Служить взялся сам трактирщик. Он был сердит, хотя внешняя эта сердитость и была реакцией на страх и трепет перед знамениями. Вначале он принес бумагу и чернила с огрызком пера. Разумеется, это не монастырские писчие приборы - поставить таким предметом кляксу на листе было вовсе немудрено. Просить здесь канцелярского песка было бессмысленно, равно как и ручки с железным пером. Просить уже и лист бумаги было слишком, ведь это чрезмерное, пожалуй, требование, рассердило хозяина и того больше. По крайней мере, Реми так показалось. Но отказать священнику было весьма преступным, учитывая, что тот даже платит. Сам Бернард, бывало, сталкивался даже и с теми, которые брали, не заплатив ни монетой, ни делом, ни добротой, ни наставлением - властью злоупотребив лишь. Пусть он этого не одобрял, но даже и такие, эти маги были братьями по Ордену.
Священник взялся за перо, и увидел, что на листе уже расплывается жирное пятно, небольшое, от одного того, что стол был грязный. Пенять на это и замечать хозяину, который и без того зол, Реми не стал, руководствуясь всегда добрейшими из пророков и святых, которые в один голос твердили: "Всех благословляй." Прикрыв глаза и вздохнув, Реми стал писать.
"Их Величеству, Эдит Эрхольмской." - буквы были ровными, но чернила ложились линиями неравномерными, и все из-за пера одного. Маг оторвал перо от бумаги и отложил. Потому как точно об этом письме он знал только одно, получателя. Как можно было донести в письме обо всем, что нужно было, Бернард не знал. Особенно он не знал, с кем это письмо можно передать - и тут же вспомнил, что и сам сможет, будучи на балу, это сделать. Возведя очи небу, Реми молчаливо просил Создателя избавить его от глупой - не власти, нет - ответственности. Ведь сам он не мог, не давал себе права отказаться от нее. И имел ли это право вовсе? Фыркнул - вот оно, один ухаб на дороге, одна ссора, и он просит снять эту ответственность. Еще более глупо, и вовсе даже недостойно, но как по-человечески. Такая минутка, такой момент слабости, в который готов отказаться если не от себя, то ото всего, что должен - из-за пустяка. Священник вновь взялся за перо, прощептав лишь просьбу о прощении, обращенную не столько к конкретному лицу - сколько ко всем сразу, и прежде всего к себе самому. Наскоро самого себя простив, Реми продолжил писать: "Если вы еще не имели разговора с вашим братом, я должен сообщить вам сразу несколько просьб, вестей и предупреждений. Первая из всех весть и первое предупреждение в том, что Дэвин - маг, и есть в этом подлая опасность, которой не должно развиться - Ордена опасность. Мне представляется... Неважно, впрочем, что. Я еще не поставил в известность ни одного из прецепторов и прежде сообщаю вам, хотя и должно иначе." - здесь Реми мог бы написать, что знал о том и раньше, но письмо ведь документ, и если вдруг что... К несчастью приходилось помнить о том, что люди не все честные, и уж далеко не все добрые. А письмо, в котором прямо описано тяжелое преступление его против Ордена... Пропустив пятнышко жира, Реми продолжил с новой строчки: "Думается, вы сможете придумать нечто, чтобы Дэвина от Ордена обезопасить в некоторой хотя бы мере, зная теперь сей факт. Просьба же моя куда как более личного характера - с чадом мы в ссоре расстались, и он меня в предательстве обвинил, в порыве и горячке - а я не смог объясниться с ним. Навряд ли захочет меня увидеть и выслушать, а у меня покуда нет ни слов, ни времени эти слова найти для него. Прошу вас увещевать его." Добавив еще немного строк, по содержанию уже не таких важных, Реми подписался - и вовремя. На стол была поставлена его еда и вино - не совсем аккуратно, и на листе появилось созвездие винного цвета пятнышек.
- Благодарю. - ответил маг, и отдал хозяину его честно заработанный серебряник.
За едой в Бернарде зашевелились мысли, и он снова просил нести писчее, а закончив с обедом и мыслями, отправился обратно в прецепторию. Время его подходило к концу, и надо было сделать последнее приготовление у магистра.
>>> Обратно к магистру