В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Да и плохой тоже - ведь для этого надо отойти от очага, дойти до двери и отпереть ее, впуская в дом убийственное дыхание мороза. Зимой кажется, будто белого дня и нет вовсе, просыпаешься затемно, ложишься затемно, медленно звереешь от того, что дни так похожи друг на друга...

- Он всегда чудноватый был, этот Аки. Я его еще мальцом хорошо помню - станет, бывало, столбом посреди двора, смотрит перед собой. Сопли ручьем, рот нараспашку. А то еще сядет в пыль, и чертит себе оборотные урды - я раз увидел, чуть руки не повыдергал. На охоту как раз шел, думаете, поймал кого? Хрена лысого...

Старик Кетиль с удовольствием окунул вислые седые усы в пиво, чрезвычайно довольный тем, что его не перебивают, как то заведено у нынешней молодежи. То ли дело в его время! Если бы он хоть изредка наблюдал за членами семьи, теснящимися у огня, то заметил бы, что его попросту никто не слушает.

- Уже и дом сожгли, - уныло промолвил старший сын Кетиля, Гетир, уже третий десяток лет исправлявший в деревне обязанности старосты и судьи заодно. - Что бы им не упокоиться? Чего они хотят?

"Хочу волчок!" - незримая детская ручонка потянулась из ниоткуда, ярко раскрашенная деревянная игрушка сама собой завертелась, мелькая лаковыми боками, описала круг вокруг годовалого малыша Магни, Кетилева праправнука, копошившегося на расстеленном на полу меховом одеяле. Мальчик довольно засмеялся, захлопал в ладоши - волчок снова завертелся.

- Да чтоб тебя, опять... - выдохнул Гетир, хватаясь за нож - не так в надежде поразить приставучего духа, сколько надеясь на спасительную силу урд на рукояти.

Волчок снова закружил вокруг Магни, все быстрее и быстрее, будто пущенный рукой великана, когда кто-то постучал в дверь. Это будто послужило сигналом к началу всеобщего буйства вещей, мигом сорвавшихся со своих мест и закружившихся в воздухе. Завизжали женщины, прижимая к себе детей, пивная кружка вырвалась из рук Кетиля и воспарила куда-то к закопченному потолку, и это было бы даже смешно, если бы за ней не последовал нож Гетира и стоявший у порога топор. Противно заскрежетали висящие на стене парные мечи, конвульсивно дергаясь под придавливающим их щитом, старшая из невесток закрыла лицо руками, чтобы не смотреть, и все же было видно,  как между пальцами сверкают болезненным любопытством ее взгляд.

- Магни! - ойкнула младшая, наблюдая, как меховое одеяло плавно поднимается вверх, вслед за пивными кружками, котлами, инструментом, унося с собой довольно хохочущего малыша.

Один клинок высвободился и, просвистев у самого уха женщины, вонзился в дверь с такой силой, что засов подпрыгнул на крючьях.

- Спасите, люди добрые! Ой, спасите, кто в Создателя верует!

Щит с грохотом упал на пол и остался лежать, как поверженное чудовище, кажется, единственный неодушевленный предмет в доме, который пребывал в неподвижности - даже сундуки и кровати начали подпрыгивать на месте, будто кто-то подталкивал их снизу.

Второй меч, крутясь в воздухе, как крылья ветряной мельницы, пролетел вслед за первым. На этот раз засов не удержался, и дверь с душераздирающим скрипом распахнулась.

Незнакомец на пороге появился так внезапно, что впору было поверить, что он вырос прямо из-под земли. Слова сорвались с его губ вместе с густыми клубами пара, будто воплотились благословенные духи, призванные на помощь против буйствующего в доме Кетиля зла.

В следующее мгновение воздух колыхнулся. Гетир не мог бы объяснить, что именно произошло, как это возможно, но ему показалось, будто от дальней стены до двери прокатилась волна холода, подхватила его, качнула на высоком гребне и отступила. Магни уже не смеялся, а плакал, колотя ручонками по парящему одеялу - странное дело, оно не прогибалось под весом детского тельца, а держалось ровно, столешницей.

