В Хаммерсхфе царила суета. Нет, не паника; суровые дети севера были выше подобных глупостей. Но волнение, нервное оживление и некая неопределённая растерянность присутствовали. Докатившаяся вперёд кортежа весть о гибели конунга Олафа (как часто бывает со слухами подобного толка) встревожила жителей.
Но, увы, с конунгами, как и с остальными людьми, такое порой случалось. В Хаммерсхофе конунга знали плохо, он был далеко, поэтому большинство тревожила не сама смерть, сколько неопределённость. А правда ли умер? А что там дальше? А что с детьми конунга? А кто вообще умер? А почему умер?
Бьорн (и, справедливости ради стоит отметить, ещё некоторые люди, включая присутствовавшего здесь же старосту) пребывал в чуть лучшем положении, чем остальные обитатели крепости. Ответ на половину вопросов он знал наверняка; ему уже доложили. Что брат действительно был убит, убит отравленной стрелой, и что, кажется, из семьи больше никто не пострадал, и все скоро будут здесь - и невеста императора, и её сопровождения. В причинах смерти ещё предстояло разобраться, но это не сейчас.
Сейчас Бирген вместе со старейшиной и ещё несколькими уважаемыми хесами ожидали у парадного входа, а двор крепости был запружен любопытствующими. Рыжий сверлил рассеянным взглядом пространство и прикидывал план своих дальнейших действий. Кончина конунга оказалась внезапной и действительно трагической. Бьорн искренне ждал личной встречи с братом и желал этого разговора, желал прикоснуться к прошлому и вновь почувствовать себя частью рода. Частью семьи. Не питал ложных иллюзий, но всё равно надеялся. А теперь... утешали его две вещи; во-первых, тот факт, что Сигмар жив и станет достойным преемником Олафа (во всяком случае, если верить той информации, которой располагал давно не видевший племянника Бьорн). А, во-вторых, не пострадала и кёнигин, невеста императора.
Размышления мужчины прервал голос рога с надвратной башни. Низкий тяжёлый звук разлился в воздухе, и разговоры смолкли сами собой. Мир, казалось, замер, зачарованный густыми тяжёлыми переливами, текущими по стенам Хаммерсхофа, и дальше, во все концы огромной столицы Империи. Бьорн знал, что этот голос слышен и далеко за стенами города.
Но вот в распахнутых настежь воротах показался авангард отряда, и наваждение спало. Люди, тихо шушукаясь, принялись расступаться, как морские воды во время отлива, оставляя на местах тяжёлые камни - построенный в порядке почётного караула гарнизон крепости.
Вслед за подавшим пример старейшиной Бьорн спустился к подножию лестницы, дожидаясь, пока вся процессия втянется во внутренний двор.

Кёнигин улыбалась. Сдержанно, как учили. Кёнигин держала спину прямо, гордо подняв подбородок. Кёнигин величественно опёрлась о руку юного пажа. Кёнигин была достойной дочерью своего отца.
Лишь старейшина бросил тревожный взгляд в сторону, где стояла его супруга, хранительница очага крепости. Лишь несколько воинов напряжённо переглянулись.
Бледные, едва заметно дрожащие пальцы. Устремлённый куда-то в недосягаемые дали взгляд. Но, самое главное, движения. Плавные, слегка заторможенные; будто прекрасная кёнигин о чём-то крепко задумалась или прислушивается к чему-то, одной ей ведомому. Бьорну доводилось видеть подобное, пусть и в иных ситуациях. У того даларского мальчишки... как же его звали? Ему было лет семнадцать, он только поступил на службу, и прямо из учебного корпуса - в Тару, в самую гущу бойни. Совсем недавно, на последнем турнире, у одного немолодого рыцаря, когда того удачно приложили палицей по голове. Бирген даже успел вспомнить умное слово, которым называлось это состояние - "шок".
"Ах!" - встревоженно сказала толпа.
Дьяболонов <...>, - мрачно подумал Бьорн, подхватывая оседающую в обмороке племянницу.
- Её Высочество устала с дороги, и гибель конунга глубоко опечалила её, - зычно возвестил староста, когда телохранители и ближайшие воины сомкнули ряды, не давая разглядеть происходящее за их широкими спинами. Благо, самого падения кёнигин почти никто и не видел. - Она желает немного прийти в себя, но вскоре непременно своих преданных подданных, - продолжал отвлекать на себя внимания этот старый мудрый хес, пока Бьорн с одним из командиров аккуратно укутали Эдит в плащ и всё так же, в сопровождении телохранителей, жены старосты и нескольких последовавших за ней женщин скрылись из виду.
