>>> Дом целителя Дениза

Всякой бы жертве быть такой покорной и безвольной, как молодой лекарь! Словно на сам факт отказа делиться с инквизитором какой-либо информацией, у Дениза ушли все запасы внутренних сил и стойкости – даже клещами сомкнувшаяся на теле длань заставила только беззвучно приоткрыться бледно-розовые губы, не допустив наружу и легкого стона. А ведь был на редкость нежен и ухожен, что лицом, что телом пойманный в силки орденских сил целитель – да только верно это его и подвело.
Точно в дурном нежданном сне промелькнули перед бледным лекарем образы собственного распотрошенного дома, путь до орденской обители, и вязкие щупальца кошмаров лишь усилились, стоило ступить ему на пронзительно-холодные камни подземных темниц. Отдаленная симфония стонов других узников, благая музыка страдающей и кающейся ереси для ушей инквизиторов, тронула и вовсе уж сероватой бледностью смуглые щеки, пустила по телу колкие укусы злых мурашек, отчего лекарь еще на пути к камере обхватил себя ладонями за узкие плечи, словно пытаясь в отчаянном движении этом сохранить хоть часть собственного тепла, столь рьяно и жадно высасываемого из него с первых шагов этим бездушным местом.
Позади молодого человека лязгнула дверь, словно щелкнувшая железная пасть, получившая наконец аппетитную подачку, и Дениз наконец остался один.
Несколько секунд лекарь просто стоял недвижимо, оглушенный свалившимися на него жестокими переменами, чуть покачиваясь из стороны в сторону, словно пригубивший чрезмерно крепкой настойки.
Неверяще огляделся, медленно повернулся вокруг своей оси, воспринимая как безжалостную реальность голый камень шершавых стен, источающий промозглую сырость, узкую лежанку, запертую дверь…Тонкие пальцы тронули холодный камень, нажали, провели дальше – и в этот миг на глаза Денизу попался так и не отмытый до конца зеленоватый оттенок на их кончиках, остатки заготовленного настоя против простуды.
…заполонившая тело звенящая, напряженная пустота лопнула, словно переросший самое себя мыльный пузырь, обернулась горячей волной где-то в груди и ринулась вверх, вмиг находя себе исход в глухом рыдающем стоне и заструившихся по гладким щекам слезах.
- За что?... – Только и сумел прошептать синеглазый лекарь, упав на колени у своего мрачного ложа, порывисто утыкаясь в сложенные ладони мокрым лицом – поза безмолвной мольбы и горя, отражение с наслаждением вцепившихся в его сердце страхов, болезненных метаний разума.
В темнице Ордена, Дениз бен Тюн молился.
И тихо-тихо, почти беззвучно, плакал.

Отредактировано Дениз бен Тюн (2012-07-08 21:07:49)

Дениз обернулся на открывшуюся дверь, отчетливо вздрогнув всем телом, вскинул ресницы – потемневшие от слез синие глаза смотрелись словно два омута на бледном лице, лишь чуть подернутые блестящей влажной пеленой.
Он ведь даже встать с кушетки не посмел, этот молодой целитель с жалобным взглядом, хоть и можно было отследить некий оттенок движения-порыва это сделать, едва дверь открылась. Но появление на пороге брата Джозефа пресекло данное желание у Дениза на корню, и лекарь так и остался ютиться на краю жесткого ложа, которое даже в мыслях видимо, страшился назвать покуда «своим». Словно молчаливое это отрицание могло что-то для него ныне изменить!
Первыми звездами на синеющем небосклоне вспыхнула было в устремленных на инквизитора глазах надежда, но было это чувство столь же манящим, сколь и скоротечным – стоило зазвучать словам брата Джозефа, как оно растаяло в подступивших к душе лекаря сумерках страха и дурных предчувствий, словно затянули прекрасное ночное небо свинцовые тучи.
Ладонь инквизитора могла ощутить, как замер под ней синеглазый Дениз, а после едва ощутимо прошлись мягкие пряди черных волос сквозь пальцы брата Джозефа, когда страшащийся отвести от него взгляд целитель почти незаметно покачал головой – отрицательно.
Словами, похоже, выразить свой отказ он и вовсе не смог – только и достало силы воли, чтобы поджать алые губы, не дать отметить, как властна над ними предательская дрожь.