Ледяной воздух погасил огонь в очаге, угли даже не тлели - сразу покрылись серым инеем пепла. На стенах плесенью проступала изморозь, стремительно распространяясь все ближе и ближе к святому отцу. Призрак - или даже призраки? - отчетливо давал понять, что не намерен вступать в переговоры. Может, если бы это был дух утонченного алацци, орденцу повезло бы больше. Увы, Хестур оставался Хестуром и в посмертии.

"Мама, мне страшно! Мне страшно!"

Странный, плачущий звук. Теперь в доме хныкало двое детишек - крепыш Магни и невидимый ребенок, которого напугал чужой злой дядька.

"Ой! Поиграем!"

На мгновение в доме воцарилась тишина, в которой лишь отчетливо слышалось хриплое, с присвистом, дыхание старого Кетиля. Вещи на мгновение зависли в воздухе, потом медленно, одна за другой, начали с грохотом падать на пол.

Гетир едва успел дернуть в сторону замешкавшуюся жену, когда с потолка на нее кувырком полетел топор и засел в деревянном настиле на полу со странным ухающим звуком, будто в колоде для колки дров. Прочие члены большой семьи отделались легким испугом, если не считать, что нескольких облило пивом из порхающих кружек.

Последним в воздухе задержалось одеяло с Магни, а потом стремительно ухнуло вниз, заставив мальчика завизжать  от страха и восторга. Мать подхватила его почти у земли, дрожащей рукой осенила симболоном и прижала к себе, спрятав лицо сына на груди, будто могло случиться еще что-то, способное намного сильнее напугать ребенка, только что парившего в воздухе.

Иней еще полз по дверным косякам, но уже намного медленнее, пока не замер на уровне колен странствующего экзорциста.

Отредактировано Рассказчик (2013-08-02 20:32:20)

Что-то в этом было неправильное. Гетир, немного успокоившись, стал внимательно наблюдать за орденцем, ожидая, когда же тот перестанет любезничать с привидением и начнет, наконец, его изгонять. Само собой, с громами, молниями и выкрикиванием заклинаний. Для того случая можно было даже остаться в зиму без крова над головой, лишь бы избавиться от треклятого духа.

Пауза затягивалась. Можно было легко вообразить, как не-живое дитя задумчиво сунуло палец в рот, размышляя, какую бы забаву предложить дяденьке, который вдруг стал добрым и дружелюбным.

"В прятки?"

Дверь за спиной экзорциста качнулась на петлях, рукояти торчащих мечей толкнули его в спину, побуждая сделать шаг внутрь. Очаг оставался мертвым и холодным, очевидно, разжечь его снова игривый дух не мог или просто не умел.

Застывшие угли разгорелись не сразу даже от магического огня, так что нечего было и думать, чтобы удалось разжечь очаг обычным  способом. Его, как и дом в целом, явно следовало тщательно очистить и освятить - потом, когда все закончится.  Пламя постепенно разгоралось все ярче, все уверенней, и хотя теплей от него пока не становилось, все семейство Кетиля невольно потянулось поближе, будто именно огонь мог защитить их от нечистого духа.

"Я Брюнья, дочь Аки."

Казалось, девочке польстило, что ее считают совсем взрослой. Теперь можно было вообразить, будто она надувает щеки от гордости и старается держать посолиднее.

"Хочу в загадки!"

Магни беспокойно завертелся на руках у матери, вывернул головенку из-под ее ладони, высматривая что-то, видимое лишь ему одному, за языками пламени, между очагом и экзорцистом.

Брюнья почти не раздумывала: дети часто торопятся с ответом, чтобы угодить взрослому или опередить других, при этом нисколько не рассуждая над правильностью того, о чем говорят. Главное, поскорее выпалить свое, пока не перебили.

"А я знаю, а я знаю! Это колодец!"

Мертвая девочка радовалась скорой отгадке. Живая бы сейчас захлопала в ладоши, подпрыгивая на месте, эта заставила подскакивать рассыпанную по полу утварь. Точило едва не угодило по ступне Гетира, хес заругался сквозь зубы, и жена спешно дернула его за рукав - мол, не порть святому отцу дела своим сквернословием.

