Первородная тьма, тёмная, вязкая мгла, стремительное падение куда-то в бездну, на властный зов немыслимой силы, заставляющей бешено частить от животного ужаса сердце.
- Ко мне! – гулким эхом разносится в голове, замирает сдавленное дыхание, тысячами иголок вонзается под кожу нечто тёмное. Или это только кажется? Тело пылает огнём и дрожит в ознобе. Не за что схватиться, от того, что ожидает во тьме, не убежать и не спастись. Свирепый владыка Пепельного Царства неистово рычит сквозь века и пространство, зазывая в ледяной чертог. Перед глазами безумно бушует пламя, смердит паленой плотью, собственный крик переплетается с криками агонии убитых, бьёт в уши, сотрясает нутро. Падение ускоряется, всё быстрее и быстрее. Резкая боль пикой пронзает грудь, –  Ещё не время. – Тихое шипение переходит в глухое бряцанье железа.   

Курт вздрогнул, ошалело распахнув единственный глаз, взмокшее тело всё ещё слабо подрагивало, щедро источая жар в прохладу влажного воздуха. Несколько раз растерянно моргнул, осторожно оглядываясь. К лицу прилипли выбившиеся из-за уха пряди.
Внимание привлекла тяжесть на запястьях – кандалы - и заплесневелая стена напротив. Под жопой была груда вонючего тряпья, а за спиной камень. Борода хмуро покосился вверх. Тусклый свет сквозь решётку у потолка позволил во всех прекрасах разглядеть  обитателей каменного “мешка”: наглых крыс и знакомую девицу, отчётливо различимую на тёмном фоне. Хотя, девица ли? Плоская, как доска, широкоплечая, выпирающий кадык… Было бы занятно удостоверится - пощупать, что же на самом деле находится между ног этой “красотки”. Моё последнее желание, добрый дядя палач. Губы скривились в саркастичной улыбке.
Будь на месте Радагарта некто иной, вероятно, давно бы начал щипать себя, истерично вопить или, по крайней мере, вопрошать небеса, какого дьябла вообще происходит, но хес только угрюмо зыркал исподлобья, внимательно наблюдая за “соседкой”, подавшей свой сладкий голосок. Что там на повестке - пытки, торжественная казнь, хе-хе, серьёзный разговор? Плевать.
Зловещие типы в тёмных рясах заплатят за испытанную слабость, даже если прийдётся воскреснуть из мёртвых. Эта грязь смывается только  кровью. Задумчивый взгляд упал на звенья цепи.

Отредактировано Курт (2013-06-01 20:32:04)

К немалому удивлению Бладди, верзила, которому, казалось бы, адресовалось его восклицание, никоим образом на оное не среагировал. Так, просто подал признаки жизни. Нельзя сказать, что доброе здравие соседа по тюремной ячейке очень сильно обрадовало Бладвина — как ни крути, в воспоминаниях еще были свежи слова дикаря, что лично пожелал полакомиться его телом. Тем не менее, такая компания, — ну да, бандит-то бандитом, но с такими цепями ни одному человеку не совладать, — была куда приятнее, нежели хладный труп, разглагающийся буквально на глазах, да еще и воняющий похуже любых конюшень. К слову о запахах: к привычному аромату, до этого пропитывавшему камеру, прибавился новый, исходящий из-под здоровяка. Покуда тот сидел без движения, дерьмо, — а тряпье пахло именно им, — не давало о себе знать, но сейчас, чуть настал момент истины, оно поспешило затмить любое зловоние на белом, — и даже тёмном! — свете.
Прикинув, что пялиться по сторонам ему надоело, а парфюм, именовавшийся «сельский вонючка», никуда не денется, Морроу принялся активно пялиться на главную достопримечательность, а именно — своего соседа. Как ни странно, и одноглазый стал активно играть в гляделки, буквально вглядываясь на женские прелести нашего героя. Кхм, на места, где те должны бы были располагаться.
Ну что, немытый герой-любовник, не вкусить тебе сладкого плода? Интересно, а этот дубина уже успел убедиться в том, что его чуть было не постиг провал? Казалось бы, если бы что-то таинственное не случилось на тракте, он был бы одним из первых кандидатов на издание изумленного вопля, вызванного созерцанием мужских гениталий. С другой-то стороны, он мог изначально знать, что я являюсь мужчиной, но решил запудрить мозги остальным. Знаем мы таких потных лбов, которые только и жаждут покувыркаться с юношами. Нет уж, таким спуску давать нельзя! Да, точно, надо хотя бы поиздеваться над ним, покуда есть возможность.
— Ну что, дружище, я так погляжу, ты неплохо перепугался, — Бладди мотнул головой, указывая на пятую точку Курта; вернее, на тряпье, которого парнишка не видел, а потому принимал за экскременты, — Далеко не каждому дано выложить такую кучу! Как говорится, «талантливый человек талантлив во всём». Но мне и в голову не приходило, что способность убивать прямо связана со способностью, кхе-кхе, гадить под себя... Неужели...
Парень хотел добавить что-то еще, пользуясь моментами безопасности, да вот обстоятельства велели поступить иначе. Так и застыв с раскрытым ртом, которого не покинула очередная насмешка, Бладвин уставился на новую гостью, которая, надо сказать, стоила всего внимания на свете. Необходимо добавить, что Морроу очень ценил женскую красоту; ценил настолько, что готов был ваять статуи в честь очередной таинственной незнакомки, встретившейся ему на жизненном пути. Красота же этой дамочки была бы сильно оскорблена одной лишь статуей, воздвигнутой в её честь — даже сотня оных, как тогда подумал Морроу, не смогла бы запечатлить всего великолепия, что тот перед собой видел. Сглотнув, парень принялся слушать слова незнакомки, желая тереться о каждое услышанное слово, словно кот трётся об икры любимого хозяина. Осознав, наконец, что последние её слова были обращены к нему, он, робко улыбнувшись, молча повернулся к красавице так, чтобы факелы смогли осветить каждую малейшую деталь его тела. Желания спорить не возникало — наш герой был околдован чарами собственной дурости.

