[AVA]http://img202.imageshack.us/img202/8946/ypbe.jpg[/AVA]
Как и ожидал Реми, первая волна поздравляющих схлынула довольно быстро. Хорошо, относительно быстро. Бернард стоял у стены залы и наблюдал момент, когда бы лучше всего было поговорить с их Величеством - а заодно, не щелкнет ли что-нибудь, когда рядом пройдет демон. Впрочем, в самом начале бала было бы сложно определить - кто из всех. Маски еще слишком активны, слишком суетливы и все еще бегают, танцуют, меняются парами. Реми по праву чувствовал себя на балу не в своей тарелке - он не умел танцевать, не был знатен, да и сразу сказал, что такие мероприятия не для него. Но раз надо для дела...
Священник приподнял свое второе, жуткое растрескавшееся лицо со спадающей кусками кожей и льющейся из трещин кровью, сделал полный вдох. В этой маске было не очень удобно ни дышать, ни говорить. Есть Бернард все еще не хотел, так что это не причиняло неудобств. Красная чума, красный балахон, красный капюшон. Инквизитор выбрал этот костюм, чтобы спрятаться на самом видном месте еще до того, как увидел прилагающуюся к нему маску. Жуткая вещь, Реми и сам проникся. А теперь, пожалуй, что было жарко во всей этой хламиде. Когда императрица удалилась подышать, священник отправился за ней, но на сам балкон его попытались не пустить телохранители. Ну... да, он и сам бы себя не пустил на их месте. Жуткий тип в красном никому не внушает доверия. Снова приподняв маску, Бернард негромко заметил им, что он из Ордена, и всякий препятствующий ему весьма рискует.
Оказавшись, наконец, на балконе, и все еще не снимая маски, потому что было еще не положено, Бернард как мог тихо, чему не способствовали деревянные подошвы сапог, подошел к ее Величеству, остановившись в трех шагах. Так, в общем-то, всегда и бывало, маска не меняет повадок человека, если он только не актер. Реми не был актером. Голос его зазвучал из-под маски приглушенным и искаженным, безэмоциональным.
- Ваше Величество... Здравствуйте, у меня к вам письмо. И если не возражаете, разговор. - рука в белой с красным шитьем перчатке извлекла из-под балахона желтый листок, сложенный в несколько раз. На одной стороне значились четыре урды, подчеркнутые специально - ансуз, наутиз, дагаз и иса, подчеркнутые так, будто это было очень важным, непередаваемо важным. Однако само письмо было внутри. Он даже подписал его в конце, так что можно сказать, что представился. Священник пока не двинулся с места, ожидая либо разрешения вложить это письмо в царственную ручку, либо того, что императрица обернется и возьмет своей рукою.

Отредактировано Бернард Реми (2013-08-30 00:42:58)

- Точно. Простите. - Реми под маской улыбнулся. Реакция императрицы вызвала улыбку, смущенную все больше оттого, что с одной стороны священнику было приятно производить неизгладимое впечатление, а с другой, он и правда не должен был. Бернард убрал маску и учтиво поклонился.
- Это я, Реми. Нарушаю ваш покой, уж простите великодушно. Но вести мои немного тревожны. Касательно вашего брата.
Священник ждал, пока Эдит прочтет письмо. Он не желал ее торопить тем более, что у него и самого ушло на написание письма некоторое время. Он пытался не подбирать слов, как и всегда. Но вот животрепещущий вопрос - мог ли, имел ли он право не подбирать слов и сейчас? Сомнительно. Как и в той книге "Он - князь, а ты - гриб!". Так и здесь - она императрица, а он - рядовой священник. Если же подходить чисто по-человечески, взглянуть на это можно и с другой стороны. Но по-человечески покуда никто не дозволил.

