Что толку от его клинков? Мало чести с них пыточнику», «Что толку от его нарядов? Серебро не сохранит от холода, а вышивки – от меча», «Что завидовать его кошельку? Не Создателю отдают – страху»…

Брат Эамон, неужели ты веришь, что в Гильдии что-то иначе?
Дивная ши в богатых одеждах, при изысканных украшениях, с  гончими и соколами. До ближайшего переулка дошла бы она такой, а после – стыдливо прикрыла бы срам лишь обрывком тартана.

Но разве сидов не видно и так?
Разве есть глаза зеленее и ярче, чем у моей Айне? Разве есть в чьих-то ещё волосах все оттенки осеннего леса? И руки…
Рагнар задумчиво провёл кончиками пальцев по ладони ближайшей тарийки.
Даже у шлюх не бывает таких рук, не знавших работы - только у ши.

Он мог бы добавить ещё и про «Добрых Соседей». Что и вправду по знаку «Госпожи» ушёл бы с ней хоть в Тару, хоть в Аннвн. И даже не было разницы, что за дело нашлось бы там магу. Хоть плясать рилы, хоть воевать, хоть пасти овец – всё было бы благом.
Разве мыслил он о выгоде там, на крыше?

Вот только признаться в этом было странно даже себе, не только озвучивать Адо.

- Пока народ холмов окончательно не потерял своего чародейства, ши нарочно явилась через пролив, чтобы зачать от мага?
Как хотелось кивнуть… вот только это не было правдой. Айне пришла за кем-то другим. А он, Рагнар, украл её у Судьбы. И украдёт снова. Брат гильдейца и маг – он мог себе это позволить.
- Ты знаешь, что нет. Ради этого не стоило ехать в Далар – в Таре достаточно магов. Да и забравшие её не носили ни тартан, ни береты с фазаньим пером. Хесы. Какой ценностью должна обладать девка, чтобы стать для северных воинов важнее жизни и славы, ценнее головы Адо Жнеца и дороже золота Гильдии?
Пожалуй, Рагнар знал ответ. Как знал, что озвучивать риски нужно в последнюю очередь. Но Лёвеншёльд не мелкий воришка, слепо верящий в фарт, и его всё равно нельзя обмануть. И взять на «слабо» нельзя тоже.
- Сколько усилий приложил хёвдинг ради одной рыжухи, вместо того, чтобы бороться за власть Хестура или ловить мародёров. И даже ушёл, не спросив виры, как спросил бы за жену. Нет, Адо, он забрал с собой не женщину - так получают обратно кольцо или клинок. Что-то такое, чего нельзя испортить прикосновением.

Рагнар чуть нахмурился, пытаясь правильно подобрать слова. Достаточно понятные. Не слишком странные.
- Айне давала мне силы, как магу. Быть может, хёвдингу она придаёт удачливости? Как талисман? И даже дело не в том, что она ши – про её холмы можно подумать и позже. Но теперь её охраняют хесские воины, с рвением, какому позавидует и Северная Звезда. И эти самые воины помнят тебя и дорогу к тебе…
Быть может начертать нидстанг и убить этого северянина? Ты сможешь узнать его имя?

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-08-15 21:45:51)

Нельзя верить слепому, рассказывающему о цвете неба. Нельзя прислушиваться к трусливому в разгаре битвы. Нельзя идти в пропасть по шепоту дисов…
Но брат был смел, силён и мудр. И от его слов Рагнар не мог отмахнуться, даже когда речь заходила о магии. Но ту ли причину озвучил Адо, или была и ещё одна?

- Ты сомневаешься, что у меня сейчас хватит сил на хороший нидстанг? Чтобы убить хёвдинга, а не наградить лёгким несварением или насморком?
Рагнар улыбнулся уголками губ. Ещё вчера он мог бы много рассказать о своих успехах. О том, какое заклятие сработает лучше. И как привести человека к досрочной  смерти, даже если с ним три рыжих фюльгьи, а за спиной орденский маг. Но судьба –кружево в руках норн  - там, где вчера шла  добрая нить, сегодня зияет петля.

Да, впрочем, и в лучшие времена убийства бы не получилось. Сам по себе нидстанг не вспорет врагу глотку. Торд  был проклят урдами на тонкой костяной палочке, но умер потому что оступился в горах. Рейнвальда загрызла тварь. Жана зарубил пьяный Скэгги…
И храбрый хёвдин скончался бы не от колдовства… но мало ли поводов для смерти в осином гнезде Далара?
- Ты узнай, Адо, кто наш славный гость. А я уж спою ему достойную вису.

Рагнар улыбнулся шире, обнажая ровный ряд хорошо сохранившихся зубов.
Если брат надеялся, что мага испугает возможная неудача, то стоило его разочаровать. А, если боялся за последствия – то обрадовать. Да и не в последнюю очередь стоило теперь помянуть и рыжую ши, иначе всё ранее сказанное становилось бравадой или ложью.

