Далар |
|
|||||||
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Участники: Зеница, Найтмара
Время: неопределенное будущее, где-то после турнира и смерти Императора.
Сюжет: "Одно известно совершенно точно - куклы не способны видеть сны"(с)
Древний трактат «О душе и механике» Аль-Фирузи
Мне снилась прожитая жизнь -
Чужая, не моя.
И дни свивались в миражи,
Как сонная змея.
И шелестела чешуя,
Купался лист в воде ручья,
И я в той жизни был не-я…
И я кричал во сне.(с)
О. Ладыженский
Отредактировано Александр IV (2013-05-02 08:22:01)
Был полдень. Такой, тихий и самую малость ленивый – какого почти не бывает в запыленных, заполненных шумом и голосами больших городах. Солнце в совершенно безоблачном, пронзительно-голубом, по-летнему ярком небе светило вовсю, отчего краски природы вокруг казались еще более насыщенными. Если бы не было легкого ветерка, то можно было бы счесть эту жару даже неприятной – но он был, и тронув лицо Зеницы, оказался именно таким, таким должен быть в эту тихую, расслабленную пору, мягким и освежающим.
Мужчина мог обнаружить себя между двух небольших, густо поросших травой и мелкими одуванчиками холмов, на тропинке, которая причудливо извиваясь, юркала куда-то между ними, уводя в преддверье леса, виднеющегося неподалеку. Лес явно был густым и старым, раскидываясь по сторонам и вокруг с вольностью древнего хозяина здешних мест – на тех корнях, что мог рассмотреть Александр вдали, он явно смог бы спокойно стоять, если не лежать.
А вот откуда-то неподалеку, буквально за следующим холмом, доносился тот мягкий звук, с которым обычно ниспадает небольшой водопадик – благостная, освежающая даже самим своим негромкая песня воды.
…за всем этим – легко можно было упустить главное. А ведь это было – ветер, касающийся лица Зеницы, солнце, тревожащее его глаза летнее-яркими лучами, жара, ощутившаяся телом под привычными одеждами. Его, Зеницы, телом – живым от кончиков ногтей на руках и до чуть прилипшей к влажному виску пряди волос. Живым и полным пронзительных по силе, после такого-то перерыва, ощущений. Трения ткани, дыхания, сердцебиения…
- Вот и он — упрятанного гений,
Самый тёмный предрассветный час,
Повелитель страхов и сомнений,
Что нутро рисует без прикрас… - Юный голос зазвучал совершенно неожиданно, но вплелся в природные звуки очень гармонично. Чувствовалось, что певец, во-первых, очень молод, а во-вторых – или ощущает себя в пении очень комфортно, или считает, что его тут никто не может услышать, так что можно петь не беспокоясь о чистоте звучания, просто с душой…
- Чернота и свод непроницаем,
Плотный щит безмолвной пустоты…
Тонкий луч, что сердцем ощущаем,
Начертил пунктиром: «Я и Ты»… - Судя по тому, как в слова вкрался осторожный перебор струн – там еще и что-то вроде лютни было. Голос юного певца был приятным, но бесхитростным – отчего слова казались нежнее и мягче, чем наверное могли бы звучать на каком-нибудь официальном приеме или в той же таверне.
- Дай мне сил дойти до поворота,
Где восхода теплые лучи
Распахнут в грядущее ворота,
Возвращая радости ключи…
Большая часть теоретических трудов, посвященных созданию и существованию кукол, были написаны людьми, а не куклами. Исключение составляет древний трактат «О душе и механике» Аль-Фирузи, сохранившийся фрагментарно, несколько противоречивых записей-воспоминаний без указания авторства и недописанная книга Александра, но, поскольку о ее существовании никто не знает, то в расчет можно и не брать.
Возможно, основная причина сложившейся ситуации в том, что эксперименты по перемещению души мага в механическое тело были далеко не всегда удачны. Просто вдохнуть в куклу жизнь путем магии было намного проще, а таким и в голову не приходило записывать свои ощущения, ибо им не с чем было сравнивать.
Нет, кое-что было известно. Куклы не могут чувствовать или испытывать эмоций, последнее, кстати, совершенно бездоказательно. Куклы не испытывают потребности в еде или сне, ибо не устают физически. Усталость души магами обычно не рассматривается, и по этой причине Александру пришлось искать выход из этой ситуации самому. Медитативные техники восточных островов вполне подошли, позволяя хотя бы на время отключиться от реальности и погрузиться в благословенную тишину.
Снов не было. Редкие и смутные виденья не в счет. В общей сумме потерь это казалось сущей безделицей. Не чувствовать вкуса хлеба на языке, густого и сладкого запаха восточных благовоний, не различать под пальцами тончайший шелк или грубую холстину, не… Слишком много «не». С этим сложно смириться, но если выхода нет, то со временем привыкаешь. Лет эдак через пятьдесят воспоминания о чувственных ощущениях блекнут, словно выцветшая на солнце ткань, истончаются до бесцветного тлена, готового рассыпаться от первого прикосновения.
Именно по этой причине все то, что ощутил Зеница, обрушилось на него ударной волной запахов леса и земли, утонченным ароматом невзрачных цветов и прелой листвы, ласкающим прикосновением воздушного потока, опалило жаром летнего полдня. Что это? Он… дышит? Грудная клетка приподнялась и опустилась, пропуская очередной вздох, напоенный упоительными ароматами лета. Александр судорожно вцепился пальцами в горло, ощутив под руками, как судорожно бьется яремная жила. Сердце. У него стучало сердце. Это было пронзительно больно, и он, пошатнувшись, оглушенный и ослепший, упал на колени. А ведь он давно забыл, что такое боль.
Под руками нагретая солнцем лесная тропа. Хрупкие ломаные веточки, острые песчинки и какой-то камень с садистской настойчивостью впивается в колено.
«Создатель мой, ты забрался меня к себе не предупредив? Это смерть? А я надеялся на вечный покой… Что, не заслужил?»
Звук чужого голоса вывел Зеницу из оцепенения. Некоторое время он неподвижно вслушивался, не понимая слов, потом медленно и неловко поднялся с колен. Несколько шагов дались ему с трудом, словно он вновь осваивал свое тело. Сразу за поворотом перед ним открылась небольшая поляна. Человек, юноша? сидел поваленного бурей дерева на берегу ручья. Звук журчащей воды словно дополнял тихую игру лютни в руках певца, сидевшего к нему спиной в пол оборота, так что не было видно лица.
- Что это? – голос царапнул горло, разрушая идиллию летнего дня. Собственно, Александр не был уверен, задал он вопрос незнакомцу или самому себе.
Юноша вздрогнул и обернулся – видимо, настолько увлеченный собственными стараниями что-нибудь подобрать из мелодии на струнах, что не услышавший шагов за своей спиной. Отрясающая беспечность в глухом лесу неподалеку от пусть и не особенно хоженой, но все-таки тропинки! Или – как раз только тут ее и проявлять можно, в этой тихой и явно удаленной от всех активных городских жителей купели живой природы?
Был он лишь слегка испуган, но больше скорее удивлен неожиданным вторжением – и надо сказать, был он так же весьма приятен для взгляда, не подобно алмазу, ослепляющему, но ясной красотой и свежестью юности полевого цветка. Светлокожий, чуть тронутый только первым загаром, с лучистыми серыми глазами, с бровями, подобными аркам из черного мрамора. Волосы его, спадающие на спину, цветом были подобны драгоценному черному мускусу, а видом - халифатскому шелку. Без украшений, без прически, в одной лишь тонкой светлой тунике и бриджах, ласкал взгляд он пропорциональностью юношеских линий тела и живостью духа, отраженной в открытом взгляде и быстрых движениях. Едва ли ему исполнилось больше восемнадцати лет.
- О, Создатель! Как вы меня напугали! Ну разве можно так подкра… что с вами, вам плохо?! – Начав было одну фразу, на полпути оборвал себя юноша, гибко вскочив на ноги. Он оказался босым – пара сандалий валялась поодаль, рядом с остальными видимо вещами, представленными только небольшой сумкой. Подхватив в одно движение бурдюк с чем-то, лежавший неподалеку, темноволосый менестрель поднес горлышко к губам Зеницы, одновременно пытаясь придержать его за пояс. Видать, очень уж выразительно ныне выглядел Александр, если не был ни заподозрен в разбое, ни в иных непристойных намерениях, а был лишь награжден попытками напить его жидкостью из бурдюка да усадить под раскидистую тень дерева, на слегка помятый дорожный плащ.
Жидкостью, паче чаяния Зеница решил бы ее опробовать, оказалась бы легким вином – молодым, ошеломительно освежающим, с легким фруктово-кисловатым вкусом, с нотками малины, и едва ощутимыми пузырьками.
Юноша дернулся всполошенной птицей, обернувшись на голос. Взметнулся шелк иссиня-черных волос, а взгляд серых глаз, не смотря на испуг, был чист и невинен. Через мгновение он оказался так близко, что Александр мог рассмотреть простой и бесхитростный узор вышивки на вороте его туники.
Это он тоже забыл. Чужие прикосновения, да и чужую помощь. Кто отважится поддержать самого Зеницу? Кто посмеет только подумать, что Зенице может потребоваться помощь?
Почувствовав у своих губ горлышко бурдюка, он почти автоматически сделал глоток, а за ним еще и еще, припав к источнику живительной влаги, словно умирающий от жажды. Еще бы, столько лет не пить. Или не жить?
Молодое вино обожгло гортань, ударило в нёбо порывом щекочущих пузырьков и прокатилось по всему телу теплой волной.
