Тео не был настолько наивен – в отличие от той же Селестии – чтобы поверить в такое скорое раскаяние «братца».
«- Ну да, конечно… скорбный вид, принятие… самому-то не смешно? Или просто не умеешь толком скрывать чувства? Ну да где ж тебе учиться-то, с-сопляк…» - от взгляда мага не укрылась сталь, опасно и остро блеснувшая в потемневших глазах мальчишки, и он украдкой вздохнул.
Селестия же, покачнувшись, протянула руку следом за очень бодро и целеустремлённо куда-то братом, и горестно вздохнула.
«- И куда ж ты попёрся, полудурок? Стачиваться бестолково о «женишка»? Или папашу его осчастливишь своей безвременной кончиной? Или ещё как пойдёшь гнев срывать?» - здесь уже изрядно разнервничавшийся маг не смог удержаться от жестковатого глумления над, в принципе, вполне адекватной реакцией паренька. С другой стороны – этой дурочке вместе с матерью от подобного исхода будет очень и очень дурно, так что, при случае, было бы неплохо вправить мозги этому отпрыску благородного рода с самоубийственными замашками.
Но думать слишком долго о судьбе, что, вероятно, ожидала Дарэна, не пришлось, поскольку тихий и очень печальный голос «матери» вещал нечто уже весьма любопытное.
Выражение лица было в срочном порядке изменено на «смиренно-внимательное», и Теодор, подавшись к больной женщине, впитывал, точно губка, все оброненные слова, стремясь построить хоть сколько-то стройную картину ситуации в своей голове. Выходило не слишком хорошо: точно пытаешься собрать мозаичный витраж, но не знаешь, что должно получиться в итоге, да ещё и кусочки-осколочки разноцветного стекла подворачиваются под пальцы совершенно неожиданно и словно от другого фрагмента изображения. Но святой брат, будучи достаточно усидчивым и терпеливым, да и в целом – любящий такого рода головоломки, усердно прислушивался и кивал.
«- Ну да-да, как же… мальчишка – слишком импульсивный, а Селестия… впрочем, да. Мне не стоит недооценивать эту девчонку. Вместе с вами, мадам… что ж такое вы задумали, в чём непременно понадобиться поддержка и помощь дочери, и которую для этого необходимо отдать «страшному волку»? Это всё меньше смахивает на дань-откуп невинным ягнёнком… что здесь? Месть? Восстановление справедливости? А вы… готовы пожертвовать собой. Очень подходит вам, надо признать. Пасторальное семейство, прямо-таки! Сынок без памяти влюблён в свою сестрицу и готов положить за неё жизнь… дочь – за брата и за мать. А мать – за них двоих. Да Зеница на таких как вы молиться просто должен!» - а, впрочем, ёрничай или нет, но подобные крепчайшие узы вызывали серьёзное уважение даже у столь циничного существа, как данный маг, неволей оказавшийся запертым в теле невинной девицы. «- Но куда больше мне интересно, какого дьяболона здесь я?! Что случилось, и зачем ты, Создатель, вменил мне это испытание? И почему ты разделил меня с братом?»
Последняя мысль несла в себе отчётливую обиду, но обнажить её Тео не мог себе позволить. Лишь снова кивал, уже серьёзно и с чувством глубокой сознательности глядя в глаза «матери».
Прикосновение сухих и самую малость шершавых ладоней совершенно неожиданно вызвало странное щемящее чувство тоски, и перед внутренним взором мага совершенно чётко встал образ их с близнецом родной матери. Тонкие и безупречно правильные черты, смугловатая кожа и прекрасные вьющиеся смоляные волосы. Весёлый прищур и тёплый взгляд карих глаз, звонкий мелодичный смех… вся она – дышала так, как иные танцевали. Полная жизни, глубокого успокаивающего света домашнего очага, с целебными касаниями пальцев и проникновенным голосом, ослушаться которого было просто немыслимо…
