Далар

Объявление

Цитата недели:
Очень легко поддаться своему посвящению и перейти на сторону Владетеля, полностью утрачивая человечность. Но шаман рождается шаманом именно затем, чтобы не дать порокам превратить племя в стадо поедающих плоть врагов, дерущихся за лишний кусок мяса друг с другом. (с) Десмонд Блейк

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Далар » Далар » Время собирать камни


Время собирать камни

Сообщений 1 страница 30 из 43

1

Время: вечер 4 дня/утро 5 дня венца цветов

http://s2.uploads.ru/Ki6Ln.jpg

Место:

На окраине города, под городской стеной, расположился хорошо укрепленный, старый форт. Все знают, что находится в его стенах и поэтому его обходят стороной, и только стражников здесь значительно больше, чем где бы то ни было ещё. Старое, поросшее серым мхом, здание, построенное лет триста назад - от времени оно не стало слабее, не разрушилось. Напротив, казалось, что оно пропиталось той силой и страхом, ужасом и кровью, мольбами и надеждами всех своих узников, и стало неприступным.
На первом этаже помещение охраны и стражи, в подвалах камеры для простого люда, на самых верхних этажах содержат знатных заключенных. Тайн и горьких судеб эта тюрьма хранит не меньше, чем подвалы Инквизиции. И слухи про неё ходят не менее страшные.

Участники: Десмонд Блейк, Газван ибн Ариф, Шамсуддин ибн Нияз (НПС).

Отредактировано Братья (2014-09-30 09:32:29)

0

2

Редко случается увидать двери темницы распахнутыми настежь. Старый форт, возведенный еще при Карле Безумном, числил в своей истории всего несколько таких случаев, каждый из которых был связан с каким-нибудь ужасным государственным потрясением. В последний раз, кажется, это было в те дни мора, когда властям пришлось замуровать хворь в Гороховом переулке вместе с его жителями – но перед тем во имя милосердия Создателя тюремщики открыли двери казематов и подняли входную решетку, позволив заключенным спасаться бегством, а двор превратив в подобие лазарета. Во всяком случае, каждый заболевший мог лечь и умереть на замшелых плитах под благословением тюремного капеллана, измотанного безнадежными попытками исцелять.   

Шамсуддин не был уроженцем Далара, но волей-неволей изучил самые расхожие городские легенды, общаясь с теми, кто прожил в столице если не всю, то большую часть жизни. Сегодня ему показалось, что они с Десмондом оказались во временах смертельного поветрия, с той только разницей, что из-за решеток в полуподвальных камерах на взмыленных лекарей с вялым любопытством зыркали узники, а во дворе раскладывали раненых в ночных стычках, причины которых шази так и не смог окончательно понять.

Разумеется, ни императорская свадьба, ни императорская смерть не обходятся без того, чтобы десяток-другой горожан пострадал в давке, упился насмерть, по неосторожности расшибся, утонул или отравился, будто становясь искупительной жертвой во имя благополучия августейшей фамилии. Но то, что видел брат Шамсу, больше напоминало полевой госпиталь в Таре: раны колотые, резаные и рубленые, ожоги разной степени тяжести, переломы открытые и закрытые.… Для начавшегося бунта в городе было слишком тихо, для пьяного народного гулянья размах был слишком широк.

Смежив веки очередному умершему, брат-дознаватель оглянулся на своего воспитанника, хлопочущего над своим рядом пострадавших. По совести говоря, даже подлинный друид в сложившейся ситуации давно исчерпал бы свою силу – тем быстрее, что окружал его сплошной камень, за зелень мог сойти разве что мох и чахоточная трава между плитами.

Когда сюда только начали приносить раненых, Шамсуддин по какому-то наитию указывал, куда класть новичков, налево или направо, оставляя на Десмонда самые безнадежные случаи. Они уже давно пришли к общему выводу, что порой лучшее исцеление – это быстрая и безболезненная смерть, но шази должен был признать, что у него не всегда хватало силы воли, чтобы прервать агонию.

У Рыжика воля была железной.

Старший из целителей отер лоб окровавленной рукой, спохватился, повторил то же заскорузлым рукавом, не сделавшись от этого ни на йоту чище, а в ворота уже тащили очередные наспех сооруженные носилки с протяжно стонущим человеком. Шамсу хватило одно взгляда, чтобы быстро кивнуть в сторону:   

- Туда. К брату Десмонду.

+4

3

Они были не одни с учителем. Здесь же были лекари и маги, и у каждого был свой способ облегчить людям их травмы или болезни. И у каждого был свой ряд. Оглядываясь вокруг, Дес видел яркие вспышки магии то над одним, то над другим раненым, имеющим надежду на спасение. Создатель и впрямь был милосерден, давая своим магам разные способы вернуть человека из цепких рук смерти. Хестурские братья чертали урды с молитвой, около тарийских всегда были растения в горшках, прочие же были в меньшинстве, что позволяло и ему шептать заклятия на языке, не существующем в книгах о целительстве. Вокруг было полно лоа, и они носились над двором, пролетая сквозь людей, магов и стражей, и над каждым из раненых, больных или перепивших, болталось множество тёмных туманных капель, изредка изменяясь в своей форме. Но "крылатых" лоа Десмонд видел сразу же.
Крылатые, как прозвал их про себя Рыжик, были предвестниками смерти. Когда они вытягивались над телом, казалось, будто бы они накрывают человека громадными крыльями. Лоа вообще принимали разные формы, но Десмонд уже умел их различать. Унылые капли - старые болезненные травмы, дёрганные ежи, выстреливающие в воздух тёмными струйками иголок - раны от оружия, плавящиеся, словно текущие волной - ранения от огня, спиральки - сильных жар, кровотечение, низко стелющиеся под ногами туманом - отравление. Лоа лишь иногда меняли свою бесформенность на конкретную форму, присасываясь к телу своими хвостами, но если магическим взглядом шаман ловил их изменение, он мог сказать, что привлекло духа к человеку. Конечно это помогало лишь на расстоянии, потому что вблизи причины порой бывали очевиднее подсказок духов.