Отредактировано Бладвин Морроу (2013-06-02 19:54:11)

Холеные пальцы женщины пробежались по щеке Бладвина ласкающим таким, донельзя чувственным движением. Как минимум юноша мог оценить шелковистость и теплоту этой кожи, вряд ли касавшейся в своей жизни чего-то более тяжелого, чем родовое столовое серебро или там, рукоять дамского кинжальчика, призванного скорее поразить противника размером драгоценных камней, пошедших на его отделку, нежели тяжестью и остротой лезвия.
Отзывчивость и покорность юноши явно пришлась ей по душе, и темноволосый пленник незамедлительно был одарен поощрительной наградой, выразившейся в том, что аристократическая эта ручка не остановилась на щеке, а скользнула дальше, оглаживая его шею, переходя на по-девичьи тонкую ключицу и опускаясь неспешно ниже по его груди – прижавшись тесно, жарко, ощутимо…
…одежда, которая наверняка должна была помешать этому поглаживанию, попросту расступалась в нескольких сантиметрах от ее кисти, опадая вниз между Бладвином и женщиной хлопьями сизого пепла. Словно отжившая, уже ненужная шелуха с луковицы, внутри которой вдруг протянуло манящим ядрышком свежее юное тело.
Несколько мгновений в камере было тихо – так, словно бы впридачу к восхитительным формам чернобровая дворянка обладала нервами, в аналогии крепости сравнимыми с обьемом мускулов Курта. От взгляда которого, к слову сказать, собой же закрывала происходящее с тканью юноши – впрочем, само движение руки угадывалось без всякого труда даже с учетом просторных складок ее плаща.
А потом ее ладонь все-таки замерла, едва касаясь кончиками пальцев уже той границы, на которой обычно мужчины носят пояс. И она обернулась к Курту – неспешно, завораживающе-женственно, прямо-таки со звериной грацией и пластичностью.
- А что в тебе есть такого, что стоило бы моего внимания?... – Раздвинулись в откровенно насмешливой, броско-дразнящей улыбке яркие ее губы.
…и только на миг проглянуло что-то в черных глазах – что-то, чему сложновато было бы подобрать вмиг определение. Это было сродни матовому, хищно изогнутому акульему плавнику, на миг появившемуся из казалось бы беззаботно-лазурных вод. Впрочем, дольше мгновения это и не держалось – скрылось вглубине, оставляя напоказ лишь манящий блеск своей лагуны.
«Лагуна», и впрямь была хороша – к чему там вообще смотреть ей в глаза, если, когда она развернулась, небрежно затянутые завязки плаща словно нарочно поддались тяжести земной, и темная ткань схлынула с ее тела вниз? Разом открывая манящие округлости обнаженных плеч, тонкость опрометчиво сжатой плотной тканью талии, вызывающую роскошь двух холмов женской плоти с глубокой ложбинкой между ними, в которой словно призывая замереть взглядом подольше, покоился самый «хвостик» вычурной рубиновой подвески. Мало того что покоился, так еще и скрывался слегка меж этих двух упруго сжимающих его полушарий.
Какие там глаза и губы? Хотя, нет – на губы тоже стоило бы взглянуть. Мягкие, влажно блестящие от только что пробежавшегося по ним острого язычка, аккуратные такие породистые губы – словно бы только и созданные для того, чтобы при одном взгляде на них, вызывать жгучее желание в них незамедлительно что-нибудь пропихнуть. Хоть язык, хоть пальцы, хоть чресла – главное чтобы…
А она, негромко рассмеявшись, сверкнула на оборотня ведьмовскими глазами, и вдруг равнодушно отвернувшись от него – и в  тот же миг прижалась губами к губам Бладвина, страстно, жарко, неистово. Словно он был долгожданным любовником, заставлявшим одним лишь своим касанием пениться от желания ее женственность.

Отредактировано Найтмара (2013-06-03 22:39:30)

- А что в тебе есть такого, что стоило бы моего внимания?...
Во мне? – на мгновение хес замер, озадаченно выгнув бровь, не в силах вымолвить ни слова, словно получив под дых. Следовало признать, выдержка у незнакомки была что надо. Девица даже заимела наглость требовать с него ответа. И ещё этот хищный блеск во взгляде, впрочем, только раззадоривший. Какого лешего вообще хочет? Зачем весь этот балаган? Что, пизда клыкастая, всех любовничков распугала? Виснешь на недомерке, словно клоп на дереве.   
– А я-то думал, ты мне скажешь. – Момент растерянности прошёл, из груди вырвался низкий, грудной смех. Дагарт насмешливо и вполне беззлобливо уставился в ответ, словно это вообще не он сидел в кандалах, непонятно где и для чего. Вызов принят. Ломать и собирать заново, подчинять, наблюдая смятение в глазах, куда приятней, чем видеть скучную покорность овцы.
Срать я хотел на ваше внимание, твоё превосходительство. - В груди начали тлеть первые угольки разгорающегося гнева. Породистые суки ничем не отличались от обычных. Кроме цены. А зачем платить, когда можно взять так? Как бы ни было прекрасно тело, это был всего лишь кусок плоти, потной, наполненной дерьмом и кровью, обречённой сгнить. Куда ценней было то, что святоши Ордена называют душой. Но, в большинстве случаев, и их ценность была крайне сомнительна.
Впрочем, вся эта заумная балобонь не отменяла незамысловатое, даже банальное такое желание оттрахать дамочку, явно напрашивающуюся на отчью порку. Словно в подтверждение этой мысли, взгляд Бороды алчно упал вниз, на открывшиеся выпуклости хорошей такой груди, интригующе скрытой натянутой тканью, явно дорогой, скользнул по влажным губам, почти зовущим растерзать их в поцелуе. Приятное удивление тут же отдалось усилившейся пульсацией внизу живота, казалось, мужское естество вот-вот лопнет от напряжения. Конечно, льстило самолюбию, но… Неужели вот так просто и отдастся?     
Что?!
Ревность стиснула грудь. Пускай гостья была всего-то никчёмной бабиной, к тому же, что-то замышлявшей, но в голове просто не укладывалось, как ему этого.. Этого женоподобного недомерка!
Оборотень раздосадованно схватил пробегающую мимо крысу, вонзив зубы в грязную шкурку с такой силой, словно это была шея аристократки. Тело била мелкая дрожь, явно не предвещающая парочке пососедству ничего хорошего.