Образ, не просто выцветший с годами, но сгладившийся, приобретший идеализированные черты и… исчезнувший из мыслей. Казалось – навсегда. Казалось…
Свербёж в носу был отнюдь не признаком насморка, а лик матери Селестии, внезапно словно расплывшийся и скользнувший в сторону, подчиняясь тому, как моргнула девушка, вызвал глубоко в душе сильнейшую досаду на самого себя.
«- Кретин!» - теперь маг распекал самого себя. «- Нашёл время расчувствоваться! Эта дамочка ждёт иного – решимости, согласия и  совершенной целеустремлённости, а ты какого хрена сопли распустил?»
Усилием воли загнав комок в горле куда подальше, а заодно ощутив, как в ладошку лёг оч-чень интересный предмет: некий медальон, который, несомненно, был заряжен очень приятной и светлой энергией, - он вздохнул и сжал пальцы в кулак, снова утвердительно кивая в ответ на слова «матери».
«- Ага, сейчас… желанной и кроткой… надо думать, Ойген, если не  мужеложец, и так хочет эту невинную голубку до неприятностей по утрам и похотливых мыслишек! Что ж… посмотрим. Создатель!» - он был уже забил себя пятернёй по лбу прямо насмерть, но вынужден был сдерживать столь злобный порыв, лишь только лёгкой дрожью рук выдав глубинное напряжение. Сказать же полностью, что следовало, не удалось… да и не пришлось, очевидно, поскольку даже слова женщины были прерваны стуком в дверь.
- Я помню, матушка… я смиренно жду, когда вновь представится оказия побеседовать с милордом Ойгеном, чтобы лично выразить ему благодарность, - девушка опустила ресницы, стоя за спиной у матери и, воспользовавшись этими короткими мгновениями, надела медальон себе на шею. 
«- Какая забавная вещица… она мне нравится…» - рассеянно прокомментировал маг, однако при виде кубка, а паче того – услышав слова слуги, мысленно сделал охотничью стойку.
«- Стой! Нет, нельзя! Если эта девчонка вырвет из рук кубок и начнёт обнюхивать зелье… так нельзя! Думай. Думай, живее! Как обставить всё естественно, чтобы не заподозрили фальши?!»
Селестия же, меж тем, словно подчиняясь неким заведённым у них в семье обычаю, обошла мать, и с лёгким кивком взяла кубок с подноса. После чего, отвернувшись от слуги, и прислушиваясь краем уха к шороху новых шагов и чужих платьев за спиной, незаметно обмакнула кончик пальца в принесённое варево, и столь же молниеносно, под видом того, чтобы поправить выбившийся локон у скулы, быстро этот самый палец облизнула.
«- Граф не так глуп… он бы не стал травить виконтессу прямо на глазах у дочери, да ещё и подсунув ей быстродействующий яд под видом лекарства. Значит – либо это долгоиграющая штука, либо – некий стимулянт, призванный на короткое время облегчить состояние больной. Как бы там ни было – у девчонки тело молодое и сильное, оно должно выдержать. Что ж это за дрянь?..» - нельзя сказать, что Тео «смаковал» зелье, но искренне пытался различить за вкусом молока .
Но слишком долго тянуть было нельзя… как и просто – долго, и потому, с тихим коротким выдохом и уже явственным полупоклоном он подошёл к «матери», и протянул ей бокал. Но взгляд… о да, во взгляде девушки была почти мольба – повременить с тем, чтобы тут же пить варево. Тем паче, что обеим знатным дамам предлагалось обратить внимание на пару платьев, что вызвали у Селестии вполне закономерный румянец на щеках, а у Тео – отстранённое раздражение. Ещё бы, щеголять  полуголыми титьками и совершенно нагой шеей и плечами… холодно же! Хотя вкус у графа, надо признать, очень даже ничего так, да… Дэрент бы оценил.