Улыбка ушла из светлых глаз орденца, как уходит за горизонт зимнее солнце. И он медленно кивнул, подтверждая ответ на так и не заданный вопрос:
- Но ты, конечно, прав. Сидя здесь за брагой и с девками, мне не начертать нужные урды. А если и начертаю, то не смогу зажечь. Мне стоит быть куда ближе и к хёвдингу, и к Айне. И там уж я найду способ отправить его в объятия дисов… Магией ли, клинком. Ты знаешь, мне это всё равно, ведь я не был никогда настоящим рыцарем.
Интересно, запомнили ли меня его хускарлы?

Вопрос был не праздный. Во всяком случае, будь он сам на месте хесского командира, то не пустил бы и близко ни одного незнакомца. А уж заведомо разбойника огладил бы топором по шее без особенных размышлений.
Едва ли было сложнее теперь украсть корону покойного императора, чем  сесть за одним столом с похитителем рыжей ши. Но неужели найдётся в столице хоть один дом, к которому Гильдия не подберёт ключа?

Рагнар сел на постели, спуская ноги на пол, и накрыл ладонью ладонь Адо. Чуть подаваясь вперёд и ловя взгляд серых глаз брата. Обманчиво-мягкий в неверном свете свечей:
- Ведь ты поможешь мне?
Маг ждал ответа, но в это самое время дверь скрипнула, и воздух наполнился запахами жареной свинины, тушёной  капусты и подогретого пива.

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-08-25 22:16:07)

А ведь он всерьёз искал смерти. Там, у стен Далара, слушая злые слова Десмонда. И ещё раньше, на Хребте.
Да, всё, что он делал в последние месяцы, было отравлено пустой и холодной жестокостью, к себе и другим, рождённой из вынужденного одиночества, ощущения невозвратности ушедшего и бесполезности грядущего…

Он помнил об Адо. Более того, цеплялся за его имя, как иные цепляются за имена богов и святых: Создатель, спаси нас; Всеотец, дай нам силу и славу; Ньерд, пошли попутный ветер; Святой Теренций, освободи из тюрьмы…
Но, подобно этим богам, брат с каждым днём казался всё дальше и дальше. Не живой человек – Герой из Северной Саги. Не голос – эхо в горах. Не имя  – лишь присказка в разговорах с самим собой.

Пепел и снег - таким Рагнар встретил ночь мятежа. Холодным ко всему и пустым. Словно скала, обтёсанная волной. Как город, где бушевала чума. Он очень хорошо помнил это своё ощущение перед дверями «Маргариты».

И тем удивительнее было, что сейчас он снова желал. Новых знаний, славы, любви. Свинины с тушёной капустой, в конце концов. И была ли причиной лишь Айне? Та, ради, которой Рагнар с лёгкостью бы отдал и жизнь, и посмертие?
- Ты же знаешь, что помогу.
Фагерхольм снова улыбнулся.
Всё началось с Адо. И тогда, много лет назад. И теперь. И всё однажды закончится на нём. Быть может, и вправду, будут  коридоры подземелья, и распоротая мечом грудь. И он умрёт, тщетно пытаясь коснуться ладонью брата, как в том сне… Или  нет.
Если закончатся все Герои, норнам будет некому прясть.

- Чтобы ты смог приблизиться, придется тебя хорошенько спрятать под чужой личиной. Это я тоже берусь устроить.
"Ты вор, Рагге. Сын ярла, ставший орденским магом. Маг, ставший братом разбойника…Чью судьбу ты ещё не примерял?"
На мгновение рука Фагерхольма дрогнула под тёплой ладонью брата. Нелепое совпадение. Случайность. Отражение хода собственных мыслей. Или всё-таки знак?

Вряд ли будет хорошей идеей прийти в дом врага в роли хесского инквизитора.  Но кем увидел его Адо?
Мунго и Редька могли сколько угодно подначивать Рагнара про первую встречу в трущобах, но перевирать
собственное имя у него  никогда не было привычки. И полюбит ли Айне его иным? Захочет ли пойти с ним?
Не попытается ли стать чьей-то ещё, после скоропостижной кончины хёвдинга?
Можно увести женщину против воли. Можно брать её силой, а не по согласию. Но разве этого он искал, обещая жизнь рыжеволосой ши?
Впрочем, брат прав. Иначе не будет возможности даже спросить.
- Подкрепись как следует. Оставляю тебя ненадолго на попечении брата Эамона.
Тёплые пальцы Адо снова сомкнулись на его запястье, даря спокойствие, уверенность. Куда больше, чем обыкновенно боги даруют людям. И Рагнар тепло улыбнулся в ответ.