Те, над кем не было крылатых, лежали в других рядах. Его же ряд состоял сплошь из тех, у кого была лишь одна надежда, что он умрёт с улыбкой на лице, или же просто умрёт. Лишь двоих охранял Дес от крылатых - молодого воина с травмой головы и мужчину в годах с раздробленными рёбрами. Вид у обоих был настолько ужасен, что надежды без магической помощи у них бы не было, однако ни над кем из них не витали крылатые. И Десмонд, ещё с момента прибытия их в свой ряд, видел, что у этих двоих есть шанс. Ему нужно было выиграть всего лишь время для этих людей. Парень был молод и его травма вполне могла зажить бесследно, а у мужчины была сильная воля к жизни и, к удивлению Десмонда, его внутренности почти не были разбиты в кашу. Будь он один здесь, Дес непременно бы сообщил, что этого человека весьма странно били. Так били, словно рассчитывали силу удара, чтобы не убить.
Пока же Дес дал ему снотворного зелья и мужчина спал, больше не чувствуя боли в почерневших от гематом боках. Юноша периодически отгонял от них обоих крылатых, но прошло уже больше восьми часов и крылатые уже четыре часа как не интересовались ими, а значит их пора было передать в другой ряд.

Кроме этих двоих у Деса был целый ряд умирающих и, время от времени, приносили новых. С раннего утра юноша был на ногах, и целый день ходил среди искалеченных тел, забирая жизни и облегчая предсмертные муки раненых. В его ряду не было агонизирующих. Люди, не имевшие шанса на жизнь, умирали тихо, когда он касался их руки или лица, шепча свои молитвы. Дес просто не мог отогнать крылатых от каждого, к кому они прикрепились. На это ушли бы все его силы, и потому он спасал всего лишь двоих, тратя свою магию понемногу и восстанавливаясь на простых, человеческих заботах о них.
Некоторые из умирающих были ещё живы, и даже могли говорить, но Дес видел, что над ними смерть, и видел, какие раны у них. Он мог выслушать умирающего, дать ему воды с маковым раствором и отнять жизнь прежде, чем наступит агония или человек станет захлёбываться собственной кровью. Учитель пытался спасти своих людей в ряду, а он отнимал жизнь. Так было легче и учителю, и самому Десу. Остановить чужое сердце гораздо легче, чем сражаться с лоа за чью-то жизнь, особенно с крылатыми лоа.
К вечеру Десмонд был вымотан, но продолжал сосредоточенно следить за шансами тех, кто их почти что не имел. Он не имел права думать об их семьях, жёнах и детях. Не имел права на жалость и на мысли о чудесных исцелениях. Не в таком хаосе, не в таком темпе. Каждый делал то, что мог. Он мог убивать, маги создателя - лечить.
Он облегчал им боль от ран, пережигая нервные окончания, давал им снотворное, чтобы они увидели красивый сон, поил тех, кто горел в лихорадке, водой, точно зная, что они не выживут. Но кто сказал, что он должен стать палачём, убивая сразу же каждого, кого принесли, и над кем распростёрли свои крылья лоа смерти? Человек в силах изгнать их сам, если его воля к жизни сильна. Десмонд давал им небольшой шанс. Он видел, как крылатые вытягивают душу человека, видел, как терзают тела падальщики, роясь в телах умирающих, словно в осином гнезде. Если лоа было слишком много, он делал то, что должен был делать. Давал человеку умереть прежде, чем он ощутит эту агонию духов. Он смертельно устал за день и к ночи уже опасался, что лоа почуют его слабость. Весь день проходя вдоль своего ряда, он то и дело давал раненым уйти, и их сменяли новые живые, и новые, и новые...
Нужно было смениться, чтобы поспать хотя бы пару часов, но тут к его ряду вновь понесли носилки.

Дес развернулся к идущим, возвращая себе обычное зрение. Мир, наполненный лоа тут же исчез, и остался лишь густой запах крови, испражнений, и лекарственных настоев, перебивавших все прочие запахи. И люди. Много людей, пострадавших в стычках на городских улицах или же перебравших хмельной воды. Последние были отнесены в третий ряд у стен, где основной задачей лекаря было дать проспаться этим умникам. Они тоже бывали ранены, но не так страшно в сравнении с колотыми, резанными и рубленным ранами людей, боровшихся за какие-то свои интересы, а то и за жизнь.
Смута в городе приводила к стычкам на фоне любой мелочи, и теперь всех тащили не только в госпитали, но и сюда. Людей было много, целителей в разы меньше. Присесть Десмонду не позволял долг, поэтому тот, кого несли, должен был стать последним на сегодня. Он и так переусердствовал, смотря через мир духов на живых весь день. Сейчас площадь тюремного двора показалась ему опустевшей без бесформенных тёмных клубков и он чувствовал себя уставшим. Но был слишком упрям, чтобы признать за собой слабость перед лицом тех, кто осторожно ставил носилки на плиты двора.
Ещё только один.

