Келли всегда была рядом; на расстоянии не более, чем каждый раз вовремя оказаться там, куда потянет её непрерывная связь со своей повелительницей, ставшей для маленькая нагини явлением сродни дыханию – естественным. Под её внимательным взглядом расступался праздных гул голосов, наряды переставали бросаться в глаза, а лиц она просто не видела; прислушивалась лишь к шороху платья принцессы, и чутко улавливала тон их незримого разговора. Да, я тут. Да, я вижу. Да, я иду. И шла своей скользящей, как змейка походкой, напевным предостережением, решительная и спокойная, как приглушённый блеск ночного озера, омывающего жемчужные кувшинки убаюкивающим покоем.
Сколько личин угрожали её госпоже Келли не знала, но за годы, проведённые с стойкой тарийской  принцессой, ей казалось, что она разучилась считать, так бесконечны были изнурительные минуты, когда желание мести готово было вот-вот возобладать над повиновением. Но в долгие дни, месяцы и годы затворничества, когда за разговорами у потрескивающего упрямыми поленьями камина они говорили о величии, возвышении и ответственности, нетерпеливость сменялась убеждённостью в своих силах, правоте, чистоте помыслов усталой и подавленной Тары; Куин заворожила аккуратно воспитанную Келли своим  духом, сердцем, гордостью. Благодарность сменилась привязанностью, недоверчивость преданностью, а бесцельное блуждание трепетным чувством. Мир перестал казаться тёмным, когда им доставалось быть вместе. Нагини с трудом, но научилась улыбаться и быть проказливой; иногда она болтала без умолку, но часто просто молчала, рассматривая мерцающим от улыбки взглядом свою госпожу, слушала её истории, изредка задавая вопросы, и всё больше влюбляясь в это ополоумевшее затворничество. Уединение приносило плоды – Келли научилась убивать без шумного воодушевления. Просто. Даже с участием в пепельных глазах. Да, я тут. Да, я вижу. Да, я иду…
Едва соприкоснулись взглядами и Келли бесшумно ступила на светлую проталину пола между спинами гостей; никто и никогда не увидел бы её фигурку, незаметно укрытую то широким плечом, то волшебной вышивкой рукава. Шла, скрытая от глаз, не теряя из виду Куин и её спутника. О, его-то она рассмотрела довольно, чтобы услышать, как торжественно скрипит его гвардейская сбруя, и как он медлит, осматривая подозрительно зал.  Она лисицей бы проскользнула у него между ног, а он бы решил, что дуновение ветерка подтянуло его крепкий круп.   Как у амура со стрелой.  Как у жеребца под богатым седлом. Как у ствола дерева в прохладной тени которого укрылась нагини,  слушая безвольное пение птиц и бормотанье тугой листвы. Потянуло свежестью подкрадывающейся тени. Лучи светила  разбрызганным бисером в узорах между ветвями. Сердце толкнулось непроницаемостью. Не было ничего на свете, что теперь бы могло остановить Келли; разве, что госпожа передумает и решит бедолаге подарить часы здорового сна, а не смертоносный укус змеи. Судя по ответственной походке жеребца он имел все основания возражать против насильственной смерти; его цепкий взгляд выдавал бравого вояку, готового сопротивляться, и пуститься наутёк лишь в минуту крайней опасности. Пальцы, затянутые в перчатки осторожно разомкнули створки перстня с отравой, и она смочила  специальной выделки кожу обильным соком роскошного снотворного. Травки, собранные на рассвете обладают разрушительной силой молниеносного яда, но при внешнем контакте лишь стимулируют встречу со здоровым сном. 
Чуть заметно кивнув, отметившись взглядом с Куин, нагини бросила камешек в бурно цветущий розовый куст; и почему все сразу оборачиваются на этот звук? И тенью прошла мимо, погладив мужчину по руке; манжет и перчатка с расстоянием между друг-другом (очень удобно, иначе бы пришлось приноровиться к скуле), но в другой раз чтобы чтил правила мундирного ношения и надевал грамотно, без расселин, не битое яблоко чай!
