1. Имя и фамилия Седрик фон Арсеваль. Настоящее имя давно забыто, маг его не использует, предпочитая называть себя  Бледный Господин, или Змей – Отравитель.

2.  Возраст Девяносто семь лет. Хотя на лице чернокнижника невозможно найти ни единой морщины. Он может показаться двадцатилетним юношей, однако каждое его движение скованно старческой немощью.

3. Занятие Алхимик.

4. Нация Даларец. Имеет хесские корни, но не интересовался своим происхождением.

5. Внешность

Неестественно бледный аристократичный лик колдуна кажется не живым, не настоящим, напоминая искусно сделанную посмертную маску. Холодное, почти никогда не выражающее эмоций лицо обрамляют седые, безжизненные волосы. Они утратили естественный цвет от множественных экспериментов с токсичными веществами.
Глаза этого бледного человека кажутся вовсе незрячими. Радужная оболочка настолько расширена, что белок почти отсутствует, а зрачок выглядит лишь немногим темнее. Взгляд чернокнижника сравним с пасмурным небом или же закаленным, блистающим металлом. Только лишь изредка, в тот миг, когда колдун прибегает к своему темному искусству,  взор его сияет леденящим голубоватым пламенем.

Тонкие бледные губы воскресителя, с первого взгляда, способны кривиться лишь в жестокой ухмылке над нелепостью собственного существования. Должно быть, все безумцы умеют улыбаться именно так.

Некромант худощав и высок. Сгорбленная мрачная фигура его напоминает силуэт некой гротескной исполинской птицы. Он ходит медленно, тяжело опираясь на трость. Тело, изведенное смертельными ядами и разъедаемое старческой слабостью уже не способно на былую легкость и подвижность сочленений. Здесь алхимические снадобья и чародейство оказались бессильны.
Лицо колдуна кажется молодым, но его манеры и осанка принадлежат девяностолетнему старцу.  Это, равно как и отрешенная пустота во взгляде блеклых, словно затянутых тонкой пленкой, окуляров может навести на мысль о том, что перед вами стоит не юноша, а старик, чья жизнь не может оборваться естественным образом.

Одеждой чернокнижнику служат кожа и кости его же собственных жертв. Материал обработан специальным алхимическим составом, препятствующим тлению и разрушению под действием времени. Внешне такое облачение напоминает длинный черный балахон. Кое-где сквозь выкрашенную дубленую кожу проступают силуэты человеческих костей, ребер, позвонков, ключиц. Кожа плотно прилегает к рукам и торсу, свободно спадая начиная от пояса, как монашеская мантия. Взглянув мельком невозможно догадаться, из чего выполнен подобный наряд, настолько искусно он сделан. Умение управлять мертвой органикой позволяет отравителю использовать такую одежду в качестве доспеха. По его желанию костяные вставки могут сцепляться, сращиваться друг с другом, обеспечивая некоторую защиту. Облачение не стесняет движений и практически не подвержено механическим повреждениям. Обут колдун в сапоги из того же материала. Кисти рук заключены в перчатки, доходящие до уровня локтя. За черной кожей маг скрывает свое страшное увечье – правая длань его представляет собою пропитанную ядом кость, которая, благодаря темному колдовству, не утратила подвижности.

При себе некромант всегда носит трость из черного дерева. Она вряд ли может быть использована в качестве оружия, однако к набалдашнику, выполненному из миниатюрного младенческого черепа, крепится отравленный стилет, который способен быть пущен в ход совершенно в любой момент. Другое дело, что обращаться с холодным оружием маг не умеет.

Вокруг левой руки некроманта обвивается причудливый браслет, изображенный в форме серебряной змеи с изумрудными зрачками. Это алхимическое чудо, созданное самим колдуном, может показаться совершенно незамысловатой вещицей, до тех пор пока маг сам не решит воспользоваться артефактом. По воле чернокнижника, стальная змея может внезапно ожить и одним укусом парализовать ни о чем не подозревающую жертву. Это становится возможным, благодаря заключенному в предмете джину.

6. Характер

С первого взгляда оккультист с лихвою оправдывает все стереотипы в отношении подобного человека. Маг замкнут в себе, угрюм, порой – неоправданно жесток. Человеческая жизнь имеет для него очень низкую ценность. За то долгое время, что колдун вынужден существовать, он разучился находить в мире что-то, кроме плодов порока. Седрик совершенно разочарован в людях, чрезвычайно долгие практики в алхимии и чародействе вынудили мага видеть в себе подобных существах не более, чем материал для очередной работы. Стоит сказать, что эта самая работа является для безумца всем. Он убежден, что жизнь – есть слабость, болезнь, нуждающаяся в лечении. Он истово верует в то, что его создания безупречны, лишенные сердцебиения и души, точно мраморные статуи из костей и плоти. Колдун восхищается своими твореньями, помещая в них всю свою привязанность и любовь.  Но, невзирая на это, чародей понимает, что сам он вовсе не лучше  чудовищ человеческого мира. До сих пор отравитель не отважился устранить в себе самом последний, самый вопиющий недостаток: бьющееся сердце.