«Я чувствую. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Нереально, невозможно, немыслимо. Сон? Но куклам не снятся сны. И во сне я не могу думать о сне. Я сошел с ума? Или все эти полторы сотни лет были сном?»
Он вцепился юноше в плечо, настороженно всматриваясь в точеные черты лица.
- Кто ты, и что здесь делаешь? Что это за место? – в голосе проскользнули властные, повелительные ноты другого голоса. Голоса Искандера.
Под его рукой было живое человеческое тело. Он даже ощутил по-юношески тонкую косточку ключицы сквозь легкую ткань. Словно ожегшись, Александр отпустил мальчишку, отшатнувшись и делая шаг назад.
Юноша замер под этим взглядом, и пронизывающие крону дерева над ними лучи солнца заблестели на его черных волосах. Сам он взирал на Александа с беспокойством в серых глазах, к которому, тем не менее примешивалось немало любопытства и толика опасения – видимо смятение чувств внезапно появившегося незнакомца не осталось для него незамеченным и теперь он безмолвно гадал, чем обернется для него эта встреча…
- Я Иласка. Я… мххммм… - Он помедлил, явственно подбирая слова, «поискал» глазами вокруг себя и наткнувшись взглядом на лютню, дернул уголком губ в улыбке. Мягких и розово-блестящих, словно у девицы. – Я вроде как, менестрель. Ну то есть, мне приятно считать себя таковым – хотя с определенными вещами в этой нелегкой профессии у меня большие такие сложности…
Он закатил глаза было, подняв их вверх и поймал на лицо тут же озорной солнечный блик – ойкнул, закрылся ладонью, рассмеявшись. Так же жмурясь, ответил далее своему неожиданному собеседнику.
- А находимся мы недалеко от столицы, Далара. Часов пять пешком всего будет, ну или четыре, если ветер в спину, а нужда грызет за пятки… Я тут вот, жару пережидаю – солнце же шпарит как кузнец молотом по наковальне, по полдню идти, словно свечке восковой таять! – Он чуть сместился вбок и опустил ладонь – серые лучистые глаза глянули на Зеницу приветливо и озорно. – А ты кто такой? Выглядишь так, словно тебя ограбили по пути да пару минут назад в себя пришел, ты уж прости! Больно чумазый и всклокоченный… Да и одет ты точно не по погоде – как только не вскипятился еще!
Юноша взглядом окинул бегло мужчину напротив, и спохватившись, участливо уточнил.
- У тебя часом, ничего не болит? Прости, надо было сразу спросить – но я от волнения всегда много болтаю…
«Иласка. Подходящее имя. Тонкий и гибкий, словно юный горностай, глаза-бусинки блестят от настороженности и любопытства, последнего явно с избытком. Менестрель значит. Тогда не ласка, а, скорее, малиновка или синий каменный дрозд».
Александр шагнул мимо юноши, цепким взглядом окидывая поляну и выискивая первые признаки опасности. Царящей вокруг идиллии было для этого более чем достаточно.
«Недалеко от Далара, но ты не узнаешь меня в лицо? Главу Ордена Империи?»
Он опустился на одно колено, чтобы зачерпнуть ладонью воды, настороженный, словно дикий лесной зверь, и замер, увидев свое отражение на подернутой рябью поверхности ручья. На него смотрел не Зеница, а Искандер. Так, как он выглядел в свои тридцать-сорок лет. Смуглая кожа, растрепанные пряди смоляных волос, обрамляющие лицо. Его лицо, а не бездушную механическую маску. Александр осторожно коснулся пальцами своего отражения, но тут же, разозлившись, решительно почерпнул полной горстью ледяной воды и плеснул себе в лицо. Холод отрезвил, но не разрушил окружающего морока.
Мальчишка щебетал без умолку, и Александр умудрялся лишь выхватывать отдельные слова, с трудом улавливая общий смысл того, что ему говорили.
Одно верно, жарко. Зеница вновь набрал в ладони воды и почти благоговейно коснулся ее губами. Это бесценнее самого дорогого вина. Все плывет перед глазами, что это? Действие пряного напитка или до него добрался таки тепловой удар? Слезы на глазах.
Мужчина решительно умылся и, чуть пошатнувшись, поднялся, обернувшись к Иласке. Нетвердой рукой он нащупал застежки мантии, расстегнул и позволил ей упасть у своих ног. Да, так значительно лучше. Александр поднял лицо к небу, позволяя солнцу ласкать кожу горячими поцелуями. Он определенно пьян. От вина, от этих запахов, от жары и леса.
- Ты можешь звать меня… Искандер.
Минутная пауза, словно ложь самому себе. Но ведь сейчас он не был Зеницей? Или был?
- Со мной все в порядке. Я, видимо, заблудился.
Заблудился, потерялся в собственных ощущениях, потерял привычный, надежный и стабильный мир, в котором жил почти полторы сотни лет.
Иласка стоял чуть позади мужчины все это время – судя по взгляду, обеспокоенному и немного сомневающемуся, юноша предполагал, что незнакомцу может стать дурно от перепада температур, между жаром солнца и прохладой воды… Но назвавшийся Искандером оказался таким же крепким, как выглядел и Иласка одарил его уважительно-любопытным взглядом, стоило лишь простору мантии покинуть ранее скрывающееся под ней тело. Не было в его светлых глазах отравляющей зависти к более одаренному ныне мужественностью и силой, а было скорее то чистое и неподдельное умение любоваться и восхищаться щедрыми дарами Создателя, кому бы не расточались они – ему ли, али едва встреченному мужчине.
От того и взгляд Иласки, пусть и был изучающим, но был скорее приятным душе и телу, чем раздражающим. Впрочем, озвучил юноша сперва совсем не то, что так легко читалось в его симпатичных чертах, когда Искандеру пожелалось обернуться и вернуть к нему взгляд с вниманием.
- Таки заблудился? Не переживай! Я покажу тебе дорогу до тракта большого, тут недалеко совсем, едва ли получас пути через лес! Тут места такие, чуть сошел с него и легко заблудиться… – С сочувственным пониманием старательно ободрил нового знакомого юный менестрель, отходя чуть в сторонку – к тому, что обещало превратиться вскоре в небольшой походный костерок. Совсем крошечный – ямка в глинисто-песочной земле, наполненная уже измельченным сушняком. – Я потому и решил тут переждать жару – едва ли кто сюда забредает! Но там где есть место одному, найдется пространства и для второго – ты любишь рыбку, Искандер? Жареную, на прутьях? Мы могли бы перекусить, все равно еще пару часов тут под тенью валяться – я вот как раз собирался… Сообразить бы только – как огонь развести. Я кажется брал огниво…или не брал? А если я его брал – то куда я его засунул?...
Сомнение в голосе Иласки было типичной озадаченностью пусть начинающего, но явно талантливого менестреля – ухитряющегося сочетать в себе хозяйственность и наличие некоторых весьма полезных вещей, припрятанных по котомкам и карманам, но при этом редко сочетающего нахождение их у себя со временем, когда они действительно нужны! Възерошив черный затылок тонкими пальцами музыканта, сероглазый жаворонок принялся озабоченно перетряхивать свою небольшую котомку. Поглядывая на Искандера, впрочем, частенько, но, кажется, пытаясь делать это украдкой – пользуясь прикрытием вольно стекших вниз по его шее гладких черных прядей. Кусал вот нежные свои губы, явно пытаясь усмирить свой интерес и дать возможность мужчине перевести дух…
- Ты выглядишь как шази, Искандер! И имя у тебя такое же… А говоришь по-даларски так красиво! Ты, наверное, шел в столицу с караваном каким-нибудь? – Юного Иласки хватило примерно на полминуты – по прошествии этого времени он вновь обратил на смуглого шазийца наполненный приветливым и чуточку нетерпеливым любопытством взгляд. Взгляд беспечной юности, которая вспыхивает приязнью менее чем за миг и тянется к новому с неиссякаемым азартом исследователя…
Все было новым и давно забытым, жар солнечного полудня, холод студеной воды и даже эти взгляды. Без подобострастия, затаенного страха или фанатизма. Он с легкой усмешкой слушал щебет менестреля, притягивающий внимание своей искренностью и простодушием.
Мысли о хрустящей корочке поджаренной на костре рыбы, сочащейся жиром и пропахшей дымком, разбудили в мужчине зверский голод. А если еще запить ее тем самым восхитительным вином из бурдюка…
- Я бы с удовольствием присоединился к твоей трапезе, но, к сожалению, мне нечем за нее заплатить, - Александра не покидала внутренняя настороженность, выработанная десятилетиями. Уж сколько раз было проверено, если все идет лучше некуда, значит, жди беды в самом ближайшем будущем. И за все хорошее, даже за рыбку на прутьях, приходится платить.
- Моя мать была… алацци. Отец – шази, - Александр опустился на ствол поваленного дерева, где раньше сидел менестрель. – Нет, я живу в столице. А здесь оказался... Случайно, - он ласкающе коснулся пальцами грубой морщинистой коры рядом с собой. Полуденный зной здешней местности не мог напугать человека, знакомого с раскаленными песками шазийских степей. Зеница при жизни любил жару и теперь млел на солнце, прикрыв глаза, словно ящерица, не проснувшаяся толком после зимовки.
Он не помнил лиц своих родителей, лишь некий обобщенный и бесконечно дорогой сердцу образ, далекий от реального положения вещей, как отражение самого Зеницы в начищенном до блеска оловянном блюде.
