Холодно. Душно, тяжело дышать, но по коже мороз и словно озноб бьёт. Не бывает такой погоды, не бывает тоскливого желания сбежать...не бывает. Горло всё ещё жгло огнём, хотелось расцарапать его, и, чтобы как-то занять руки, нагини обняла себя за плечи, сминая ткань рукавов. Что за жуткая ночь предвещается им сегодня, ночь холода и повисших в густом воздухе недосказанностей под аккомпанемент неясного гула толпы где-то вдали.
Холодно.
- Там толпа шумит, - стоя вполоборота к дону, Сольвейг смотрела в распахнутое окно, не отвечая и не реагируя ни на одну фразу хозяина, - странные слухи пляшут по Далару. Во время последней медитации я опять видела вороний бал и клубок змей, обвивающий корону. Вы не боитесь? - она повернулась туда, где, почти скрытый тьмой, сидел дон, и помедлила. - Надеюсь, никого из вас и вашего окружения это не касается - хотя бы пока.
Платье мешало, сковывало, не давало дышать. Может, дело в нём? Скинуть бы и остаться в одной рубахе на голое тело, без корсетов, юбок, условностей.
- Какое гадкое пойло. Но разве собака не съест отраву, желая спасти хозяина?..Откровение за откровение, гранд. Если это всё ещё вы... - Сольвейг оперлась на подоконник, обшарила взглядом комнату, - Нагини не должны бояться, - её губы тронула едва заметная в темноте усмешка, - но мне страшно. Я не знаю, отчего, но я не могу не бояться того, во что не могу воткнуть кинжал, чтобы перестать...бояться. Что с вами? Тяжёлый день? Насколько же тяжёлый, что от вас так и веет чем-то неестественно жутким? К чему эти разговоры, это пойло - чего вам на самом деле надо, господин?
Нагини оставляет свои чувства и помыслы, заменяя их чувствами и помыслами хозяина. Ненавидеть того, кого ненавидит он. Желать того, чего желает он. Быть его тенью, подчиняться беспрекословно, не задавая вопросов.
Теперь уже не страшно смотреть в лицо, высказав всё томившее. Поделись страхом, чтобы убить его. Будь выше. В конце концов, воля хозяина есть желание его нагини, и чувства хозяина есть чувства нагини, и...
И каждое новое слово отдаётся пульсирующими картинками в голове. Не опуская взгляда, Сольвейг слушала - и Сольвейг видела. Дом, горящий дом, охваченный пламенем, звенящие в ушах несуществующие крики людей, которых никогда не было, - Диаблоном насланное видение, ярче, чем любой сон или явление во время медитации. Дон рассказывает о людях, которые горят, о людях, которые умирают, и рисует среди них новых, а среди них...
Астрид. Её там быть не должно. Как могло занести её в это придуманное грандом здание? Сольвейг с трудом вынырнула из увиденного и со злобой посмотрела в глаза дону - хотя голос её был спокоен:
- Нагини должна отставить свои чувства в сторону и забыть о них, - в груди почему-то встал ком, мешавший говорить, - жизнь нагини ничтожна в сравнении с жизнью её господина и её долгом... Астрид бы поняла меня. На моём месте она бы тоже вывела людей. Я бы просто не смогла иначе, дон. Это невозможно для меня. Это не то, чему меня учили. Должно же быть хоть что-то от человека?
Сольвейг уже успокоилась и выпрямилась, не отводя глаз.
- А как бы вы поступили, дон?