За слоем немых и бесчувственных масок скрывается жгучая боль, что никогда боле не даст колдуну покоя. Ему так хочется думать, что подобное существование – есть благо, а все чувства человеческие – недостойная слабость, делающая душу уязвимой.  Оккультист искренне жаждет верить в то, что именно он – совершенен и безупречен. Однако убедить самого себя в этом не удается. Ведь некогда он мог любить, сострадать, ошибаться. Мог проявлять жестокость и милосердие, скромность и гордость, храбрость и трусость. Он был человеком со всеми мажорными и минорными аккордами в этой пьесе, которой так и не суждено было быть сыгранной до конца. Не смотря на то, что все перечисленное чуждо его нынешнему существованию, самую злую шутку играет память, лишающая покоя.
За любое могущество приходилось платить. Разве эта цена была для юнца высокой? В тот судьбоносный день он с легкостью согласился утратить немощь физического тела, лишиться страха и боли в обмен на силу, сопряженную со страстью к совершенству. Но колдовское могущество вовсе не могло и не может восполнить пустоту в душе своего обладателя. И хотя маг, презирая людей, как стадо скотов, старается видеть в них лишь органический мусор – мясо и кости, в глубине души он завидует тому, что каждому из смертных дана возможность чувствовать все то, что он более не способен ощущать. Если бы колдуну дали возможность отказаться от этого бремени, он согласился бы без колебаний. Вечность давно уже стала для чернокнижника жестоким и беспощадным палачом, что терзает его душу уже не одно десятилетие. И, пожалуй, ни один пыточных дел мастер не справился бы с этой задачей лучше, чем Господин Время.
Главной слабостью колдуна является его прошлое. Воспоминания о далекой человеческой жизни, что утрачена безвозвратно. Периодически случайные обрывки минувшего могут вывести мага из морального равновесия, пошатнув его психику. Порой он видит картины былого в настоящий момент, они накладываются на происходящее тонкой вуалью, заставляя утратить грань между вымыслом и реальностью. Призраки прошлого всегда движутся вслед за отравителем, выстраиваясь дьявольским хороводом воспаленного сознания.
Колдун верен роли, диктующей холодное безразличие. Но скрывает за нею  отчаянье. Он обязан бесцельно существовать, ни единого мгновенья не ощущая покоя. Чернокнижник подсознательно боится, что кто-то разгадает его тайну и поймет, что находится за непробиваемыми доспехами равнодушия. Никогда он не рассуждает о собственном прошлом, и без того сильное влияние оно оказывает на настоящий момент.
Колдун верит, что, даже умертвив себя, он не обретет умиротворения, и душа его по-прежнему продолжит скитаться меж двух миров.
В последние же годы Отравитель разбавляет свой досуг потугами к изобразительному искусству. На его взгляд, большинство самых любопытных вещей можно отобразить только при помощи красок. За короткий срок в жизни алхимика кисть быстро вытеснила перо. Когда воспоминания или мании полностью охватывали его рассудок, он предпочитал отдавать отдавать их уже не бумаге, но холсту. Вот только нельзя не сказать, что картины, выходящие из-под руки сумасшедшего мастера почти никогда не оказывались пугающими. Чаще в них читалось нечто по-детски нелепое, трудное к пониманию, или же просто странно-красивое... С точки зрения художника, разумеется. Однако, не редко колдун пытался переносить при помощи масла в реальный мир те самые, вырванные из прошлого, образы, что тревожили его беспокойный рассудок чуть реже, чем всегда. Только в такие моменты он старался прибегать ко мрачным цветам на палитре.

7. Биография

Он сидел перед камином, непрерывно вглядываясь в огонь. Казалось, что в этот момент он видел в хаотичном танце пламени что-то крайне важное, существенное и занимательное. Будто бы целую вечность отравитель не покидал этого старого кресла и все сидел, смотря на алые демонические языки, пляшущие по черному углю… И что-то записывал в распахнутой старой книге в расклеившимся переплете. Внезапно пламя вспыхнуло ярче, освящая болезненное бледное лицо. Он продолжал перелистывать желтые страницы, мерно всматриваясь в каждое слово…

«Эта история, вопреки многим другим, до сих пор не может быть окончена. Наверное, повесть следует начать с момента моего первого рождения. Жизнь моя взяла свое начало в дворянской семье, в определенных кругах тогда имевшей довольно значимое влияние. Это было так давно, что вряд ли кто-то еще хранит о том память… С детства меня учили, грамоте, манерам, и прочим бесчисленным навыкам, что были необходимы человеку, принадлежащему к аристократии в те времена. Долгое время я почти не видел мира за стенами фамильного особняка. Детство мое можно счесть скучным, не преисполненным запоминающимися событиями. Я никогда не мог интересоваться тем, что приносило такой восторг большинству людей в моем возрасте...

Однажды в наш дом прибыл гость. Я попробую воскресить в памяти его образ таким, каким запомнил в туманное утро нашей первой встречи.

Проснувшись, я подошел к окну, прижался лбом к прохладному стеклу и замер, то ли наслаждаясь покоем, то ли мучаясь от неясной тоски. Однообразный пейзаж был мне знаком до едва заметной травинки, скажу без преувеличения. Во двор ворвался всадник. Вздрогнув от неожиданности, я вынырнул из зыбкого марева грез наяву. Визиты гостей были редкостью в нашем доме, а к запланированным парадным приемам готовились заранее. Тем удивительнее было это неожиданное вторжение. Плащ незнакомца был запыленным, конь – взмыленным, лицо казалось утомленным и озабоченным. Я бросился, забыв о хороших манерах, вниз по лестнице, чтобы первым увидеть незнакомца.