Дес приблизился, ступая бесшумно, словно сама смерть. Подошёл к стонущему человеку совсем близко, ещё раз меняя своё зрение на магический пристальный взгляд. Раны были глубоки. Они разрезали внутренности и Дес отступил назад на шаг, сузив глаза, чтобы поймать момент изменения лоа, беснующихся в теле новоприбывшего. Один из них вынырнул из груди стонущего, продёрнулся пиками иголок, и метнулся в сторону, исчезая в очередной ране на его животе. И тут же всплыл новый тёмный сгусток, мягко, плавно, вытягиваясь двумя грифоновыми крыльями над телом стонущего. Дес закрыл глаза, тяжело выдыхая. Крылатый...
Юноша шагнул к нему, вгляделся в лицо умирающего, скользнул белёсым взором по разорванному ножами животу, видя выплёскивающуюся кровь и соки из кишки внутрь. У этого парня не было шанса.
- Теперь всё будет хорошо. - мягко сказал он, кладя свою холодную ладонь на горячий и влажный лоб больного. Он должен был прервать его мучения, потому что лоа дёргало в экстазе от его боли, а крылатый просто ждал своего часа. И от него ждал в том числе...

Юноша глянул на сопровождающего старшего и отрицательно качнул головой. А затем повернулся к раненому, опускаясь на колено рядом с ним, и тихо прошептал заклятие. Сознание раненого тут же покинуло измученное тело, и сердце его остановилось, отдавая плоть падальщикам, а душу крылатому проводнику. Никакой боли, лишь яркие образы светлого, усеянного искрами пути...

Десмонд отнял руку от умершего и тяжело поднялся, чувствуя, что заклятие отняло у него слишком много сил. Не без труда он мысленно отцепил лоа от себя, приказав им убираться прочь. А затем прохладно и устало посмотрел на стоящих рядом.
- Мужчина, что с разбитыми рёбрами, в самом конце ряда, и молодой парень с разбитой головой рядом с ним. Перенесите их обоих к брату Шамсутдину. В этом ряду им не место. - тихо сказал он, возвращая свой светло-голубой, льдистый взгляд. Подождав, пока носильщики выполнят его приказ, перетаскивая носилки с больными в другой ряд, Десмонд кивнул им, молча благодаря, и повернул голову к учителю, чуть кивнув и ему. Это означало, что всё в порядке, он справляется.  И не важно, что он бледный, как мел и под глазами давно залегли тени. Он должен делать так, как делают все маги.
Наставник отвернулся и Дес сделал жест руками для тех, кто уносил трупы в сторону. Мёртвому не место среди умирающих... Не без труда юноша направился к городской стене. Нужно было глотнуть воды, потому что его сила исчерпалась полностью. Нужно было остаться одному ненадолго, хотя бы присесть где-то, чтобы восстановить её. Слабость подступила слишком неожиданно, подкашивая его у самого почти выхода. Силуэты людей стали размыто-нечёткими, а затем в глазах стремительно потемнело. Ледяная слабость накрыла волной, роняя сердце вниз. Дес остановился, прислонившись к стене, прикрыл глаза, медленно досчитав до десяти, затем снова открыл. Силуэты вернули свою чёткость, слабость прошла, но всё равно нужно было отдохнуть. Пока лоа облетали его, как мага, не видя, насколько он слаб. Но они увидят, и тогда...
Дес глубоко вдохнул, выдохнул и двинулся к колодцу, откуда брали воду не только для питья, но теперь и для смачивания тряпиц, служивших раненым бинтами. Склонившись над железным, зарешеченным кругом колодца, и вытащив из его центра полное ведро воды, Дес напился вдоволь. Затем опустил ведро вниз снова, уступая место одному из целителей. Отойдя в сторону мертвецов, он опустился на тюк сена, стоявший тут, чтобы впитать стекающую кровь из наваленных тел. Нужно было сделать вид, что он просит сил у Создателя. Так он и сделал. Сложил пальцы в симболон, коснулся ими симболона, висящего поверх испачканного кровью фартука, и закрыл глаза, чувствуя облегчение от того, что он просто сидит.

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-09-08 22:28:53)

+3

4

О Сельсебиль, достойнейший из благородных, прекраснейший из длинногривых, резвейший из быстроногих! Наилучший конь, догоняющий всех остальных и не допускающего обогнать себя! Не было тебе равных, когда под твоими копытами расстилались земли Халифата, и ароматами степи полнилась твоя грудь, и жаркие ветры развевали твой хвост, как знамя! На горе господин твой привел тебя в край, где не знают ни простора, ни воли, где не умеют отличить чистокровного шазийского скакуна от ублюдка осла и крестьянской клячи, и теперь позади тебя боль, а впереди отчаяние! Прерван твой гордый бег, Создатель решил, что пришло время упасть тому, чему упасть должно!