И те неловкие минутки, когда сильнодействующее   снадобье начинает действовать, и приходиться помогать впадающему в покой сна,  найти себе пристанище под раскидистым деревом; впрочем, в стороне от любопытных глаз. Заснул, любуясь прекрасным небом, поджидая, когда тарийская принцесса вдоволь надышится лицемерным воздухом тёмного царства? Заснул. Сняла перчатку и прижала пальцы к мерно вздымающейся жиле на стянутом воротом горле.  Обернулась к повелительнице. Не удержалась и взгляд блеснул лукавой улыбкой; солдат спит-служба идёт, требуется моё присутствие или госпожа желает уединения?

Отвела взгляд. Не стоит мешать людям, когда они работают. И выдохнула тихо, когда за спиной послышался шелест ткани и глухая тяжесть неловкого незавершенного падения. Пара  беззвучных легких шагах, ласковая мелодия сочной травы, принимающей в свои объятия, словно в колыбель, усталое тело. И томительное облегчение, будто стали оковы пристального внимания невольного конвоира. Не держала зла на гвардейца. Устраняла помеху, случайное неудобство. Вызванное капитаном раздражение рассеялось, и ласковое умиротворение вновь затянула взгляд тарийки мягкой озерной гладью.
Обернулась, встретилась теплым, приветливым взором с вечным сизым туманом под ресницами  нагини. Кивнула едва заметно, неуловимый жест, полный притягательной благодарности, из тех, что отпускает любые грехи и дарует легкомысленную свободу чувствам. Привыкла находить в Келли то плечо, ту надежную преданность, в тени которой можно на миг слабости укрыться от тревожных сквозняков мира. Думала, подчас, что этой безопасной доверчивости не встретить ей ни в одном мужчине, пожелай принцесса ходить с гарнизоном стражи, все они вряд ли заменили бы одну маленькую нагини.
И отпустила бережным жестом. Нечего вдвоем стоять над спящим. Это ли не вызовет подозрений? Да и куда спокойнее возвращаться в зал поодиночке.
И встала со скамьи, чтобы двинуться вглубь сада, оставляя Келли возможность исчезнуть так же незаметно, как она и явилась. А сама намеревалась обойти по окружной дорожке и вернуться в зал, когда награждение завершиться. Так и не узнала, кого же награждают, впрочем, позднее, об этом донесут соглядатаи. Об этом и многом другом, что явится миру на этом балу. Скопления народу всегда приносят события и возможности.
Отец учил Куин не упускать возможностей. Наверно, не оставлял надежду увидеть в ней наследника, которого боги ему не дали. В детстве она едва ли понимала, что такое смекалка, о которой говорил старик О'Райли. И кроме этого недоумения испытывала тонкое подтачивающее чувство вины: ведь, кажется, этого мифического, нахваленного отцом свойства у нее не было. Прошел с десяток лет прежде чем тарийская принцесса вполне поняла, о чем говорил ее отец и чего желал для нее.
Возникший на тропе старец заставил ее остановиться. Он словно вырос из-под земли, как будто был такой же естественной ее частью, как трава и императорские дубы, и цветущая подобно своим юным товаркам старая, но все еще плодоносная яблоня.  Глубокий тарийский акцент старика да и наряд его, разительно отличавший его от придворных франтов, даже из тех, что в годах, заставлял признать в нем соплеменника.
- И вам здравствовать, - молвила на родном языке, надеясь,  не обидеть этим незнакомца. – Благодарю. Гвардеец устал и прилег отдохнуть.
Во взгляде принцессу блеснула холодом сталь, давая понять, что эту тему она поддерживать более не намерена. На миг  мягкие ее черты обрели суровую четкость, но впечатление это растворилось без следа так же скорее, как возникло.
- Вы, сколько я смею судить, выходец из Тары.
Короткий реверанс заключил приветствие.
- Мне радостно видеть соплеменника на чужой земле.