Отредактировано Дениз бен Тюн (2012-07-13 14:46:00)

Переход от ласкового и участливого тона, которым так отчаянно пытался обмануться Дениз, к резкости и действиям был настолько ощутимым, что у молодого человека отчетливо перехватило дыхание.
Вскинутый на ноги, лекарь ощутимо выгнулся, балансируя на какой-то едва уловимой грани, которая должна была бы дарить хоть малое облегчение от действий инквизитора, но едва ли была таковой. К счастью для себя – и, увы, к таковой же удаче и удобству для брата Джозефа, молодой лекарь был довольно легким и гибким, так что таскать и выгибать его не составляло большого труда для мужчины крупнее и выше.
Болезненная гримаса на бледном лице, приглушенный вскрик, поглощенный стенами камеры без тени эха – куда только и растаяло его намерение сдержаться?
Дениз шевельнул губами, было попытавшись – так нелепо! – что-то сказать, вклинившись в речь инквизитора, и в следующую секунду резко мотнул головой, обретая на щеке алый оттиск карающей длани. Не держи его Джозеф, так пожалуй бы и упал – настолько сильным и неожиданным было движение инквизитора.
- Н-нет… - На глаза Денизу опять навернулись предательские слезы, едва ли от боли как таковой – это скорее была невоздержанная обида тела, ни за что ни про что наказанного ею. Нервно и быстро двигались вверх-вниз ресницы, пытаясь удержать столь постыдный прилив влаги.  Но отмолчаться на сей раз молодой лекарь не посмел – трепещущее тело в хватке инквизитора застыло на миг, словно собирая невесть какие остатки силы воли, и Дениз с безнадежной упрямостью прошептал:
- Нет, не буду… – И ох как далек от непокорной гордости был взгляд синих глаз, неотрывно (и явно против воли самого Дениза) прикованный к взору брата Джозефа.

Тусклой тенью полузабытого и недоумения мелькнуло что-то во взгляде лекаря, едва ему был сунут под восприятие драгоценный перстень, и Дениз было дернулся в жестокой хватке…
Мгновение назад можно было предположить, что роскошные эмоции страха и паники, свившие себе гнездо в душе Дениза, и столь отчетливо отражавшиеся в его глазах, были и без того всем, на что способна была эта душа.
И оказалось это лишь – обманчивым убеждением!
Широко распахнувшиеся синие глаза отразили такой накал ужаса, такую волну отчаяния, словно последние слова и рывок брата Джозефа не один слух ему тронули – по всему телу будто прошлись белокаленым прикосновением. Застывший на один удар сердца целитель смотрел в глаза инквизитору так, как право смотрят те, кому уже довелось не раз и не два познакомиться с высоким искусством палачей. В замершем взгляде было всеобъемлющее предчувствие грядущей муки – жаркое, нестерпимое, познанное.
- Нет! Нет! Отпусти меня, отпусти! Не трогай меня, не надо!...
Миг скованности и покоя был – и прошел, разорванный паническим, полупридушенным воплем. Вопреки всем законам здравого смысла и доступности физических деяний, задохнувшийся от ужаса Дениз отчаянно затрепыхался в руках брата Джозефа, отчетливо пытаясь извернуться, выгнуться хоть как-нибудь, только бы отказаться подальше от своего мучителя. Разорвать отчего-то стол невыносимый ему близкий телесный контакт.

Искаженное лицо инквизитора глумливо дразнило, казалось бы, столь надежно похороненными в глубинах сознания страшными воспоминаниями, и тусклый свет факела играл безжалостные шутки с взглядом, придавая коренному уроженцу Далара несвойственной ранее ему смуглости.
Паническое сопротивление Дениза вспыхнуло, как брошенная на опаляющие угли стопка хвороста – ярко и бурно, но недолог был век этой вспышки, и невнятное подобие сопротивления беспомощно захлебнулось. Захлебнулось под почти срывающей  волосы с их места жестокой рукой, под вышибившим из его груди дыхание холодным камнем, щедро смешанное с болезненным стоном, под отталкивающим чужим дыханием – слишком близко! Рождающим слезы и отвращение, извращенным подобием нерожденного поцелуя.
Откровенно похотливый взгляд полоснул по обнажившемуся телу целителя словно хорошо заточенная бритва – и верно тысячу раз в этот миг проклял Дениз мнимое свое счастье, что одарило его по рождению соблазнительно и беззащитно мерцавшими в полумраке камеры изящными линиями тела! Не успевшими принять на себя ни пятна грязи, ни обрести отметин синяков и ссадин, источающее такой чужеродный в затхлости подземелий свежий и сладкий аромат трав и притираний.
…слезы струились невозбранно по блестящим щекам Дениза, жгучим жаром бессильного унижения пылали щеки – дергающимся, неловким движением лекарь попытался попятиться от этого человека и этого взгляда, смешным в своей целомудренности движением дрожащих рук пытаясь прикрыть свою наготу.
- Не надо…пожалуйста… - Едва слышно пролепетал целитель, глядя на инквизитора глазами загнанной в угол хищником лани.