Наблюдая из-под приспущенных ресниц как мальчишка, не прекращая болтать, безуспешно ищет огниво в недрах своей сумы, Александр подумал о магии. Нет ничего проще, чем развести огонь, просто протянув руку и приказав внутренней силе поджечь сухие стебли травы и хворостинки, сложенные в импровизированном очаге. Но он не обладал магией, будучи заключенным в механическое тело. А что сейчас? Проверить? Соблазн слишком велик, но разочарования он опасался намного больше. В человеческом теле он был одним из сильнейших магов современности, и власть свою над силой он променял на власть над людьми.
- А магией ты не владеешь? – спросил как бы невзначай, цепко наблюдая за Илаской и его реакцией.
Иласка даже от поисков отвлекся, придерживая навесу свою сумку, которую ныне потрошил – вскинул на Искандера изумленный взгляд серых глаз, и через миг в них заплясали искры смешинок.
- Заплатить? Какой ты забавный, Искандер! Мы же не в таверне, что бы за что-то платить – тем более, за рыбу, которую я только что наловил сам же! Что за люди попадались тебе раньше, что ты первым делом подумал о цене? Я больше беспокоился, что такая простая еда придется тебе не по вкусу – ты ведь, наверное, привык к чему-то более изысканному! А ты!... Заплатить! Аха-ха-ха-ха!... – Чернобровый менестрель все-таки рассмеялся, не удержавшись – хоть выглядел он и очень хорошеньким, когда вот так вот отчаянно покусывал губы, мельком открывая за ними прячущийся влажный жемчуг белых зубов. Зато и смехом обладал к слуху приятным – словно весь изнутри светясь, как отражающийся солнечный луч.
- Да будет тебе переживать о таких пустяках. А если это для тебя важно – вот придумай лучше, как нам огонь добыть – огниво я все-таки забыл. – Слегка огорченно признал Иласка, укладывая мешочек со своими немудреными пожитками обратно на землю. – Это и будет твой вклад в наш обед – и воистину, будет он немалым! А я пока достану нашу рыбку.
Сказав это, юноша сноровисто стянул с себя тунику и закатал штаны до колен – так и войдя в играющую бликами прохладу воды. Зябко и весело передернув плечами, он, блаженно прижмурившись, доверчиво подставил лицо на несколько секунд прямым лучам солнца, покинув тень дерева – белокожий, с острыми плечами и узкой спиной. Следом Иласка легко завел руку себе за шею, приподнял и перебросил с груди за спину несколько длинных прядей волос. Они вмиг развернулись, подхваченные порывом ветерка, и скользнули по его спинке - смоляным потоком, черной рекой, задорно поблескивающей золотистой солнечной искрой.
Он вряд ли и сам сознавал, как смотрится со стороны ныне – но излучал радость жизни и ясному дню всем собою. Улыбнулся на последний вопрос нового знакомого и покачал головой, прежде чем начать выуживать из воды небольшую сетку-сумку, с все еще трепыхающимися среднего размера рыбешками.
- Нет, мне не досталось магического дара, Искандер. В детстве, я конечно же немало мечтал о том, что вот бы мне его иметь, а потом как выучиться, и как стать могущественным магом – чтобы вот иду я по улице, важный, степенный, в загадочной робе и непременно с посохом сверкающим, а все вокруг так и трепещут от того, какой я великий и могучий! Врагов молниями побеждать или там, быть героем, великим победителем демонов! – Иласка вновь захихикал, явно с немалым удовольствием припоминая разгул своего детского воображения. Проверил рыбу и понес ее на берег, неспешно раздвигая воду коленками. – Да только как подрос – знаешь, я наверное и рад, что мне его не досталось. Такой талант сам по себе не идет, с ним ответственность рука об руку, как верная жена, и долг, точно преданный возлюбленный, следом. Магия не талант писательский, говорят же, что не забыть про нее, не спрятать в себе, коль вдруг стезя учебы и служения не по нраву придется… А мне монотонные науки тягостны так, ты бы знал! Нет, я благодарен Создателю, что не родился магом – хоть сама мысль о том, чтобы творить волшебство и кажется мне до сих пор удивительной и завораживающей…
Отредактировано Найтмара (2013-05-06 22:47:33)
«За две сотни лет я встречал разных людей, но лишь в одном остался уверен, людская порода неизменна. Нет, я не отрицаю в окружающих наличия добра, но, видимо, сам слишком темен и обладающие светом стараются держаться от меня как можно дальше».
Заливистый смех менестреля заставил улыбнуться и самого Александра, слишком уж заразительным и искренним было это веселье, словно отраженные от зеркальной поверхности солнечные блики брызнули в разные стороны.
Удивительно беспечная птаха. Приветить незнакомого человека в лесу, шази, славящихся тем, что до сих пор похищают вот таких вот белокожих юношей, чтобы продавать их в гаремы сластолюбцев. Взгляд зацепился за выступившие косточки лопаток, уже через секунду целомудренно скрытые темным шелком волос.
Все то, о чем говорил сейчас Иласка, было странно знакомым, словно Зеница уже слышал это когда-то или… сам говорил? Магический дар проснулся в нем рано, когда об ответственности еще и речи не шло. Ох, и доставалось тогда окружающим от его проказ. Зато в орден он пришел уже горя жаждой знаний и той власти, которые она давала. Это было очень давно.
Решиться?
Александр простер руку над очагом и прикрыл на мгновение глаза. Внутри все сжалось в ледяной и тяжелый ком, потому что знаешь, ничего не получится. Дрогнула рука, но мужчина глубоко вздохнул, восстанавливая контроль над разбушевавшимися эмоциями, и тихо произнес:
- Огонь.
Сначала ничего не происходило, но Зеница даже не успел осознать всю глубину своего разочарования и смириться с ним, как искорками заскользили по пальцам потоки силы, направляемые в самую середину костра. Руку опалило теплом, и вспыхнувшие лепестки пламени лизнули кожу, словно дрессированный зверь. Огонь жадно набросился на сухие стебли, сыто захрустел веточками.
Александр распахнул глаза, веря и не веря произошедшему. Забытое сердце ухнуло, затрепетав пойманной в силки птицей. Он чувствовал силу внутри себя и снаружи, он мог улавливать потоки и управлять ими. Силы было столько, что он мог бы с легкостью спалить весь этот лес!
Встретившись взглядом с серыми глазами Иласки, распахнутыми от изумления, он, прости Создатель, грешен, испытал почти мальчишескую гордость. Что-то из разряда: «А я вот как могу! Смотри-ка».
- Подойдет?
- У-ух!... – Бедная рыба так и выпала из рук юноши, шлепнувшись с влажным трепыхливым ляпом на взгорку берега из разжавшихся от неудержимого изумления рук. С округленными глазами и приоткрытым ртом, Иласка был похож отнюдь не на жаворонка в этот миг – а запросто сошел бы за совенка! Он заворожено уставился на смуглую ладонь, что только что сотворила пламя едва ли не легчайшим движением пальцев, так, словно ожидал что с нее вот-вот еще посыпятся искры….
Так смотрят дети на поражающие неокрепший и готовый воспринять чудеса разум иллюзии заезжих факиров. Так смотрят на героев, о которых лишь читать доводилось раньше, и что вдруг выпрыгнули с книжных страниц, воплотившись в реальность – лишь руку протяни, и коснешься…
Серые глаза Иласки сияли чистым восторгом и, пожалуй, даже каким-то мальчишеским благоговением – воин или чародей, все одно владеющий уменьями зримо выше отведенных тебе привлекает и взор и помыслы! Искандер мог видеть, как те искры приязни, что так доверчиво сияли во взгляде юноши, в эти мгновения стремительно обращались в пламя – так, как будто сероглазый менестрель и сам был подобен этим сухим веточкам, и послушно вспыхнул под его магической силой. Или просто – под силой.
Впрочем – мог бы Зеница видеть себя ныне со стороны, наверняка бы понял, отчего так перехватило дыхание у паренька из наверняка ведь пусть и зажиточной, но все-таки семьи из маленького городка. Как сияло солнце на смуглой коже мужчины, как были властны и легки его жесты, как с радостью и покорностью отзывался миг на его желания…
Где бы еще ему видеть подобных Искандеру – таких, у которых с первого взгляда и не поймешь, что притянуло вдруг, внутренняя ли сила или же удивительная внешность, рожденная смешением двух народов!
И был еще оно, это мгновение.
Это мгновение… В десять раз был старше Искандер юного жаворонка из дикого леса, в десять раз был опытнее – и он мог узнать этот миг в облике и взгляде Иласки, бесценный и подчас единственный в жизни миг, когда вдруг прорастает сквозь чистое сердце росток чего-то несоизмеримо большего, чем жизнь, так неудержимо и волшебно, как колкий весенний снег уступает нежным лепесткам подснежника.
- Это… это было потрясающе! Так легко! Ты… я… Это невероятно! Искандер! Ты маг! То есть ой! Конечно, ты маг, это просто… Ух ты! И так быстро! Это здорово! Самое лучшее, что я… Вот это да! – Типичной бедой менестрелей страдал и Иласка – когда от переизбытка чувств не мог выбрать из тысяч стремящихся к нему слов единственно нужные и самые лучшие. Вот и приходилось сероглазому жаворонку махать руками, пытаясь объять невысказанное, да передать это виновнику его смешных и нехитрых затруднений.
Сам-то наверняка он едва ли понял, что случилось с ним в этот миг, раскрасневшийся и восторженно глядящий на Искандера. Куда уж ему!
