За хлипким окошком стояла непроглядная чёрно-фиолетовая тьма, взрезаемая воплями ветра и хлёсткими плетями снежных порывов. Час Пса.
Спать бы, не смотреть в заиндевелый камень стены, да только что-то не даёт…
В груди пекло, да так, что маг уже не мог сдержать пальцев, мнущих шерсть рубахи, словно стремился проникнуть ледяными ногтями в самое нутро, схватить ими оглушительно стучащий ком сердца, и хоть немного успокоить. Но не выходило. Беда пришла в конце ужина, но Тео терпеливо выстоял вечернюю молитву, но после, подозревая что может слечь с банальной и позорной простудой, тишком смылся в их с братом комнату.
С близнецом почти не разговаривал – слова будто жгли гортань, а зубы зудели изнутри, отчего недавний послушник, и свежеиспеченный рыцарь-маг судорожно сжимал челюсти, еле слышно поскрипывая ими.
Дерэнт, привыкший к периодической замкнутости брата, уже давно и мирно почивал, замотавшись в выданное казённое одеяло, но в глазах у младшего не было ни сна, ни тени покоя. Холод продирал до нутра, вонзался иглами в мозг и назойливо терзал сознание, утомляя и тело. Казалось, что состояние мага подбирается к некой критической отметке, но что это такое – он понять не мог совершенно, да и не пытался. Гоняться за мыслями было совершенно бессмысленно, они ускользали как юркие мальки от любопытных пальцев, опущенных в холодную воду стремительного родника, и не поймать, не коснуться ни одной из них – только бессильно наблюдать.
Постепенно ему начало казаться, что пространство их комнаты заполоняет красноватое марево, он счёл это спасительным полусном, и расслабился, откинувшись на худую подушку, подтягивая колени к груди и пытаясь хоть как-то согреться.
Как ни странно – это выходило всё лучше и лучше, и пронзительный холод окружающего мира начал отступать, словно под наплывом тёплого дыхания пустыни.
Оттаивали мысли мага, исчезал ком в груди, и, вместе с этим, внезапно нахлынула злость, сдерживаемая уже очень, очень долгое время.
Обиды, задавленные им ещё в Храме, назначение в это Создателем забытое место, раздражающие шутки хесов, подтрунивающих над неразлучными близнецами…
Марево сгущалось в плотный туман, и вот маг уже смотрел перед собой словно через пляшущие, призывно изгибающиеся языки пламени… прекрасно… словно мир начинал гореть.

Но, очевидно, случилось нечто... из ряда вон выходящее. Маг вообще не слушал брата, а взгляд его был подобен взгляду сомнамбулы, лениво скользя по стенам...
Одеяло выскользнуло из-под пальцев, и Тео выдохнул, распрямляясь, словно оттаивающий стебель растения, по губам его скользнула почти неуловимая тень улыбки, и тут же погасла, словно задавленная резко сжатым ртом, так, будто бы он боялся проронить хоть слово.
Жар, меж тем, возрастал, и, приглядевшись, Дерэнт мог увидеть в почерневших глазах младшего отблески плящущего пламени - кровавые искры, при чём - явно независящие от едва тлеющих угольев в очаге.
Тишина давила на уши ощутимо, они находились словно глубоко-глубоко под водой… но и этому пришёл конец, когда маг…
Запел. Низко, хрипло и протяжно, с обрывающимися нотами, уходящими вниз, а затем тут же взмывающими вверх, рождая заунывные мотивы септ-аккордов. Совсем это не было похоже на любовную балладу. А вот на похоронный мотив - очень даже.
Он выводил эти бессловесные рулады, продолжая отрешённо глядеть сквозь близнеца, и с каждым мгновением, с каждым оброненным звуком, стены комнаты, казалось, начинали раскаляться.
Горло саднило, лёгкие были словно покрыты изнутри налётом мелкого песка, так, что каждый следующий вздох давался с трудом, и не отпускало ощущение неправильности происходящего, но это был очередной случай, когда маг был совершенно не властен над собой. Ни над действиями, ни над мыслями. Последних, к слову, не стало вовсе. Мир, сузившийся до крошечных размеров этого помещения, словно окунулся в богатый кровавый багрянец, и теперь весело полыхал, дрожа раскалённым воздухом, и тени кривлялись, подначивая мага… сделать хоть что-то. Прогнать их. А как? Лишь известным, проверенным оружием! Сладостным, манящим жаром.