Отредактировано Курт (2013-06-05 19:56:36)

Каково это — терять то, что ты имеешь? Да, ты мог это ненавидеть всей душой, проклиная тот день, когда осознал свою неприязнь к тем или иным чертам своей сущности, что не соответствовали общим — или твоим личным — меркам. Потеря даже ненавистных чувств нередко дается с трудом. Да, казалось бы, с плеч падает огромный камень, который до этого своим грузом буквально уничтожал последние капли уважения к самому себе, но, принимая во внимание хитросплетение качеств, присущих любому и каждому человеку, и с паршивыми вещами мы расстаемся с грустной миной на лице.
Нельзя сказать, что на лице Бладвина во всем своем пасмурном великолепии гостила госпожа Грусть. Нет, её царствование продолжалось лишь считанные мгновения, а затем было прервано воцарением новой династии, первой представительницей которой явилась рассеянная Озадаченность. Её правление можно было назвать деспотией во всей её красе — ни один мускул на лице Морроу не сдвинулся; он просто стоял, словно вкопанный, не в силах принять и осознать того, что с ним только что произошло. Невероятная красота находившейся рядом искусительницы уже не так бросалась в глаза. Можно было сказать, что её попросту не существовало.
Усовершенствовать женскую оболочку, скорлупу, что скрывает постыдное наличие мужкого начала? Использовать невесть какое колдовство, дабы мой образ заставлял усомниться в своей прекрасности даже столичных модниц, что морщат носик от каждого, даже самого спорного, малюсенького, незначительного дефекта внешности? Бладди, черт тебя дери, и тебе это нравится? Интересно, как много пьянчуг ринется под твою юбку теперь, когда она стала еще желаннее? Или же они больше любят распутных дам, не уделяя животного внимания более целомудренным дамам? Аргх, черт его знает — извращенцы везде найдутся. Но вот являешься ли извращенцем ты, красавчик?
Избавившись, наконец, от оков тирании чувств, парень осторожно провел рукой по прядям волос, что теперь казались столь чужими. Переведя дыхание, он уставился на ладони своих рук, на кисти, на изящные локотки. И правда ведь: иные люди бы заключили сделку с чертом, дабы приблизиться к такому результату. Но с кем имел дело наш герой? Собрав все мужество, — которого и так не было в изобилии, — наш герой решительно и громко шагнул в сторону незнакомки, пытаясь привлечь её внимание.
— Милейшая, распрекраснейшая незнакомка! Буду честен: я Вам бесконечно признателен за подарок, которым Вы меня одарили после незабываемой страсти, в которой был бы не против утонуть любой из живущих в подлунном мире мужчин. Заметьте, я пока не произнес слова «но» — обойдусь и без него, ибо суть все равно останется той же, — Бладвин нахмурил брови, храня молчание в течение нескольких мгновений, — Зачем Вы поступили именно так? Коренных изменений все равно не произойдет — я лишь стал еще ущербнее, чем был до этого, разве не так? Тьфу, к черту! — юноша резко мотнул головой, — Точно! Черти здесь будут в самый раз. Вы с ними близкого знакомства не водите? — несмотря на определённую грубость вопроса, он был задан с такой вкрадчивостью в интонации, что на Бладди него было попросту невозможно сердиться.

Отредактировано Бладвин Морроу (2013-06-10 20:46:50)

Незнакомка было издала негромкий смешок, и собиралась кажется, что-то ответить Бладвину, как тут заговорил Курт. И стал действовать Курт – и внимание ее было с этого мгновения отдано одному лишь оборотню… Хотя воистину, на это стоило взглянуть и самому Бладвину!
Перед лицом ярящегося, зримо и значительно превосходящего ее по физической силе мужчины, ничуть не кривившего душой, когда обещал ей скорую гибель, она – трепетала. Но как трепетала!
Прижав с легким аханьем нежную ладонь к высокой груди, с окончательно заволокшей темные глаза пленкой страсти и вожделения, с частотой дыхания и алым румянцем – Курт рвался из цепей, и мог свернуть аристократке шею, как куренку… Она же взирала на него с все возрастающей жадностью – точно на редкостное сокровище, чья стоимость повышалась с учащением биения ее пульса!
С жадностью взирала – и с все возрастающим сомнением, колебанием… Вот шагнула чуть вперед даже, балансируя на грани, когда мужчина мог бы достать ее после хорошего рывка, и отшатнулась вновь – не в страхе, нет, в сладостной и мучительной внутренней борьбе, едва ли понятной тем, кто смотрел на нее снаружи сейчас.
- Как ты желанен мне! Как я хочу тебя! Какие редкостные в силе страсти! Ах! Ну почему нам выпало встретиться именно сегодня?! Как многое мог ты бы дать мне!... – Она, почти со слезами на глазах, заломила тонкие холеные пальчики, глядя на стремительно теряющего черты человечности Курта, так, словно вот-вот готова была броситься ему на грудь – и безусловно найти немало мук для себя перед вполне возможной гибелью в его когтях. – Но я не могу… Не могу больше ждать, и ты нужен мне – для иного… Как же сладко… Но – лучше я сделаю это сейчас, ибо искушение оставить тебя себе слишком велико…
И она шагнула вперед, и оказалась в зоне его досягаемости – но змеей атакующей метнулась вперед нежная ладонь аристократки, опережая даже рефлексы и инстинкты матерого зверя в людском облике.
И прижалась к его груди – подарив Курту ощущение, словно на него упала каменная плита. Тысячи черных змеек метнулись молниями из-под ее ладони, вмиг оплетая сильное тело воина, впиваясь в него, проползая под прочную кожу, словно под хрупкий весенний лед.
Это даже не было больно – просто вмиг пришла Слабость. Сила, на которую привык полагаться Курт, покидала его тело быстрее, чем рвалась наружу вода из в одночастье рухнувшей плотины. Изменяя его тело. Атрофируя могучие мышцы. Лишая той основы, что поддерживала яростный и непокорный его дух.
От взметнувшихся в маленькой каменной купели сил – Бладвина вжало так же в стену, крепко встряхнув и заставив стукнуться затылком и спиной.