Еда пахла превосходно. А уж после кружки поднесенного тарийкой крепкого пива, и вовсе ни в какое сравнение не шла с несытными изысками шазийской бани, призванными быть разве что закуской, но не едой.

На мгновение Рагнар представил Айне в сырой землянке, завернутую в шерстяной тартан, и катающую шарики из тушеной капусты вместо плова. Взлохмаченную после недавней бурной ночи и с соломинками в ярких волосах. И невольно улыбнулся своим мыслям.

Нет, воистину глупо сомневаться в ее любви. Подобная встреча не могла быть случайностью с самого начала. А, значит, Айне все равно будет ему женой, даже если "личина, выбранная Адо будет личиной старика-шазийца. Колченогого и с трехметровой бородой.
-Её зовут Эсме - вставил над ухом Редька, и Рагнар на мгновение удивленно вскинул бровь
-Кого, бороду?

Эсме. Маг попробовал на языке это имя. Эсмочка. Эсмеральда. Нет, так слишком по-алаццински. Эсмарганд.

- Она так назвалась на венчании или ты знаешь ее?
Ни тому, ни другому ответу Рагнар бы не удивился: если хорошо покопаться, все тарийцы приходятся друг другу родней. Да и уж кому, как не Редьке, знать в лицо всех сидов.
Ведь он даже не спорил по поводу волшебной природы Айне.

- Знаешь, я всерьёз было хотел вернуться в Благословенную и разводить там овец. Хотя, во здравом размышлении, и от меня и от... Эсме в этом будет мало проку.
Да к тому же она была женщиной хёвдинга и вряд ли привычна к тяжёлой жизни.

- Брат Эамон, что бы ты предложил ей на моём месте, чтобы добиться добровольного согласия?
Рагнар запил отбивную и ещё одной кружкой пива и внимательно посмотрел на трущобного целителя.

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-09-04 20:31:48)

Рассуждения Брата Эамона безупречными не были. Вряд ли прекрасной ши было настолько плохо с хёвдингом, чтобы она добровольно и сознательно выменяла сосуществование с ним на участь уличной девки или побирушки. Скорее уж потерялась в мятеж по недогляду. Или разгулявшиеся гильдейские молодчики  выкрали приглянувшуюся кралю, вместе с  парой гобеленов и горкой столового серебра. А потом, оскоромившись или нет, сдали «улов» папаше Гасану.

И надо сказать, что Айне в этой части изрядно повезло. Во всяком случае, Рагнар не помнил на её теле никаких признаков насилия или побоев.
Внезапную «влюблённость» прекрасной ши было объяснить и ещё проще. Редкая женщина предпочтёт принимать в день по 20 разных мужчин вместо одного. Так что посватайся к Айне хоть Мунго, хоть Рори, хоть любой другой гильдеец помоложе, ответ был бы абсолютно таким же. И в этом Рагнар себе не льстил.

Впрочем, нет.  Тарийка вела себя слишком странно. «К утру меня здесь уже не будет» - как-то так звучала её фраза. Но ждала ли прекрасная ши хёвдинга с самого начала или же хотела наложить на себя руки после сразу ухода насильника?
Было о чём подумать.

И это «не дала бы себя увести», оформленное Братом Эамоном в качестве высшего подтверждения любви, самому Рагнару таковым не показалось. В конце концов, вряд ли хёвдингу понравилось, что его женщина уже нашла себе нового покровителя. Да ещё и без полагающихся в таком случае рыданий, шантажа и приворотных зелий.

Добро ещё, если Айне-Эсме действительно волшебная ши. Но, если нет, то молодой командир может и побрезговать девой, прошедшей через чужие руки. И тут уж не только цепляться за новоиспечённого мертвеца-супруга надо – в погребальную ладью к нему прыгать!

- И какого ж ты рожна припёрся так рано, выродок ты хесский? – Рагнар закусил губу и мысленно пожелал хёвдингу и его людям кислой браги и кровавого поноса.

Какая-то пара дней, и искать Фагерхольма с его фро было бы всё равно, что иголку в стоге сена. Они растворились бы в этом кишащем людьми муравейнике, в этом волшебном мире Анвна. Где все дороги сплетают в клубок ловкие пальцы короля Теней, а каждая крыса знает лишь одного хозяина.

И они с Айне были бы каждое утро вместе. Рагнар просыпался бы на несколько секунд раньше, слыша как у возлюбленной чуть изменилось дыхание, и целовал бы её в щёки в подбородок и в губы. Дожидаясь, пока она полусонно посмотрит на него, мшисто-зелёными глазами. Или же ткнётся носом в его плечо, будто котёнок, жаждущий защиты и ласки…
И тогда он скользил бы ладонью по бедру ши, раздвигая её длинные ноги и забираясь сверху. Наполняя Айне своей силой и своим семенем. Во имя нового утра, во имя Истинного Бога.
Потом шли бы умываться. А потом спускались бы вниз, в одну из таверен Адо. И перед тем, как уйти на дела свои скорбные, Рагнар бы снова целовал свою ши так, чтобы всем посетителям разом становилось и жарко и завидно.