Мы столкнулись у самых дверей. Он резко остановился и посмотрел на меня в упор. Острый взгляд темных, казавшихся почти черными глаз, был леденящим и испытующим. Я остановился, как вкопанный, не в силах не то что бежать, но даже двигаться. Мне стало холодно, отчаянно страшно почему-то, но оторвать взгляд от его одухотворенного мрачного лица не доставало сил. Он продолжал смотреть на меня так, будто пронизывал, изучал взглядом до мельчайших деталей. Затем незнакомец склонился, не отводя взора, и произнес лишь три слова, смысла которых я не мог тогда понять...

«Знания, Могущество, Власть...»

В итоге, сцена эта кончилась довольно прозаично. Под четким конвоем из прислуги я был возвращен в свою комнату, а нежданный визитер направился в гостиную для некоего важного разговора с моим отцом. И, тем не менее, это была далеко не последняя наша встреча.

Спустя несколько дней я узнал от служанки немного о личности необычного гостя. Он являлся старинным другом моего отца, лорда Арсеваля. Последний очень не любил как- либо упоминать об этой истории, как говаривали злые языки, лишь потому, что лорд был кое-чем обязан господину Людвигу (так звали незнакомца).

Конечно, я был совершенно не в курсе всех этих дел и не имел ни малейшего понятия о том, зачем этот человек прибыл в наш дом и что ему было угодно. Однако вскоре судьба слегка приподняла завесу тайны...

Когда мне объявили, что у меня появится новый учитель, я разочарованно подумал, что это будет очередной брюзжащий многословный старик, но, к счастью, сим предположениям не суждено было сбыться. В тот день я был крайне удивлен вновь видеть перед собою эту высокую статную фигуру. Думаю, вы уже поняли, кем являлся мой новый софист. Тогда я был слишком глуп, чтобы осознать весь смысл происходящего. Мною владел лишь интерес, свойственное ребенку любопытство...

Людвиг, оправдывая ожидания, учил меня тем наукам, которые вряд ли пригодились бы светскому человеку. Астрология, анатомия, психология, основы химии и философии. Естественно, эти дисциплины увлекали меня куда больше, чем нудные тонкости хороших манер и правил этикета. Более всего мне нравилось постигать древние языки.

Тогда мы редко разговаривали на отвлеченные темы. Вероятно, ему просто было скучно беседовать с ребенком о чем-то важном, действительно важном... Он лишь продолжал делиться своими знаниями, а я даже не задавался вопросом: «Почему?»

Деньги – не то, что может интересовать подобного человека. Это я знал наверняка.

В один ненастный дождливый день я пробудился от дикого ржания вороного коня прямо под моим окном. Распахнув ставни и выглянув во двор, я увидел, как всадник в черном плаще стремительно, как сумрачная тень, исчезает за воротами особняка... Конечно, он и раньше уезжал. Но в этот раз меня не покидало чувство, что я долго еще не увижу этого человека. Все было почти как в первый день нашей случайной встречи, но с точностью до наоборот...

Я был прав, вот так просто, не сказав ни слова, Людвиг пропал, будто бы и не было его вовсе. И никто не мог ответить на вопрос, куда отправился он в этот раз и что вознамерился искать. Наверное, исчезновение моего наставника было для всех не меньшей неожиданностью...

С тех пор лишь книги стали для меня единственными друзьями и учителями. Той опорой, благодаря которой в моей жизни поддерживался интерес. Шли годы, менялись потребности. Все больше и больше меня привлекала серьезная литература. Философские труды, некоторые религиозные догматы... В списке моих увлечений было множество трактатов об алхимии, ведь в те годы эта наука обретала все большую и большую популярность. Знания... Возможность свершить то, что еще никому не было подвластно доселе. Стать первым, кто достиг небывалых высот в своей дисциплине... Этими идеями я был опьянен в те времена. Что еще можно было ожидать от юнца, преисполненного гордостью и амбициями?

Спустя долгие пять лет Людвиг вновь появился у ворот фамильного особняка дома Арсевалей. Мы горячо обняли друг друга, будто старые друзья. Быть может, так оно и было?.. Он привез с собою лишь две тяжелые книги и незамедлительно вручил их мне. Будто добрый персонаж какой-то старинной легенды, этот человек с несколько грубоватым лицом приходил в мой дом, принося именно то, что было мне желанно и надобно. Когда-то давно он дал мне знания. Теперь – лишь два старинных фолианта. Мельком взглянув на пожелтевшие листы исписанной бумаги, я понял, что подарок бесценен...