Коснувшись брата, старший мог решить, что его близнец находится в паре шагов от смертного одра, поскольку температура его тела явно превышала все допустимые пределы. Кожа по-настоящему обжигала, даже в атмосфере общей парилки, и, к тому же, то, что он потряс мага за плечо – явно эффекта не возымело никакого. Он продолжал петь, сойдя уже на гортанные глубокие звуки, и, возможно, грозил бы перебудить всё спальное крыло, если бы не смекалка старшего.
Вода, плеснувшая в лицо не затыкающемуся магу, действие возымела. Тео, хлебнувший вместе с очередным глотком воздуха воды, поперхнулся и судорожно закашлялся, упав на руки, так и сидя в кровати, и пытаясь выкашлять мешающие дышать капли.
То, что он замолчал, позволило почувствовать Дерэнту, как слегка отступила горячность окружающего, и как, на секунды буквально, стало легче дышать…
Но, казалось, теперь магу помогал сам организм... или эта влага, будучи признанной лишней, испарилась сама, и потому, когда младший вскинул взгляд на брата, у последнего могло сложится впечатление, что фокус с кувшином он провернул очень зря.
Потому что такого обжигающего бешенства, направленного на себя, он не видел никогда. В особенности - у близнеца.
Вздёрнулась верхняя губа по-звериному, и маг глухо, и ещё более сипло зашептал и вовсе неразличимые слова, медленно поднимаясь в кровати, и не сводя с близнеца опасно прищуренных глаз.
Сейчас он, как никогда, испытывал просто ни с чем не сравнимое ощущение глубочайшей, ничем не замутнённой ярости. «Амок», как говорили островитяне. Бесконтрольное, неподвластное разуму желание убивать. «Вотан», «берсерк»… имён много у явления, да только видел ли кто подобное у мага?
И теперь это клокочущее, разлитое по венам пламя, не просто воспламеняющее – но заменяющее саму кровь, заставляло обернуть жгучую силу против своего Отражения.
Да и к чертям.
Оно позволяло не думать ни о чём, наблюдать, как умирает в огне весь мир, как в нём же, на пепле, прорастают новые, прекрасные огненные цветы, и упиваться ощущением того, что эта утопическая картина – его рук дело.

Жалобный голос близнеца что-то тронул глубоко в душе Теодора, но это мимолётное осознание было смято и раздавлено под совершенно непреодолимой лавиной огня. Он, тот самый жар, что терзал изнутри слабое и безвольное тело, по сути – лишь хрупкую оболочку, заставил подавиться его этим мгновенным сочувствием, и взбил в сознании оглушительный рёв живой стихии. Так рычит лесной пожар, жадный, чистый в своём желании пожрать всё живое; так утробно вздыхает лава, вырвавшись на волю из недр земных…
Как ни странно - маг не вырывался, не просто позволив поднять себя с кровати, но и словно помогая, вяло, явно полубессознательно передвигая ногами по сбившемуся матрасу, и продолжая сверлить старшего всё тем же обжигающим, безумным взглядом. И, казалось, в зрачках запылали две ярких алых точки, расползаясь постепенно на всю ширину радужки - медленно, неотвратимо, как проявляется кровавое пятно на белой ткани, укрывающей уже остывающее тело...
Страх в Дерэнте питал его, а ярость – заставила утвердиться во мнении, что всё правильно… ведь, тем самым, он разжёг пламя в этом сосуде из мяса и костей, и теперь надо было лишь раздуть тлеющие пока угли. А для этого было необходимо отдать частичку собственного огня.
И потому, вместо ответа на шумный матерный вопрос, Тео с почти нежной улыбкой поднял левую руку, укладывая её на грудь брата. Правой он с той же деликатностью взял его за плечо, словно придерживал, не давая упасть.
Жар пульсировал вокруг, уже, их двоих, и в биении этом было отчётливо слышен стук сердца мага. Но этот магический зной не мог сравниться с тем пламенем, которым, казалось, объята его пятерня, впечатывающаяся в плоть близнеца.
И всё то же безумие огня в глазах. И всё та же мягкая улыбка.
Ведь теперь он совершал благо. Он начинал возрождать этот самый прелестный рыжий, такой яркий цветок! Давал ему путь на волю, чувствуя, как пронизывают раскалённые иглы кожу руки, впиваясь в податливое и живое тело рядом, и сладкий, щекочущий аромат дразнил обоняние, заставляя хищно оскалиться в том же извращённом подобии улыбки.
Он откровенно наслаждался этой самой пляской одного из Первоэлементов, и желал слиться с ним воедино. Стать рукой его направляющей, одним-единственным пламенным язычком в огромном, бесконечно прекрасном костре.