А вечером… вечером они шли бы по одному из маршрутов Гвидо, по черепичным и жестяным крышам смотреть, как солнце падает в Лар. Как золотятся вдалеке шпили Пресепторий и дворцов, и как зажигаются факелы на улицах…
Он угощал бы её лучшими пирожными и орехами в сахаре, чтобы Айне поскорее прибавила пару футов. И рассказывал бы ей длинные сказки и саги, из тех, что слышал во время странствий. А потом бы снова целовал её волосы, и руки, и губы. И разложив свой плащ  прямо на черепице, укладывал бы возлюбленную поверх…

А когда бы Айне заскучала в этой пыльной и смрадной столице, она нашёл бы для неё коня и отличное седло, и взял бы с собой в путешествие. Пришлось бы нарядить её мальчишкой – во избежание излишнего внимания. Но это было бы даже забавно.
Он творил бы чудеса, как и раньше, и любой с радостью оказал бы им лучший приём. Они проехали бы вместе пол-Империи, перемеряв под себя все луга и пересмотрев все звёзды. Попробовав все яблоки, и переносив венки из всех полевых цветов.
Рагнар ласкал бы её столько, чтобы даже в мыслях Айне не вспомнила бы никого другого. Словно он, сын Альрика Фагерхольма, был первым, кто соединился с ней, и станет последним. Словно все дожди и радуги были придуманы ими для них же двоих…

- Чтоб ты рыбной костью подавился, хёвдинг! – в сердцах пожелал орденец своему незадачливому противнику, сумевшему несвоевременным приходом не то, чтобы разрушить все планы, но отложить их изрядно. – Видит истинный Бог, я нарежу тебе твоё мужеское достоинство на столько частей, сколько синяков насчитаю на Айне. А потом смешаю их с глиной и вобью тебе в глотку.

Рагнар медленно выдохнул, подавляя в себе желание немедленно сорваться с места, и прихватив пару Макреев, метнуться на поиски пропавшей супруги. Но всё-таки храбрость и глупость не синонимичны даже у хесов, и Фагерхольм понимал, что без плана и магии он в лучшем случае  положит всех людей, а в худшем – положит людей даже не добравшись до того хёвдинга.
Пришлось вернуться к капусте, свинине и жизнеутверждающим рассказам собрата-собутыльника.

-… Родители девицы тоже носом крутили, не иначе, как приезда заморского купца под алым шелковым парусом на Гусиную банку ожидали. И вот девица бравому моряку в который раз дает отставку, а в самое то время здоровенная крыса…
«И тут шкипер, достал кота из широких штанин, чем немало удивил не только будущую невесту и её родителей, но и крысу, решившую с нынешнего дня не баловаться солодом и забродившими яблоками». - Во всяком случае, Рагнар бы так закончил эту историю, к вящему удовольствию собравшихся рыжих девок. Но в самый наиподходящий момент пауза прервалась душераздирающим урчанием  голодного тарийского  желудка.
Что ж, найти сытого уроженца Зелёного Острова и впрямь было мудрено. Так что и ухаживания за рыжухами следовало начинать с подношения им какой-нибудь еды.

Разумеется, ухаживать ни за кем Рагнар особенно не собирался. Но за чужой счёт просто быть великодушным. Так что, оценив  скудность остатков на собственной тарелке, маг поймал взглядом наиболее одетую из трёх девиц, и, щёлкнув пальцами, скомандовал:
- Что сидишь? Лети на кухню, скажи, что хес  прожорлив, как тролль! Так что требует ещё мяса, хлеба и браги… - и, подмигнув, добавил для понятливости -  Принеси, чтоб на всех хватило.

- Так что там с крысой? – подтолкнул маг прерванную мысль, одной рукой опрокидывая в рот остатки браги, а второй  - оглаживая ближайшую тарийку промеж бёдер.

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-09-21 22:39:57)

Голос Брата Редьки лился знакомо и успокаивающе. Сколько вечеров просидели они так в «Маргарите», присоединяя к своему беспутому и праздному сообществу всех желающих? Десять? Двадцать? Сто? Тысячу?!
В переулке, недалеко от булочной, Кривой Джо играет в напёрстки свинцовым шариком. Вечерами в таверне Адо Жнеца – Рагнар и Эамон - играют в напёрстки историями. Вот он, костяной шарик-правда здесь, на виду. Поймай, если сможешь.