Отредактировано Теодор Золондо (2012-12-25 20:57:42)

[dice=9680-7744-11616-36]

/офф: в жизни этого не делал, но таки подозревал, что придётся)))/

Отредактировано Теодор Золондо (2012-12-25 20:58:59)

Дерэнту, или если угодно, Ойгену, пришлось очень поторопиться, потому что перепалка молодого человека, – «Как все-таки неудобно: не знать имен!» - с Кийсанес была уже на грани того чтобы перелиться в нечто большее, в нечто зловещее. Молодой колдун, впрочем, не скрывался, легкой поступью преодолев этот самый пролет.
«В ситуацию нужно вмешаться. Вмешаться срочно… и правильно. Пока этот ребенок не натворил дел. Едрить их через корыто, этих колдунов»
- Кийсанес! – Ойген привык повелевать. Привык, чтобы его приказы исполнялись, а к его мнению прислушивались. На что-то такое Дерэнт и рассчитывал, вкладывая силы в этот рык, который должен был осадить молодую колдунью. И Ойген не обманул его ожиданий. Пред этой парочкой предстал уже не любимый и родной братец, но колдун, пусть молодой, но уже осознающий: он здесь хозяин. Однако в следующий момент Дерэнт понизил голос, добавляя к нему поистине нежные и ласковые  интонации. –  Прекрати пожалуйста. Ты же знаешь, что сейчас не время. Оставь нас. Я сам поговорю с этим невоспитанным молодым человеком.
И в следующее мгновение взгляд Ойгена, не Дерэнта, впился в стоптивого гостя.
«В штанах сухо? Тогда молодец» - по чести, маг-рыцарь уже понял, что перед ним тот самый брат невесты, равно Дерэнт понимал, что как служитель Церкви должен взять их сторону. Было лишь одно «Но», которое могло перечеркнуть все эти умозаключения. Брат Дерэнт все еще должен был участвовать в этом маскараде, четко придерживаясь линии поведения, которую мог бы избрать Ойген. Вскройся он раньше времени, ничем хорошим это не закончилось бы: подозрения со стороны «отца», неверие со стороны верных дщерей и сыновей Церкви. И поэтому спустя мгновение на его лице расцвела хищная улыбка.
-  Во-первых, не твою семью, а исключительно тебя. Хоть вы и не слуги, как было очень верно замечено, а гости, я бы очень не рекомендовал нарушать законы гостеприимства в моем доме. – Дерэнт не поскупился, приправив этот взгляд мрачной угрозой, глядя в глаза своему визави. – Во-вторых, я предпочитаю, чтобы оскорбления мне бросали в лицо, чтобы я потом смог спросить с оскорбившего. В-третьих, сударь, ты бы присоединился ко всем  в обеденном зале … пока  не потерялся в этом замке. К чему я все это? Свадьба может пройти и без твоего участия. Намек ясен?
«Прости Создатель, но я должен поступать именно таким образом!» - маг-рыцарь мысленно осенил себя симболоном, не переставая между тем подавлять Дарена очень пристальным и ничего-хорошего-не-сулящим взглядом… между тем предусмотрительно сохраняя такую дистанцию, на которой рукопашная становилась весьма затруднительной: маг-рыцарь сомневался в возможностях Ойгенова тела, как-то: сможет ли оно уклониться от выброшенного вперед кулака, сможет ли нанести один верный удар, способный на какое-то время успокоить строптивца. Во всем прочем Ойген мог себя чувствовать хозяином положения. Не Дерэнт – магу рыцарю приходилось виртуозно дергать за ниточки, глядя на мир глазами  смертельного врага Церкви.
- Так что, и запомни это! Ты будешь делать то, что тебе говорят. А теперь – марш в пиршественный зал!  - Дерэнт чувствовал эту мерзкую гримаску осознания собственной власти и содрогался от омерзения.
«Посмотрел бы я на тебя в подвалах инквизиции, Ойген… Ох посмотрел бы!»

Отредактировано Дерэнт Золондо (2012-12-26 16:33:26)

Тео, глядя на собственное отражение, испытывал достаточно сдержанные и двойственные чувства.
Да. Этот «предмет» - девушка, по имени Селестия, был очень красив, и мог бы услаждать взор любого толкового ценителя, да и просто – случайного зрителя. Чистая и звенящая красота, золото солнца на снегу, искрящаяся и сияющая… она казалась чем-то неземным, неотмирным. И в обрамлении тяжёлой бронзовой рамы этот образ виделся застывшим портретом, запечатлевшим на короткие мгновения эту вот застывшую прелесть.
Но изумлённый и испуганный возглас сбоку заставил отвлечься от созерцания вот этого, в зеркале, и маг обернулся, чувствуя, как нежно и легко скользнул по коже атлас и шёлк. Не обращать на это внимания у него уже не получалось, так что приходило просто принимать, как данность.
Дальнейшая метаморфоза, произошедшая с материю Селестии, вызвала острое желание заполучить ещё некоторую дозу этого зелья, и, доставив в один из Храмов с достойной лабораторией, разложить на составляющие. Уж больно впечатляющим показалось даже для сдержанного Теодора преображение увядшей женщины в не уступающую по красоте дочери даму.
Девушка, метнувшись к матери, обвила ладонями её крепкие и теперь уже тёплые руки, и со смесью ужаса и восхищения смотрела на неё. Первого, впрочем, было побольше, видать, потому, что фраза о могуществе продолжала звучать набатом в безупречно красивой белокурой головке. А затем, привлечённая к материнской груди, застыла, дрожа не меньше, чем родительница.
- Ничего, матушка, ничего… я всё помню, и сделаю, что должно. Матушка, прошу, береги себя! Ты же знаешь, ни я, ни Дэрен не переживём, если что-то случиться с тобой! – горячечный шёпот, и почти заклинающий взгляд – вот и всё, что мог себе сейчас позволить Тео. Уж больно ему не понравилось это вот – «занять его достаточно». Создатель лишь ведает, на что готова пойти эта разом помолодевшая дама, чтобы осуществить нечто… непонятное и странное. Но спрашивать,  что затаилось в этом самом медальоне, что тёплой и живой капелькой ртути покоился нынче между полных и упругих грудок девушки – было неправильно. Очевидно же, что предполагалось полное знание Селестии о задуманном… а он, в конце-концов, ещё не разучился наблюдать и анализировать.
- Всё будет хорошо, матушка, клянусь Создателем! – ещё одно объятие, и Тео сделал шаг назад, ощущая, как застывает прекрасное лицо в отрешённой и сдержанной маске. И внутри жило лёгкой и яростной дрожью предвкушение дальнейших событий. Что ж, власть у местного кубла гадюк – немаленькая. А он, младший из близнецов, один-одинёшенек, и нет брата, чтобы мог прикрыть спину… хотя, чёрт возьми, _такую_ спину он бы точно не просто прикрыл, кобель сраный! Но теперь со всем ему предстоит разбираться самому, что было, с одной стороны, печально, а  с другой – давало лишь новый заряд злобы.
Должно быть, маленькая Кийсанес, увидев теперешний взгляд «снулой овцы», была бы удивлена и по-детски насторожена, ибо, как и любой ребёнок отчётливо чувствовала перемены, происходящие в непонятных взрослых. И, возможно, пересмотрела бы своё отношение, решив расправиться с ней столь же быстро и неоригинально, как и с братом белокурой прелестницы, но, видимо, Создатель был всё-таки добр к своим чадам.
Девушка, взяв мать под руку, посмотрела на слуг, а затем перевела взгляд на дверь. Молча. Не ей сейчас отдавать приказы, когда есть «старшие».

