- Я научусь быть такой, что с другими вы уснете от тоски, - Эсме запрокинула голову, пытливо глядя в лицо мужчины, и в голосе ее не было кокетства - просто обещание человека, уверенного в своих силах. - Такой, что вы никогда мной не насытитесь.

"О Создатель, что я несу? Но он, кажется, доволен..."

К своему удивлению тарийка поняла, что в таком неспешном темпе даже есть некоторая приятность и немного расслабилась, сдвинула ладони с бортика на плечи мужчины, остро ощущая игру мышц под бледной кожей.

"Он звереет от моего страха еще больше, чем от строптивости".

Эсме чувствовала, что должна как-то ответить на ласки Олафа, ведь именно этого он ждет после ее громких заявлений. Она примерилась и на пробу сама двинула бедрами навстречу его плоти, пытаясь поймать его ритм.

В ту минуту, когда принцессе начало казаться, что она в безопасности, северный зверь с удовольствием показал клыки. Она отчаянно шарахнулась назад, насколько это позволяло ограниченное пространство купели, расплескивая воду и чувствительно прикладываясь поясницей о мраморную облицовку купели. Слезы сами собой брызнули из глаз, сводя на нет все самонадеянные речи. Стена, которую Эсме пыталась выстроить вокруг себя, защищаясь от паники, пока что была слишком ненадежной.

К счастью, Олаф не удерживал ее, в этом не было нужды - он получил, что хотел, и удалился, предоставляя своей жертве заново приходить в себя. Она осторожно коснулась груди. След от укуса на глазах наливался темным багрянцем, пульсировал жаром, глубокий и четкий, как клеймо, которым хозяева отмечают рабов и скотину.

В любом случае, Эсме не удалось бы пересидеть в купальне до самого утра, а значит, нужно было собраться с духом и выйти в спальню.

"Хорошо, если бы уснул", - мечтательно подумала девушка, понимая, что ничем не заслужила такого подарка от Создателя. Уж очень много нагрешила на сегодня.

На мраморной лавке поодаль обнаружились еще полотенца, и тарийка ожесточенно терла себя мягким полотном, пока не чувствовала, что кожа горит, потом обвязалась вокруг груди самым сухим и на цыпочках двинулась в опочивальню.

Осторожно приоткрыв дверь, качнувшуюся на петлях легко, без скрипа, она увидела, что Олаф лежит в кровати, сбросив на пол запятнанное кровью покрывало и ее разодранную одежду. Эсме не могла хорошенько припомнить, в какой момент все-таки осталась без задранной сорочки, спутывающей руки, но сейчас она лежала в шаге от порога. Принцесса опустилась на корточки, просунула руку в щель и, зацепив ткань кончиками пальцев, потянула последнее уцелевшее одеяние к себе. Глядя на это со стороны, можно было вообразить, будто это шалят домашние духи.

При звуке конунгова голоса сорочка поползла по полу быстрее, а потом исчезла за порогом с такой скоростью, будто спасала жизнь бегством. Едва слышно зашелестела ткань, беззвучно приоткрылась дверь, и принцесса Тары белой тенью скользнула в опочивальню.

К своему вину она так и не притронулась прежде, да и сейчас предпочитала сохранить относительную ясность ума, насколько это вообще было возможно в подобных обстоятельствах. Эсме наполнила кубок конунга, подала ему с учтивым полупоклоном, будто на многолюдном пиру, и присела в ногах постели на самый край перины, готовая в любой момент соскочить с высокого ложа на пол.

"Чего я хочу?" - девушка непонимающе уставилась на возлежащего перед ней Олафа, сытого и довольного, как кот, добравшийся до крынки со сливками. Она искренне не понимала, что он хочет от нее услышать, и первая же догадка показалась ей такой отвратительной, что щеки вспыхнули лихорадочным румянцем.

"Он мне что, предлагает заплатить, как шлюхе?" 

В прошлые годы конунг делал ей щедрые подарки к праздникам - разумеется, на правах будущего свекра и временного опекуна. Ничего предосудительного, в основном отрезы тканей и деньги, которые не шли в счет обычного содержания и могли быть истрачены на всякие приятные глупости.   

Эсме пришлось покачать головой, чтобы привести в порядок спутанные мысли. Если бы конунг в самом деле хотел оскорбить ее таким образом, он бы не стал спрашивать, а просто швырнул ей в подол пригоршню монет.

- Как я смогу приходить сюда незаметно, милорд? - она смотрела на Олафа, надеясь, что ни в ее вопросе, ни в манере держаться нет ничего, что снова заставит его забыть о разговорах. - Или у ваших покоев есть потайная дверь?

Запах торфяного дыма и дубовой бочки защекотал нос, уцелев даже после многолетнего плена в чуждом островной выпивке стеклянном плену.  Клевета и лжа неправдивая, что все тарийцы пьют виски с колыбели. Лорд и леди Маклюр бдительно следили за тем, чтобы в кубке их воспитанницы никогда не оказывалось ничего крепче эля или сидра, но сейчас был очень подходящий момент, чтобы попробовать что-нибудь посерьезнее. 

Эсме крепко зажмурилась и на вдохе махом опрокинула в себя содержимое плошечки. Если кому-то однажды удалось проглотить язык огня, то ощущение, наверное, было сродни тому, что сейчас пережила принцесса: глаза сами собой наполнились слезами, а дыхание сперло в груди, как от сильного удара. Нечеловеческим усилием воли ей удалось не раскашляться самым постыдным образом, но на пару минут она напрочь лишилась дара речи, и вот тут владыка хесов принялся разминать ей спину с ловкостью умелой банщицы.

- Поладим, - растерянно повторила она, будто проверяя, может ли еще ворочать языком после выпитого. Хмельной жар заставил ее раскраснеться еще сильнее, заставил быстрее застучать сердце и задышать чаще.

- Вы хотите сделать мне ребенка, милорд?

"Ой. Это не я, это виски".

На самом деле до сих пор она не задумывалась о том, что семя Олафа может дать всходы в ее чреве, хотя знала по меньшей мере две дюжины баллад, в которых шла речь о печальной участи дев, забеременевших вне брака. Треть из них заканчивалась детоубийством, почти две трети - самоубийством или смертью от рук опозоренной родни, и только в двух или трех отец бастарда честно вел мать с младенцем к алтарю.

Отредактировано Эсме Маккена (2013-07-29 19:28:51)