Да, да, слушай вихрастый мальчишка. Про светлых альвов; про грифонов с когтями острыми, словно ножи; про живых мертвецов-вампиров, забирающихся по балкону к прекрасной дуэнье; про бой великого Сигурда с драконом; и коварство карликов-цвергов, заманивших на своё ложе прекраснейшую из дев…

А хочешь, расскажи сам. Про жадную до чужого богатства Ран, опрокинувшую на скалы твой корабль; про Юки-ону, заморозившую дыханием полдеревни,  про волшебную пещеру с богатствами… или просто про то, какой суп сегодня подают в доме напротив.
Слушай и рассказывай, ищи свинцовый шарик под напёрстками, подливай браги в кружку. Пока не просадишь все деньги. И получи одну даром, если твоя история хороша…

Для пущего сходства не хватало разве что физиономии Макрея, занятно свирипеющей, от осознания собственной излишней легковерности. Когда все уже стали смеяться, и толкать друг друга в плечо со словами: «Ой, ну, и горазд же врать, шельмец! Не было никогда у Карла дани живыми лягушками!», а тот всё ещё прикидывает, сколько можно выручить за три мешка…

А всё остальное было и так. Брага, сытый желудок, духота… Даже дева, млеющая под ладонью, и совершенно непротивляющаяся последующему. Разве что Айне…

Ты бы удивилась, Айне, если бы я явился к тебе в килте? – Рагнар улыбнулся немного пьяно и коснулся губами шеи тарийки, перетёк к плечу.
От кожи рыжухи пахло варёной хвоей, но, впрочем, теперь вся каморка была пропитана этим удушливым запахом. И конец истории Редьки (или это уже была следующая история?) совершенно потерялся в прикосновении щеки к мягким волосам девки, в ощущении её гладких бёдер под пальцами.

Нужно было подняться наверх, чтобы не смущать посетителей особенно сильно… или, точнее, как осознал норлинг, ещё раз оглядев комнату, выдворить из комнаты брата Эамона. Всё-таки Редька уже был далеко не молод и прекрасен, чтобы было интересно предлагать ему возлечь со второй тарийкой на той же постели.

Но грохот подноса и громкий обвиняющий голос – похожий на голос той самой тёщи – знакомства с которой (во имя Истинного Бога!) Рагнар надеялся избежать – порушил всю красоту момента:
- Совести ни на грош!
О, этот жалобный гул в животе, когда тебя поймали на воровстве яблок!... Или когда твоя женщина неожиданно застала тебя с полюбовницей или двумя… Непередаваемое ощущение, однако же знакомое едва ли не каждому мужчине.

Рагнар невольно дёрнулся, поднимая взгляд на вошедшую. Однако, твёрдое осознание того, что виновный в шутихе над харром преподавателем может и не найтись, а покаявшегося – отходят розгами всенепременно, позволило не только не рассыпаться в заискивающих оправданиях («Милая, это совсем не то, что ты подумала! Мы просто РАЗГОВАРИВАЛИ!»), но даже оставить руку на бедре тарийки ровно в том же хозяйском положении.

- …По нему там жена убивается, поминальные мессы заказывает, а он тут девок щупает!
Пожалуй, маг готов был выслушать подобный упрёк от Айне. Хотя нет, Айне тоже следовало выучиться, в каких случаях ей позволено повышать голос, а в каких нет. Но уж Мате, которой Рагнар и в лучшие-то дни в верности не клялся, открывать рта, определённо не стоило.
Нашлась защитница чужой добродетели!
Или ты здесь зачем иным?
Маг усмехнулся. Медленно оглядел фигурку в малиновом платье, усмехнулся ещё раз.

А ведь хороша. Даже при том, что на покрытом редкими веснушками лице уже нимало не осталось от прелести семнадцатилетней девицы – черты стали глубже и резче, а в глаза закралась усталость.
Быть может, как раз из-за «праведного» гнева и хороша. Как кошка, облитая ледяной водой. Как много лет тому назад.
И ведь заведомо знала, что увидит - не первый день живёт. Зачем же пришла?

- В Хестуре высшая добродетель жены – нарожать здоровых наследников. А - за отсутствием - взойти на погребальную ладью к своему благоверному. Или я не достаточно Зигфрид, чтобы меня полюбить?
Рагнар чуть наклонил голову, ловя взглядом светлые глаза Маты. Разумеется, сказанное предназначалось и ей. И в перечисленных добродетелях она вроде бы тоже не преуспела.
Во всяком случае, пылкого опровержения не последовало.

- Хочешь браги? Ты ела сегодня? – уже мягче спросил маг,
и негромко приказал дожевавшей объедки тарийке:  – Поднеси еды Отцу Эамону и Госпоже.
Если уж плясунья умудрилась вписаться в ту горстку убегающих со Жнецом, значит, тому была достаточная причина, и Рагнар посчитал вполне уместным выделить Мату из прочих присутствующих здесь шлюх. 