Могущество... С тех пор я почти не вылезал из своей лаборатории, которую я практически сам обустроил. Людвиг остался гостить у нас на несколько месяцев. Как и в прошлый раз, никто не просветил меня по поводу его целей. Рукописные тома, что привез мне мой наставник, несомненно, являлись трактатами о науке, что так сильно занимала меня в последнее время, только на их страницах были начертаны куда более значимые формулы, чем те, что могли предложить всевозможные шарлатаны. Яды, кислоты, трансмутация металлов... Вскоре от теории я, охваченный небывалым рвением, перешел к практике. Людвиг лишь продолжал давать мне советы, наставлять, объясняя те немаловажные тонкости, что не были указаны ни в одной книге. Мое эго безумно тешил тот факт, что я способен на то, о чем другие не могут даже помыслить. Я научился узнавать свойства любого вещества путем простых экспериментов, умел создавать действительно совершенные яды и кислоты, на глазах разлагающие органический материал. Я не гнушался проводить эксперименты над живыми существами, безуспешно пытаясь модифицировать и изменять плоть... Знания буквально поглотили меня, будто черная бездна. Я был одержим своей властью, торжеством разума над моралью и лживой религией...

Семья настороженно относилась как к моим убеждениями, так и деятельности. Однако все свои страхи родители списывали на то, что в нынешнем веке балы и светские рауты стали куда менее модны, чем наука... Мой же верный наставник спокойно наблюдал, как я становился пленником своего тщеславия и властолюбия...

А потом... Потом в мою жизнь вошла Она. Да-да, вы не ошиблись, сама Любовь ринулась в мои объятия, низвергнувшись с трона небесного.

Любовь моя была хрупка, нежна, прелестна и носила простое девичье имя – Марианна. Сейчас, с высоты веков, я хочу верить, что это было обычное помрачение рассудка на фоне бушующего в крови пламени. Но тогда я упивался ею, я желал раствориться в новом для меня чувстве без остатка, я хотел, чтобы она принадлежала мне полностью. Жизнь моя, доселе посвященная науке, ныне была направлена в совершенно иное русло...

Моя страсть не была взаимной. Впрочем, мне не нужно было ее согласие. Я оберегал свое чувство от всех, даже порой от самого себя. Она же была последней в списке тех, кому я под самыми страшными пытками выдал бы свою тайну. Признаться, здравый смысл в этом был. Любя образ, бесплотную тень, мы сами являемся творцами, скульпторами и художниками, создавая и шлифуя в собственной душе желанный эталон. И есть ли нам дело до того, чем или кем в реальности является прельстившая нас оболочка? Вообще, к слову сказать, все мои мысли относительно Марианны легко облекались в зримую плоть, но принимали какие-то гротескные образы, очертания оставались размытыми, вероятно, я не обладал даром четких формулировок, поэтому результат оказывался обескураживающим и непредсказуемым.

Я не буду вести долгого рассказа на тему того, как впервые увидел объект своих нелепых чувств, что тогда заменяли мне целую жизнь. Скажу лишь, что она тоже принадлежала к знатному роду. А потому имела полное право мне отказать. Долгое время я наслаждался образом, красивым платьем, в который заключал чужую душу. Но я хотел большего, не понимая, что в тот момент переживал подлинный апогей своего счастья.

Все мои отчаянные попытки завоевать, получить, подчинить себе объект своего желания, были тщетны. Она не любила меня, наверное – просто не могла любить. В то время я счел это величайшим оскорблением, которое мне только могли нанести.

Но не только мои безответные чувства были трагедией того судьбоносного года. Со дня моего рождения миновало ровно девятнадцать зим... Любовь, пришедшая так внезапно и не вовремя, заставила меня прекратить научные изыскания и позабыть старого друга и учителя. Доселе мы часто разговаривали о морали, религии, власти... О смысле человеческой жизни и сути происходящего в мире... Должен отметить, мой наставник крайне любил поднимать метафизические вопросы, а взгляды его на мир были слишком конфликтны и радикальны, чтобы свободно высказывать их в большом обществе. Мы довольствовались лишь тихими вечерними беседами за бокалом вина, предаваясь порой чересчур циничной и жестокой критике касательно общества и людей того времени. Но с появлением в моей жизни нового, неведомого доселе чувства наши контакты с учителем практически сошли к минимуму. Он, в свою очередь, вовсе не пытался о себе как-то напомнить. Я же – практически его забыл, даже не заметив, как мой наставник вновь неожиданно пропал...

Но это все было настолько мизерным и незначительным в сравнении с надвигающейся напастью... Жестокая и беспощадная, она пришла в город, опустошая все на своем пути. Чудовищный гнев ее обрушился на головы стариков, женщин, детей. Бедняки и дворяне, смерды и аристократы в равной силе познали на себе могущество Черной Смерти... Чума. Квартал за кварталом болезнь опустошала город. Шансы спастись были призрачны, но каждый надеялся избежать жуткой участи. Из города не выпускали, ведь один зараженный мог распространять мор все дальше и дальше... Повсюду пылали погребальные костры. Воздух наполнялся мерзким запахом тлеющей человеческой плоти. Я бы готов тогда умереть со своею семьей, с городом, в котором я был рожден и вырос... С той, кого любил... Да, она так и не ответила мне взаимностью, по-прежнему не могла полюбить, да уже бы и не успела... Болезнь коснулась тела моей возлюбленной раньше, чем это смог бы сделать я. И дабы не умирать в дикой и беспощадной агонии, она приняла яд и спустя миг навсегда сомкнула веки. Ее семья, несмотря на весь торжествующий вокруг хаос, смогла добиться того, чтобы тело их драгоценной дочери было предано земле, а не огню... Я видел, как бездыханный труп объекта моей страсти погрузили в деревянный гроб, опустили в холодную могилу и засыпали сырой землей... Странно, что сейчас, вспоминая это, я уже не могу ощущать того, что чувствовал тогда... В тот самый день, час и миг.