Так или примерно так сладкоречивейший из поэтов, ибн-Мерван мог бы воспеть происшедшее с конем Газвана, если же кратко – лунно-белый иноходец повредил ногу на щербатых даларских мостовых и захромал. Может быть, если бы его наездником был не рикаб-ага, через считанные мгновения Сельсебиля не стало бы, осталась лишь конская туша в луже исходящей паром крови, оставленная на растерзание бродячим псам и нищим. Но даже если бы жеребец не был драгоценным подарком принца Джамиля, рука шази не поднялась бы, чтобы столь безжалостно и бессмысленно оборвать нить жизни великолепного животного. Конь верно служил своему хозяину, и заслуживал того, чтобы встретить старость на заливных лугах среди игривых кобылок, однако пока требовалась помощь посерьезнее, чем мог оказать ибн Ариф, перебинтовав пострадавшую ногу собственным шелковым тюрбаном.

Несомненно, лекарь нашелся бы в Ас-Сухейме. Разумеется, целителя можно было бы спросить в любой пресептории или монастыре, не говоря уже о многочисленных аптекарских лавочках. Увы, только не сегодня, когда город казался перевернутым вверх дном, по улицам сновали вооруженные отряды, а с балок свисали висельники. Ведя коня под уздцы,  гость столицы настороженно оглядывал встречные вывески, пока не увидел нескольких латников, которые на манер муравьев, тащащих жужелицу, несли раненого к угрюмо-серым стенам форта. Последовав за ними, Газван убедился в правильности своего предположения: во дворе было устроено что-то среднее между лазаретом и мертвецкой. Он поискал глазами свободного целителя, и осенним листом в холодном сумраке вдруг вспыхнула багряная грива юноши, молящегося у колодца. По окровавленному переднику можно было догадаться, что если рыжий не врачует сам, то трудится здесь подмастерьем и знает, кого лучше позвать. Кто знает, о чем он просил Всемилостивого, но сам паренек был ответом на молитвы шази. 

Газван тронул поводья, и Сельсебиль, все еще сохраняя остатки былой грации, двинулся между разложенными на земле телами  к юноше.

- Эй, мальчик,
- громко окликнул его рикаб-ага, будто подзывал слугу подлить еще вина, - мне срочно нужен опытный лекарь. Поторопись, время дорого!

+2

5

Десмонд приоткрыл глаза, когда услышал неровный цокот копыт. Сначала он увидел красавца-коня, шедшего прихрамывая, прямиком к нему, а уж потом и мужчину, ведшего иноходца под узцы. Он снова смежил веки, полагая, что человек, идущий меж трупов, ищет среди мёртвых кого-то, кто был ему дорог. Когда же цокот замер, а голос громко и повелительно прозвучал над его головой, Дес узнал акцент уроженца Халифата. Его даларский был чист, но мягкость согласных и плавность говора, какую он слышал и в речи учителя, не мог бы его ввести в заблуждение. Посетитель их уличного лазарета явно пришёл с какой-то своей бедой, не пытаясь искать открытых дверей даларских лекарен. Смутные времена...

Тяжело вздохнув, Дес опустил руку и плавно поднял голову, обжигая холодом светлых глаз загорелое лицо незнакомца, возвышающегося над ним. Шазиец был хорош собой, гордо держась за поводья, но не демонстрируя напоказ неприятия той обстановки, что окружала его с его иноходцем. Десмонд медленно поднялся, оглянулся кругом, натыкаясь взглядом на спины целителей-магов, занятых стонущими людьми. Легче было бы передать шази в руки опытному магу, но сначала стоило выяснить, есть ли реально серьёзная причина для такой просьбы, если конечно приказ этот можно счесть за просьбу...
Вернувшись взглядом к лицу мужчины, юноша медленно выдохнул и, спокойно, не теряя своей обычной холодности и гордости, произнёс:
- Опытному лекарю лучше знать, в чём причина Вашего беспокойства, милорд.
Взгляд юноши посветлел, утратив краски ледяной радужки в молоко, и Дес продолжил констатировать факт:
- Вы не ранены, и не больны. Может я смогу помочь Вам?
Тонкая рука юноши машинально коснулась симболона, показывая знак шазийцу, а взгляд вновь стал льдисто-голубым. Дес заинтересовался, подозревая, что дело не в самом мужчине. Возможно, этот человек оставил умирающего где-то на пол-пути, раз конь его захромал? И у того, второго, не было своего коня... Шази ведь трепетно берегут своих скакунов, а на хромом два тела сразу не увезти. Да и одно шло рядом, если уж быть честным. Не пожелал губить коня и потерять друга? И где же он?