…но недостаточная, чтобы узнавать эту причину специально. Всё равно утром он пойдёт искать свою Айне, так какое ему дело до кого-то ещё? Впрочем, потому не было особенной разницы и в том, какая именно рыжуха сейчас разделит его постель.
- Иди ко мне. – он протянул руку к Мате, ладонью вверх, как куртуазный кавалер предлагает её в танце. Не то с просьбой, не то с приказом. Улыбаясь, и ласково скользя взглядом по смазливому лицу плясуньи.

Отредактировано Рагнар Фагерхольм (2014-09-29 22:43:52)

Надо иметь изрядное бесстрашие и девять кошачьих жизней в запасе, чтобы в лицо поносить человека, способного одним движением кулака не только успокоить, но и упокоить любого оппонента. Рагнару даже не нужно было далеко ходить за примерами – в его собственной семье был не один такой случай. Однако же, Мата была женщиной, а женщину, тем более тарийку, никогда не останавливают подобные мелочи. Особенно, когда она намеревается устроить скандал.

Конечно, можно было попытаться воззвать к голосу разума, а именно к авторитету Адо Жнеца. И к живоописанию того, как следующим же утром стареющая плясунья пойдёт доживать свой век в самый дешёвый из трущобных борделей.
Или попробовать притвориться мёртвым – благо, в кой-то веки и повод был. Конечно, это бы не дало мгновенного эффекта – на то и тарийка, чтобы продолжать поносить даже надгробный камень над могилой обидчика, но зато сократило грядущую речь хотя бы вполовину.
Однако же именно сейчас ни один из этих замечательных способов даже не пришёл Рагнару в голову. Да что там – от такой переходящей все границы наглости он ослеп, оглох и посерел с лица.

Нет, он мог бы стерпеть пощёчину. Как вполне занятный заигрыш перед соитием. И даже высыпанную на голову капусту. По старой памяти. Возможно, не слишком обратил бы внимание и на перечень нелицеприятных эпитетов, которые при ином рассмотрении можно было трактовать за комплименты. Но упоминание побратимства с Гильдмастером – в качестве единственной причины, ради которой вообще стоило ложиться под такого «Великого Героя» - было однозначно лишним. О причинах своей популярности в Трущобах орденец знал и без напоминания.

Рагнар медленно сжал руки в кулаки, чувствуя, что единственное, что сейчас он хочет сделать с этой женщиной в ярком платье – это столько раз ударить её лицом о каменную кладку стены – сколько понадобиться, чтобы её поганый рот больше не издал ни звука.
И уже потянулся было вперёд, следуя своему замыслу, но между ним и Матой чудесным образом нарисовалась подушка в залатанной наволочке, разом отбросившая тарийку на два шага назад. А за спиной раздался целый гвалт разъярённых женских голосов, поминающих всуе всех родственников плясуньи, ближних и дальних, включая свиней и шелудивых овец…

В своей накатившей берсеркерской злости, маг забыл о том, что сидит в одной постели аж с тремя рыжухами, разной степени обнажённости. И что сама Мата, безусловно, прилетела сюда исключительно для того, чтобы заявить о своём всестороннем и всеобъемлющем безразличии. И теперь осознание этого заставило Рагнара не только разом успокоиться, но и изрядно повеселеть.

Да и было к чему. Из-за него взбешёнными кошками разорались аж ЧЕТЫРЕ тарийки! И кому какое дело, что стало первопричиной – его ли личная притягательность или возникший в памяти образ негодующего Адо. В конце концов, и сам Адо был ему братом по выбору, а не по обязательному долгу крови, и знакомство с ним само по себе можно было почитать за отдельный подвиг.
Так стоило ли огорчаться, что этот подвиг приносит вполне осязаемые проценты?

Рагнар отёр лоб, стряхивая налипшие кулинарные щедроты местного повара, и снова скользнул взглядом от Маты,  взъерошенной и покрытой теперь сероватыми клочками перьев, до тарийки по правую руку – ощетинившуюся и едва ли не приготовившуюся к прыжку.
Пожалуй, ради такого стоило едва не умереть. Да и умереть тоже стоило. Вряд ли даже в Вальгалле найдётся зрелище более занятное, чем драка обнажённых рыжих девок.

Можно было уютно устроиться в изголовье кровати, наблюдая, как четыре человеческих фигуры разом превратятся в разноцветный визжащий комок. И даже подлить масла в огонь – попробовав сподвигнуть бранящихся к оному занятию, магическим жестом запустив в одну из девок ну вот хотя бы всё тот же поднос.