Прикипевшая взглядом к метаморфозам перевертыша, не отпускавшая его падение ни на миг из фокуса внимания, аристократка чуть заметно содрогнулась прекрасным телом, когда воина окончательно оставили силы. Содрогнулась, немного запрокинула голову, прикрыла подернутые паволокой откровенного экстаза глаза ресницами, и негромкий стон, сорвавшийся с ее приоткрытых, призывно-влажных губ, был поразительно откровенным, до колких мурашек в паху возбуждающим.
- Пусть даже так – восхитительно… - Прошлась по верху декольте нежная ладонь, словно пытаясь этой мимолетной, совершенно недостаточной лаской успокоить изнывающую, обманутую отсутствием столь желанных рвущее-кровавых, жестоких, собственнических, карающих прикосновений плоть.
Колыхнулся драгоценный подол перед глазами перевертыша, отвечая небольшому шажку, и женщина склонилась к поверженному коварным колдовством воину, на миг заслоняя для него все – и камеру, и мир. А смотрела! Как она смотрела на него – с сверхчеловеческой жадностью, словно слившей воедино множество оттенков: первобытно-звериный восторг самки перед могучим самцом, голод кровопийцы из ночи перед раскрытой свежей раной, издевку сильнейшего над павшим в полную волю его слабейшим, жгучее сожаление хищника, вынужденного отпустить из когтей столь желанную жертву…
- Ты – восхитителен. – С неуместной сейчас нежностью коснулись тонкие ее пальцы грубых черт лица северного зверя, огладили по скуле, дотронулись до лба, «сбежали» вниз к его губам… Можно было подумать – что вот сейчас она отдернет ладонь и встанет, возвращаясь к своим ведьмовским делам.
А вместо этого – нежная женская ручка, косточки которой Курт еще мгновение назад мог бы растереть в порошок даже без силы оборота, схватила воина за косматую копну волос, заставляя выгнуть шею, приподнять большую голову так, как было удобно ей. Ворочая его с такой легкостью, словно сам северный разбойник ничего отныне не весил – или же словно вся его сила ныне текла в этих венах под смуглой халифатской кожей, наполняла это женственное тело, призванное соблазнять и развращать. Ну или просто пошире раскидывать аппетитные ноги, когда следовало бы.
Шазийка заглянула ему в глаза – и улыбнулась, прежде чем прижаться губами к его рту. Даруя иссушенному ее чарами мужчине поцелуй. Не мимолетный и царственный поцелуй победительницы – о, ничуть нет. Это был жадный, откровенный, глубокий поцелуй – когда она буквально впивалась в губы Курта, с такой страстью и огнем, с таким неприкрытым горящим нетерпением плоти, словно пыталась испепелить его плоть уже без всякой злокозненной магии. Так целовала, словно подло украв его силы, возжелала после подзакусить, выпив заодно и его яркую душу. Сталкиваясь языками, вжимая губы до онемения, кусая и вцеловываясь вновь, до вкуса общей крови, до исступления разделенного на двоих одного-единственного вздоха – можно сказать, что больше всего этот поцелуй был похож на настоящее оральное изнасилование.
А потом вдруг – уронила мужчину вновь на камень темницы, змеиным, демоническим движением отшатываясь от него и выпрямляясь уже ближе к центру камеры. Да и без лишних слов сразу же отправляясь к дверям ее, только что и бросила через холеное плечико стремительно обретающим равнодушные нотки голосом:
- Ты, мальчишка, отправишься вскоре на алтарь – подарком для моих слуг, среди которых много охочих до женственного невинного тела. Утешься тем, что перед смертью тебе предстоит испытать множество оттенков истинного наслаждения плоти, о которых ты до сего дня вряд ли даже подозревал. А ты, мой дикий зверь, мне более не нужен – ну что же, может быть пригодишься слугам хотя бы для отработки навыков песен боли…
Еще через удар сердца – она скрылась за дверью, на ходу набрасывая себе на голову капюшон предусмотрительно подхваченного с пола черного плаща.
И пленники временно – очень кратковременно! – остались в камере одни.

- Сейчас пожалеешь что на свет появился!
- Уже жалею – внезапно накатило веселье, оборотень нахально захихикал, давясь смехом и похрюкивая, но тут же вздрогнул, выброшенной на берег рыбой хватая ртом воздух, получив сапогом под рёбра. С-сука.

Пульсирует в голове мерзкая боль, вытесняя дурные мысли. Мутный взгляд сквозь грязную гриву, в полумрак длинных коридоров. Звук капели эхом дробится о низкие своды. Холодит разгорячённое тело прохладный, влажный воздух. Волочатся где-то позади ноги, застревая везде, где только возможно, болят суставы вывернутых чёрнорясниками рук. Тонкой струйкой стекает слюна из приоткрытого рта, вниз по бороде. Это нисколько не заботит, как и всё остальное. Несколько раз проваливался в небытие, а очнувшись, видел те же каменные стены, покрытые плесенью.