Не слишком-то спешила представляться после того, что успел заметить старик. Понял ли он, что произошло или придумал случившемуся иное объяснение? Келли уже исчезла в зелени между деревьями и, поравнявшись с незнакомцем, Куин дала понять, что намерена следовать прочь от места отдыха офицера.
- Не обременит ли вас составить мне компанию для прогулки по саду? Быть может, вам известно, как нынче обстоят дела в тарийской общине? Мне приятно было бы услышать о земляках на чужбине.

Убедившись, что пред ней не один из придворных, и она не нарушит этикета, вернее, не нарушит его так, чтобы об этом стало широко известно, принцесса и сама взяла старика под руку, помогая идти. Прогулка – не лучшее развлечение для старца с клюкой. Но место невинного преступления стоило, тем не менее, покинуть как можно быстрее. Неизвестно, как долго будет действовать яд Келли.
Слова, произнесенные так просто, отчаянием сжимали ее сердце. Из Блекфорда жизнь в зеленых Холмах не кажется столь ужасной. Донесения не живописуют в красках, лишь приводят сухие факты и скучные цифры. И как бы она не пыталась представлять, обрушившиеся на Тару несчастья, простые картины, нарисованные спутником и казавшиеся ему, очевидно, обыденными, заволокли взгляд принцессы горячей влагой. Слезы она привыкла удерживать за долгие годы, не принесшие ей особенного счастья, и поволока застыла под ресницами, как темная вода в заброшенном колодце.
Невольно коснулась рукою сердца, словно желала унять тяжелый и частый шаг его, приглушить боль бережной ласкою пальцев.
- Здоров  ли старый лорд О'Райли?
Дрогнул голос, выдавая волнение.
Куин не часто слышала об отце. Сам он не писал ей, а редкие письма младшей сестры, оставшейся со стариком после кончины матери, были скупы, и между ними в каждый миг могло случиться непоправимое. Как бы спокойно принцесса не сносила горести, известие о смерти отца едва ли будет легким и для более сурового сердца. Особенно теперь, в тот миг, когда Тара, наконец, обрела свой второй шанс на свободу, потерять опору было бы многократно больнее. Ведь, что может хрупкая женщина, если за ее спиной не стоит десяток сильных мужчин? Сейчас Куин надеялась, что всегда сможет рассчитывать на дружину отца и на оставшиеся силы Харриганов, которые встанут за Шона, пока считают его своим наследником. И неужели отец никогда не увидит свободной Тары?
- Где ваши спутники? Нуждаются ли они в крове?
Гостеприимство не то, чем славятся островитяне, так, как славятся им, например, алацци, но своим соплеменникам необходимо предложить и кров, и хлеб. Тем более, людям с земель отца. Однако, признаваться в родстве Куин не спешила, пока не поймет, с кем имеет дело. Надеялась сохранить свой визит неофициальным так долго, как это будет возможно, а потому берегла свое инкогнито.

Да. Годы берут свое, лишая нас не только сил, но и надежд. В юности легко поверить, что сможешь изменить мир, сделать лучше, справедливее, светлее, что хватит и сил и времени. Но с каждым новым поражением спускаешься все ниже на землю  - и из мира своих отроческих грез и от частых болей в спине. Какая глубокая, горькая ирония таится в синхронии этих процессов. Кто-то когда-то сказал Куин, будто люди умирают оттого, что перестают мечтать. Как больно и естественно, что участь эта настигает и ее прежде крепкого, словно дуб, решительно отца, яростного в бою, скорого в решениях и отчасти уж больно горячего на голову и тяжелого на руку. Страшно знать, что где-то вдали, в родовом замке он тлеет, как догорающий камин, думая, что ни одна из дочерей не заменит ему наследника. Так прерывается род.
Куин слабо верила интуиции, но иногда рассудочно подчинялась спонтанным чувствам и должна была признать, что старец вызывал в ней слепое доверие, как дуновение ветра, принесшего знакомый запах сдобы из детства, которому неоткуда было явиться в сырых коридорах ее внутренней темницы, ее извечной женской беспомощности и бесправности.