Самым большим чудом сегодняшнего вечера было то, что старик Кетиль все еще не лез к монаху с советами, хотя опомнился уже достаточно, чтобы с живейшим интересом наблюдать за экзорцизмом, щуря подслеповатые глаза. Гетир и сам едва прикусил язык, когда брат Бернард согласился с неправильной отгадкой: зачем было и спрашивать, если не для того, чтобы поймать на слове нечистого духа?

"Они сказали мне ждать. И что скоро вернутся. Но я жду, а они не идут".

Брюнья была искренне обижена. Ведь она была послушна, выполнила все, как ей велели - и никто не заметил, какой хорошей девочкой она была.

"Мама принесет мне целую ковригу белого хлеба. А ты загадай мне еще что-нибудь!"

У брата Бернарда почти получилось. Не хватило самой малости.

Белая плесень инея снова устремилась по стенам дома. Как в ознобе, застучали, задергались накрепко законопаченные ставни. Неплотно прикрытая дверь снова распахнулась настежь, открывая в проеме искрящиеся сугробы и - контрастом - темно-синее небо, усыпанное крупными звездами.

"Уходи! Ты плохой! Нельзя с тобой играть!"

На этот раз Гетир успел ухватиться за топор, а его сыновья - за мечи, ровно за мгновение перед тем, как вещи снова взбесились, сбиваясь в жутковатое облако над магическим пламенем очага. Темная масса топорщилась ложками, ножами, ручками котлов и Создатель ведает чем еще, угрожая ежеминутно обрушиться грозой на чью-то голову.

Стоило только понадеяться, что дух забыл о более опасных предметах, как невидимая сила толкнула Гетира в грудь, будто лошадь приложила копытом. Невольно хес выронил топор, и теперь мог только наблюдать за тем, как тот бестолково вращается в воздухе на расстоянии вытянутой руки - вроде и рядом, но дьябла с два ухватишь.

- Держи мечи, парни! - только и рявкнул Гетир, понимая, что выполнить его приказ они вряд ли смогут.

"Мама!"

Первый крик потерянной души был таким пронзительным и отчаянным, что ни одна женщина, живая или мертвая, не могла бы остаться равнодушной к этому пронзительному зову. К счастью для Бернарда, девочка осталась неуслышанной - во всяком случае, присутствие ее ощущалось прежним, в  силе призрака ничего не изменилось. 

"Мамочка!"

Гетир снова ощутил, как колышется вокруг воздух, будто привидение часто, испуганно задышало. Все случилось очень быстро: экзорцист был примерно на половине своей ритуальной фразы, когда Брюнья ударила в последний раз, отчаянно, безнадежно, не от злобы - от ужаса. Туча домашней утвари судорожно сперва рванулась вверх, потом вперед, сквозь пламя, беспорядочно обрушиваясь на святого отца.

"Ма..."- жалобно, полувсхлипом-полустоном, и затихло. Растаяло.

Все закончилось. Даже если бы миски, ложки и все прочее не рухнуло на пол, это стало бы понятно непосвященным по тому, как разом потеплело в доме, несмотря на распахнутую настежь дверь.

Магия Бернарда Реми восторжествовала.

- Будь гостем в моем доме. Я Кетиль, сын Эгиля. А этот вот - мой старшой, Гетир,  - старик ткнул в его сторону узловатым пальцем. - Прочих называть не стану, все равно не запомнишь сразу, кто не из хесов, тому не под силу. Вот помню, раз один в Эль-Хасаре повстречались мы с...

- Батюшка, -  с глухим раздражением одернул его сын, - самое время отцу Бернарду послушать про твои подвиги.

Обыденность, с которой орденец представился и начал наводить порядок в доме, подействовала успокаивающе на всех членов большой семьи. Женщины заохали, засуетились, собирая с пола вещи, а мужчины расселись за столом, ожидая, пока им заново накроют.

- Спасибо вам, святой человек, - огладил заплетенную в косицы бороду Гетир. - И впрямь у нас тут нехорошо... было. Да что уж говорить, сами видели. И помогли.