Симболон, что когда-то подарил ему Рагнар, был отчасти забрызган кровью, но напоказ, поверх одежд, его носили только маги. Здесь и сейчас было не до мантий Ока Императора, но людям нужно было различать, кто целитель, а кто помощник в этом месте. Десмонд был достаточно взрослым, чтобы быть твёрдо уверенным в том, что он целитель, хоть и "особенный", как говаривал его наставник. И сейчас в его вопросе не было ничего такого, что можно было бы счесть невежливым отказом действовать быстро. Отвлекать братьев по пустякам, когда он уставший, решил устроить себе отдых, Дес просто бы не посмел. Сила его возвращалась по капле, слишком медленно, но если будет ещё один страдающий, он должен справиться. Должен, потому что братьям сейчас не до какого-то шазийца, смотрящего на взмыленных лекарей сверху вниз. Дес же чувствовал, что горделивая осанка и жгучий взор сверху вниз, это не признак надменности. Скорее беспокойство за каждый миг промедления. Для иноземца из далёкого Халифата любое промедление было почти что смерти подобно, потому Дес и перешёл сразу к сути, указав на свой медальон мага-целителя. Хочет помощи - пусть излагает. Всё ещё верит, что огненноволосый бледный юноша с замораживающим кровь взглядом - простой подмастерье?
- Говорите, милорд, ибо Вы видите, что выбора у Вас не так уж много. Все сегодня заняты с раннего утра, а скоро подступит ночь.
Десмонд обвёл рукой двор, указывая на ряды раненных. Его голос был спокоен и твёрд. Сейчас не стоит крутить носом, словно на рынке. Бери, что есть, или ищи того, кто покажется тебе лучше. Впрочем, выбор был за мужчиной. Дес легко мог бы уйти к своему ряду, оставив шазийца разбираться со своими проблемами, прояви он раздражение или высокомерие. Его держал интерес и беспокойство в жгучих очах мужчины. А как шамана, Десмонда мало беспокоили последствия личных бед гостя из Халифата. Смерти, принесённые юным магом, навязывали его душе свой ритм, и если бы учитель знал, насколько ледяным может быть его сердце, вряд ли он бы продолжал защищать его и дальше. Впрочем, Десмонд был уверен в том, что брат Шамсутдин знает, как тверда его воля, когда речь касается умерщвления кого-то. Иначе не посылал бы к нему наставник тех, у кого надежд было разве что на Создателя...

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-09-10 23:32:16)

+2

6

«Скромноокие, которых не касался ни человек, ни джинн», - некстати вспомнилось Газвану. Вечерний сумрак сгустился уже достаточно сильно, смазывая очертания и краски, рикаб-ага не мог в мелочах рассмотреть лица рыжего юноши, но довольно было  уже одной горделивой осанки, чтобы понять – скромности в нем нет ни на ноготь мизинца.  Если бы шази внезапно сошел с ума и позволил какому-нибудь землепашцу взять под ярмо своего Сельсебиля, породистый иноходец даже в этом унизительном труде не утратил бы своего царственного вида. Так и этот мальчик, невзрачно одетый, уставший, перепачканный Создатель знает в чем, сохранял повадки человека, привыкшего приказывать и ожидающего, что его распоряжения будут выполнены.

Благородный ибн Ариф был воспитан на двух важнейших положениях шазийского этикета: «младшие обязаны с неизменным уважением относиться к старшим» и «ни один народ Империи не способен тягаться в древности и благородстве происхождения с сынами Халифата». Как полагали мудрецы из круга шехзаде Джамиля, в итоге из этого проистекало, что даларцы, хесы, алацци и прочие должны почитать как имперского графа даже башмачника с хасарских окраин, что и говорить о стремянном самого принца! Будь рыжий лет на пять постарше, Газван расценил бы его самоуверенность как дерзкий вызов, но сейчас она казалась лишь попыткой придать себе лишней важности.

- Мой конь повредил ногу. Я хочу, чтобы его осмотрели и исцелили,
- промолвил ибн Ариф, разглядывая сумрачный двор-колодец.

В одном молодой орденец был прав, если его собратья начали принимать страждущих с раннего утра, то к вечеру наверняка уже задыхались от нехватки магической силы, превратившись в мехи из-под воды, которые больше не способны проронить ни капли на уста измученного жаждой путника, как их ни мни и не выкручивай. Выбирать в самом деле особо не приходилось, разве только повернуть прочь от форта в кварталы побогаче и попристойнее, но это значило подвергнуть бедного жеребца новой незаслуженной пытке. 

Лучшими целителями Империи по праву считались тарийцы – Газван отметил еще несколько рыжих орденцев, молитвенно замерших над своими подопечными. Магия невидима и неосязаема, можно было только воображать себе поток силы, которую друиды пропускали сквозь себя, вливая в тех, кому было не дано черпать ее для исцеления самостоятельно. Он смотрел на бледные лица лекарей с темными провалами глаз, порой своими заострившимися чертами неотличимые от лиц умирающих, и понимал – да, ему повезло, что в его распоряжении хотя бы не самый опытный из святых братьев.

Иноходец тихо форкнул, будто недоумевая, почему никто не торопится к нему на помощь, и Газван, успокаивающе потрепав его по холке, указал орденцу на правую переднюю ногу, перебинтованную от копыта едва не доверху: 

- Как видишь, он избегает на нее ступать. Когда я осматривал его в последний раз, там уже образовалась большая опухоль, на ощупь очень горячая. Я подозреваю, что кость сломана, но ты скажи мне об этом в точности, мальчик. Помоги Сельсебилю, с магией или без, и я хорошо вознагражу тебя.

Молодой монах мог догадаться уже по изукрашенной бирюзой и серебром упряжи коня, что имеет дело не с простым смертным, так что Газван вместо того, чтобы рассыпать щедрые обещания, присел рядом с конем, бережно разматывая кусок шелка и ласково заговаривая с ним по-шазийски – жеребец сейчас куда больше нуждался во внимании господина, сулящего ему злачные пажити.