Трое суток после я не находил себе места, не спал, не принимал пищу. Буквально рядом от болезни угасали мои родители. Однако мне не было ни до чего дела. Скорбь не давала мне здраво смотреть на мир. Казалось, душу просто растерзали, после чего извлекли из тела, оставив то лишь страдать и сожалеть… Я с нетерпением ждал того момента, когда Смерть возьмет меня, наконец, оборвав существование, ставшее тогда невыносимым... Но она медлила, будто бы специально доводя до исступления, до полнейшего безумия того, кто неистово просил ее прекратить свои мучения...

От безысходности, полнейшего отчаянья, я отправился на кладбище, где была захоронена та, к которой я по-прежнему испытывал столь же сильные чувства. В истерике я рухнул на землю, мне ничего не оставалось, кроме как рыдать, ожидая милосердного удара Смерти... В один момент я порывался вернуться, вновь взяться за работу и изготовить яд, чтобы в итоге самому прервать свою жизнь... Но будто какая-то неведомая, но могущественная сила удерживала меня на территории старого погоста... Склонившись над землею, я продолжал проклинать жизнь, судьбу... Бога...

Внезапно я почувствовал на своем плече чью-то ладонь, и тело мое пронзил неосознанный страх. Мысль о том, что меня могли застать в столь жалком состоянии, была противна... Обернувшись, я увидел лицо своего учителя и вновь поразился, как же удавалось ему исчезать и появляться так своевременно. Он ничего не произнес тогда, но вынул черный клинок из-под полы плаща и точным движением вонзил его в рыхлую землю свежей могилы. Меч вошел почти по самую рукоять. Я  инстинктивно удивился, откуда этот человек мог обладать такой физической силой? Наставник отдалился ровно на два шага, оставив клинок в земле. Я, будто зачарованный, приблизился к оружию, плотно взявшись обеими руками за рукоять... Мне показалось, что я ослеп... Лишь тьма, бездонная  пропасть представала моему взору. Это состояние было больше всего похоже на обморок... Я не помню, сколько оно продлилось, но когда я очнулся, от клинка остались лишь несколько искореженных обломков, а земля подо мною неведомым образом начала шевелиться. Грозной незыблемой тенью за моей спиной стоял Людвиг, с любопытством наблюдавший за всем происходящим... Я невольно отпрянул, охваченный безумным необъяснимым ужасом. Из черной сырой земли навстречу дневному свету поднималась та, чье мертвое тело уже несколько дней покоилось в могиле... Не знаю почему, но до возлюбленной мне вовсе не было дела в этот момент. Я лежал на земле, обратив свой изумленный взгляд на учителя...

«- Как это возможно? Кто ты?..

- С этого дня ты тот же, кто и я... С этого момента ты заключил договор.»

Я более не задавал вопросов... В моих мыслях царил хаос. Мы шли к особняку втроем, странной траурной процессией. Я накинул свой сюртук на девушку и ничуть не волновался по поводу того, что она не заговорила со мною, списывая все на шок... Учитель же с какой-то странной, неуместной усмешкой наблюдал за тем, как я укрываю от холода мною же воскрешенного мертвеца... Тогда я не мог понять причину его дикой ухмылки...

Нас встретила взволнованная служанка, лепечущая что-то о том, что отец срочно желает меня увидеть. Я все еще тщетно пытался осмыслить все произошедшее. Какая-то странная апатия притупляла все чувства, заставляла сознание почти отключиться. Оставив девушку на попечении своего наставника, я поспешил к отцу. Болезнь совершенно изуродовала его тело, и неприятный запах гниющей плоти разносился по всей комнате. Шепотом лорд Арсеваль сообщил мне о гибели жены – моей матери. Затем  старик разразился раздирающим легкие кровавым кашлем. Следующие его слова стали для меня очередной шокирующей новостью...

«...Людвиг... Ты же знаешь, помнишь Людвига?.. Твой учитель... Он... Вернул мне когда-то жизнь... Я умирал... Тогда... Давно... А он появился, будто из самой Преисподней. И вернул мне жизнь. В обмен на то, что я когда-то отплачу ему тем же. Он... Он не человек... Наверное, не человек. Прости. Я не мог не пускать его сюда... Инквизиция охотится на таких, как он. Ты, наверное, слышал. Он грозился забрать то, что когда-то мне... Вернул. Опасайся этого человека... Людвиг. Он не человек... Наверное. Прости.»

Это было последнее напутствие отца. Истомленный дух оставил бренную искалеченную недугом оболочку. Откровение умирающего ошарашило меня, конечно, но, признаться, не удивило. Верно, я подсознательно на протяжении многих лет ожидал чего-то подобного.

Я равнодушно подумал о том, что скорбь по поводу кончины родителей не овладела мной. Оснований для печали относительно собственной участи я тоже не видел.