Подобные приемы… они были весьма непривычны для Дерэнта. Если не вдаваться в воспоминания, связанные с далеким детством, то можно сказать что во всех прочих случаях прием пищи никогда не обставлялся с подобным размахом… и без молитвы. Дерэнту даже пришлось себя одернуть – нельзя просто сидеть и уплетать харчи так, как это делал бы голодный маг-рыцарь.
«Самое время собирать информацию, да Дерэнт?»
Сидя по правую руку от «отца-колдуна», он слушал, очень внимательно слушал. Однако ничего интересного не услышал, обычная приветственная речь обо всем и ни о чем.  Ойген церемонно и лениво избавлял от мяса бедро какой-то птицы, умело орудуя ножом и вилкой.
«Вилка, это между прочим,  маленькая копия трезубца, орудия Дьяболона и его приспешников. Да еще такая роскошная. Взять бы все эти камешки, да повыковыривать, обратить в монету и раздать милостыню, или еще как-нибудь использовать для всеобщего блага. Но вообще не о том я сейчас думаю. Думать нужно вот о ком…»
Ойген ослепительно улыбнулся своей избраннице и разглядывал ее совершенно не стесняясь, с одной стороны, а с другой – взгляд этот был скорее пристально-пронизывающим чем пристально-масляным.
«Эх, будь я на своем месте, мы могли бы пообщаться, ну или как минимум, поговорить. А так придется доказывать, что я не верблюд и доставать из задницы, в которую Вы, сеньорита, угодили вместе со всей своей семьей. И делать мне это придется, вероятно, преодолевая Ваше сопротивление мерзкому сыну не менее мерзкого чернокнижника. Потому что все мои мероприятия, вероятно, будут истолкованы превратно.  И Младшего, который мог бы засвидетельствовать, что я не так плох, как может показаться, глядя на эту шазийскую рожу, рядом нет. Где же ты, брат мой, когда так нужен? Уж вдвоем мы могли бы навести здесь порядок.»
Дерэнт, точнее Ойген,  выразительно посмотрел на Кийсанес.
«Да, это не Тео, которому я мог бы незаметно показать кулак или погрозить пальчиком…»
- Кийсанес… - неприятно проскрежетал голос Ойгена, которому не понравились взгляды, которые младшая сестра бросает на его «добычу». – Ты мало ешь. Не приболела ли? Пусть слуги переставят фрукты поближе.
Не дожидаясь ответного взгляда, Ойген вновь поддел вилкой мясо, положил себе на язык и неторопясь разжевал. Дерэнт обычно начинал играть столовым прибором, крутя пальцами, подобно тому, как ловко заставляет порхать игральные карты опытный шулер. У Ойгена движение получилось менее ловким, нож в левой руке лег обратным хватом, но был аккуратно уложен на стол.
«Да… Один удар в горло… слишком просто, чтобы это сработало. Ведь ты не доверяешь собственному сыну, верно?»