В конце-концов приволокли в пыточную, к тому времени пелена с глаз спала, в голове почти прояснилось, а ноги могло хоть как-то двигаться. От увиденного вниз по загривку скользнула волна ледяных муражек, бешено заколотилось сердце – богатое воображение живо рисовало картины с участием раскалённых клещей, плетей, крюков, пыточных груш и прочих “игрушек” немощных выродков, подобных тому, что сейчас ошивался поблизости. Ожидание боли всегда страшнее. Но был способ...
- Чё вылупился, кривой, на твою мамашу похож? – хес хищно оскаблился, насмешливым взглядом исподлобья окидывая гоблина, стянувшего с себя тёмный плащ. Маленький, кривой, трусливый. Так и хочется свернуть хрупкую шею, разможить голову о стену, переломить об колено, засунуть в задницу кол!.. Курт всхрапнул, скалясь шире.
Рот не заткнёт, захочет же послушать крики боли, гнида.

Отредактировано Курт (2013-06-28 13:59:38)

- Ты же боишься...
– Пытаешься меня в этом убедить? – Северянин надменно ухмыльнулся уголком губ, от нечего делать в упор разглядывая малорослую фигуру незнакомца, склонившегося над кадкой. Розги?! Из груди вырвался сдавленный смешок. Скоро будет больно, ахахах! Очень!
– Неужто хочешь отшлёпать меня? Хм, тебе нравятся хлопцы? Али ты пленниц того?.. – Вот уж да. Перед таким как этот, впереди, ни одна девица добровольно ноги не раздвинет, даже самая что ни на есть страхолюдина. Вот бедняга! Хехехе.
- Ты боишься и поэтому хамишь. Я выбью из тебя эту дурь, урод. – Меж тем продолжал трепать губами пыточных дел мастер, выбирая "орудия труда". Вроде не полагалось озорничать в пыточной, но было действительно забавно! Гнусный маленький уродец корчит собственную значимость пред пленником, скованным по рукам и ногам - и ужимки как у диковинных зверей шази. Как же их звали?.. Матрыши. Матрыкши... Неважно - грех у берега  огненной реки калины как следует не позабавиться!
- Может, заткнёшся и начнёшь уже? – Хес сипло расхохотался, медленно, не неотвратимо скатываясь в бешенство. Давай, блядина! Удар последовал незамедлительно, Курт вздрогнул от боли, упрямо стиснув зубы – наораться ещё успеется. Бешенно колотилось сердце, кожа на месте удара буквально пылала, и это было лишь начало. Ожидание будоражило кровь.  – Это всё, на что ты способен? – Желчно процедил, хрустя пальцами в нетерпении. – Врежь своим жалким прутиком по-настоящему! – Оборотень захохотал громче, возбуждённо “играя” затёкшими мышцами.  – Давай, вонючий ты кусок дерьма!
Так ли крепко твоё самообладание?! Проверим! Скоро ты сломаешь свою палочку о мой хребет, козлодой!

Отредактировано Курт (2013-07-05 18:14:23)

Кира уже долго шаталась под замком и всё ещё оставалась незамеченной. И слава Создателю! Ведь то, что она успела увидеть и услышать пока никак не радовало, а пугало до дрожи в коленках. Какие-то странные люди в длинных, черных плащах, больше похожие на монахов чем на воинов или разбойников. Но они же точно не воины, она отлично помнила, как недавно на дороге один такой "монах и воин" почти разнес деревню и всех жителей... Кто же вы такие, а!?
Впрочем она совсем не за этим сюда пришла и совсем не это ей нужно было узнать. Проскользнув в найденное окно, которое видимо вело в подвал и отчего-то оказалось без решетки, девочка прислонилась к сырой, холодной стене и замерла. Надо прислушаться. Присмотреться. Принюхаться. И сделать так, чтобы никто, ни одна живая душа, не заметили её пришествия. Не за тем она тащилась в эту дыру и смотрела на этих жутких людей чтобы вот так, запросто попасться. Ей совсем другое нужно. Добраться до того урода, который угробил её "папу" и отомстить! Ну и что, что силы неравны!? А вдруг? Она юркая, верткая, мелкая, сумеет свалить быстрее, чем этот боров обернется.
Запах горелого мяса коснулся обоняния неожиданно и как-то уж очень резко. Как будто Кира налетела на стену. И голоса. Не один, и даже не два, как минимум один женский и два мужских. А... А вот этот хриплый бас она уже слышала там, на тракте! Значит нашла! Кира успела обрадоваться, но тут же расстроилась: найти то нашла, а что дальше? Как она доберется до этого медведя!? Здесь, в подвалах, было жарко и девочка буквально кожей чувствовала, как становится всё горячее. Нет, не потому, что встало солнце или наступил день - здесь что-то происходило такое, о чем лучше никогда не знать и даже не догадываться! Но ведь она уже влезла! И влезла по самые уши! Кира шмыгнула носом и притаилась за углом - очень удобно здесь поставили эти бочки, за ними запросто можно схорониться и оставаться незамеченной столько, сколько нужно. Разве только дяденьки в плащах решат разнообразить пытки вином.