- Бедная девочка, - сочувственно причитала пожилая хеска, с трудом поспевая за широкими шагами мужчин. Остальные женщины робели подавать голос в присутствии незнакомых мужчин, телохранителям по должности было не положено лишний раз открывать рот, а испуганный паж, про которого в суматохе все забыли, и сам был близок если не к обмороку, то к слезам точно. Останавливало то, что мальчику приходилось почти бежать, чтобы не отстать от быстро идущих воинов и не заблудиться.
Бьорн же не нашёл нужным вставлять свои комментарии. На его взгляд, женщина в собеседнике не нуждалась.
Путь по крепости оказался недолгим.
Телохранители подождут за дверью, - не терпящим возражений тоном проговорила хранительница очага, и ей почему-то не стали перечить. Бьорн бережно уложил свою ношу на роскошное ложе поверх покрывала и посторонился, позволяя женщинам выполнять свою работу. А именно - приводить кёнигин в чувство. Рыжий, поймав встревоженный взгляд замершего пажа, взглядом указал ему на кресла у камина, а сам занял стратегическую позицию в проходе. На случай, если кому-то вздумается вломиться в комнату, чтобы посмотреть кёнигин "живьём". Там, снаружи, конечно, телохранители, но... Чем Дьяболон не шутит!

Чем хески отличаются от женщин других народов? Казалось бы, на первый взгляд - ничем. Светлая кожа, светлые волосы, светлые глаза. И всё?
Это не отличия. Отличия - в другом, внутри. В силе воле и силе характера. В готовности встречать удар стоя на своих ногах, а не прячась за спину мужчины. Так повелось с давних времён; когда мужчины уходили на промысел или на войну, охрана домашнего очага ложилась на плечи женщин. И, в отличие от жительниц срединных земель, хескам защищать дома приходилось порой с оружием в руках.
Так стоит ли удивляться мужеству и характеру молодой кёнигин - дочери многих поколений бесстрашных воинов и их храбрых женщин?
Бьорн не удивлялся. Бьорн гордился. Он прекрасно знал, какое количество зевак высыпалось на улицы столицы в надежде увидеть свою будущую императрицу. Среди зевак почти наверняка были не простые праздношатающиеся, а шатающиеся со вполне определённой целью; высокородные обитатели столицы наверняка посчитали ниже своего достоинства толкаться в толпе, но доверенных слуг ещё никто не отменял.
Рухни Эдит в обморок по дороге, и эта новость наверняка затмила бы даже весть о гибели конунга. И жизнь её с первых моментов пребывания при дворе стала бы ещё более невыносимой, чем это бывает обычно. От лживого сочувствия и насмешливых шушуканий не скрыться, особенно учитывая, что почти вся столица с нетерпением ждёт от новоиспечённой императорской невесты малейшего промаха, чтобы с новыми силами и уже не скрываясь смешать её имя с грязью. Тщетно. Дочь Олафа - не из тех, кто умеет сдаваться. Много кто её попытается укусить, да только зубы обломают.
Каких сплетен Бьорн наслушался с того момента, как весть о будущей свадьбы просочилась в массы! Сколько яда истекало из уст придворных красавиц в адрес "выскочки" и "варварки"! Что эта "провинциалка" - особа королевского рода придворных мегер интересовало мало. А сколько планов и интриг вокруг было свёрнуто, пересмотрено и запущено - вот уж где в пору дивиться полёту человеческой фантазии! А сколько всего этого возникнет сейчас, когда на политической арене страны случилось ещё одно событие - смена правителя Хестура...
Эпоха перемен - страшное время. Бирген Рыжий звериным нюхом чуял её начало. С сегодняшнего же утра это чувство обросло первой стойкой ассоциацией - наступающее время пахло горелой плотью. Как пахла, сгорая, та мерзость, принесённая в коробке без обратного адреса - две удивительно детально выполненных фигурки, самого Бьорна и его покойного брата, прочно слепленных спинами. Какая дрянная магия наполнила их кровью и плотью, чудовищной псевдожизнью? Бирген не стал выяснять. Он швырнул мерзкую куклу в камин вместе с коробкой. Без особой надежды расспросил обитателей замка и слуг, но, разумеется, никто ничего не видел.
Из неприятных воспоминаний хеса вырвал голос племянницы.
- Что случилось?
- Вы потеряли сознание, Ваше Высочество, - честно ответила пожилая хеска, заставляя привставшую девушку вновь лечь. - К счастью, это случилось уже здесь, среди друзей. Поэтому можете считать, что ничего такого и не было, - проворковала женщина, продолжая хлопотать над кёнигин как над собственной дочерью.
- Я в Хаммерсхофе? Где Дэвин? Где Эсме? - в высоком голосе девушки всё ещё звучала тревога, но первый страх пробуждения, кажется, уже миновал.