Немного помолчав, староста добавил:

- Мы люди темные, орденских обычаев не знаем - чем вас благодарить следует? Кроме горячего ужина и хорошей постели, понятное дело.

Потрепанный вид борца с нечистью обнадеживал. Если бы сам Гетир владел теми умениями, что создатель даровал брату Реми, он бы уж на хороший меховый плащ себе кое-как скопил, а этот...

- Мы тут на отшибе живем, - осторожно промолвил Гетир, угадав невысказанный вопрос брата Реми. - К нам нарочно редко заходят, а случайно  - и того реже. Еще и зимой... В последний раз у нас святой отец о прошлом лете бывал, все в зиму началось. Сперва помалу, то стучит-шуршит у кого-то в доме - мало ли, мыши завелись. То вещи пропадают. То в погребке кто-то крынки переворачивает. Такое, по мелочи. Потом хуже. Как сейчас, пожитки летать начали. Людей иногда поднимало, невысоко, правда. Урды на стенах стали появляться, затрут - опять повылезут. Собаки воют, дети орут ночами напролет. Сдурело всё. Аки этот, покойник... Вот батюшка говорит, он смолоду какой-то неверный был. Будто знал что-то такое, чего знать то и не положено, а откуда - одни боги ве....

Кетиль с силой наступил на ногу сыну.

- Одни боги ведают, - твердо повторил Гетир. - Не верил он в Создателя, Аки-то. И домашние его тоже. Жена его эта полоумная, он ее из лесу привел. Дети - что зверушки. Глазенками так зыркают.

На сей раз Гетир вмешаться не успел. Пользуясь моментом, Кетиль немедленно вклинился в беседу:

- Это вы что же, святой отец, по Хестуру странствуете и оборотных урд никогда не видали? Вот, к примеру, человек несведущий попросит человека знающего: начертай мне на дорожном посохе знак пути, чтоб дорога сама под ноги ложилась, чтоб ветер в спину дул да разбойнички из захоронок своих навстречу не выскакивали. А тот, умник, значит, возьми и начерти не в ту сторону, ненарочно или по злому умыслу. Тут и посыплется на странника сто бед и одно несчастье, в обратку, значит: и непогода, и грабители, и хвори... Рассказывают про ярла Хакона из Еловой долины, охочего до рыбной ловли, как он однажды поймал жирную форель, да от нее и помер, потому по странной случайности у нее на чешуе читался обратный знак "радость"!   

Начал брат свою речь святой отец мудрено, а закончил так, что Кетилю аж обнять его захотелось. Нет для любителя поговорить большего удовольствия, чем столкнуться с человеком, которые еще не разу не слышал его историй, уже безнадежно набивших оскомину всем домашним и соседям. Увидев, как оживился старик, Гетир не мог не посочувствовать инквизитору - еще до рассвета тому предстояло узнать подноготную трех поколений жителей деревни, а еще три останутся на белый день.

- Расскажи брату Бернарду про то, как умер Аки, - не выдержал он, когда отец закончил во всех подробностях расписывать жизнь и злую погибель Косой Герды с Вороньего хутора, что как раз за озером, если не срезать через поле того самого Торгейра Левши, который женат на дочке Ульфара Голоногого, который в молодости на спор залез на скалу, а после его оттуда снимали, и с тех пор у них вражда с Асмундом Заикой, который тогда Ульфара и уронил с обрыва... 

- Аки, - с неудовольствием повторил Кетиль, который собирался приберечь самое интересное напоследок. - Аки умер плохо. И забрал с собой жену и детей. Но ты напрасно меня перебил, сын, это непочтительно. Если бы святой брат хотел послушать про Аки, он бы так и сказал, а он пожелал узнать побольше обо всех. Мало ли за кем какой грех.

- Ты же сам знаешь, что больше некому, отец.

Кетиль обиженно замолчал, потом все же заговорил снова.

- Аки, сын Брюнольва, убил свою жену и пятерых детей. Их это духи не знают покоя и мешают всем жить. Мы похоронили их всех, как должно, а неделю назад сожгли их дом, чтобы им некуда было возвращаться.