Выйдя к учителю из отцовских покоев, я молча взглянул на него. Наверное, между нами была слишком прочная связь, и он безошибочно прочитал отразившееся на моем лице смятение души. Не сказав ни слова, он едва заметно склонил голову. Нужно ли было как-то комментировать то, что мне стало известно?

Моя возлюбленная принадлежала мне теперь без остатка. Казалось, сбылись все мои самые смелые чаяния и надежды. Но я обнимал ее податливое тело, смотрел в ее прекрасные очи, лишенные живого блеска, и липкий ужас разливался по моим венам. Этого ли я желал бессонными ночами, мечтая о любви? В отчаянии я поделился своими мыслями с Людвигом. Ответ его был убийственно точен и краток. Он, как всегда, понимал меня лучше, чем я сам, вернее, помогал придать моим хаотически движущимся мыслям логическую стройность и упорядоченность.

«- Друг мой! Тебе возвратили лишь ее плоть и можешь наслаждаться ожившей куклой. В случае, если результат тебя не устраивает, помни о том, что душа не подчиняется человеческим законам. И, откровенно говоря, любое обладание – это всего лишь получение чужого тела в собственность на некоторый срок. Может ли кто-то из смертных похвастаться тем, что владеет душой? Ты ведь и сам понимаешь это, не так ли?»

Я соглашался, но мне не становилось легче от прозрения. Словно пелена упала с моих глаз, и я осознал, насколько блаженнее мне было тогда, когда Марианна была далека от меня физически. Ведь только тогда я мог тешить себя иллюзией. Мороком, что сейчас был рассеян без следа...

«Ожившей куклой», - не уставал повторять я про себя, вновь и вновь содрогаясь от этой чудовищной мысли. Мертвая плоть, лишенная души, собственного сознания. Игрушка в руках хозяина. Немая, безвольная игрушка. Тогда для меня было безумно страшно это понимать. Мне становилось противно от единой мысли обо всем произошедшем... И в один вечер я решил вернуть все на круги своя. Боль истерзала мою душу так, что я совершил задуманное без тени видимых эмоций. Один резкий и точный удар сквозь ребра, прямо в сердце... Милосердная, мгновенная и быстрая смерть... Я надеялся, что все решится быстро. Она, конечно, не сопротивлялась, да и могла ли?.. Стилет вошел под нужным углом, поражая цель. Но та, кого я любил, все равно продолжала смотреть на меня своими холодными, безжизненными мутными глазами, как бы спрашивая: «Почему?». Дыхание девушки срывалось на хрип, а губы все равно дрожали, будто пытаясь мне что-то сказать... Я не понимал, почему так, недоумевал, пытаясь сдержать панический неотвратимый ужас. Время остановилось. Словно скованный невидимыми цепями, я не мог пошевелиться, созерцая душераздирающую картину. Внезапно знакомый голос буквально вырвал меня из пучины страха. Не помню, что Людвиг сказал тогда... Отчаянный взгляд мой невольно устремился в его сторону. А когда же я вновь обратил взор на покоящуюся на моих руках девушку, то понял, что неестественная ее жизнь все же оборвалась.

Несколько дней я сам находился в состоянии сна, подобного смерти. Смотрел в одну точку, не шевелясь, не реагируя ни на что, не желая и не надеясь. Мне второй раз довелось пережить худший кошмар своей жизни... Потом я избавился от оцепенения, погрузившись с головою в работу. Привычная деятельность на время притупляла боль, придавала смысл моему существованию, я утратил счет времени, не отличал ночь от дня, и только неутолимая жажда знаний и практических открытий стала моей путеводной звездой и спасением от безумия.

Однажды Людвиг бесшумно вошел в мой кабинет и опустился в кресло у камина, жестом пригласив меня присоединиться к беседе. Янтарный напиток был разлит по бокалам, пламя бросало призрачные отблески на лицо учителя, тонкий аромат сигар наполнял помещение. Все было, как в лучшие времена моей юности, однако нехорошее предчувствие острой иглой  кольнуло меня в сердце. Как-то отстраненно я заметил, что годы не оставили отпечаток на облике моего наставника. Неспешно я приблизился и устроился напротив учителя.

Людвиг молчал достаточно долго. Мы давно уже не общались в обычном понимании этого слова, предпочитая «читать» мысли друг друга на расстоянии, настолько наш союз был гармоничен.

«- Настал час истины, мой друг!» - с каким-то неестественным блеском в глазах говорил наставник. В этот вечер он читал мне последнюю лекцию о том, что доселе было за пределами моего понимания. Тогда он передал мне все знания, коими располагал сам, все законы и правила, которыми должен владеть оккультист. Как сейчас, я помню слова, окончившие долгий монолог...