Отредактировано Найтмара (2013-05-11 02:20:36)
Что там говорил Иласка о магии? Ответственность? Да кто бы спорил. Но это уже потом, когда приходит осознание, взросление, прозрение… Прежде всего это власть. Над окружающими силами, миром, людьми. Она ставит тебя выше окружающих, и каким бы уставам ты не следовал, как не усмирял собственную гордыню, эта сопричастность Создателю возносит тебя до небес. Потерять эту власть, сознательно отказаться от этого восхитительного чувства бегущей по жилам силы – является худшей пыткой, с которой может сравниться лишь бессмертие.
Дрожь сотрясала тело Александра. По виску стекла забытая капля пота.
«Создатель, что это? Ты испытывал мою веру? Ты вернул мне… все?»
Зеница закрыл глаза, выравнивая дыхание. Да, пока был куклой, такой проблемы как сохранение лица у него не стояло. Голос Иласки вывел Александра из оцепенения. Восторг менестреля был заразительно-искренним, и Александр окунулся в него с головой, в это детское восхищение, не оставившее равнодушным его тщеславное сердце. Уж казалось бы, мало ли преклонения видел, к рукам припадали, сапоги лобызали, убивали и предавали во имя, клялись в вечной и фанатичной любви и ненависти. А тут окатило теплой волной, даже неловко стало.
Он поднялся, сделал шаг к Иласке и поднял с земли выпавшую из его рук связку трепещущей рыбы.
- Маг. Или как-то так. Нож давай и хворосту принеси.
Привык командовать, так хоть здесь ничего не изменилось.
Давненько ему не приходилось рыбу потрошить, лет эдак сто пятьдесят, если не больше. Перехватив поудобнее протянутый ему нож он неторопливо-точными движениями вспарывал трепещущие и скользкие рыбьи тела, извлекая требуху и бросая ее в воду. Работал не спеша, прислушиваясь к ощущениям, вспоминая? Нет, учась заново. Где-то нож скользнул глубже чем надо, где-то не сразу удалось рассечь белое брюшко, но все же работа была закончена. Промыв каждую тушку в воде, он понес ее к костру, низать на тонкие прутья и устанавливать над огнем.
Работа хоть немного привела его в чувство. Он по-прежнему ничего не понимал из происходящего, но устал от сомнений. Чтобы это ни было, дар или проклятье, он примет его. И, прости, Создатель, Александр все же считал, что заслужил первое больше, чем второе.
- Расскажи мне о себе, Иласка. Откуда ты и зачем идешь в Далар?
Он поднял на юношу пронзительный взгляд темных, словно ночные агаты глаз.
Иласка успешно совместил как приготовление палочек для рыбы, так и явственное любование действиями Искандера. Казалось бы – ну что такого притягивающего может быть в том, как кто-то потрошит рыбу? Чешуя, потроха, бесцветная рыбья кровь… Мелькающие по лицу и рукам мужчины тени от кроны дерева над ними.
А все-таки – воистину говорят поэты, что истинный облик свой увидеть можно лишь в отражении глаз того, кто влюблен в тебя. Иласке определенно было на что посмотреть.
Но рыба принялась золотиться в жару от углей, а сероглазый жаворонок, чьи светлые щеки лизнула алая краска под прицелом темных горячих глаз Искандера, послушно стал рассказывать.
- Я из Зарна, городка недалеко отсюда. – Махнул он кистью в примерно-неопределенном направлении. – Если ты не бывал там, Искандер и не часто в землях Далара, то места подобные моему дому очень тихие, даром что не так уж далеко от столицы. Пожалуй, человек привыкший к бурному времяпровождения нашел бы время пребывания там крайне скучным – но для тех, кто живет там и вырос, всегда есть чем заняться и как порадоваться жизни. Речка рядом, леса просторные, зверья всякого водится и ягоды полным-полно…
Вытерев руки, Иласка споро прибрал оставшийся после приготовления рыбы мусор – ссыпав все в заранее выкопанную довольно глубокую ямку, да притрамбовывая сверху густой черной землей. Голос у юноши был мечтательный, и была в нем трепетная теплота, которая окрашивает рассказы о родных местах в совершенно удивительные оттенки цвета.
- Мой отец содержит там целых три лавки, в молодости он даже несколько лет ходил с караванами в другие страны, прежде чем встретить мою мать и пожелать осесть с нею ради семейной жизни. Сам я поздний ребенок, можно даже сказать – я бы для своих родителей большим сюрпризом, очень уж они были уже в возрасте почтенном. Но видать любовь превозмогает все! И приносит плоды… – Сероглазый издал лукавый смешок и быстро глянул на Искандера из-под ресниц, убеждаясь, что его другу все так же занимателен его нехитрый рассказ. Ну или может быть просто ему захотелось посмотреть на шази-алацци, как и множество раз до этого. – У меня есть еще три старших брата и две сестры. Два брата помогают отцу в его деле, а третий вот служит в дворцовой страже, и мы все им очень гордимся! Сестры у меня очень красивые и нравом замечательные – так что обе уже замужем, и я наверное скоро стану почетным дядей… скорее всего многократно! Это звучит… немножко пугающе, но наверняка будет очень захватывающим жизненным опытом!
Иласка рассмеялся, и проверив рыбу, присел уже просто так рядом с Зеницей – вытянув стройные худощавые ноги в все так же закатанных подобием бриджей штанах, и оперевшись на отведенные назад ладони. Рассматривая мужчину, чуть склонив голову набок.
- Это моя семья. А сам я… Не то, чтобы меня с детства баловали – но бытие младшим все-таки накладывает свой отпечток. С меня, пожалуй, куда как меньше требовали – у отца были достойные наследники его дела, был сын, который пошел иным путем, но тоже достойный… Я же был волен делать все, что хотел – главное чтобы не очень поздно возвращался домой и при всех конечностях. – Сорвав мимоходом травинку, Иласка вложил ее в уголок губ, и прищурился на миг очень уж восторженно на солнечные зайчики в волосах Искандера. Потеряв почти в тот же миг нить рассказа, и захлопав глазами, словно только что проснувшись. – Ах!...Эм….ммм…. о чем я? Ах да! Но петь мне с детства нравилось – я во многом вокруг ощущаю мелодии, и легко складываю слова друг с другом… И я никогда не видел столицы – отчего бы было не пойти? На людей посмотреть, себя показать… Может быть, сумею как-нибудь и беду свою преодолеть – петь-то я умею, а стоит только толпе побольше вокруг собраться, как горло словно песком обсыпает, руки дрожат точно кролика лапы, и как ни стараюсь, ничего путного не выходит!... Эх. Тебя вот, наверняка все и так слушают…
Иласка, немного (и мимолетно) погрустнев, снова блеснул любопытством:
- А у тебя семья есть, Искандер? – И дыхание задержал чуть. Попытка косвенно выяснить – есть ли у темноглазого мага жена или возлюбленный – была вроде бы не самой плохой, по мнению не такого уж опытного в подобных расспросах Иласки.
Александр сидел рядом с костром, вслушиваясь в рассказ менестреля и внутренне успокаиваясь. Жизнь вокруг него текла своим чередом. За спиной щебетали беспечные лесные птицы, вот, мимо, деловито гудя, неторопливо и важно пролетел шмель, занырнувший в чашечку лилового цветка. Муравьи спешили по своим делам, а в кустах у берега кто-то тихонько шуршал, то ли обустраивая себе жилище, то ли охотясь на мелкую живность, что кишмя шишела в траве у ручья. А вот плеснула хвостом по воде рыбья братия.
От костерка веяло жаром и рыбным духом. Александр задумчиво и немного рассеянно наблюдал за мальчишкой, расположившись полулежа на земле и опираясь на локоть. Иласка рассказывал, а Зеница… видел. Добротную лавку, переполненную товаром, улыбчивого и спокойного в своей уверенности купца, обнимающего свою жену. Он должен быть добродушным, иначе не воспитал бы такую беспечную и искреннюю в своих порывах птицу. В таком доме должен был царить лад.
Вечерний ужин, когда шумная семья собирается за одним столом. Теплый свет зажженной лампы отбрасывает блики на начищенные котлы и сковородки кухни. Руки матери, наверно, пахнут хлебом, а сестры-хохотушки, лукаво поблескивая глазами, шепотом уже обсудили все достоинства проезжавшего мима рыцаря. Если судить по Иласке, то, должно быть, действительно красивы.
Птенцы должны улетать из гнезда.
- А у тебя семья есть, Искандер?
Есть ли у него семья? Он ведь ждал этого вопроса, но что ответить не знал. Семья Зеницы это его Орден. Разве не дети его? Дом – империя со всеми его императорами, их женами и детьми. Не сам ли он все это выбрал?
Зеленоглазый Яэль смотрит с насмешливым прищуром, склонив голову к плечу. Тонкие пальцы механика навек помечены темными пятнышками масел и кислот. Его ладони пахнут металлом, словно кровью.
Расплавленное золото волос Люции и эти упрямо поджатые губы. Непримиримая и бескомпромиссная моя девочка. Едва уловимый аромат первоцветов и смех, словно звон тончайших колокольцев.
- Они умерли, - улыбнулся непривычно мягко. – Но это было давно, так что не стоит сожалеть об этом.
«Даже я смирился с этим. Душа моя очерствела и сама превратилась в механизм, я почти забыл об этой боли. Почти».
- Я бывал в Зарне, - кивнул, переводя разговор. За почти две сотни лет он действительно успел исходить почти всю Империю. Когда со свитой, а когда и пешком, в одиночку. Маленькие города знал и по-своему любил. Здесь все друг о друге знают, а страсти кипят иной раз едва ли не сильнее, чем в дворцовых кулуарах.