Успевала задуматься о нежданном желании довериться. И какие у нее были аргументы? Старец, очевидно, почти слеп и слишком стар, что бы быть шпионом? А его спутник? Да и так ли уж долго ей удастся скрывать свое явлении. Не далее, чем до конца вечера или до утра, когда ей выпадет поговорить с Императрицей, и та, должно быть, пожелает выслать принцессу обратно на остров или заточит в темницу.
- Тогда я позволю себя пригласить вас со спутником остановиться в Шамрок Касл, где я нынче скромная хозяйка и ожидаю шанса встретиться со своим супругом. Мое имя Куин, урожденная О'Райли. И я рада сякому слову о своем отце.
И компании в пустующем десяток лет замке, где, без сомнения, бродят призраки, как и положено им бродить в приличном тарийском доме еще до того, как он будет заброшен хозяевами.
- Если в чем-то еще я могу оказать помощь своему соотечественнику на чужой земле, то я охотно сделаю все, что в моих силах. К сожалению, не великих здесь.
Говорила она негромко и, кажется, печально, словно напевала тихий эир о разрушенном могуществе Тары и подкосившихся силах древней державы.

- Мастер Мэлгон.
Кажется, даже не удивилась. Или не успела удивиться. Мимолетное изумление, так легко сменилось естественностью открытия, так правильно влилось в спонтанно возникшее доверие, в исходящее от старика ощущение бережной безопасности, словно тот готов оберегать всякое живое и собеседницу за компанию с растущими во обе стороны парковой дорожки зацветшими яблонями, наравне с ящерками, выбравшимися погреться на теплые камки.  Гармоничная аура принятия, окружавшая всех истинных жрецов, теперь обрела название и вспыхнула ярче, перестала быть нервным проблеском интуиции.
Принцесса остановилась и, отпустив старика, склонилась в поклоне, том старомодном, который не имеет ничего общего с куртуазным реверансом, призванным показать собеседнику содержимое декольте более, чем почтение.
- Для меня честь и радость встретить Мэлгона, о котором мне доводилось лишь слышать. И слышать лишь доброе.
Говорили, что Мэлгон Макмэллан старейший друид Тары, но кто это проверял? Как бы то ни было, один из известнейших старых друидов из тех, кто скромно занят своим делом, как это было в прошлые времена, а не льнет к трону в надежде вырвать кусок земли пожирнее. Вот перед ней истинный маг, тот что сила рождается не от крепкой воли, а от доброго сердца! Это ли не удача? Это ли не добрый знак?!
- К печали моей, я не знаю, где сейчас найти принца Джеда, я пока не имела возможности с ним встретиться. Но мы можем вернуться во дворец и поискать его вместе.
Куин не была уверена, что стоит спрашивать о новостях, предназначенных для супруга. Но такт тактом, а информация дорога, как ничто другое. Особенно полученная своевременно. Если дело будет «не женским», ей на это укажут, а снести еще одну обиду спина не переломится.  Они свернули тропинкой обратно ко дворцу.
- Ваши слова тревожат мое сердце. Не случилось ли беды дома?
О чем обычно предупреждают друиды? О здоровье, урожае и знамениях. Менее всего Куин готова была выслушать что-то печальное в том, что касается этих трех тем. Печальное, но важное настолько, чтобы древний старец пересек пролив в поисках опального принца.

Тихая пауза. Как между любыми слова: светскими и незначимыми или нежданно обращающими сердце в пепел, пронзительными и гулкими в висках, как удар кнута, камень, брошенный в окованного колодками арестанта на центральной площади. Первый камень пробивает не болью. Внезапностью, обличением, оскорблением. Другие причиняют лишь телесную горечь.