Маг смотрел в глаза напротив – очень знакомые, очень, очень о ком-то напоминающие ему глаза, охотно подшагнув ближе, когда его привлекли к себе. Жадность, внимание и удивительная требовательность взгляда с лихвой заменяла то, что он совершенно не вслушивался в то, что говорилось близнецом, он просто смотрел.
И, очевидно, в расширенных от боли и страдания зрачках Старшего было нечто такое, что заставило красные точки огня в глазах Тео сомкнуться в почти неразличимые искры, а затем и вовсе погаснуть. Не за секунды, конечно, а медленнее, затихая, как гаснет костёр бедуинов под редким, но сильным ливнем.
Дерэнт не тряс его, просто пальцы стискивали плечи вопреки той боли, которую причиняло само это прикосновение к раскалённой коже мага. Он не отталкивал, не пытался разорвать этот мучительный контакт, он терпел, и впервые Пламя, заключённое в теле младшего из близнецов, заинтересованно отступило, наблюдая за тем, как опаляющая злоба расцвечивает лицо рыцаря прекрасными, невероятно живыми оттенками эмоций.
Так умирал огонь... и так затихал стук сердца. Ослабевал жар, и то мучение, которое причиняла старшему рука мага, казалось, сделанная из раскалённого докрасна металла, превращалось в обыкновенное, вполне естественное – от простого прикосновения к ожогу.
Из-за сомкнутых, спёкшихся и покрытых белой коркой губ не вырвалось так же ни одного звука. Ровно до того момента, пока Теодор не моргнул, а остаточное тепло, точно вода в иссохшуюся и растрескавшуюся почву - не ушло в каменный пол через босые ступни.
Вот тогда он, моргнувший, изумлённый и растерянный, зябко поёжился, склонив голову к плечу, и боязливо отдёрнув руку от груди близнеца.
- Мне холодно, - разлепил с трудом губы, невнятно пробормотав, и ловя языком рассеянно каплю крови из треснувшей корки.
Ничего не было ясно из того, что произошло секунды назад, но в висках настойчиво билась мысль о том, что было нечто категорически неправильное, и очень-очень дурное. Понять бы ещё – что?

Младший, прижатый к груди брата, недоумённо моргал, ткнувшись носом (привычно холодным, естественно) в его шею, и не понимал даже толком, что происходило. Перетаптываясь на месте, поджимая то одну? то вторую ногу, он осторожно пожал плечами, не пытаясь выбраться из объятий близнеца. Конечно. Не то, что бы это было уж совсем непривычно, но чтобы в подобном жесте было столько ощутимого отчаяния, а в голосе – страха... нет, Тео такого припомнить не мог.
- Чё ты орёшь, как резаный? Что я сделал? Чего мне не делать? Я что - храпел во сне? И почему я вообще стою? - в памяти мага зияла чёрная, словно обугленная бумага, дыра, и потому сейчас было сложно обратиться к воспоминаниям, которых попросту не наблюдалось. Но этого делать и не хотелось, потому что у мага была забота посерьёзнее - мёрзнуть он начинал просто дичайше. А ещё находила очень странная слабость... и пить хотелось страшно. И всё же, он нашёл в себе силы кивнуть на приказ брата, и шагнул назад, посмотрев на разворошенную кровать так, словно в ней лежала гадюка. Затем, поколебавшись, забрался на неё с ногами, и, обхватив ладонями ступни, прищёлкнул зубами. А спустя сеунду маг уже вовсю стучал ими, пытаясь унять бьющую тело дрожь.
- Ты странный. Мне холодно, - повторил с нажимом, следя за тем, как засуетился старший, и его поведение, его нервные жесты и то и дело пробегающая по плечам судорога боли –  Тео прекрасно знал, как выглядит близнец, когда сдерживает страдания, когда прикладывает все усилия, чтобы не поскуливать… вот только к чему здесь это? Разве могло произойти что-то настолько дурное, пока он спал – да ещё, чтобы не проснулся? Нет, быть того не может. Придуривается, что ли? Или ему приснилось что-то? Тоже на него не похоже…
Растерянный, он смотрел на брата, и пальцы бессознательно теребили ступни, словно мелкими этими движениями пытались разогнать сковывающий холод льда, заставить отогреться – хотя бы самую малость. Но выходило, как всегда, очень плохо.

Вид у Тео стал - как у несправедливо порицаемого мальчишки. Такой же растерянный, даже обиженный слегка - за что брат так орёт на него? Маг сейчас казался намного младше, и только шевелил пальцами, слушая яростное шипение близнеца.
Ровно до того момента, как Дерэнт продемонстрировал покрасневшие ладони и пузырящийся след пятерни на груди.
Вот тогда младший икнул, обмерев, и словно завороженный смотрел на повреждённую кожу брата, пытаясь понять - кто, как, когда и зачем?
Память не поддавалась, но напор злости близнеца был слишком сильным, и Теодор, не находя в себе энергии что-то противопоставить ему, подался назад, отводя взгляд.
- Я ничего не делал. Не помню. Я замёрз. Наверное, я заболел, - пробурчал глухо, рубленно, продолжая покусывать нижнюю губу, и слизывать выступающую кровь. Упрямство, нежелание признать ту вину, которую он не видел... и глубокий страх. Очень глубокий. Потому что обида в голосе близнеца была неподдельной. А Дерэнт, как полагалось старшему из пары – никогда на него прежде не обижался. Впрочем… Тео и не делал ничего подобного! Да и сделал ли сейчас?
Но в пользу того, что это - его рук дело (кроме здравого смысла) было и то, что он ощущал себя как никогда лёгким... опустошенным, и в то же время - странно умиротворённым. Словно гнойник вскрыть и прижечь. И всё же – легче не становилось, потому что эта пустота казалась тянущей в глубину воронкой, и он сам не знал, что сейчас испытывает больше – неудобство, лёгкий ужас от содеянного? Всё разом, скорее.
Нервничал, подрагивая и подёргиваясь, потому что никак не мог побороть тот самый холод, мучающий его на протяжении всех этих дней, и страшно угнетало вот это состояние близнеца. Теодор запутался…