Отредактировано Дениз бен Тюн (2012-07-13 18:50:49)

Затравленный взгляд влажных глаз был инквизитору первостепенным ответом.
…и впервые на всей памяти их встречи, молодой лекарь сумел первым разорвать эту цепь столь изматывающе-гнетущего соприкосновения, хоть и явно пришлось ему приложить для этого немыслимое почти усилие воли!
- Не трогайте меня…Не прикасайтесь ко мне…так…Я…я не хочу вас! Я не хочу! – Сумел выдохнуть Дениз сквозь намертво сжатые зубы, которые иначе бы явно издали нервозный стук. Так, словно и впрямь наивно уповал, что его желание или нежелание что-то здесь способны изменить.
Так, как метнулся взор синих глаз по сторонам камеры, ищуще осматривается загнанная в угол жертва, не смотря ни на что смеющая еще на что-то надеяться, цепляться за некие призрачные шансы и уповать на зыбкие возможности. Вжимающегося под более чем откровенным взглядом инквизитора целителя явно не миновала горчащая обманной пустотой чаша сия – о, как Дениз хотел сбежать из этой каморки, как тянулось к этому все его трепещущее и сжимающееся от волн отвращения естество! 
Но отчаянный взгляд скользил вокруг и ничего не находил – даже дверь, что была в едва ли нескольких шагах от него, и ту заслонял собой проклятый инквизитор, властвующий в этом тесном пространстве так пугающе безраздельно и жестоко.
-  Мне нечего сказать! Я ничего не знаю! Я…я получил это кольцо в подарок! А помощь в исцелении…от другого человека! Я никогда не видел его более!...Не прикасайтесь ко мне!...– Потянувшиеся к поясу мужские руки вызвали новый, еще один яркий прилив неприкрытой паники у нежного лекаря.
Видимо, совсем будучи доведен до крайности происходящим, несчастный Дениз посмел наконец всерьез воспротивиться воле инквизитора – скользнули по запястьям брата Джозефа узкие ладони, пытаясь перехватить их и оттолкнуть, отвести в сторону.
Это, право, уже хоть как-то походило на попытку отстоять "последний бастион" скромных тканей. И, судя по дико перепуганному взгляду Дениза, он был намерен цепляться за него со всем отчаянием!

Отредактировано Дениз бен Тюн (2012-07-13 20:45:18)

Дениз слушал горячие слова и не менее раскаленные обещания инквизитора, вновь отчаянно зажмурившись. Как будто это могло ему помочь абстрагироваться от происходящего, в котором брат Джозеф крутил его в руках, будто детскую тряпичную игрушку, которую можно без труда сложить в наиболее приятную для владельца позу.
Сколько раз за этот краткий визит, бросало бедного лекаря то в жар и лихорадочный румянец смуглых щек, то в холод и почти предобморочную бледность, едва ли возможно было сосчитать – но пожалуй, еще никогда не был Дениз так близко от возможности сомлеть , чем когда ощутил лопатками твердый и сухой жар чужого тела. Крупной дрожью окатило прижатую рукой инквизитора плоть, и лекарь сперва застыл, точно искусная статуя самому себе, напряженный как до предела выгибаемый благородный лук, а после с глухим всхлипом втянул в себя обжигающе-холодный воздух камеры, когда прокатилось поперек груди столь мучительное для него прикосновение.
- Кольцо…Энвер… - Едва ли сейчас несчастный лекарь действительно отдавал себе отчет в том, что шептали его непослушные губы. Сознание обманчиво балансировало на весьма смутно различимой границе между бытием и обмороком, и отпусти сейчас Джозеф свою жертву – без сомнений лекарь бы попросту сполз бессильно на каменные плиты пола, истязаемый прикосновениями и обещаниями едва ли не сильнее каленого железа.