Однако, возвращать на место выбитые зубы, выдранные лохмы и выцарапанные глаза ещё не научился ни один маг, а продолжать вечер с изрядно изуродованными девками было бы уже не так интересно. И только потому Рагнар нырнул вперёд, хватая Мату за занесённую было руку, и рывком препроводил на кровать. Разворачивая плясунью на спину раньше, чем она успела осознать происходящее, и вручая оторопевшим рыжухам её запястья: "А ну, подержи!"

Вообще-то по делу следовало хорошенько выдрать паскудницу мочёной розгой, да только где набрать розгу в тяжёлых трущобских условиях. Так что Рагнар сначала от души съездил излишне говорливой девке по щеке, отрезвления ради. А после, умело уворачиваясь от  брыканий, залез рукою под малиновую юбку:
- Что-то я не расслышал, Мата, ты меня не хочешь? А я тебя хочу, вот ведь незадача, правда?!

Кажется, одной оплеухи было мало. У вздорной девки только румянцу на щеках прибавилось.
- Жену свою трахай!
Вот говорили же ему знающие люди, что нельзя бабу распускать! А он, идиот, не слушал. Во-первых, за ленью – что кулаками махать, если назавтра будет делить постель уже с другой девкой, а то и с третьей?  А во-вторых, Мата – это вроде как знак гостеприимства Адо Жнеца, и ломать ей рёбра – все равно, что прореживать зубы дарёному коню.
Да что там рёбра! От слёз плясуньи его всегда наизнанку выворачивало. Хотя, в этом-то, как раз и нет ничего странного. Твоя девка плачет из-за кого-то другого. Да любой бы хес на его месте точно так же ноги обидчику повыдёргивал и руки поотрывал!
Но благодарность, конечно, налицо: «Если бы ты не был побратимом Жнеца…» Вот ведь дрянь!

Рагнар невольно сжал пальцы сильнее, нисколько не заботясь о том, останутся ли у плясуньи синяки, и будет ли их видно на стыке с подвязкой чулка. Но, вопреки ожиданиям, девка не замерла, не взвизгнула, а резко подалась вперёд и взбесившейся кошкой впилась зубами в его предплечье.

Нет, конечно, у Фагерхольма на теле было достаточно шрамов, которые вполне наглядно доказывали, что кусан он был уже неоднократно и тварями пострашнее какой-то там разъярённой тарийки. Однако ж получилось довольно больно. А ещё пуще того –обидно. Ладно бы какая-то благонравная фро честь свою защищала, так ведь шлюха, которую полтрущоб по кругу за полмедяка перетрахало!

- Ах ты… - остаток ругательства потерялся в причудливой смеси отборной тарийской и хесской брани. А рука самым естественным жестом оплелась вокруг шеи плясуньи, вбивая её назад в свалку сероватых одеял. Хотелось сжать пальцы посильнее, чтобы посмотреть, как в бесстыдных зеленовато-серых глазах тарийки блеснёт страх. Но паскудная девка, была чудо как хороша. И сейчас – раскрасневшаяся, злющая, с разметавшимися рыжими косами, была хороша особенно.

Так что, вместо того, чтобы придушить её до бесчувствия или врезать по челюсти для острастки,  Рагнар наклонился ниже, скользнул губами по её щеке, подбородку, оплёл нижнюю губу.  Сейчас он не думал о том, что рядом есть ещё три обнажённые девки, не думал об Айне. Даже о том, как выпустит кишки проклятому хёвдингу. Только о женщине, извивающейся под ним и ненавидящей его каждой клеточкой своего маленького тела.
И о том, что ему до смерти хочется ей обладать.

Вот так же до смерти он хотел её в «Маргарите», утром, когда уже обычно начинали заявляться первые посетители, а сама Мата перекидывалась из шлюхи  в добропорядочную разносчицу пива, и на все посягательства отвечала упрямым отказом. И когда, вопреки обыкновению, приходилось заламывать ей руки, чтобы удовлетворить своё желание.
Хотел, до дрожи, до безумия.

- как же ты хороша… - выдохнул Рагнар, приподнимаясь на локте, и  обхватывая обеими руками ворот малинового платья и край выставленной повыше лифа светлой рубашки. Ещё секунда, и ткань обиженно затрещала под  пальцами, обнажая плечи и грудь плясуньи. Посыпались какие-то железки-крючки.  Пискнули-охнули невольные свидетельницы. Гулким стуком зашлось собственное сердце.
- …такая.

Рагнар на мгновение замер, медленно, одними кончиками пальцев пробегая от ключиц тарийки, до ложбинки её груди. Да, сейчас Мата снова начнёт брыкаться, и тем слаще были эти краденые секунды безмолвия. И их хотелось растянуть до бесконечности, продлить это прикосновение к гладкой коже… Маг наклонился чуть ниже, касаясь губами темного окружья соска. И тут же, словно очнувшись, потянулся рукой вниз, задирая повыше малиновые юбки девки, и силком укладываясь меж её ног.