- Да, Эдит. Ты в Хаммерсхофе, - откликнулся со своего места Бьорн. - Все доехали благополучно, и сейчас размещаются в комнатах, - спокойно ответил он. Конечно, доложить об этом ещё не успели, но если бы были какие-нибудь проблемы - Бирген бы уже точно был в курсе. Стало быть, всё спокойно, и докладывать не о чем.
- Дядя? -  напряжённо уточнила кёнигин. Наверное, хотела спросить что-то ещё, но непреклонная пожилая леди, игнорируя вялое сопротивление, уже всунула ей в руки какую-то лечебную мерзость, поднесённую одной из женщин и заставила выпить.
Повинуясь её словам, Эдит послушно откинулась на подушки.
- Я приехала... - с чуть смущённой улыбкой проговорила она, потупив взгляд. Улыбкой тёплой и радостной, мгновенно озарившей бледное лицо и окрасившей щёки лёгким живым румянцем. Не улыбнуться в ответ было просто невозможно; да, в общем-то, никто и не пытался.
- "Я приехала" - это слишком бледно сказано, - тихо рассмеялся Бьорн. Покинув пост у двери, подошёл ближе к кровати, опустился рядом с ней на корточки, чтобы не смотреть на девушку сверху вниз. - Я рад, что ты не пострадала. И горд, что у меня такая мужественная племянница, - улыбнувшись, он осторожно сжал в ладони почти ледяную ладошку девушки. - Как ты себя чувствуешь?

Отредактировано Бьорн Бирген (2013-10-03 21:14:03)

- В следующий раз, обещаю, буду вести себя тише.
- Не стоит давать обещаний, исполнение которых зависит не от тебя, - слегка качнул головой Бьорн. - Да и, если бы зависело, сомневаюсь, что получилось бы. Мы, хесы, не любим тишины, - весело улыбнулся он.
Весело. Любой даларец, наверное, не одобрил бы той степени внутреннего спокойствия, с которым Бьорн принял весть о гибели брата. Здесь было принято долго скорбеть об ушедших, и хорошее настроение после гибели близкого человека считалось кощунством и неуважением. Сам же Рыжий придерживался иной точки зрения, также довольно логичной - ему самому было бы неприятно знать, что он своей смертью принёс самым дорогим людям много горя, поэтому он принимал за правило не выставлять боль напоказ. Да и проходила она быстро - жизнь после смерти по мнению Бьорна должна быть довольно увлекательной штукой, и не ограничиваться бесконечной пьянкой, так что жалеть тех, кто ушёл, было бы несколько лицемерно. Как будто с человеком случилось что-то хорошее, а ты из зависти хочешь его этого лишить. От ушедших друзей оставалась хорошая память и светлая грусть, и это было правильно.
Вот такая немудрёная, немного наивная и детская философия.
- Дядя... Отец... Что теперь будет? - дрогнувшим голосом проговорила Эдит. Бьорн вздохнул, осторожно опустился на край кровати и привлёк девушку к себе вместе с пледом, в который та была закутана, обнимая, как маленького испуганного ребёнка. Да она, по сути, им и была; во всяком случае, для Рыжего. Не имея собственных детей, мужчина всегда умудрялся найти с ними язык - когда, очень редко, в том возникала необходимость. Может, именно поэтому и находил, что не так много времени с ними общался, и для него они были чем-то большим, чем просто людьми. Может быть, надеждой на то, что люди когда-нибудь станут лучше, чем есть сейчас?
Король убит. Да здравствует король! - пробормотал Бирген. - Будет тяжело и страшно. Будут трудные решения, будут перемены. Серьёзные или не очень - только Создателю ведомо. Потом ты поймаешь себя на мысли, что, в общем-то, вполне справляешься без него. А потом пройдут годы, и ты даже лица не сможешь вспомнить. Так устроен человек, и это правильно; нельзя жить прошлым, потому что прошлое мертво.
Верил ли Бьорн в то, о чём говорил? Безусловно, да. Не первый, и даже не второй раз в его жизни всё вдруг стремительно меняется, и чудится - рушится, и можно услышать грохот, с которым мир повергается во прах.
Олаф был очень молод, когда погиб наш отец. Сразу после похорон, вечером, когда мы сидели в старом кабинете, я тоже задал брату этот вопрос. "Не знаю", - ответил он. - "И неизвестность пугает". На моей памяти это был единственный раз, когда Олаф признался в своей слабости и страхе. Говорят, ослиное упрямство и стойкость к любым ударам - главное достояние нашего рода, - иронично усмехнулся он. - Да и всех хесов, что уж там. Из Сигмара получится хороший конунг, а ты... Главное, помни: Хаммерсхоф - в первую очередь Хестур, и только потом - всё остальное. В этих стенах ты всегда найдёшь поддержку, помощь и защиту. Хотя последнее, надеюсь, всё-таки не понадобится, - хмыкнул Бьорн.