Это был чудесный сон.
Ему снился Кабир с его сумасшедшей, сводящей с ума улыбкой. Шазийские пустыни и ночь, такая холодная, что песок поблескивает крохотными кристаллами льда в желтом свете мордастой луны. Круглая, как блин, она висит совсем низко, завораживая расплывчатыми серыми пятнами, придающими идеальному кругу  несовершенство, делающее его живым. 
-Ты мое живое несовершенство.
Улыбнулся мужчина, чувственно и трепетно, как по святыне,  проводя ладонью по шрамированной, изуродованной  ожогами коже любовника. В отсвете костра она кажется красноватой, с широкими полосами поперечных теней, ломающихся, как по меху, при каждом движении. Он мог сидеть так часами, днями и ночами, разглядывая мельчайшую мимику на его лице, утопая в тайне его глаз. Сколько лет прошло, но эту тайну он так и не смог разгадать. Да и хотел ли? Скорее нет, чем да, понимая, что за разгаданной тайной будет другая,  потом следующая,  и еще, еще, еще,  до бесконечности. Потому что это Кабир. 
-Я люблю тебя, родной мой.
Это не было признанием в любви, он сказал это просто, не громко, как говорил  многие годы тысячи раз. Просто именно сейчас слова превратились в звуки, услышанные костром, песком, звездами с тысячами миров, крутящихся вокруг них.
-Я хотел написать тебе  сказку. Не успел. Прости. Так получилось. Но я напишу еще много сказок, где ты будешь смеяться, ненавидеть, любить, желать и отталкивать меня. А я буду любоваться тобой. Игрой чувств, капризным изгибом губ  и любопытными звериными  глазами на человеческом лице.
Это был чудесный сон.

Тихо скрипнули половицы, и лежащий на постели мужчина тяжело приоткрыл глаза. Едва заметная тень мелькнула на фоне распахнутого в спальне окна
-Уже пора?
Он спросил, но там не было вопроса, как не было и слов, утонувших в хрипе,  вырвавшемся из напряженного горла.
-Пора. Время пришло.
Пришло раньше, чем он ожидал, пришло ломая планы, пуская коту под хвост задумки, мечты, страсти. Но... кто же это сказал- судьба играет человеком, а человек играет на трубе?
Так  и не вспомнил,  проваливаясь в небытие
Или в Вечность.
С какой стороны посмотреть.

Наутро, принесший кофе и раскуренный кальян, невольник, нашел Великого Визиря в постели мертвым. Посольский лекарь, долго возившийся у трупа, казалось, обшарил все, прежде чем нашел две крохотных крупинки яда на отвороте дишдаша. Неоспоримый вердикт - отравлен. И плевать, что лицо покойного белее мела, без пены агонии на губах и спокойно,  как у статуи Будды из-за Тайного моря. Смерть была на лицо, как налицо был и яд.
Труп унесли в холодный подвал Ас-Сухейма, а на следующий день... он исчез.

В этот день исчез и советник.

И в тот же день в дверь Зеницы постучал дрожащий арапчонок –раб, с трудом удерживающий в слабых ручонках  тяжелый боевой ятаган в богато отделанных ножнах. Он протянул оружие Святому Отцу, но на все расспросы ничего путного ответить не смог. Лишь мычал, словно потерял дар речи, да дрожал худыми черными плечами.

Была глубокая ночь, когда оборванный пьянчужка, блаженно дремавший у городских стен Далара, зашевелился, побеспокоенный скрипом камешков по булыжникам мостовой. Пьяно икнув, старик разлепил опухшие веки и выронил недопитую бутылку из рук – по улице шел высокий мужчина в черных шазийских одеждах до пят, неся на руках огромного, свернувшегося меховым бубликом, розово носового спящего тигра.
-Итить твою мать, что это было?
А кто ж его знает, что? И кто поверит старому нищему алкашу, который сам себя не помнит от беспробудной пьянки.

ООС.  Где находятся императорские регалии, знает тан Хоган. Это его «наследство», ему и решать, что с ними делать дальше. На прикроватной тумбочке в спальне почившего визиря лежит  купчая на невольника по имени Махмед 16 лет от роду. В суматохе ее так никто и не заметил. Не до того было.

Отредактировано Осман Фатих (2013-11-06 23:29:34)