Замерла, сбилась с шага, притиснула руку к сердцу, к груди, где дыханием забилось раненой птицей в запертой клетке, не в силах ни вырваться, ни уняться. Покачнулся перед глазами цветущий сад. Предстала мысленная панорама королевского дворца Тары, угрюмых залов, опочивальни свекра, запруженной докторами и придворными; печальный шут в углу, едва ли не единственный здесь понимает истинную печаль события и все его тяжкие последствия. А после взор полетел над зеленью бесконечных лугов, над деревушками, над каменными древними замками и скальными уступами - над опустевшим домом, потерявшим хозяина; над народом, потерявшим пастыря; над детьми лишенными отца. Взгляд затянулся слезною дымкой, ком стиснул горло непрошеным, молчаливым рыданием. Куин отвела взор, отвернулась, пряча свое горе от старика, для которого король вряд ли имел то свойство родственника пусть и не любимого, но привычного, потеря которого всегда отрывает часть души и делит жизнь на «до» и «после». Но кроме  понятной горечи был здесь страх, тихий вкрадчивый ужас нарушенного представления о мире, о планах, которые требуется срочно менять, о бедах, прежде отсроченных и ставших вдруг столь явными, близкими. Хаотичный сумбур мыслей, когда не знаешь, за что ухватиться прежде всего. Мыслей, которые всегда спасали принцессу от чувств, подобных океану, угрожающих смыть и растворить все, чем она так дорожила, за что держалась, в чем нашла опору после того, как дочери оставили ее. Цели, плавные и отдаленные вспыхнули предначертанием, предзнаменованием и требовали себе немедленного внимания срочного действия.
Огляделась так, словно впервые увидела этот сад, этот солнечный день и этого человека рядом.
- Что теперь делать?
Быть может, не риторический вопрос, но один из тех беспомощных, подобных молитве, что задаются автоматически в растерянности и испуге. Но мгновение паники уступило многолетней рассудочности. Сморгнула наваждение и, вновь собравшись, обернулась к старцу.
- Вы проводили его в последний путь, Мастер Мэлгон?
Откуда о смерти короля известно друиду, который не далее, как вчера явился с земель отца? Можно ли верить таким вестям?

После некоторого молчания, призванного унять хаос в мыслях, принцесса кивнула.
- Да, для того.
Ее же, в отличии от старца, которому реальность казалась ни по чем, весьма и весьма заботили материальные препятствия к этому возвращению.
Итак, Зеница отказывается ей помочь. Старый Император вряд ли расчувствуется на радостях от женитьбы. Он вполне понимает,  что годы не позволят ему вести новую войну, если Тара поднимет голову, вернув своего владетеля. А если не вернув, взорвется междоусобицей старик, пожалуй, только обрадуется ослаблению острова и приберет его к рукам.
Был ли Джед тем, в ком нуждалась Тара… Этот вопрос терзал принцессу долгие годы.  Своего супруга она запомнила в чем-то наивным, избыточно благородным, и мягким человеком. Его победы доставались ему слишком высокой ценой там, где можно было бы придушить противника исподтишка. Он тратил слишком много сил, и их легко могло не хватить. Куин, вопреки своему супружескому долгу, желала бы видеть на зеленом престоле человека более жесткого и сурового. Но Джед был ключом, предлогом. Если его откажутся отпускать по добру, то по здорову можно поднять бунт, во главе которого встанет кто-то более способный стукнуть кулаком по столу и заключить любые переговоры собственным «Будет так, потому что я так сказал», кто-то более коварный и жестокий, кто-то способный взять за глотки всех своим взбалмошных вассалов одной ладонью. Кто-то не Джед, если он, конечно, не изменился за эту декаду. Но кто? Шон слишком мал для такого беспокойного правления. Он нуждается в регенте. При жизни Олафа все выглядело куда радужнее. Что же сейчас…
Сознавала себя предательницей, но кроме прочего желал найти в столице того, кто поднял бы Тару, если это не удастся супругу. Предательницей семьи, но не родины.