Женщина остервенело сорвала с себя маску и отшвырнула в сторону словно та внезапно стала ядовитой гадюкой. Впрочем примерно так и было, от этого выродка можно ожидать и ядовитой слюны, и не менее ядовитой крови.
- Скотина...
Но странно, женщина не кричала и не набросилась на Курта с кулаками, и даже не подумала вызвериться, а сказала так, словно приласкала сладким комплиментом своего зарвавшегося любовника.
- Ублюдок и тварь.
Щипсы с обугленной плотью  на концах снова легли на решетку жаровни и по камере стал расползаться теперь уже удушливый, отвратительно сладковатый аромат человеческой плоти, а незнакомка взяла тряпицу.
- Знаешь что в тебе особенного, уродец? Ты - избранный, но в этом нет и капли твоей заслуги. Ты абсолютное ничтожество, отвратительное и омерзительное, но отчего-то именно ты должен был стать тем, кто поможет нашему Господину...
Она словно разговаривала сама с собой, спрашивала и отвечала, вела чуть безумный диалог с тем, кого не было ни здесь, ни вообще.
- Как ты думаешь, сколько способно вынести тело пока душа не сойдет с ума? На сколько может хватить твоей хваленой, зверской выдержки? Или всё это вранье, что про вас говорят? И это просто маги пугают людей чтобы те боялись ещё больше?
Пока женщина говорила, тряпица, которую она держала в тонких пальцах, то утопала, то вынималась из чаши. Кажется в чаше была обычная вода, но что-то подсказывало, что нет. Когда, на взгляд женщины, тряпица оказалась достаточно вымоченной, она её достала и вернулась к Курту.
- Как думаешь, что может быть ярче и сильнее той боли, которую ты только что испытал?
Женщина улыбнулась, являя лютозверю вполне приятное лицо с серыми глазами, пухлыми губками и симпатичными щечками, покрытыми мягким, ровным румянцем. Такая дама хорошо бы смотрелась при дворе и была бы популярна среди мужчин за свою очаровательную, внешнюю, глупость, но она стояла здесь, в подвале затерянного замка и внимательно, серьезно разглядывала прикованного мужчину.
- Я думаю только более медленная и всепоглощающая, не заканчивающуюся боль. Проверим?
И с тем же милым выражением лица дама стала засовывать тряпицу, вымоченную в ядреном растворе соли тряпицу в свежую рану, оставленную щипцами.

Острая ноющая боль вышибала из реальности, Курт отчаянно стиснул зубы, силясь не зашипеть, глаза невольно покрыла поволока слёз, хес стиснул веки, а малорослая дрянь всё несла какой-то пафосный бред. Заткнись! На фоне сильнейшей боли шум слов просто таки бесил. Заткнись!! Думает, боль так страшна?! Не-ет, куда страшнее то дерьмо, что нескончаемым потоком начало изливаться из её уст, от которого не избавиться! Заткнись же!!!
– За-а-а-а-аткнись!!! - Веки распахнулись, обнажая безумные глаза, в бок словно вонзились десятки раскалённых игл, вынуждая разъярённо дёргаться, шипеть и дрожать, забыв про всё на свете. Наконец, дьявольское отродье куда-то ушло, изнемождённый разбойник остался болтаться на цепях наедине со своей болью, устало уронив голову на грудь, не было сил даже злиться. Дрожали мышцы, из приоткрытого рта вылетало сиплое дыхание загнанной лошади. 
Сегодня фортуна улыбнулась криво, но всё же всё было не так безнадёжно, как могло показаться. За дверью послышался какой-то подозрительный шум. Что-то произошло, и это что-то было очень кстати. Только чёрная ряса скрылась за дверью, боль отпустила, в ушах гудели десятки органов, само окружающее пространство гудело от напряжения, вот-вот, и ударят молнии, перед глазами всё поплыло. Какое-то движение. В пыточную кто-то проник. Очередной палач?!

Запястья пронзила острая боль, со зловещим звоном упали покорёженные оковы. Дрожали губы, в прищуренных глазах плескался северный холод. Громила с хрустом повёл плечами, не в силах поверить в чудесное освобождение. Бедро мужчины защекотало что-то горячее. Одноглазый дотронулся до бедра и тупо уставился на окровавленные пальцы. Кровь. Его кровь. Кто-то осмелился его оскорблять. Унижать. Хотели убить. Как раба. В оковах. Беспомощного. Жалкого. Слабого. Не способного постоять за себя. Ведьма… И её прислужники… Эти подлые мрази. Хилые твари. Навоз под подошвами его сапог. Все они заплатят. Все!
Я ИЗНИЧТОЖУ ВСЕХ ВАС!
На перекошенном лице застыл звериный оскал, на зрячий глаз опустилась багровая дымка, и оба обдало влажным жаром скупых слёз, на языке был знакомый железный привкус. Курт шумно дышал, в груди клокотала безграничная ярость, сладкая, как нектар богов, и каждый вдох – дуновение мехов в горн, каждая мысль – лопата угля. Хотелось рычать столь громко, что бы услышали все, весь мир, что бы океаны вышли из берегов, из земли брызнула лава, все живые содрогнулись и узнали – они лишь жертвы пред ним.
- Р-Р-А-А-А-А-А-А-А-а-а-а-а-а-А-А-А-а-а-а-А-А-а!..-  Из глотки вырвался леденящий душу крик, волной всколыхнувший тишину затхлого воздуха, он нарастал, словно не знающая преград лавина, безжалостно сметающая все на своём пути, давал силы, разжигал злость и ярость, не затихал, вновь и вновь ударяя по вискам. Пусть думают, глупцы, что это крик боли. Уже скоро... Одноглазый оглянулся, дрожа от нетерпения. Хотелось сорваться с места и покромсать, изничтожить всё живое вокруг, разрушить все на пути, порвать гобелены, выломать двери, поджечь покои, снести преграды, оросив свой поход реками слёз и крови, ступая по трупам, разрушить это место до основания. Рана на боку затягивалась на глазах, она не должна была помешать сыну Чернобога.
Десятки картинок пред взором. Сцены насилия, на которых жертвы будут скулить о пощаде, но пощады не будет, он станет ломать им пальцы, медленно, один за другим, - будут знать, с кем связались, - после выколет глаза, отрубит лодышки и выпустит убегать, погоняя плетью, но нет, не убегут. Он выпустит из их чрева всё дерьмо и набьёт животы тлеющими углями, - это должно согреть их ледяные сердца! Месть должна свершиться, иначе сожрёт собственную душу.
Вам не скрыться, ваши головы уже мои. А после я найду ваши семьи, тех выродков, что породили вас, четвертую, обезглавлю и сожгу. Кем бы они не были. Выжечь гниль на корню. Их было даже жаль. Как бывает жалко овцу, посланную на убой. Никогда больше бедная овечка не станет блеять… Не сожрать её дважды!