- Красивый город.
Его слушали всегда, это правда. Впрочем, его слушали и до того, как он стал Зеницей, все же его отец был наместником целого города. А уж потом… Замирали аристократы и горожане, когда он простирал руки над алтарем и взывал к Создателю. Ослушаться? Отвлечься на пустой разговор? Немыслимо. В момент своей речи он властвовал над их душами и сердцами, для этого ему не нужна была магия. Хватало дарованной Создателем искры красноречия и веры.
- Попробуй петь не для них, а для себя, - произнес Александр, переворачивая рыбу. – Представь, что ты вот в этом лесу, и никого нет. Только шепот листвы и щебет птиц. – Помолчал. – Спой мне, Иласка…
Отредактировано Александр IV (2013-05-25 09:44:55)
Юный менестрель кивнул послушно и тот час же потянулся за лютней. Зеница обладал могущественной силой, властью покорять людские разумы и мысли, направлять их деяния, что в великие моменты жизни, что в каждодневном бытии. Однако скромной каплей в сравнении с океаном была его власть в сравнении с тем воздействием, которое ныне оказывали на юного Иласку простые слова и просьбы едва знакомого темноглазого Искандера.
Что в сравнении с этим священное благоговение пред благословенным избранником Создателя, что страх перед всемогущим главой Ордена? Пустые слова, слабые тени далеких эмоций – когда сладким трепетом оплетает сердце в груди, заставляя его замирать в волнении от свежести неведомых чувств, когда от случайного взгляда отзывается оно, плененное, торопливым толчком, даруя горячей крови шанс расцвести на светлых щеках алыми цветочными лепестками, когда звенящая от чувств душа перековывается под тихой его речью бесхитростных слов, и чувствуется так, словно все что было ранее, лишь кокон вокруг, и лишь ныне пришла пора расправить крылья…
Да, Искандер был чародеем величайшей силы, той что лишь Создателю дана, ибо его негромкое «Спой мне, Иласка…» заставляло длинные пальцы музыканта дрожать от предвкушения и вдохновения, когда они впервые коснулись струн – а нёбо юного жаворонка уже щекотали слова песни, что лишь для него одного готова была явиться в этот солнечный, сонный и наполненный негой мир…
- Незримой кисти
Волшебство –
И мановением
Всевластья -
Знаменьем
Призрачного счастья
Возникнет Жизнь -
Из Ничего... – Запел Иласка, снимая с тонких струн первую ноту – мелодия потекла из-под его пальцев, словно маленький ручеек, заиграла оттенками в солнечном свете и сплелась с размеренным дыханием лесного ветра.
- Слезой
Расплавленной свечи
Стекает Время
В Бездны Чащу...
Но Свет
Любви Животворящей
Дарован
Факелом в ночи...
Голос Иласки Искандеру довелось слышать и ранее, на тропе меж холмов. Но тогда многое заглушало ему биение давно забытого сердца, шум живой крови, краски и запахи вновь обрушившегося на восприятие природного мира. Чем был тогда ему этот голос незнакомый – мелодией вдали, маяком живого творения Создателя рядом? Разве он мог передать – все это?...
- Судьбы слепой
Надменный лик
Из бездны Хаоса
Проступит...
Но, отступая,
Тьма
Уступит
Пространству Света
Краткий миг…
А ныне он звучал для Искандера лишь, слетали птицы-слова с нежных розовых губ менестреля, ярче звезд сияли серые глаза Иласки, ибо не отрывался он взглядом от того, кому ныне пел, вкладывая в каждую ноту частичку себя, частичку того животворящего волшебства, что покоряло сейчас его юное сердце и тело. Высок был пьедестал Зеницы, но был он земным, однако Создателю равен стал ныне смуглолицый Искандер, случайный путник на лесной дороге, рекой полноводной тек покой его души, солнечным светом обращалась мягкость слов, распускались цветы весенней юности под касаниями взглядов.
И пел для него благословением этим одаренный менестрель, звучали слова из сердца, переливаясь редкостной среди существ земных искренностью, беззащитно и доверчиво распахнутыми до трепетного самого дна, для него, единственного, вратами сероглазой души.
- И тени зыбкие тихи,
Как догорающие строки –
В багровой боли тают сроки
Прощать
Надежды и грехи...
«Спой мне, Иласка…» - попросил Искандер. И Иласка пел – пел так, словно не было вчера и не настанет никогда завтра, словно отмеривший кто-то время для мира был вот-вот готов перевернуть вновь песочные часы, сменяя ток времен и вселенных. Пел так, как поют лишь те, кто долгие годы жизни вплетает в себя музыку мира, ожидая мгновения Озарения, когда порыв триединства тела, духа и сердца сольются в одно и зазвучат тем, что бывает в жизни раз… Веками помнят такие песни потомки, из уст в уста переходят слова, трепетом Музыки Сотворения, которую едва ли получится повторить иным, но что звучит отголосками небес в каждом оттенке мелодии после.
Щедрую искру таланта заронил в сероглазого Иласку Создатель, и ныне юный менестрель раздувал ее в всепоглощающее пламя, не думая о том, что может сгореть без следа, не страшась, что в раз единый использует все, что даровано было ему для долгих лет людского бытия, не жалея, что песню всей жизни его подхватит лишь многоголосье лесных крон.
Он вообще ни о чем не мыслил в эти мгновения, кроме Искандера.
- ...Закрыта
Книга Бытия...
Но верю –
Жизни сон
Продлится –
Пока
Заложена страница –
Пока горит
Любовь
Твоя…
И был – счастлив.
Даже когда замолчал и остановились тонкие пальцы на струнах, и на губах его остались лишь отголоски слов, дрожью едва различимого прерывистого дыхания, замершими тенями длинных ресниц.
Полнился он все еще этим светом весь, коснувшийся чего-то, что превыше мирского и людского, и лишь потому не отрывал взора от того, кто стал вдруг для него – всем.
Отредактировано Найтмара (2013-05-27 13:44:33)
Слова песни и этот голос пробуждали в сердце страдание, и оно истекало кровью, живое, трепещущее и замирающее, как и много лет назад. Удивительное чувство, когда боль лишь доказывает тебе самому, что ты еще жив, и ты принимаешь ее с благоговением, так же, как принял бы безжалостный удар плети.
«Что ты делаешь со мной, сероглазый менестрель…»
Искандер незаметно смахнул с ресниц непрошенные слезы. Губы дрогнули от сдерживаемых эмоций.
«Нет, Иласка, тебе не стоит идти в столицу. Там слава и богатство не минуют тебя, оплетут тяжелыми жемчугами твое горло, вырвут свет из серых глаз. Ты еще будешь петь, но уже никогда так, как сейчас. Почему мне этого жаль? Почему я знаю об этом? Потому что я сам хотел бы запереть тебя в четырех стенах, чтобы голос твой принадлежал только мне. Чтобы я один приходил к тебе закатными вечерами, истерзанный чужими пороками, интригами и жаждой власти, и ты возвращал бы мне чистоту души. Простишь ли ты мне темные мои желания? Прощу ли я себя за это…»
Песня закончилась, но Искандер еще долго молчал, словно боялся разрушить созданное магией звука волшебство. Это ли не настоящее чудо? Зеница был искусен в магии еще при жизни. Его признавали одним из сильнейших среди одаренных Создателем той силой, что заставляет меняться окружающий мир, подчиняясь всего одному слову. И что? Разве может это сравниться с тем истинным светом, что источали сейчас сидящий напротив юноша?
- А ведь ты лгал мне, Иласка, - улыбнулся певцу. – Сказал, что тебе не досталось магического дара. Тогда что это было, сейчас? Даже птицы замерли, слушая твою песнь, - Искандер едва слышно вздохнул. – Тебе нечего бояться толпы. Она будет принадлежать тебе с первого куплета...
«Нет, не пой мне больше, Иласка. Это слишком для меня».
Чтобы хоть как-то скрыть смятение души, глава Ордена занялся рыбой. Осторожно снял благоухающие дымом тушки с прутьев и разложил на зеленых листах прибрежных растений, подвинув осторожно в сторону менестреля.
Иласка не отрывал все это время широко распахнутого взгляда серых глаз от Искандера.
Робко кивнул в ответ на его слова, и словно зачарованный, отложил в сторону свой музыкальный инструмент.
Лютня, точно живое существо, издала тихий мелодичный стон, когда теплые и нежные руки юноши покинули ее гладкий гриф – словно не желая расставаться с его прикосновениями, будто бы разделяя чувства, что переполняли Зеницу. Даром что она была лишь обычным инструментом для игры – впрочем, не души ли струны столь вдохновлено перебирал только что юный менестрель?...
Искандер занялся едой, источавшей соблазнительные ароматы, и молчаливый юноша подвинулся ближе к нему, словно привлеченный этими словами и приглашением наконец-то пообедать. На лице Иласки застыло странное выражение – словно он пытался решиться на что-то, но никак не мог, но не был в силах отказаться от доставляющей ему столь ощутимые душевные муки мысли.
Шази подвинул к нему рыбу, а юный даларец подвинулся к мужчине еще ближе – вдруг оказавшись из-за своих подползательных маневров совсем-совсем близко к Искандеру. Глаза у Иласки сперва распахнулись так широко, что отразили в глубине своей солнечный свет, отчего на миг приобрели совсем уж дивный тепло-серебристый оттенок, он вспыхнул щеками ярко-ярко, и вдруг, словно отчаянно решившись – резко подался вперед.