- Я пытаюсь найти пути его возвращения, но не думаю, что нижайшие мольбы наши к Их Величествам  будут успешны. Нужно что-то большее. Я обращалась к Зенице с  просьбой поговорить с Его Величеством об освобождении супруга. Но он требует взамен этого одолжения некую книгу… Притчи Валха Темного, тарийсого монаха. Ранее она находилась в королевской библиотеке Тары. После того как Орден вывез наши книги десять лет назад, я полагала, что она находится в пресептории. Но, видимо, нет. Или Зеница отправил меня не знаю, куда, принести не знаю, что, в то время как книга находится у него в столе.
Беспомощно покачал головой.
- Вам не приходилось слышать об этой рукописи? Что в ней такого примечательного,  что могло бы настолько интересовать главу ордена?
Праздное любопытство отчаявшегося человека. Если я никогда не найду манускрипт, хочется хотя бы узнать, что я не сыскала.

Куин слушала молча. Рассказ странным образом утешал ее, уносил от нынешнего смятения, всполохнувшего болью ворох мыслей, к далеким берегам, прошлым временам,  к чужим горестям и чужим бедам столько более страшным, что ее собственные не казались ей такими уж печальными. Напротив, собственные  перспективы на этом фоне рисовались куда четче и надежнее. С «конугом» она разберется позже. Много позже, когда тот решит основную проблему.
Похрустывал под подошвами золотистый песок и мелкие камушки. Казалось, каждый она может почуять стопой так, словно идет босиком. Это болезненное ощущение отрезвляло, возвращало в реальность. 
В первый миг, когда очарование притчи еще застилало внутренний взор картинами разрушенных городов и взломанных ребер, принцесса ужаснулась мысли о том, что на голову ей свалился полоумный старик, который и дальше намерен общаться загадками и с которым сложно будет найти общий язык, а пуще того доверять ему, ведь неизвестно, что именно он имеет ввиду всякий раз… Но стоило ей сморгнуть наваждение, как мир обрел свои краски.
- Не думаю, что Зеница готов помогать мне, принесу я ему книгу или нет.
Прищурилась на свет, силясь вспомнить, как, вообще, выглядел манускрипт. Но не невод памяти вернулся пустым.  Зато рассудительность твердила о грядущих опасностях.
-  Эти притчи должны ходить в орденских списках. Не сами они интересны ему. Ему нужна книга, подлинник. Не удивлюсь, если пергамент,  пропитан ядом, и моя душа унесется в зеленые наши холмы, попытайся я взять его в руки. Прежде мне хотелось бы узнать, чем ценна эта книга. Возможно, в наших руках она принесла бы больше пользы Таре, чем в хранилищах Ордена. Потому я и спрашиваю вас…
Вернула внимание старику, очертила взглядом морщины, изрезавшие лицо лучи прожитых лет.
- Возможно, вам приходилось слыхать о ней, ведь монах этот, если я не ошибаюсь, из рода древнего и почитаемого в Холмах.

Отчего-то на фразе «держал ее в руках» принцесса испытала заметное облегчение, будто и впрямь яд, пропитавший страницы книги, был самым худшим ее опасением. На деле же, знакомство старца с интересующим Зеницу манускриптом внушало надежду, пусть и робкую, узнать истинные причины желаний старого церковника. Четыре лепестка. Стало быть, списком она не отделается, но и не ошибется. Зеница не может не знать о кодировках переписчиков, в конце концов, все они за малым исключением монахи Ордена. Как удачно, не попасться на этой мелочи. И как удачно иметь возможность отделить зерна от плевел.
- Осталось вновь ее найти. Или…
Бросила осторожный взгляд на профиль спутника, казалось, годы все лицо его потянули вниз к земле: и складки кожи, и кустистые брови, и кончик носа, и уголки губ. Только в подслеповатых глазах поблескивала тлеющая живость, точно смотрел он больше внутрь себя, чем вовне.
- .. вы знаете, где она?
Дорожка незаметно сделала круг мимо клумбы с цветущими деревьями и вывела их к ступеням дворца, нежно припорошенным кружевом опавших розовеющих лепестков. Они взбились в ласковую пену в дальних концах ступеней, возвращавших гуляющих под своды древнего замка, и кружили тихим ливнем, волшебной взвесью в воздухе, укрывая людей коконом густого сладкого аромата.