Дениз взирал на медленно приближающееся ложе так, словно ждало его там войско оскаленных гвоздей, густотой своей и остротой способных затмить все, виденное им ранее. Крепко держал его инквизитор, но сколь ясно было видно, что куда как надежнее сжимал его сердце оковами ужас - что застарелый, запустивший когда-то отравленные корни в глубину разума, что овеянный проклятой новизной ощущений.
- Я...я лишь единожды его встретил...Он порезал руку и принял мою помощь, и... - Какими же смешными могли показаться со стороны вялые, бессмысленные в этот миг трепыхания Дениза, не смотря ни на что продолжавшего упираться - тенью верно лишь, от того как следовало бы ему защищать себя. Но зажатый словно медная монета между инквизиторским молотом и наковальней ложа, он только и мог, что пытаться лепетать что-то, словно это могло дать ему отсрочку от столь пугающей его перспективы.
- Он...он одарил меня кольцом и...назвал свое имя...И все!... - Даже шепот лекаря, и тот сорвался под конец.
Едва ли можно было ему не посочувствовать в этой ситуации - когда отшатнуться от пугающего ложа, означало прижаться к ненавистному инквизитору, а отстраниться от не хуже огня обжигающего мужского тела, значило хоть еще на миг приблизить себя к кушетке.
- Пожалуйста...я ничего не знаю больше...Пожалуйста, не надо...

Отредактировано Дениз бен Тюн (2012-07-14 23:27:26)

Откровенные попытки инквизитора насладиться телом своей жертвы, безусловно представлялись для самого Дениза той самой, искусно растягиваемой во времени агонией - похотливое притирание сорвало с его губ полупридушенный, влажный всхлип, едва ли хоть отдаленно схожий с тем, что пристало иметь молодому мужчине, а не сгорающей от бесстыдства чужих прикосновений юной деве. Но, сколь явно было видно, что едва ли ныне молодой целитель способен адекватно оценивать то, что происходит с ним - что только и удерживало его от того, чтобы столь приятные слуху возбужденного инквизитора слова признания полились сплошным потоком?...
Но и без того, выгнувшийся в жесткой хватке рук, мучающийся лекарь уже нарушил хрупкую стену безответного молчания, и шептал, шептал, замирая дыханием сквозь окатывающие его тело дрожью душевной боли и, словно липкой паутиной опутавшие душу нити отвращения, извращенные ласки брата Джозефа:
- Н-на рыночной площади...В трактире..."Т-три Кабана"...Случайно порезался, кинжалом...неглубоко... - Это быть может, было даже забавным со стороны - когда страдающий от умелого унижения-пытки, целитель все равно оставался целителем, и более половины речи его коснулось раны Энвера, а не подробностей их встречи.
И казалось, что через миг зазвучит этот же дрожащий, плачущий шепот - доставляя брату Джозефу его заслуженное удовольствие знанием нового имени и новых деталей, словно капли крови, истекающие из неуклонно растравливаемой раны.
Миг - и безвольно обвисшее тело лекаря в руках брата-инквизитора словно окатило кипятком, точно последний нажим захлестнул через край те жалкие конвульсии, что можно было назвать стойкостью и силой воли. Брошенной на открытое пламя живой рыбешкой забился Дениз в руках инквизитора, пытаясь отстраниться от него, выскользнуть из невыносимо узкого пространства между столь бурно обозначившим свои намерения насильником и голодно ждущей "дыбой" ложа!
- Нет!...
И сопротивлялся этот синеглазый целитель, как девушка - рывками и брыканиями, бестолковыми - но какими отчаянными! - попытками ударить его, задеть, оцарапать хоть! Видать, были бы лицом к лицу они, наверняка бы еще и кусался - с горящими щеками, с бешено стучащим сердцем и диким, затравленным взглядом! Безнадежный этот всплеск сопротивления, словно искаженная насмешка на порыв мужчины-воина хотя бы погибнуть достойно, в бою, а не стать смиренным жертвенным агнцем на заклании. Ведь в глазах Дениза уготованная ему инквизитором участь явно была и смерти самой горше!...