…и Искандер мог ощутить, как в щеку ему легонько ткнулись теплые, чуть дрожащие губы. Невинным, чуть неловким даже не поцелуем – смешным каким-то его подобием. Иласка так и замер – вперед подавшись, а назад забыв отпрянуть. Задержав дыхание и щекоча щеку мужчине частым трепетом пушистых ресниц.
Сам видать переживая заветный миг – вот! Сделал! Я - Его - Поцеловал! И совершенно не зная, что же теперь-то?...Делать.
Отредактировано Найтмара (2013-06-17 03:32:16)
Все еще погруженный в собственные мысли и воспоминания, навеянные песней сероглазого менестреля, Александр не сразу осознал, что произошло.
Поцелуй был настолько легким и невесомым, что впору вообще усомниться, а был ли мальчик? Был ли весь этот день, Иласка с его чарующим пением, аромат диких трав и леса, тепло костра. Морок. Чур меня, чур. Впору твердить молитвы и творить священные знаки, впору проснуться.
Что это было? Благодарность за похвалу его таланту? Случайное прикосновение? Последствия полуденной жары и легкого вина? Только вот ведь беда, менестрель, вроде и не пригубил из мехов.
Но стоило лишь глянуть на Иласку, чтобы понять, все эти причины шиты белыми нитками.
«Что ж ты творишь, мотылек?»
Растерянность. Годами выпестованная неприкосновенность Главы Ордена, которого вот сейчас просто взяли и поцеловали. В щеку. Неслыханно! Недопустимо. Руки целовали, перстень замусолили, края одежды изжевали в благоговейном экстазе, даже туфли и те не раз облобызали сверху до низу, а вот так… Уж и забыл, как на это реагировать.
Отчитать? Объяснить сероглазому красавцу, чем кончаются подобные выходки в городе или с вот такими опасными темногривыми незнакомцами, прочитать с десяток моралей, чтобы самому потом тошно стало. Сделать вид, что ничего подобного в твоей жизни не было.
- Иласка, - тихо отстранился, чтобы не спугнуть трепещущую от волнения пичугу. – Ты хоть иногда думаешь, что творишь? – мягкость в голосе извлекла из вопроса всю назидательную мудрость двухсотлетнего мужчины, и спрятала на донышке души. Обидится ведь, оскорбиться.
- Я принадлежу Ордену, - прозвучало как дешевое оправдание. Даже самому противно стало. Когда-то эта принадлежность не мешала Зенице ни любить, ни нарушать устав. А теперь гляди-ка, праведником заделался.
Что ж, оправдание из разряда: «Я механическая кукла», звучало бы намного абсурднее. То, что сердце сейчас гонит кровь по жилам, что сочится ароматным соком позабытая рыбина в руке, обжигая жаром – ничего не значит. Более сотни лет в механическом теле кого хочешь убедят в обратном.
Слова прозвучали легко, словно ветер коснулся взерошенных перьев и впрямь слетевшей невесть по какому чуду на руку Зенице пичуге. Коснулись, потеребили слегка – и не оттолкнули, не ударили. Напротив – словно и согрели отчего-то сероглазого изнутри, как будто и не отстранялся смуглый шази, а ладонью перепуганное своей отчаянной смелостью сердце в груди Иласки накрыл.
Вроде ничего и не сделал – и одновременно сотворил так многое.
«Я принадлежу Ордену» - сказал Искандер, и не вызвало это в ясном взгляде Иласки ни отторжения, ни жажды схватки, ни сомнений, ни требований. Так, словно сказал смуглый мужчина напротив «Я дышу» или «Бьется мое сердце».
Словно было это лишь еще одним оттенком его, темноглазого и чернобрового, мягкого и сурового одновременно. Это было – просто было, и юный Иласка словно принял это, как то же дыхание, что отобрать у Искандера не явилось бы к нему и мысли.
И шевельнулись робкие эти губы совсем для иного вопроса следом, едва слышного:
- Ты кого-нибудь любишь? – Прозвучало в тиши полуденной жары, что и рядом не стояла ныне с теми пожарами, что разгорались в сердцах людских.
Эхо вопроса трепетало в звездного света глазах Надеждой.
Отредактировано Найтмара (2013-07-02 01:42:56)
Видимо, слишком наивно было тешить себя мыслью, что невинный поцелуй это всего лишь случайность. Нет, не может быть. Провел с незнакомцем не больше часа и что, уже готов для него на все? Любовь? Не смешите Зеницу. Мальчишка просто истосковался по человеческому присутствию в своем путешествии, ушел из дома, все объяснимо. Маги всегда привлекали внимание, завораживали окружающих. Во всем происходящем нет ничего серьезного или настоящего, конечно же, нет. Нет изначально, это ведь все понарошку, и бьющееся сердце и магия слова и воли.
Отвечать правду нельзя, это видно по замершему в трепетном ожидании Иласке. Правда будет в тот же момент расценена, как потенциальная возможность быть. Если не предложение. Но резко осадить язык не поворачивается, неужто на исходе двухсот лет стал сентиментальным?
Искандер спокойно посмотрел в глаза Иласки и ответил.
- Да.
Великое искусство совершенной лжи заключается в том, что ты сам должен верить в то, что говоришь, даже если это продлится всего мгновение, и твоя ложь должка содержать крупицу правды. Разве не было в сердце зеницы любви? К Яэлю, Люции, к тем, кто был до них? Тлеющие угольки, хранящиеся на донышке души. Все что необходимо – это извлечь их на поверхность и согреть дыханием.
Ответ должен быть кратким и безапелляционным, чтобы не возникло даже мысли продолжать. Сердце чужое занято, больно. Ничего, зарастет. Сейчас лучшее лекарство – это расстаться с объектом неудавшихся вожделений и жизнь сама все расставит на свои места.
Искандер положил рыбину перед Илаской, поднялся и пошел ополоснуть руки в ручье. Он все еще не знал толком, где находится, насколько далеко от Далара и смогут ли они добраться туда засветло. Оставлять мальчишку одного было неразумно. Следует передать его кому-то, кто обеспечит ему в городе безопасность и исчезнуть из его жизни. Что он будет делать сам в городе в таком виде, он старался не думать. Возможно, придется разбираться на месте.
- Ешь, Иласка, ты, кажется, хотел попасть в город.
Сероглазый Иласка только пушистые по-девичьи ресницы опустил, в ответ на прозвучавшее краткое слово. Вот бы разбиться его сердцу сейчас, разлететься хрустальной хрупкостью уже успевшего намечаться трепетного будущего – все ведь шансы были, благодаря мудрости столь внезапно и столь всеобьемлюще захватившего его сердце едва знакомого шази.
А он… только улыбнулся как-то смущенно и мечтательно, и тихонько кивнул – то ли сам себе, то ли на слова Искандера о городе отвечая согласием. И кажется, что юноша просто принял этот ответ – так же, как до этого слова о принадлежности мужчины Ордену. Словно наличие облаков не мешало ему любить небеса, будучи их неотьемлемой частью.
Он чуть еще посидел так вот, тихо и не встревожено, позволяя наполненному жаром ветерку играть с шелковыми черными прядями, текущими неспешно по открытым плечам – ибо натянуть тунику Иласка как-то и подзабыл, так и оставшись в беспечно подвернутых штанах. Поднял глаза, и с редкостной теплотой во взоре посмотрев на стоявшего у воды мужчину, шевельнулся таки, потянувшись за рыбой, и говоря:
- Мы могли бы дождаться сумерек…
Вот только договорить полностью фразу юному менестрелю было не суждено – уединение их пары было решительно нарушено. Да так, что вряд ли это было случайностью.
- М-м-м, как вкусно пахнет. – Усмехнулся один из вышедших к укромному ручью мужчин. Рослый, с вполне мужественным лицом, хоть и украшенным парой шрамов, он мог бы даже показаться приятным гостем – но один взгляд в глаза развеивал впечатление. Недобро смотрел подошедший, цепко, оценивающе. Как волк, вышедший на охоту, и примеривающийся к двум жертвам.
- Да и выглядит соблазнительно! Что-то я ощутил себя голодным! – Хохотнул один из двоих, что вышли вместе с ним – покрупнее в кости, пошире в плечах, да по откровенней в желаниях – от его пристального, совершенно недвусмысленного взгляда на одетого в одни штаны менестреля, Иласка зримо вздрогнул, начав медленно вставать у костерка…
Третий, с надменным и замкнутым лицом, остановился чуть поодаль – словно такое расстояние было ему для наблюдений вполне комфортно. Впрочем, так оно могло и быть, ведь оружия на нем было несколько меньше, чем на товарищах.
На беду отдыхавших – тупым отребьем, только что вышедшим на большую дорогу, они не выглядели. Зато наемниками без лишней совести и чести, но с неплохим боевым опытом – это в яблочко.
- Эй, шази – поделишься рыбкой? Делиться с ближним завещал Создатель, а благие дела ведут к долгой жизни…У тебя есть все шансы!
Тихая покорность менестреля Зенице не понравилась. Нет, не то что бы он был не доволен, просто тут хочешь – не хочешь, а сердце покалывает уголек – то ли за ложь, то ли за то, что не можешь ничем ответить на чужое чувство. Прочь все сомнения. Решение принято и оно верно.