- А что именно запрещено в этой рукописи?
Потеряла связь.  Если буквослов этот дают и детям, что в нем противно церковным догматам?
Каменный коридор встретил их гулким эхом шагов и приглушенной музыкой за дальними дверями. В тупике у окна болтали фрейлины и пара галантных кавалеров, наряженных по последней моде. Осталось полагать,  что награждение завершено и начался бал. И начался так неожиданно, что Киун невольно замерла, прислушиваясь.
- Это волынка, мастер Мэлгон… - вопросительная растерянность, с которой принцесса перевела взгляд на своего собеседника, задрожала в воздухе восходящим тоном. Но уже через миг  уступила место радостному удивлению.
- Это волынка!
Славный кейли, которые так давно оставил  сумрачный двор Тары, отошедшей от праздников и закрывшей бальные зал на десятилетний траур; шумный, дробный, азартный и полнящий душу щемящим солнечным ветром юности.  Задохнулась внезапной легкостью, заразилась четкостью перестука каблуков. И тут же отпрянула, понимая, что там, где танцуют кейли, наверное, встретит и Джеда и не могла решиться.
- Думаю, мы найдем там и принца.
Удержалась за руку старца, словно не ему предлагала опереться, а сама искала в нем опору. Удержалась, помедлила, но пошла к распахнутым гостеприимно дверям бальной залы.

Отредактировано Куин Маккена (2013-09-11 16:31:38)

Испытываешь тонкое, вкрадчивое раздражение, юрким ужом затекающее в мысли, когда вместо ответа на вопрос узнаешь лишь то, что порождает еще больше вопросов.  Сокрыто между строк. Да, надо полагать, что-то сокрыто. И вряд ли золотые нити, продернуты в бычью кожу и способны составить кому-то скромное состояние. И что же сокрыто?
Куин отвела взор, мазнула им по пестрому гобелену на стене коридора, унимая спешность, так свойственную молодым и так несвойственную старикам. Должно быть, когда-то позже она услышит об этой книге снова. Не хотелось быть из лишне настойчивой в первые минуты знакомства. Каменная кишка старинного замка влекла их к источнику музыки. В душе рождалось смутное тревожное чувство, точно вибрация от дальних раскатов грома, еще не приносящая грозовой прохлады, но уже настойчиво толкающая на поиски крова.
Мелодия давно знакомая, освещавшая всякий праздник и любое сборище. Традиционная до неприличия, почти скучная этой ожидаемостью и щемящая своей привычностью, шаблонностью, как клеймо на шкуре барана. Нет, Куин не была сентиментальна. Танцы для нее закончились очень давно.  Светские остались  придворной необходимостью, но девическая легкость давно покинула сердце. Бережно придержала руку старца, кода он, казалось, замедлил шаг на пороге  залы, ослепленный игрой красок и блеском украшений.
- Да, - помедлила. – Это он.
Он. Чем еще должен заниматься тарийский принц, когда земли его терпит несчастья, а гордость его попирает полумертвый старик на троне? Конечно! Плясать! Плясать, разве есть лучшее средство представлять Тару на этом угрюмом празднике - оправдании мезальянса? Хлынула к сердцу жаркая горечь, стиснула костлявыми пальцами  хрупкую гортань, смяла нерожденные вдохи, разлилась теменью под ресницами. Отвернула, мотнула голову, точно пощечина. Yе радостные пляски так огорчили принцессу, не юная девица – одной больше, одной меньше, а то, что показалось ей легкомыслием и ненадежностью. Разве так надлежит вести себя мужчине, чей дом в беде? Или она слишком серьезна и слишком критична?.. Может, и не должен он рваться на родину, может, и не должен с угрюмым взглядом воплощать укор…
-  Правильно ли он поступает?
Когда чувства твои в смятении, не лучше ли услышать и чужое мнение, чтобы приложить к своему?