Брат Джозеф уже видел, как раскладывает несчастного еретика на скудном, жестком ложе, как тот извивается и стонет, и задыхается криками и мольбами, как бледнеет пуще прежнего, а после лицо заливает лихорадочный румянец. Видел, как приоткрываются в беззвучном крике губы и как с них готовы сорваться... Нет, не стоны, слова признания, но мечтам инквизитора не суждено было сбыться. Он не заметил когда их уединение было нарушено и понятия не имел, сколько здесь уже стоит главный Инквизитор. Конечно, можно было тешить себя мыслью, что это ошибка, но этот голос нельзя было спутать ни с одним другим голосом во всём Даларе и даже за его пределами.
- Благодарю вас, брат Лютер.
Джозеф нехотя отпустил Дениза и повернулся к старшему. Склонил голову в почтительном поклоне.
- Вполне успешно. Лекарь признал, что перстень подарил ему Его Высочество, младший принц шази.
Мужчина намерено пропустил словесный укол. Очень он не любил, когда кто-то отчитывал его при посторонних, а уж тем более при задержанных и арестованных еретиках. Вроде и ерунда, всё равно потом на костре сдохнет, но неприятно. Гаденько так на душе. Есть кто-то выше и всегда был, а тебе до туда ещё ого-го как далеко и неизвестно, долезешь ли.
- Про книгу пока молчит, но я уверен, что он расскажет. Только нужно ещё немного времени.
Намёк был яснее ясного. Обычно главный сам руки не пачкал и теперь вроде как не должен был, но книга на самом деле была редчайшей находкой. Но это он, брат Джозеф, нашёл её и ему просто должны были дать шанс всё выяснит, и он ведь уже почти добрался до цели. Сожаление на дне глаз было почти не разобрать.

Верховному инквизитору не потребовалось много времени, чтобы уяснить – его присутствию здесь не слишком рады по вполне вразумительным на то причинам. И если брат Джозеф умело скрывал свое недовольство под маской мнимого спокойствия и почтения, то Дениз бен Тюн с появлением в камере второго служителя веры принял вид еще более несчастный и забитый. Почти сломленный даже, если бы не пресловутое упертое молчание, которое, судя по долгой возне с ним брата-инквизитора, нарушилось не так уж и давно. И ведь кто бы мог подумать, что в этом хрупком юноше хватит храбрости и отчаяния пусть и на самое незначительное  сопротивление, которое вполне себе осложнило вопрошающему Джозефу ситуацию? При настолько отвратительном освещении брат Лютер все же постарался разглядеть в мальчишке проблески духовной силы – однако уже через несколько секунд черты его лица поплыли и смазались, потеряв всякую четкость.
«Надо меньше читать по ночам, - мельком подумал Верховный, вынужденно отводя взгляд от вжавшегося в стену целителя. - Зрение заметно ухудшилось»
Что ж, преподнесший в дар недозволительную книгу человек пока не был известен никому, кроме самого Дениза – и чем, спрашивается, все это время занимался брат Джозеф? Впрочем, отрицать значимость его находок и вовсе нельзя, а посему свою награду за хорошую работу он несомненно получит… чуть позже. Сейчас нужно было окончательно расколоть треснувший орех и без всякой жалости раскрошить скорлупу, пока она столь уязвима и податлива. До этого, помнится, у Великого инквизитора говорили все.
- Перстень у Вас, брат? – Верховный не слишком верил словам, ибо зачастую они могли быть бессовестно преувеличены или ложны вовсе. Подозревать в этом преданного инквизитора Ордена кощунственно, конечно, - однако ценный предмет все же хотелось подержать в своих собственных руках. Если он действительно принадлежит принцу шази… хотя нет, с этим разберемся позже и не здесь. – И у нас не столь много времени, как хотелось бы. Если я правильно понял, мое присутствие Вас не смутит.
В иной ситуации за последней фразой неизменно последовал бы едкий смешок, однако при посторонних глава инквизиции все же решил от этого воздержаться. Они с братом Джозефом и без того достаточно обменялись любезностями прямо перед лицом еретика, что было непозволительно для людей такого положения. Кажется, за их препираниями вероотступник успел заскучать?.. 
- А тебе, Дениз бен Тюн, стоит тысячу раз подумать. Или ты расскажешь о прежнем хозяине книги здесь, или я вынужден буду продолжить нашу беседу в пыточной… Впрочем, могу снова оставить тебя наедине с братом Джозефом – у него неплохо получалось.
В глубине души брат Лютер действительно желал продолжать сей разговор в камерах дознания – там и присесть можно, и потребовать до краев полный графин с водой – с таким нездоровым голосом без него порой становится совсем худо. Интересно, как сильно оскорбится брат Джозеф, если послать его по такому делу? А впрочем, не стоит. Поравнявшись с инквизитором, Верховный смог наконец поближе рассмотреть боязливо притихшего целителя. Узкоплечий и длинноволосый, с прядями насыщенного цвета вишни, он примечателен красотой почти что девичьей и непорочной. Однако на ровной коже не заметно никаких явных повреждений, да и кости на первый взгляд кажутся все еще целыми. Если парень не отгрыз себе язык и намерен упорно молчать – это ненадолго… у брата Лютера в ситуациях, требующих физического вмешательства, вполне традиционные методы работы.
- С парочкой сломанных пальцев он бы уже охотно запел, не так ли? - не преминула отозваться добрейшая девица Тресс. Голос у нее нынче был низкий и злобный, потому и советы выходили соответствующими. Страшно подумать, каких дел под зыбкой личиной правосудия мог бы натворить Великий инквизитор, если бы  вздумал неотступно следовать нашептываниям своего внутреннего «я».