Все в целом верно. Слова императрицы были неприятны, но в целом справедливы. Если бы у Реми был другой выход и другая возможность все исправить, непременно он бы воспользовался этим иным выходом. Священнику нисколько не нравилось действительно что расписываться в собственной слабости, тем более перед женщиной. Но теперь это решение, пожалуй слишком поспешное, откликнулось на его репутации не лучшим образом.
- Я буду честен с вами почти до конца, ваше Величество. Я принес письмо сам, потому что не мог доверить его кому бы то ни было, а урды здесь - лишь одно мое размышление внезапное, для пользы инквизиции. Записал, на чем пришлось. Это размышление мое относится к вам теперь уже несомненно - сложно найти дело, которое теперь бы к вам не относилось хотя и в малой степени. Но в большей это дело Ордена. Впрочем, если Дэвин рассказывал вам о делах минувшей ночи, вы вполне можете понять, о каких делах я говорю. Я могу сообщить вам только об одних подозрениях на то, что во дворце действует Культ Пятерых. Это подозрение выросло и вполне обосновано рассказом их Высочества. Когда же я сказал, что немедленно иду к магистру Флорентию, чтобы сообщить о своем подозрении, он обвинил меня в предательстве и нарушении тайны исповеди. Вел себя как мальчишка, и здесь... должен признать, я действительно допустил слабость. Сравнение с бегущими с корабля крысами, хотя и жестоко, но вполне правдиво. У меня действительно нет и не было времени искать слова в часовне - ведь если мои подозрения верны, нет лучше места для удара культа, чем сегодняшний бал. - "На который я явился не зван вами, хотя и с приглашением. Уже это должно было навести на некоторые мысли." - Но о Культе не будем. Все больше я хотел коснуться проблем, которые у Дэвина могут возникнуть в связи с его потенциалом мага. Заранее скажу, что здесь для меня разговор становится уже довольно преступным, но если по чести - мне не нравится возможное усиление позиций церкви в политике. Тем более, за счет их Высочества. Я убежден, что наше дело - проповедовать и защищать, но никак не властвовать. Неважно. Не будем о моих личных размышлениях. Я не могу защитить его от Ордена, потому как два месяца тому назад должен был сообщить прецептору Эрхольма о Дэвине. Тайная канцелярия за такой выверт вполне бы сожгла меня уже через неделю, допросив с пристрастием о моих мотивах - и они будут правы. Говоря это честно и открыто, я надеюсь на то только, что вы оцените заботу о чаде и не выдадите этого преступления моего. Касательно него, в своих последних репликах он был весьма эгоистичен и горячен как ошпаренный алацци, уж извините за сравнение, и видится, что не станет слушать меня, а возможно, даже и видеть. Исповедавшись, он рассчитывал если не на жалость, то на всегдашнюю мою мягкость к нему. А я увидел сперва не трагедию, но дело для инквизиционного суда.
Реми замолчал. После такого монолога у него во рту наступила великая сушь. Теперь он думал, что может быть и не так нужно ему было, чтобы Эдит поговорила с братом, сколько выговориться по этому поводу. Очередное поспешное, и пожалуй что дурацкое решение.

- Нет, не в совершенстве понимаете, ваше Величество. Я не говорил, что я хочу избавиться от этакого подарка судьбы, как вы изволили назвать вашего брата. Напротив, мне должно защитить его - и сейчас в этом деле моем, к сожалению, такой момент, в который я не могу действовать сам. Пожалуй, что я разбаловал его своею добротой, но дело теперь не в этом. Невозможно мне сменить теперь пряники на кнуты, и не будет позволено... вернее всего что мною самим, хотя и отец ваш иной раз и настаивал на жесткости в деле воспитания. - "Он настаивал, а я не могу попросту - ни тогда, ни сейчас." - А в самом деле, не могу ли в действительности, или я это лишь придумал?.. - переспросил он сам у себя, бормоча - С истерикой его я сейчас разобраться и вправду должен сам. Вам же оставляю проблему, связанную с Орденом. Одно точно - существовали некие прецеденты, когда обладающие потенциалом люди не были взяты в Орден. Некие исключительные прецеденты, как и случай Дэвина. Мне теперь будет лучше найти его. - после чего, пробормотав что-то про то, что найти нужно побыстрее, ведь времени нет, он остался стоять, ожидая ответа Эдит - и думал о своем. Это свое заключалось в некоторой похвале относительно их Величества в том, что она говорила "не выдам Дэвина Ордену", а не "хорошо, отче, я не выдам вас канцелярии". Это был упрек самому себе теперь. Но разве мог он сказать что-то вроде "постарайся теперь возненавидеть это в себе и изгнать, когда не можешь этого забыть" тогда в часовне, зная, что культисты не остановятся только на одной жертве? Сейчас, вероятно, они готовятся к настоящей порочной жатве, которую остановить гораздо более необходимо, чем успокоить гордыню одного подростка.