- Подойди, не бойся. Или тебе не нужно прикасаться, чтобы распознать болезнь? – приподнял соболиные брови рикаб-ага. Сельсебиль не проявлял обычно дьявольского норова, но сейчас, страдая от боли и страха, вполне мог негостеприимно встретить незнакомца хорошим ударом копыта в лоб.

- Говори с ним. Он все понимает.

Мужчина поднялся, наматывая на кулак безнадежно испачканный в грязи отрез дорогой ткани, будто жалкая тряпка могла еще на что-нибудь пригодиться. Будь у него четки, он пропускал бы между пальцами прохладные малахитовые зерна, чтобы унять тревогу. Ему не нравился этот двор, не нравились эти запахи бойни, заставляющие брезгливо трепетать крылья породистого шазийского носа, не нравились эти стоны и крики, напоминающие о том, что каждый умирает в одиночку, даже если его окружают десятки таких же несчастных, не нравился… Хотя нет. Мальчик все же был хорош.

+4

7

Устало взглянув на мужчину, Дес проследил за тем, как он разматывает кусок ткани с ноги коня, сделал шаг чуть ближе, плавно подняв руку и едва коснулся уставшего животного кончиками пальцев. Морда, мягкая на ощупь и тёплая, бархатные губы, подёргивающие удила... Дес не мог оставаться бесчувственным. И дело было не в просьбе шазийца, считавшего коня своим сокровищем и переживавшем за него, а в самом коне. Раз уж они дошли сюда, значит так угодно Владыке. Или Создателю.
Дес положил ладонь на морду коня, успокаивающе шепнул ему, что скоро боль его пройдёт, и держа руку на его шее, чуть склонился к колену, меняя взгляд. Ткани расступались, открывая взору тёмный хвост лоа и нити-паутинки нервов и сосудов. Дес повёл рукой, словно отрывал что-то от колена коня, а затем вновь вгляделся в глубину, отчётливо уже видя причину. Правильно думал хозяин коня - перелом был, и сроку заживать ему без магии было много. Настолько много, что Сельсибиль не сможет быть иноземцу спутником ещё как минимум пол-года. Можно было решить эту проблему грубо, но так, чтобы никто из братьев не увидел его магии, и чтобы иноземец не проболтался к тому же. Быстрый, жестокий метод, который бы Десмонд не применил, не будь в его ряду умирающих, чьё сознание уже давно оставило их тела, не способные больше бороться с ранами. Одной больше, одной меньше...
Юноша выпрямился, оглянулся кругом, и посмотрел ледяными глазами на мужчину:
- Я помогу ему. Нужно будет принести две прямые палки с локоть и ткани, чтобы затянуть их у его ноги. После того, как я сделаю то, что могу, ему потребуется беречь ногу. Палки помогут удержать её в правильном положении. Нельзя нагружать его сразу еже. Кость перебита и легко может сместиться по воле Создателя от любого груза. А сейчас закройте глаза и молитесь, милорд.
Взгляд юноши ушёл к ноге коня, пока он мягко похлопывал ладонью по шее жеребца, успокаивая его. Подойдя как можно ближе, почти что вплотную, Дес ещё раз глянул на занятых братьев, а затем плавно опустил руку к опухоли коня, не касаясь горячего бугра и шкуры. Конь нервничал, кося глазом то на аловолосого мальчишку, то на хозяина. Губы юноши зашевелились чуть нервно, и он почувствовал каждой клеточкой своего тела, как его желание и уверенные слова, что он шептал для своего бога, становятся плотнее в воздухе, расходясь кольцом вокруг коня. Он больше не видел ничего, кроме тканей и зажатых кровью сосудов. Непререкаемое повиновение его силе, силе его бога и силе духов. Ни один лоа не посмел бы ослушаться его приказа, ни один не посмел бы приблизиться к нему, раскручивавшему вихрь эмоций от тихого заклятия через учащённое биение собственного сердца. Крепнувшее с каждой секундой волевое его желание, растекалось в воздухе кругом, пока рана не стала расплываться в его глазах, исчезая и материализуясь в точно указанном им направлении - тело, едва дышащее, слева от толстяка и справа от умершего хестурца. Десмонд почти слышал, как хрустнула бедренная кость того человека, принимая на себя перелом коня. Кровь, что скопилась в ноге коня таяла вместе с опухолью буквально на глазах, а там, в его ряду, под накрытым плащом над сломанной ногой человека росла гематома. Никто не видел этого, ибо никто не обращал внимание на тех, чей мозг уже не мог отреагировать болью. Парень умирал, его мозг вытекал сквозь отверстие в черепе и сломанная нога уже не сыграла для него никакого значения. Дес не тратил магию на тех, у кого совсем не было сознания. Такие уходили сами, медленно, но душа их уже давно покинула этот мир и не было смысла ускорять процесс. Он смотрел на ногу коня, поглаживая его рукой, магией расправляя сосуды, заставляя лоа срастить ткани, соединить нити, молнией уносить частицы плоти освобождаемого к жертве. Холодно и рассчётливо концентрируя волю только на правильности положения кости, не давая духам переделывать её в нечто новое. И лишь когда убедился, что перенос прошёл идеально, а последствия травмы минимальны, он позволил себе оторваться глазами от скакуна, чтобы коротко взглянуть на шазийца.
- Палки и ленты. Сейчас. - приказал он, протянув руку за первым из держателей. Приняв от помощника небольшой брус, Десмонд быстро обернул ногу коня лентой, приладив обе палки с разных сторон и принялся крепить их, чувствуя, как к сознанию подкатывает густой туман бессилия.
- Скорее, подержите оба бруса так, чтобы я смог их закрепить. - подсказал он шазийцу, тяжело дыша от напряжения и накладывая ещё один оборот на ногу Сельсибиля. Набинтовать следовало туго, но не настолько, чтобы конь перестал чувствовать ногу вообще. К счастью, состояние бессилия после переноса было кратковременным, даже не смотря на истраченные силы. Грубо, в один приказ, как говорил Десмонд, но подобное было легче, чем исцеление. Дес не мог сказать, станет ли потом Сельсибиль бегать также, как раньше или приобретёт иной ход. Он старался не растить ничего лишнего в плоти, но кто знает, мог ли он проконтролировать, как должно быть. Он ведь не работал с животными вроде лошадей. Первый его опыт. Зато он помнил, какой должна быть реакция на то, что вдруг ничего не болит. Палки были только отводом для глаз и не больше, обычная ложь для шази, наверняка верящего в Создателя. Благо, что конь ещё не успел понять, что боль уже не потревожит его ногу и не пытался вдарить копытом ему в лоб. Впрочем, благодаря его седоку тоже. Если бы почтенный ага не держал его, утешая, кто знает, смог бы Десмонд вообще что-либо сделать.
Слабость и тошнота уже отступила, и Дес наконец завязал последний узел на повязке, поднимаясь, и отходя спиной на пару шагов назад, чтобы снова сесть на тюки, пока ноги не подкосились окончательно. Зато он был доволен результатом, по-крайней мере пока.
- Спасибо, что подержали его, милорд. Всё будет с ним хорошо. Повязку снимете через неделю и можете давать нагрузку. - устало улыбнулся он шазийцу, а затем вытер рукой лоб и кивнул в сторону брата Шамсу.
- Можете поблагодарить моего учителя, милорд. Брат Шамсутдин ибн Аяз аль-Хасари мой наставник. Ему я обязан своим умением, если всё же желаете дать щедрую награду за здравие своего скакуна. А мне надо возвращаться к... людям.
Дес лишь слегка запнулся, думая о том, на кого перенёс травму Сельсибиля. Не умер ли ещё, и если умер, то не пора ли кликнуть помощников, чтобы отнести его сюда, к прочим мертвецам? Он должен был проверить. А потом можно и сменяться теми, кто успел отдохнуть. Золотые монеты ему всё равно ни к чему, а чего-то редкого у шазийца вряд ли сыщется. Да и учителю лучше знать, чем брать плату за исцеление коня. В самом деле, не оружием же...