Столь пристальное внимание к себе лекарь явственно воспринял так, как подталкивало его взбудораженное прошедшими расспросами брата Джозефа сознание – чем дольше брат Лютер задерживал на нем взгляд, тем нервознее впивались в кожу плеч смуглые пальцы целителя. Был бы он магической силой одарен хоть на размер капли, которой не хватило бы и зяблику напиться, наверняка сумел бы в эти мгновения заставить расступиться стену, в которую вжимался – бывает же у людей и таковые по силе порывы души!
- Лучше испытать…боль плоти…чем муки совести… - Ему бы вскинуть гордо подбородок, да прямо взглянуть в глаза новоприбывшему, чтоб хоть выглядеть достойно, раз уж взялся озвучивать свое мнение о происходящем и цене на столь желаемую инквизиторами информацию – да только видно было, что не ждет уже затравленный целитель ни понимания, ни сочувствия, и пощады.
Вот и прозвучали его слова в ответ брату Лютеру словно шелест пожухлой осенней травы – блекло и безнадежно, и часть лица Дениза вовсе скрыла от пристальных взглядов растрепавшаяся темно-красная челка.
А ведь он отнюдь не был безрассудным храбрецом, готовым принять обещанные пытки с презрительной ухмылкой на губах, и сыграть с палачами в извечные игры "больно-не больно", этот жалкий и слабый целитель! Отчетливо было видно, что посуленная незнакомым, словно окутанным мрачным ореолом власти, инквизитором участь до полуобморока, до перехваченного дыхания и слабеющих колен пугает молодого лекаря. Явно уж не понаслышке знакомого с тем, где лежит предел выносливости плоти людской и как может обходиться с этим пределом вдохновляемый благими намерениями брат Ордена.
И продолжал упорствовать в своем отказе.
Все равно.

Отредактировано Дениз бен Тюн (2012-07-17 19:36:11)

- А Вы, брат, можете быть свободны. Не сочтите за сложность зайти ко мне позже.
Ещё секунду назад брат Джозеф ожидал этих слов, но после затеплилась надежда, что главный всё таки позволит ему, доставшему такую ценную вещь, присутствовать при допросе и главный даже не был против, и тут как гром среди ясного неба. Зайдите ко мне позже. Звучало, как не пошёл бы ты вон, а чувствовалась, как обидная и унизительная оплеуха. Ярость метнулась во взгляде всегда спокойного и уравновешенного брата. Неприкрытая, раскалённая, замешанная на оскорбительной обиде и унижении, на попранных амбициях и растоптанных надеждах. Вот так просто может прийти человек, выше тебя всего на каких то пару рангов и отобрать всё. Всё, к чему ты стремительно шёл, карабкался, полз, цепляясь ногтями и зубами, всю свою жизнь, ведь всем известно, что такой шанс выпадает всего раз в жизни. Раз! Единственный! Если бы взглядом можно было убить, то от брата Лютера осталась бы кучка пепла и никто бы уже не смог его возродить.
- Не сочту, брат Лютер.
И теперь совершенно по новому взглянул брат Джозеф на свою недавнюю жертву. Не видел он больше в этом мальчике возможности перескочить выше, но видел иную возможность - отомстить. И опустить брата Лютера на землю с небес, где он видимо пребывает довольно давно. Никому не позволено топтать высокие чувства маленького человека! Никому не позволено не замечать деяний других во благо Ордена и никому не позволено присваивать себе чужие лавры. И пусть это гордыня, и пусть это смертный грех, но только это и есть истина.
- Да пребудет с нами Создатель.
Брат Джозеф осенил себя Симболоном и вышел, оставляя лекаря наедине с его новым мучителем.