«Став колдуном, ты навсегда потеряешь право быть человеком. Мы не принадлежим ни свету, ни тьме, олицетворяя собою лишь силу, пред которой мысленно преклоняемся и трепещем. Знания дают могущество, но только немногим дано право преобразовать эти качества в истинную власть. Власть над той, кого люди боятся более всего. Власть над самой смертью. Чернокнижник не имеет права умереть, как обычный человек, ибо погибель не дарует ему покоя. Такова плата, таков закон и условие. Я устал, друг мой, чертовски устал. И я жажду освободиться от той ноши, что мне приходится нести уже слишком. Когда-то мы с твоим отцом заключили негласный договор. За жизнь надобно платить жизнью. В данном случае, на кону была твоя. Но я думаю, что мы оба выиграем от того, что должно случиться сегодня. Я, наконец, обрету то, о чем мечтал долгие века. А ты избавишь себя от душевной боли», - речь моего наставника звучала крайне убедительной. Будто лишенный воли, я не мог отказать ему в его единственной просьбе, обращенной ко мне за годы нашей дружбы. В тот миг я думал, что разумом моим обладает какое-то темное колдовство. Сейчас же приходит понимание – то было мое собственное потаенное желание. Наставник сухо, но, тем не менее, искренне улыбнулся. Ловким движением он извлек из ножен серебряный обоюдоострый искривленный кинжал и приставил его к своему сердцу. Поймав мой изумленный взгляд, софист лишь с добродушной ухмылкою кивнул. Я, почему-то стараясь улыбаться в ответ, поднялся с кресла, делая несколько шагов вперед. Моя рука не дрогнула, и кинжал безупречно прошел меж ребер, пронзив сердце человека, столь преобразившего мою жизнь. Клинок рассеялся черной дымкой спустя несколько секунд после удара. Но, кем бы ни был Людвиг, он умер, как совершенно обычный человек, залив белоснежную рубашку липкой алой кровью... В тот день я потерял друга и наставника. И это было третье совершенное мною убийство. Ведь и во мне гибло все человеческое. Я без колебаний принял тяжкое бремя, что не смог нести мой учитель.

В прострации я продолжал созерцать бездыханное тело своего наставника до того мгновения, когда за спиною я ощутил Ее дыхание. Прикосновение ледяной ладони заставило меня вздрогнуть и обернуться. Моему взору предстала картина, которую я более всего боялся увидеть. Будто призрак, наваждение из недавнего прошлого, передо мою вновь стояла Она, такая, какой я помнил ее раньше. Задолго до всех этих ужасных событий... Лишь только глаза... Они были слишком пустыми, слишком холодными... Та, кого я любил, лишь однажды смотрела на меня вот так...

- Чего ты желаешь более всего? – молвила девушка с легкою улыбкой на алых губах, служащих контрастом снежно-белой коже.

- Ничего не могу желать, – не задумываясь, отвечал я, замирая в священном ужасе.

- Ничто ты и получишь, -  кокетливо рассмеялась Госпожа, что примеряла знакомое мне лицо. В этот самый миг ко мне пришло прозрение. Инстинктивно, почти подсознательно догадывался, с кем разговариваю сейчас. Был ли то демон или сама Смерть... Оказалось уже слишком поздно. Прекрасная и жестокая, бесстрастно обняла меня за шею своими бледными руками... Я чувствовал, как с ее долгим поцелуем жизнь покидает мое тело... Ощущал, как губы немеют от ее прикосновения, а взгляд застывает, окутанный сероватой мглою... Так обрел свою погибель Седрик фон Арсеваль. В безжизненных объятиях бледной леди. В тот день я получил Власть.

Людвиг, как всегда, оказался прав... Последний раз в своей жизни. Оставив этот бренный мир, учитель передал все свои силы ученику, которому и было суждено положить конец его мучениям. Только сейчас я понимаю, почему наставник улыбался в тот момент, и какое, должно быть, наслаждение он испытал. Колдовская сила моего софиста была велика и  я, как никто, смог это оценить. Предав земле тело своего учителя, я незамедлительно стал расточать его бесценное наследие.

Я был будто одержим. Работа, практическое использование новых умений... Это все, чем были заняты мои мысли. Запреты, законы... Все рухнуло в один миг в моей душе и сознании. Город был усеян тысячами гниющих трупов. И лишь меня не трогала болезнь, посланная самой Смертью. Эксперименты, что я проводил, были действительно чудовищны. Я без сожаления кромсал людские тела, расчленял, резал их на куски с алчностью и страстью безумного маньяка. Темное колдовство, коим я стал владеть после смерти учителя, позволяло мне соединять воедино, модифицировать и изменять любые останки плоти. Алхимия стала для меня единственным возможным смыслом существования. А черное колдовство лишь помогало в работе. «Ожившая кукла, ожившая кукла» - не уставал повторять я, насмехаясь над собою, над тем, каким я был когда-то. В этом была откровенная ирония судьбы.  Да, в своей практике я достиг величайших высот. Должно быть, даже Людвиг не был способен на подобное. Я не знаю, сколько времени я провел вот так, в порыве помешательства, видя мир лишь в стеклянных пробирках, но постепенно, будто тяжкий груз, на мои плечи сваливалось понимание того, во что я превратился...

Смертоносные яды, которые мне доводилось готовить, до кости прожгли мою правую руку. Тело медленно разрушалось под воздействием кислот и токсинов, но это не сильно меня тревожило. Колдовство, которому могла подчинится любая мертвая органика, столь же безотказно действовало и на мое собственное тело. Я не знал, жив ли я или мертв. Сердце продолжало свое размеренное биение, но старение не трогало меня, а кровь постепенно заменял ядовитый бальзамирующий состав. Моя правая рука стала представлять из себя очищенную от плоти, кость, буквально вытравленную паралитическим ядом.