Должно быть, я из тех, кто слишком суров. Выслушала старца с необходимым почтением, но не испытала ни облегчения, ни радости от его слов,  без сомнения, мудрых. В таких словах Киун нуждалась подчас более всего. В речах, способных унимать гнев и увлекать порывистую ее душу в более мирное, почти философское русло. Она была благодарна, но не способна тут же усмирить свой протест. Наверно, принц должен танцевать, раз явился на праздник. Разве не чат нас приличия блюсти лицо и следовать манерам там, где мы не радостны и не веселы? Пусть имперский двор видит, что Таране только блюдет свои обычаи, но способна заражать ими увлекать прочих придворных.  Наверно, Джед поступает разумно и верно, но притвориться счастливой и предстать пред очи супруга вот сейчас Куин была не готова из опасения высказать ему в лицо все, что так бурлит в ее душе, плавясь и выливаясь в форму ледяных официальных фраз, облачающих златотканой парчой доброго воспитания мысли о неуместность плясок. Она постояла немного на пороге, любуясь тем, как зал наполняется танцующими парами,  словно на поле распускаются пестрые венчики цветов! Но не сумела преодолеть  внутреннее противление.
- Тогда предоставим им поступать разумно, - кивнула едва заметно и отступила за порог, точно сказочная нежить, не умеющая войти в дом, куда ее не приглашали лично.
- Не уверена, что смогу сейчас поддержать политику Его Высочества, а потом не хочу мешать. Быть может, вы составите мне компанию и расскажете о судьбе манускрипта, который так занимает главу Церкви. А когда танец завершится, мы сможем обратиться к его Величеству с нашими просьбами. Или по окончании праздника. Мне не хотелось бы вынуждать его покидать свадьбу. Мы рискуем вызвать лишние разговоры.
Лишь смотрела вопросительно, не решилась потянуть друида за собой, выжидала, его решение – пересечь зал или отойти в тень.

Народившаяся луна, еще призрачная в синеющем небе, еще так похожая на воздушное кружево, нежная, почти деликатная, пугливо возносилась над пенными кронами, ярко залитыми охрой и багрянцем свирепеющего закатного солнца поздней весны. Ранние сумерки, но уже такие пылкие, такие обещающие, навевающие сладкие думы; сладкие и тревожные – для тех, чье сердце молодо и полно кипучей жажды избытка чувств; и такие утомительно приятные, меланхоличные для тех, кто уже отметался и нынче более погружен книги и самих себя, в вязкие житейские хлопоты и естественное течение жизнь. Гнев отходил, точно тяжелая густая волна морского прибоя, накатившая на скалу и вынужденная не победившей увлекаться обратно в породившее ее водное пространство, чтобы упокоиться там, теряя форму и неповторимую плавность изгибов, возвращаясь миру, как часть от целого. Раздражение унималось медленно, но неизбежно, будто отступающая лихорадка, оставляло слабость в теле. И Куин была благодарна старцу за ту бережную опору, которую он являл. Было ли в этом что-то от его силы или удачное стечение обстоятельств? Принцесса вдохнула сладковатый воздух, потянула тонкой струйкой, словно боясь обжечься, и снова прислушалась к размеренной, негромкой речи старца. Мудрость предков?
- Вот как…
Не вполне уверена была, что понимает слова друида. Что именно полоумный монах сохранил в своих притчах? Важно ли узнать это сейчас, если можно узнать позже, если книга будет предъявлена? И без того ощущала, что спешит и в делах, и в мыслях, а потому  заставила себя придержать вопросы хотя бы о содержании манускрипта. Не слишком подходящее место для религиозных откровений.
- Боюсь, нынче в центральной пресептории достаточно наших соплеменников…Но зачем? Почему тариец?
Золотистый песок, в тени деревьев обретший серый с серебром окрас, поскрипывал под ногами.
-Не лучше ли нам вернуться в Шамрок Касл уже сейчас?
Бросила вопросительный взгляд на спутника: мы ведем опасную беседу.
- Вы, должно быть, устали в пути? А карета ждет меня.