+3

8

Газван нисколько не смущался тем, что отвлек целителя от его прямых обязанностей ради лошади: Сельсебиль, по его мнению, был разумнее, полезнее и чистоплотнее, чем любой из солдат Его Императорского Величества, не говоря уже о трущобном отребье. Живое участие юноши тоже выглядело совершенно закономерным – наверняка приятно после копания в чьих-то внутренностях выполнить сложную, но не грязную работу, требующую не только крепкого желудка и грубой силы.

Жеребец терпеливо позволил юноше осмотреть свою поврежденную ногу, лишь изредка опасливо пофоркивая, и шази ни на мгновение не усомнился в том, что тот действительно понимает, зачем хозяин позволил  незнакомцу настолько приблизиться к нему, драгоценному. Успокаивающе поглаживая и похлопывая коня, Газван одновременно не отказал себе в удовольствии разглядеть получше юного целителя – в конце концов, он представлял собой самое приятное для глаз зрелище в этой обители страданий. Монашек действовал без лишней суеты, вдумчиво ощупывая опухоль, и лицо его казалось особенно хорошеньким с этой сосредоточенной, хмурой даже гримаской, со сведенными к переносице бровями, двумя росчерками киновари на белоснежном фарфоре. Пышный рыжий хвост, туго стянутый на затылке, дразняще щекотал спину мальчишки – брось свои важные дела, давай покрасуемся, как те столичные кокетки, что напоказ плетут свои косы у окна. Рикаб-ага невольно окунул ладонь в шелковую гриву Сельсебиля, воображая, каково оно, пропускать сквозь пальцы эти длинные пряди, подобные струям рубинового вина. Конечно, мальчик был дик и неухожен, как и полагалось смиренному служителю Создателя, блюдущему обеты послушания, бедности и целомудрия, но наметанный глаз шази нельзя было обмануть скромными одеждами - сквозь слой ткани он не мог угадать разве что расположения родинок или иных меток на гибком теле.

Понадобятся рейки и бинты. Целитель бросил свое требование в пространство, как другие роняют с плеч на руки слугам драгоценные меха, уверенные, что пола они коснуться не успеют. Газван почти не удивился, когда маленькая фигурка, сусликом на холме торчавшая за спиной орденца, спешно метнулась в ближнюю темную арку и в считанные мгновения возвратилась со всем необходимым. Насколько он успел разглядеть, это был такой же юнец, только совершенно заурядного вида, чьей самой яркой приметой была перевязанная вихрастая голова.   

- …А сейчас закройте глаза и молитесь, милорд.