Даже есть расхотелось. Впрочем, судя по всему, едоки и без того на запах жареной рыбы слетелись, словно пчелы на мед. И если бы еще пчелы…
Зеница обернулся, поднимаясь во весь рост и оглядывая незваных гостей. Да, от таких совместной трапезы вряд ли дождешься. Разбойники? Уж больно рожи протокольные. Трое против одного не самый лучший расклад, мальчишка вообще не в счет. Искандер мельком оглядел поляну в поисках оружия. Разве что нож, которым он чистил рыбу, жаль, что лежит далековато.
- Иласка, оденься, - сухо кинул менестрелю, надеясь, что у того хватит ума подойти ближе к Искандеру.
Всегда есть шанс решить исход дела вполне мирно и разойтись.
- Дня доброго путникам, - кивнул, словно невзначай сделав шаг в сторону ножа. – Приятно видеть в лесу людей, столь хорошо знакомых с заповедями Создателя, - осенил наемников знамением симболона, давая понять, что перед ними человек Ордена. На некоторых это действовало вполне отрезвляюще.
- Мы уже собирались уходить, так что вполне можем оставить ужин вам. Иласка, - посмотрел на замершего менестреля. – Возьми свои вещи и попрощайся с господами. Нам пора.
«Ты стоишь между мной и ними, а должен стоять за моей спиной».
Иласка осторожно кивнул, подхватывая свою тунику и с торопливостью человека, который никак не хочет выпускать из поля зрения других, пусть даже на мгновения, натянул ее на себя. Практически сразу попав в широкие рукава и не запутавшись в вороте, что несомненно позволило сберечь ему несколько столь драгоценных секунд.
- Ну отчего же вы так быстро нас покидаете, почтенный? – Главарь радушно распахнул в сторону Искандера широкие обьятия, жестом сколь же фальшивым, столь и режущим взгляд. – Мы бы предпочли, чтобы вы задержались, впрочем…
О, нет, без сомнений – жест-намек Зеницы был замечен ими. Ну как минимум, главарем и тем, что стоял в сторонке немного, потому что воин-медведь как прилип нескрываемо-похотливым взглядом к тонкой фигурке менестреля, так от нее и не отлипал, заставляя с каждой секундой Иласку все больше нервничать.
Однако сказать бы, чтобы это заставило незваных гостей остыть – значило бы решительно солгать. Сотня и более лет опыта чтений лиц и жестов была за плечами Зеницы, и потому он не упускал с собеседников ничего – ни того, как едва заметно прищурились глаза главаря, язык которого продолжал молотить отвлекающую псевдодружелюбную чушь, как цепко и резко скользнул он по фигуре Искандера, разом явно записывая его в куда как более опасные враги, чем ранее. И ведь реагировать будет несомненно соответствующе…
Но самой яркой была реакция ранее чуть ли не со скучающе-незаинтересованным видом рассматривающего все действие третьего – его черты, не слишком-то выразительные, исказила краткая, но полная емкой эмоции ненависти гримаса. Словно Зеница, обронивший принадлежность свою к Ордену, бросил ему в лицо щепоть красного перца – разом зажглись злостью темные глаза разбойника, и он подался вперед, как гончая, ощутившая след вожделенной добычи.
Зенице доводилось видеть эти лица на своем веку не раз – когда в бою, когда в цепях для еретиков в своих просторных подвалах. Личная, подсердечная ненависть, только и жаждущая как бы найти обьект для приложения своих сил. Ох как вряд ли, носил этот человек где-то под одеждой знак симболона…
Иласка юркнул за спину Искандеру, подхватив по пути и свой смятый плащ, и лютню. Воспользовавшись той на миг возникшей паузой между присматривающимися друг к другу мужчинами, и затихнув за спиной своего защитника некрупной светлой тенью. Порядком испуганной, но не паникующей пока – хоть какой хлеб!
- Вот что, орденец. – Вдруг отбросив прочь порядком подзавязшее в зубах дружелюбие, отчеканил главарь. – Оставь мальчишку и убирайся, пока я даю тебе шанс. Нас трое, ты один – даже если ты умелый маг, живым ты отсюда не уйдешь, ты должен это понимать.
Третий дернулся было, бросая на главаря яростный, явственно несогласный взгляд, но сдержался, повинуясь властно-затыкающему движению руки вожака. Этот бы явно предпочел прямо противоположный обмен, и куда как больше получил бы удовольствия, натешившись с самим Искандером – и вряд ли, ох вряд ли была бы это одна только боль от насилия.
Медведь вот только разухмылялся шире – его видать все сказанное вожаком полностью устраивало!
Отредактировано Найтмара (2013-08-04 23:06:19)
Более ста лет без магии. Более ста лет заключения в хрупком механическом теле. Впрочем, можно было поспорить о том, в каком именно теле жизнь удержать сложнее, но сейчас, чувствуя, как сердце быстрее гонит по жилам кровь, Искандер ни в чем не был уверен. Ни в скорости собственных движений, ни в силе, ни в бывших или нынешних навыках.
Все эти годы он привык к надежной охране, а сейчас был один на один с прожженными наемниками. Нет, сомнений в том, как поступить, Зеница не испытывал, просто прикидывал про себя, кто представляет большую опасность. Пожалуй, все же главарь. Где бы ты ни был, первым делом следует обезглавить противника, и не важно, кто это - человек или новоявленый Союз Свободных. Медведь подождет, а вот третий, в чьих глазах любой брат Ордена прочел бы себе приговор, требует особого внимания.
И так, из оружия лишь нож и заветный перстень на пальце. Странно, но в этот момент Искандер даже не вспомнил о вновь возвращенных ему магических силах. Слишком долго он жил, полагаясь лишь на себя.
Иласка за спиной, это хорошо. Остается надеяться, что у пичуги хватит ума не вмешиваться, ибо надежда, что удастся разойтись мирно, истаяла, словно туман над пресепторией до начала заутрени.
«Ты даешь мне… шанс?» - Зеница удивленно приподнял бровь, словно впервые столкнулся с подобной наглостью. Отвык, что и говорить. Когда каждый третий тянется губами к перстню, а каждый второй норовит облобызать сапоги, поневоле отвыкаешь общаться с простым народом.
- Боюсь, я не смогу быть столь же великодушен, - сухо отчеканил шази.
У них был шанс уйти живыми, они не захотели им воспользоваться. Разговаривать больше не имело смысла.
Искандер выбросил руку в направлении дальнего из наемников, выпуская джинна.
- Сожги!
И ревущий сгусток пламени накинулся на человека, опалив горячим дыханием вожака. В это время шази метнулся к лежавшему на песке единственному оружию. Сердце яростно отозвалось желанием битвы. Желанием убивать.
- Нож! Ко мне!
И отполированная чужими прикосновениями деревянная рукоять послушно легла в ладонь, направляя лезвие в полет навстречу любителю жареной рыбы.
Да, пожалуй, джинн был самым могучим оружием на этой полянке - высвобожденная и как всегда, веками, покорная Зенице сущность метнулась в сторону того, на кого указал хозяин перстня. Обдав всех, мимо кого пролетала, жарким обещанием близкой и мучительной смерти...
...но противник Зенице на этот раз достался действительно жесткий - или же этому третьему, воистину неплохо идентифицирующемуся как магу, не раз приходилось сталкиваться с теми, кто предпочитал полагаться за силу послушных духов. Потому что примерно на половине звучания приказа из уст орденца его боевой визави дернул рукой - и вспыхнувшая искра рубина на тяжелом браслете отозвалась не менее яркой магической волной.
- Уничтожь! - Торопливо и зло выкрикнул чародей, который был явно хоть и еретиком, но не трусом - его голос, оказавшийся низким и хрипловатым, не дрогнул даже не смотря на испепеляющуюся стремительно в его направлении траву.
После чего в пространстве полянки резко стало не просто жарко, а ОЧЕНЬ инфернально! Дураком маг не был, и команда его была направлена не на Искандера, а на его джинна - что же, можно сказать, что хотя бы на несколько секунд две могущественные сущности были крепко заняты друг другом. Битва джиннов в сущности не то зрелище, которое стоит наблюдать вблизи... но был ли у мужчин по обе стороны баррикад выбор?
Полыхнуло, как от столкновения зарниц! Плюнуло во все стороны огнем, завыло раздираемым в клочья ветром.
Нож свистнул в воздухе, взрезав бровь главарю, чудом каким-то (явно не Создателевым!) не избавив его от глаза, мозга, и мерзкого характера с отвратительным прошлым заодно. Зато теперь у него явно будет небольшая проблема с прицеливанием в Зеницу - трудно целиться, когда половина лица залита кровью!
Маг временно занят откатыванием от зоны джиннов и огня, меньше всего он ныне готов атаковать ненавистного орденца.
Зато вот главарь, рыкнув что-то нераздельное, "вернул любезность" в виде покинувшего его ножны метательного стилета - не особенно целясь, впрочем, явно жаждая просто отомстить куда попадет.
Основной проблемой был медведь - издав гневный вопль, он попер на Зеницу, огромный и бронированный. Намереваясь без особенных изысков тоже обрушить на Искандера ту штуку, которую он наверняка называл булавой, а некоторые сочли бы за небольшой таран для дверей в дома. Обьемы ее были таковы, что если только достанет - куда конкретно, уже не будет актуальным вопросом.
Маг? Тогда понятны все эти злобные прищуры. Расстрига или еретик? Впрочем, не важно. Александру было достаточно одного взгляда, чтобы оценить мощь выпущенного из рубина джинна.
«Неплохо. Ты сам его создал или купил? Впрочем, нет, скорее всего, снял браслет с чьей-то уже безжизненной руки. Мой сильнее, так что у тебя есть еще несколько минут жизни».