К счастью, весьма сомнительному впрочем для самого Дениза, его действительно не пришлось через силу тащить по коридорам. Снующие мимо инквизиторы не без удивления  провожали глазами эту скромную процессию – целехонький еще еретик, покорно идущий в камеру пыток и даже не старающийся вырваться из цепких рук своих сопровождающих, зрелище и вовсе нечастое. Некоторые всерьез хотели подтрунить по этому поводу да жестоко посмеяться с затравленного взгляда вероотступника, однако недобрый вид брата Лютера резко поумерил их пыл. В его присутствии подобные шутки были неуместны хотя бы по причине того, что вмешательство сверху означало случай из ряда вон выходящий, а значит в какой-то мере и обладающий достаточной серьезностью.
В пыточной, которая представляла собой весьма просторную камеру с изобилием устрашающих приспособлений для развязывания неподатливых языков, однако была освещена все так же отвратительно, лекаря без лишних разговоров принялись заковывать в кандалы. Нынешний статус не предполагал никаких нежностей, а посему рыцари действовали грубо и излишне быстро, не заботясь о состоянии жертвы. Один без жалости ударил юношу в грудь, а другой дернул руку с такой чудовищной силой, что впору было разорвать сухожилия. «Молись Создателю, нечестивец - мастер здесь», - шепнул кто-то Денизу, глазами указывая на переминающегося с ноги на ногу от нетерпения невзрачного человечка.
Пыточных дел мастер, не преминувший появиться едва ли не первее самого Великого инквизитора, вдобавок ехидно ухмылялся и в предвкушении потирал руки, оценивающе глядя на свою жертву. Этот скользкий тип был неприятен даже самому Лютеру, однако свое дело он знал хорошо и выполнял его с не меньшей жестокостью. Опускаясь на предоставленный для него стул, Верховный все еще попытался определить примерные ставки на целителя и его разговорчивость до начала процесса. Несмотря на нередкую обманчивость внешности, до сих пор непросто было разглядеть в этом красивом юноше того, кем он представал по имеющейся совокупности фактов. И какие же восхитительные у него волосы… они будут завораживающе полыхать на искупляющем костре.
- Пусть посмотрит на меня.
Один из рыцарей мгновенно отреагировал на сказанное, резко дернув подбородок Дениза вверх. Пусть теперь опускает глаза и оторопело созерцает пол сколько заблагорассудится – однако мельком бросить взгляд на Верховного все же придется. Брат Лютер неподвижно сидел, сложив руки на груди, и в выразительной позе его сквозила пагубная для вероотступника решительность и безжалостность. Неровный свет оттенял лицо под неудачным углом, и потому помимо плотно сжатых губ и нахмуренных бровей все страшные шрамы и следы от глубоких ожогов оказались на виду, что придавало инквизитору еще большую суровость. А в водянисто-голубых глазах, внимательно воззрившихся на целителя с ледяной тенью спокойствия, ни единого отголоска добра было не сыскать. Последнее предупреждение, являющееся скорее необходимой и привычной мерой формальности, нежели стремительно тающей возможностью оправдать себя, вступало в силу.
- Дениз бен Тюн, ты намерен говорить?
Верховный инквизитор кивнул мастеру и в предуведомляющем жесте поднял руку. Это могло означать лишь одно: стоит Денизу ответить отрицательно – и она немедленно опустится, явив собой бессловесный приказ и побуждение к действию.

Отредактировано Брат Лютер (2012-07-21 19:16:09)