Лишь спустя двадцать лет долгих и ужасающих практик, я начал вникать в смысл слов, произнесенных той, что явилась мне в самый черный день моей жизни. С ужасом я осознал, что не могу желать, страдать и чувствовать. Только Власть. Великая власть – все, что я держу сейчас в своих руках. Я мыслю... Я существую... Я помню... Однако этого слишком мало, чтобы являться полноценно живым. С тех пор скульптура – стала моим смыслом. А плоть – всего лишь мрамором. Живые существа превратились в материал для совершенных созданий. Больше мне ничего не оставалось... Все же, в конечном итоге, человек может обладать душами себе подобных, тут Людвиг слукавил. Жаль, только все человеческое он при этом теряет.

Я не могу исчислить жизни, что забирал лишь для того, чтобы усовершенствовать свои знания. И лишь ужас теперь испытывает каждый, кто заглянет в мои изувеченные глаза. Мне не страшно, мне не жаль, жалеть я больше не умею. У совершенства нет предела, однако к нему можно стремиться. Я только устраняю изъян. Вы – болезнь. Я – лекарь».

Последние строки некромант записал только что, ставя финальный аккорд в своей повести. Затем же костяная рука его с силой захлопнула фолиант в ветхом переплете. Отравитель последний раз взглянул на него и швырнул в огонь, придавая забвению остатки собственной жизни. Он не хотел помнить.

8. Особенности/сексуальные предпочтения

Отравитель страдает врожденной мигренью, избавится от которой не помогли даже самые действенные средства. Седовласый ловит себя на мысли, что единственное непрерывное и яркое ощущение в его существовании – это вечные приступы тупой боли, клокочущей в такт биению отравленного сердца.
Умения: колдун обладает обширными знаниями в области астрологии, анатомии, психологии,  химии, алхимии, философии и литературы. Так же оккультист свободно может обращаться к древним языкам, на которых была записана большая часть трактатов, что попадались ему в руки.
Не стоит думать, что вечность в плену безумия, исключает досуг. Последние двадцать лет, свободное от "работы" время Отравитель посвящал изобразительному искусству. У всех есть несбывшиеся мечты, а этот старик когда-то хотел быть художником. Что ж, теперь в этом его никто не в силах ограничить.

Магические способности:
Нетленный Мастер
Приняв темный дар, Бледный Господин не способен умереть естественной смертью. Его тело одновременно и мертво и живо. Он не стареет и так остро ощущает боль. Костяная же рука колдуна буквально пропитана паралитическим ядом. Одно касание этой изувеченной конечности заставляет жертву утратить контроль над собственной плотью сроком до двух ходов.

Кровь Змея
От работы с ядами, тело колдуна оказалось буквально пропитано токсичными веществами. Черная магия поддерживает в нем подобие жизни, хотя кровь его на одну треть состоит из паралитического токсина. Попадание данного состава на кожу вызовет временный паралич пораженного участка. (два хода) Если же выпить хоть несколько капель токсичной крови – тело охватывает длительный паралич (до пяти ходов), который может завершиться смертельным исходом. Подобный состав собственной крови дает колдуну невосприимчивость ко многим известным ядам. Исключение составляют токсины, ориентированные на нежить и сильные кислоты.

Реаниматор
Оккультист способен вдохнуть жизнь в мертвое, не подверженное разложению, тело. Получившимся созданием он управляет, как марионеткой, контролируя каждое движение или создавая простую поведенческую программу. Собственной душой и разумом такие существа не обладают, являясь полностью зависимыми от своего создателя.

Омраченный скульптор

Чернокнижник способен управлять мертвой плотью, будто глиной, частично изменяя ее форму, разделяя или сращивая воедино отдельные куски. Подобные модификации маг проводит почти мгновенно. Являясь наполовину нежитью, Господин тем же образом способен восстанавливать повреждения на своем теле, присоединять отрубленные конечности или даже вживлять в себя иную плоть. Однако все манипуляции с собственным телом требуют довольно много времени, а потому практически невозможны боевой ситуации.

Предпочтения: Обладает склонностью к мазохизму, находя в боли единственное утешение, считая что это ощущение необходимо синтезировать искусственно. Колдун сравнивает боль с солью в изысканном блюде. Сама по себе она не очень приятна на вкус и тем, кому в жизни хватает острых эмоций – не нужна. Но, вовсе не ощущая боль, человеческое существование становится пресным и безвкусным.
Как греческий Пигмалион, отравитель одержим страстью к совершенству. И хоть его работы порой вряд ли могут воззвать к эстетическому удовольствию, колдун часто берется воссоздавать образы из своего прошлого, придавая им оттиск безупречного, по кусочкам собирая собственную Галатею. Чернокнижник искренне любит то, что называет своими детьми. Иногда не совсем отцовской любовью.

9. Статус Боготворящий Неживое

10. Планируемая интенсивность посещения форума. Зависит от наличия интересной активной игры. Сам готов выдавать пост в день, при желании соигрока – можно и больше.

11. Связь Yе пользуюсь.

12. Игровые планы Психоделический отыгрыш с философским уклоном. В идеале – паутина дворцовых интриг.

13. Откуда вы о нас узнали?  РПГ топ.

Отредактировано Бледный Господин (2014-01-03 00:55:29)