- Не бойся. – Малыш. Наверное, ещё одна жертва еретиков. Бедняжка. Дагарт сладко улыбнулся и тихим, ломаным голосом захохотал. Взгляд слегка прояснился, кратковременное оцепенение спало. – Не трону, ты вроде добрый малый. - Сектанты были далеко, рядом только мальчонка, чудо, что не убежал – кажется, пытался до этого освободить?! Храбрый. Как мило. За это он будет жить. Остальные же… Никто не убежит. Никто. Крики отчаяния станут песнью радости, вопли боли будут вторить каждому движению, хрипы агонии будут утешением. Симфония боли станет слаще медовухи и желаннее крутобедрой шазийки. Будет весело. – Никуда не убегай, коли не хочешь кормить червей.  
Воздаяние найдёт всех и каждого в этом проклятом месте. Они и их семьи станут богатыми жертвами на пир Чернобогу, их души навечно погрузятся в бездну отчаяния и боли. А он, Курт, будет хохотать, пиная отрубленные головы и сношая мёртвые тела, в то время, как их души будут бессильно выть и стенать в глубинах преисподни. И да начнётся Кровавый Суд!
Хе-хе-хе. Сначала безмозглая дырка, что его пытала. Где она? Кажется, за дверью? Как-то подозрительно тихо, мальчонка проник сюда через дверь, где исчезла та гадюка…
Оборотень довольно хрустнул пальцами, выглянув за дверь. Сектантка беспомощно лежала на ледяном камне, похоже, была без сознания. Рядом валялся увесистый камень. Надеюсь, малый не перестарался. Это было бы слишком просто.
Как выяснилось, пульс был, на губах варвара расцвела довольная ухмылка. Курт тихонько засмеялся, потирая ладони. Настроение было прекрасное. Тот, кто считает, что пользоваться чужой беспомощностью глупо, просто поддатливый, мягкосердечный, как тёплое говно, дурак.
Око за око, красавица. Ты будешь проклинать, что сегодняшний день наступил.
Хес взвалил женщину на плечо и поволок обратно в пыточную, кинув в гнилую солому у стены, после чего слегка растерянно уставился на мальчишку. Мелкий не должен был учиться плохому, не должен стать таким, как он, Дракон. Не должен с детства видеть всю грязь этого мира, как видел её он сам. Не должно быть других таких.
В итоге, северянин схватил ребёнка и швырнул в какой-то чулан, заперев дверь кочергой. Все двери были заперты. В пыточной сразу стало как-то уютнее, воцарилась интимная атмосфера.

- Закрой уши, мылыш… - Дракон оскаблился, любовно разглядывая жертву, лаская взглядом изгибы её тела… Его жертвы. Теперь они поменялись ролями – слава тёмным богам. Он количества возможностей причинить страдания на душе становилось тепло. Безумие берсерка ушло, что было куда хуже для той, на которую был направлен гнев Бороды. Женщина умрёт куда более медленно, чем мог бы он.
Спустя минуту разбойник раздел сектантку – она почувствует собственную наготу и беззащитность в полной мере - связал запястья и за лодышку подтащил её к корыту с водой. Для их забав дева должна быть в сознании.
-  Ути, моя хорошая. - Борода довольно усмехнулся и цепко схватил женщину за волосы, намотанные на кулак – что бы удобнее окунуть мордой лица в воду. Прелестница задёргалась, безуспешно пытаясь вынырнуть. Но топить её никто не собирался, было кое-то поинтереснее... Перед этим громила не мог не заглянуть в наполненные ужасом глаза, подслеповатые от воды. Оборотень кровожадно оскалился, демонстрируя звериный клыки, и от избытка нежности, даже хлопнул по попке, дыша на ушко.
- Не дёргайся! – рык, пощёчина - Ты права, я избранный, а ты моё мясо, – хриплое воркование страстного любовника. – Я буду любить тебя, пока смер-рть не разлучит нас! – Глухой смех.
Задорный рывок и личико женщины оказалось крепко вжатым в раскалённые уголья жаровни.  Зажгло пальцы, сектантка с приглушённым визгом звуком дёрнулась прочь, но было уже поздно, и без того не красавица ныне же...
В глазах оборотня оранжевыми отблесками плясало безумное пламя, хес швырнул “мясо” на пол, с энтузиазмом облизывая пересохшие губы. Левая половина личика была багровой, спёкся глаз, ухо и часть волос. Всего лишь. Отвратный характер, уродливая наружность – теперь всё соответствует.
- Моя красавица. Куда же ты, мы ещё не закончили?! - Далеко дезориентированная жертва убежать не смогла, как ни пыталась. Хоть ноги связаны не были, да вот двери заперты. Хес зло ощерился и споймав, мстительно врезал головой о стену, после чего швырнул на пол и пнул по заднице, не давая встать. Ладонь нащупала рукоять плети. Хотелось забить сучку  раскалённым прутом, что бы не дёргалась, но отделается слишком быстро. – Ну, ползи, дрянь. – Зловеще засвистел распоротый воздух и плеть жалящей змеёй опустилась на хребет, вырывая из тела крик боли, следующие два удара пришлись на бедро и ягодицу, оставив на бледной плоти ярко-алые полосы, из которых готова была течь алая, радующая глаз, кровь. Взгляд заскользил по столам с инструментами, но нет. Распять? Не интересно. Спустить кожу? Гадость. Сломать кости? Неплохо, но пока нет. Поиграться с грушей? Разорвёт все отверстия. Заманчиво… Но нет! Слишком просто. Сектантка будет жить. Жить страхолюдиной и проклинать эту встречу, встречу, изменившую всю её жизнь, пока не наложит на себя руки или не подохнет иным способом.