Женщина похожа на море: непостижима, изменчива и любого мало-мальски задержавшегося дурака укачает до тошноты. Мата звание настоящей женщины оправдывала в высшей мере, и прошедшие годы лишь отшлифовали то, что и раньше проскальзывало в её характере.

Рагнар не успел отследить момент, когда настроение тарийки вдруг переменилось. И, вместо того, чтобы побольнее пнуть насильника в причинное место, ощетиниваясь зубами, когтями и оскорблениями, она вдруг раскрылась ему навстречу. Призывая, дразня, увлекая за собой… кажется, так и поступают женщины в осаждённых городах, чтобы после всыпать захватчикам яд или к утру перерезать глотку.  Стоило лишь надеяться, что остатки здравого смысла не позволят Матильде Флинн позже учинить какую-нибудь пакость брату Гильдмастера. Скажем, приложиться зубами к его мужским достоинствам или же попытаться отрезать косу.

Впрочем, даже заведомо зная обратное, Рагнар не смог бы сейчас выдворить девку за дверь. Слишком уж хорошо тело вспомнило её губы, её запах, её голос, чтобы сохранить хоть каплю самообладания. Чтобы помнить, о чём-то, кроме вожделения, слыша призыв, равно понятный на любом языке мира:
- Иди ко мне.

Сейчас, направляя собственное естество ладонью, маг чувствовал, сколь давно жаждало его это лоно. С пощёчины или, быть может, ещё до неё, когда с губ Маты только начали срываться оскорбления. Что ж, женщины, а, особенно, тарийки, достаточно глупы, чтобы считать драку типичным хесским заигрышем. Во многом это даже экономит мужчине время. А Мате, как шлюхе в таверне Адо Жнеца, оно должно быть изрядно дорого.

Сколько же их было таких, после его отъезда, наполняющих её целиком, до краёв. Довлеющих над её маленьким гибким телом? Вот так же резко, едва ли не с животным рычанием, получающим то, что принадлежит им по праву силы?
Или нет, хуже: сколько было жирных и вислобрюхих, равно увешанных цепями и дурными болезными, как тот скупщик краденого, Жирдяй Сэм?  Хватит ли пальцев на руках всех Макреев, чтобы счесть их?

Губы Рагнара невольно дрогнули, глаза ещё сильней потемнели, примешивая к страсти жгучую ненависть. Ведь это из-за неё. Из-за этой продажной рыжей твари, он до сих пор прыгает перед шлюхами на таких цырлах, на каких и перед благородными фро сыну ярла выплясывать зазорно. Это из-за неё он привык тянуться к тем, для кого он третий, седьмой, очередной. Терпеть их капризы, целовать им руки, рассказывать сказки про холмы сидов…

Остаться бы в стороне. Взирать с улыбкой, как на поношенную и давно опостылевшую вещь. С презрением или ностальгией – всё равно.  Зачем он снова погряз в ней, как муха в липкой паутине? Где она обманула его, заставив поверить в то, что нет никакой разницы между нею или любой другой девкой в этом борделе? А ведь он почти мог поклясться, что все рыжухи для него одинаково милы и одинаково безразличны.

Рагнар обхватил яркие пряди, сжал пальцы, заставив Мату глухо вскрикнуть и запрокинуть голову. На мгновение возвращая ей поцелуй, требовательный и жёсткий, прикусывая напоследок краешек нижней губы девки - чтобы к утру распухла, как и положено губам шлюхи после бурных ночных трудов. И всё больше ускоряя темп в приближении развязки. Выпрастывая  семя и орошая лоно, которое всё равно никогда не даст всходов.

Как же он ненавидел её сейчас, перекатившись на спину, и на мгновение уставившись в закопчёный дешёвыми свечами потолок! За это своё невоздержанное, неуёмное желание. Которое не стало меньше, даже теперь.

Нет, ему нужно уйти. Переломать все кости хёвдингу, забрать Айне. Уехать на другой конец мира. Погрязнуть в овцах, делах и детях. Ничего не помнить… Зачем же он снова смотрит на неё? На её шею, волосы, грудь, слащаво развалившуюся над разорванным платьем?
- Я хочу тебя ещё. – маг пытался говорить спокойно и властно. Голос предательски дрогнул, сорвался на хрип. – Разденься.

Мата могла попытаться упрямиться. Он заранее решил, что тогда проломит ей череп. Быть может, это будет даже лучше. С трудом Рагнар заставил себя отвести взгляд от малинового корсажа, и потянуть к себе ближайшую из дьяболоновых соглядатайниц:
- Поласкай меня. Чтобы я был готов.