Всполох огня от столкнувшихся в воздухе джиннов помешал Зенице оценить точность своего броска, а левый бок уже распорот стилетом. Еще бы три пальца в сторону… Но нет, так нет. В бою не до ран.
Тело, где твоя память?
Увернуться от летящего навстречу тролля не составило особого труда. Так песчаный смерч плавно огибает скалу на своем пути. Скала увешана оружием, грех этим не воспользоваться, и Искандер выхватил меч из ножен своего врага, нанося удар в спину. Это не турнир с политесами, это смертный приговор, так что вопросы чести пусть останутся в песнях менестрелей.
Удивительно, с какой легкостью пронзает тело короткий меч, и с какой неохотой его покидает, обдав Александра теплой кровью. Этих мгновений вполне хватило главарю, чтобы подобраться ближе и напасть.
«В очередь, сукины дети, в очередь!» (с)
Вот они, годы самонадеянной лености, а ведь раньше глава Ордена уделял достаточно внимания боевым тренировкам, даже став куклой. Тогда это было вдвойне необходимо, чтобы научиться управлять новым телом. Но когда это было? Обленился, полагаясь на надежную охрану и личную неприкосновенность.
Первую атаку он отбил с трудом, лезвие меча взвизгнуло, встретившись с чужой сталью, зато дальше пошло уже лучше. Впрочем, приходилось признать, что если бы главарь не был полуслеп от залившей лицо крови, то шансов у Искандера было бы намного меньше. Никогда не любил даларское оружие, и даже сейчас рубанул мечом по шее до грудины, вложив в удар всю свою силу, словно бы в руке был любимый широколезвийный скимитар. Оттолкнув булькнувшее хлынувшей кровью тело, Искандер едва успел увернуться от летящего в него сгустка огня, но его все равно зацепило.
Про мага он совсем забыл, за что и поплатился. Ослепленный охватившей тело болью, он ударил в ответ воздушной волной. Еретика опрокинуло навзничь, протащив по земле, и дело закончил освободившийся джинн Зеницы. Скорее всего, битва заняла лишь несколько минут, а хотелось стереть в пыль собственного спасителя за то, что слишком долго возился.
Оборвавшийся на высокой ноте вой обозначил кончину последнего из нападавших и довольно взрыкнувший джинн бесшумно вернулся в камень перстня. Тишина обрушилась на сожженную и залитую кровью поляну. Сил драться больше не было. Боль от ожога опалила сознание, заставив Искандера рухнуть на колени. Кажется, что огонь до сих пор пожирает живую плоть. Напрочь сожжены брови и ресницы, правая щека, нет, вся правая рука вместе с плечом и боком наливалась болезненным жаром. Кажется, что остатки ткани спеклись кожей. Вот сейчас, как никогда, он хотел бы вернуть себе механическое тело.
- Искандер! - Очень умненький Иласка, вывернувшись из приручьевой осоки, где таился до этого, рванулся к подзатихшему шази как горлица к раненому своему соколу. Бледный словно первый выпавший снег, так что и светлые глаза на его лице казались зимними озерами, скованными в страшной, глубинной тревоге за того, по кому так болело сердце.
- Искандер, ты ранен? Сильно болит? Где? Как помочь?! - Подлетел, протянул руки, да так и не посмел коснуться - боясь сделать ненароком что-то не так и не то, причинить больше боли, чем уже испытывал Зеница. Бестолковы были его вопросы, но сдержать рвущиеся с дрожащих губ слова юный менестрель не был в силах - сам же видел, каковы последствия обьятий пламени! Так и водил ощутимо подрагивающими ладонями над обожененными, пыщущими жаром и источающими боль участками тела Зеницы...
...и странное дело - словно исходила от них едва ощутимая волна столь безумно-желанной ныне Искандеру прохлады. Дарила не ощущение даже - тень ощущения уменьшения боли. Вот коснулся хоть пряди волос, скользившей по коже лица вроде и неощутимо, а все словно теркой сейчас безжалостной, попытался в сторону ее отвести, дотронулся до виска мужчины кончиками пальцев.
И это место разом перестало болеть.
- Искандер...
Ярость короткой битвы покинула Искандера, оставив после себя только боль. Обожженная кожа наливалась волдырями по краям спекшихся от жара ран. Огненная волна опалила руку до мяса, и в ноздри бил отвратительный запах горелой плоти. По сравнению с этим неглубокая рана на левом боку от стилета отошла на задний план сознания. Искандер сцепил зубы до хруста, не позволяя стону сорваться с губ. Что значит огонь для сына раскаленных пустынь?
Собственно говоря, в пылу боя он вообще забыл об Иласке, а ведь в пору было поблагодарить, что не лез под горячую руку, не пытался помочь, избави Создатель от такой помощи. Знать свое место и не мешать в бою есть самое ценное качество того попутчика, который ничего не понимает в кровавом искусстве лишения жизни.
Не было сил отшатнуться от бросившегося к нему менестреля, но сама мысль о любом прикосновении сейчас повергала Искандера в ужас. Да и чем тут поможешь? Ничем. Поэтому пусть не трогает, пусть только не трогает.
По телу прошла дрожь.
Сейчас, он соберется с духом и поднимется на ноги. Хотя нет, лучше так, на коленях. Есть особые техники медитаций, которые позволят отвлечься от боли, надо только сосредоточиться… Здесь нельзя оставаться, кто знает, быть может, эти трое были лишь разведотрядом наемников, а еще одного боя ему не выдержать.
Искандер закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание. Он был так глубоко погружен в страдание собственного тела, что даже не сразу осознал прохладное прикосновение. Нет, не прикосновение, лишь предчувствие оного, но принесшее облегчение. Едва уловимое, но позволившее сделать вдох сквозь обожженные губы.
Что это? Ведь этого не может быть, верно?
Мужчина потянулся за легкими руками менестреля, даже не осознавая этого. Он открыл глаза, подняв взгляд на Иласку. Тот стоял против солнца, и лучи света, словно нимб, окружал его голову.
- Кто ты, Иласка? – хриплый шепот сорвался с губ.
Такое может быть подвластно целителю, но возраст юного менестреля не соответствовал серьезному обучению или опыту. Чудо? Он ведь говорил, что не обладает магией. Ложь слишком часто носит маску невинности, неужели и сейчас, здесь, он позволил себя обмануть? Может, все это было разыграно, и наемники были всего лишь подельниками?
Менестрель тихо охнул, когда шази потянулся к его рукам – так и замер немного неловко, боясь допустить прикосновения, и не рискнув убрать руки от желанного Искандеру… А после – глаза Иласки распахнулись широко-широко, и тонкие пальчики сперва неуверенно, а потом все более быстро заскользили по коже мужчины. Точнее, по тем спекшимся ошметкам ее, которые ныне покрывали значительную часть его тела, пульсируя огненной болью.
…и там, где он прикасался – утихала боль, сматывались в никуда ее активные жгуты. На глазах выравнивалась истерзанная поверхность плоти, стягивались безобразные рытвины, наползала и приобретала привычный цвет здоровая, чистая кожа.
Иласка, словно солнечный зайчик ловил – торопливо, неловко, без разбору трогал Искандера, сперва едва-едва касаясь кончиками пальцев, потом уже все более и более смело начиная гладить небольшими ладошками израненное тело. Прижимать крепче, метаться взглядом в поисках участков, которые не были так заметны, активнее.
Нежные ладони убрали с лица Искандера боль и страшное чувство спекшейся плоти почти одним движением – словно Иласка умыл его, чистой и прохладной водой, и то страшное, что пыталось притвориться его лицом, просто стекло меж дрожащих от счастья пальчиков менестреля, упало на истоптанный песок у ручья грязными каплями воды, мигом впитавшимися в песок. Оставляя только смуглый лик самого шази.
- Как здорово… - В ответ вопросу Искандера, прошептала эта светящаяся птаха. И, осмелевшая от своих деяний, вновь потянулась губами к нему – на сей раз, кажется, зачарованная происходящим достаточно чтобы коснуться его губ своими…
- Да что же тут хорошего?! Это в конце-концов мое пространство власти, и вмешательство Создателя здесь не просто не уместно – это настоящее хамство с его стороны! Я протестую! – Раздавшийся внезапно совсем рядом с парой голос был молодым, воистину потрясающе красивым, и наполненным неподдельным раздражением. – Ану-ка отцепись от него, своевольное создание! Только истинной любви мне здесь и не хватало!
- Что? Кто тут?!... – Испуганно вскинул голову Иласка, наученный едва не ставшим чрезмерно горьким опытом, почти сразу пытаясь юркнуть куда-то за плечо Искандеру. Видать тоже подумал про тех, кто могли прийти за разбойниками следом…и надо же – вмиг запомнил, где ему пристало быть в таких случаях!
- Я сказал – отцепись. – Все так же недовольно повторил этот голос, и обладатель его нетерпеливо прищелкнул пальцами в воздухе, взмахнув холеной белоснежной ладонью в сторону менестреля так, словно смахивал с полки мешающую безделушку.
…Иласка только перепугано вскрикнуть и успел, как нечто подобное невидимому вихрю сшибло юношу с ног, с как пылинку проволочив по траве, безжалостно отшвырнуло куда-то в сторону прохладных вод ручья.
- Гораздо лучше ведь когда никто не мешает беседе, не правда ли, милый Зеница? – Хищно и харизматично улыбнулся шази появившийся в нескольких шагах от него молодой человек – обладатель яркой, почти неестественной красоты того типа, которая испокон веков считается «диаболоновой» в сочетании огненности волос и вызывающей зелени глаз.