Дракон ударом кулака оглушил вскочившую женщину и, повалив на пол, принялся ожесточённо сношать в задницу, дёргая за волосы, шлёпая и кусая, едва ли не удушив плетью захлёстнутой на шее, но семя выпустил в пылающее лоно. Какое отвращение, должно быть, она испытала – скотина, ублюдок и тварь, вонючий скот, и  отымел её, леди, или что она там.
- Ты родишь мне сына, наследника. – Иначе быть не может. И от столь чудной встречи двух монстров, надеюсь, жуткого уродца, он превзойдёт всех никчемных ублюдков, что я породил – Он будет тебе напоминанием, – если ты не убьёшь его, мамаша, но и это ты не забудешь.  - И однажды я приду за ним, – Надеюсь, эти слова ты запомнишь, они будут сниться тебе в кошмарах, ты будешь искать меня, или скрываться, твоя жизнь превратится в муку – Ты запомнишь меня. Дракона. – Ищи меня, и мы воссоединимся вновь. А сдохнешь, я не огорчусь. Руки мужчины сильнее потянули за два конца плети, сдавливая артерии шеи.

Курт завязал завязки на штанах, швырнул обмякшую жертву насилия в сено, присыпал им, облачился в чёрный балахон, накинув капюшон на голову, и молча открыл чулан, где был заперт мальчишка.
- Мелкий, ты ещё не усцался? Вылазь.

Отредактировано Курт (2013-07-27 19:58:50)

Курт оценивающим взглядом уставился себе под ноги, громадой нависая над мальчонкой, годившимся в пра-правнуки.  Хрупкий, смазливый, перепуганный. Храбрится.
- Как тебя зовут? – Бесстрастно спросил, заткнув больше пальцы за пояс. Балахон явно был маловат и жал в плечах. – Как ты здесь оказался? Что это за место? - Ничего, начнёт говорить, слово за словом успокоится.

Отредактировано Курт (2013-07-28 01:18:32)

Заброшенный замок, в лесу, далеко от дороги. Что в таких местах делать ребёнку? Разве что заблудился по дурости... И случайно свалился в дыру. Посреди леса странная дыра с проходом к замку. Если даже допустить, что это был тайный ход и он в него попал, после чего вышел к пыточной… Зачем? Зачем увиваться у заброшенного замка посреди леса. Ладно, замок - значит, могут обогреть, накормить. Зачем идти на крики? Слишком много для простого любопытства. Слишком много случайностей. В чём-то не сходилась история, чего-то ей не хватало.
- Ну и всё. А теперь пойду я... – Трудно врать, если поджилки трясутся от страха, что бы недоговаривать, нужно иметь под собой крепкую основу из правды. Курт внимательно наблюдал за мальчонкой, подмечая каждое движение, каждое изменение мимики. Хочет бежать, напуган, ясное дело, но двери заперты, никуда не убежать. Не сейчас, так потом всё расскажет, дурачина, когда успокоится. 
В дверь постучали, послышался знакомый голос.
- Госпожа? Это Глеб. – Курт стиснул зубы, жестом показав мальчишке молчать. Этот голос… Кривой. - Магистр просил передать ваши ритуальные принадлежности. – Дракон крадущейся походкой придвинулся к двери, осторожно вставил ключ в дверное отверстие, положил ладонь на ручку, дрожа от предвкушения. Вдохнул, ощущая нарастающую злость. – Госпожа? – Дверь с грохотом распахнулась, изумлённое лицо “гостя” встретилось с тяжёлым кулаком, послышался глухой всхлип, звон упавшего железа.
- А вот и я. – Хес прыжком придвинулся вплотную и со всей дури ударил кривого башкой о стену, надсадно крякнул, рывком поднимая щуплого мучителя над собой, и с силой бросил на колено, одним движением ломая позвоночник. Воистину, страшный удар. Обмякшее тело безвольно упало на плиты пола, прерывисто дыша. В глазах застыла мука. Шевелились губы. Мужик ещё был жив. Курт аккуратно присел на колено, ласково погладил небритую щеку беспомощного культиста. Холодно заглянул в глаза, наблюдая муку агонии, застилавшую скованный ужасом взгляд. – Что это за место? Что вам от меня надо?.. Говори! – Тихий, неразличимый шёпот в ответ. Спёкся. Немного досадно, ну да ладно. На полу рядом валялся поднос, около десятка наточенных ножей, пилка для костей и ещё какая-то колюще-режущая жуть. - Мелкий, отвернись и закрой уши. - Дракон подобрал самый крупный нож и порывисто вонзил в шею умирающего, кровожадно крутанул, разрывая жилы. Из открывшейся раны неудержимо хлынула тёмно-алая жидкость. Послышался судорожный хрип, сипение. Всё тише и тише. – Сладких снов, гнида. – Тихий шёпот,  быстрая смерть.
- Кхм. Благодарю за попытку помочь, ловкач, я помню сделанное мне добро. Поэтому у тебя есть два варианта. Или будешь делать всё, в точь, как я скажу, и я помогу тебе, или проваливай вон и выбирайся на свой страх и риск. - Оборотень наспех вытер клинок о чужую рясу и встал, оборачиваясь в сторону парня. - Выбирай, чай не маленький. - В самом деле, уже большой мальчик, пусть привыкает к ответственности. Была мысль запереть его в пыточной, что бы не путался под ногами, но там была изувеченная дама.. Ещё живая. Нож отправился за пояс, мертвец в сено, к "госпоже". - А теперь скажи мне, как ты сюда попал? - Специально не стал уточнять, в замок или пыточную.

Отредактировано Курт (2013-07-31 04:52:48)