Ибн Ариф не внял этому доброму совету, продолжая с любопытством наблюдать за действиями мага – не столько, впрочем, за тем, что он делает, сколько за тем, как. Если что-то и происходило, то открыто это было лишь взору одаренного, поэтому шази оставалось только любоваться утонченным лицом мальчика и грацией его движений.Тот, другой, что взялся прислуживать, слушался рыжего с такой охотой и расторопностью, что Газван невольно усмехнулся, хотя происходящее вовсе не располагало к веселью.

- Скорее, подержите оба бруса так, чтобы я смог их закрепить.

И снова у вспыльчивости рикаб-аги не оказалось достойной пищи: время сейчас было драгоценно, а слова излишни, так что он молча перехватил деревяшки в указанном месте с силой, которую трудно было предположить в холеном аристократе. Сельсебиль громко и совершенно по-человечески вздохнул с облегчением, когда целитель отступил от него, закончив перевязку. Юноша дышал так тяжело, будто бегал наперегонки с жеребцом в его лучшие дни – Газван знал, что сотворение чар выпивает жизненные силы мага, и бережно подхватил рыжего под локоть.

- Благослови Всемилостивый твоего достойного учителя, - учтиво отозвался он на предложение монашка, не чувствуя ни малейшего желания идти на поклон к безвестному козлобородому табибу, сколь бы почтенны ни были его седины.

– Но я желаю поблагодарить и вознаградить именно тебя, мальчик.

Свободной рукой он потянулся к уху, едва слышно щелкнул замочек тяжелой серьги-полумесяца, украшенной сложной гравировкой – лежа в ладони рикаб-аги, она куда больше походила на перстень, и шази надел ее, словно кольцо, на тонкий палец юноши, мимоходом отметив, как темной каймой запеклась под его ногтями чужая кровь.

- Мое имя Газван ибн Ариф. Я стремянный шехзаде Джамиля из рода Хашиминов. Сельсебиль нуждается в уходе, а ты недурно справляешься. Найди меня в квартале Ас-Сухейма поутру, я дам тебе место в своей свите.

Юный орденец был достаточно хорошо воспитан, чтобы поделиться с наставником своим успехом и своим заработком, но рикаб-ага менее всего собирался обзаводиться обузой в лице брата Шамсуддина или любого другого монаха постарше.

+2

9

Десмонд ценил любую помощь, будь то вовремя подставленная рука, или же вовремя поднесённые деревянные брусы. Шаман всегда полагается на своё племя, но не посвящает их в то, что делает... Впрочем, чужаков это правило не касалось, а шазиец был чужаком в Даларе, однако его жест был искренним и своевременным, не дав Десмонду споткнуться.
- Благослови Всемилостивый твоего достойного учителя.
Юноша кивнул, соглашаясь с шазийцем. Так и будет, ибо вера учителя в бога сильна, а от добрых пожеланий ещё никому не стало плохо.
– Но я желаю поблагодарить и вознаградить именно тебя, мальчик.
Десмонд поднял взгляд от песка и соломы под ногами, ясно-голубые, как зимнее небо, глаза задержались на холёном смуглом лице халифатского гостя, и в них мелькнуло любопытство.
Мужчина отцепил от уха серьгу, положил на ладонь, подхватывая с колена молодого мага его запястье. Дес чуть склонил голову, позволив хвосту перетечь к плечу. Шази надел серьгу, словно кольцо, на его палец и очерченная тёмная бровь взметнулась вверх вопросом, и плавно опустилась, возвращая спокойное выражение лица юноше.
Кто он такой, чтобы не принять в дар то, что являлось ценностью в мире чужака? Судя по тяжести украшения, оно было не из позолоченных безделушек.  Дес мягко утянул руку к себе, сжав тонкие пальцы на кольце и чуть улыбнулся мужчине, едва заметно склонив голову в знак благодарности.
- Мое имя Газван ибн Ариф. Я стремянный шехзаде Джамиля из рода Хашиминов. Сельсебиль нуждается в уходе, а ты недурно справляешься. Найди меня в квартале Ас-Сухейма поутру, я дам тебе место в своей свите.
Дес снова чуть кивнул, опуская длинные ресницы. Он уже знал имя шази: его нашептали ему лоа вместе с чем-то таким, чему сам Дес не мог воспрепятствовать, глядя на чёрные, как смоль волосы, сильные руки и смуглое лицо мужчины. В этих жгучих очах таился интерес и что-то такое, отчего сердце Деса ускорилось слегка. И лоа кажется поймали его эмоцию, усилив любопытство к стремянному шехзаде чуть больше, чем к просто владельцу хорошего скакуна.
Дес покачал вслед шазийцу головой, а потом тяжело поднялся со своего тюка, переступая через ноги тел и позвав с собой помощника. Он должен был проверить того, кто принял на себя рану Сельсибиля. Выпрямив спину, он прошёл до лежащего под плащом тела, склонился над ним, проверяя тёмные крылья лоа смерти, и выпрямился вновь. Падальщиков было много, но крылатый уже унёс свою жатву, оставив плоть и кровь для других.
- Он мёртв. Могут уносить. - сказал он помощнику, махнув рукой, чтобы тот шёл за носильщиками. - Я проверю остальных и оставлю двор.
Юноша вновь пошёл по своему ряду, накрывая лица тех, кто умер, тряпицами. Дойдя до конца, он свернул к своему наставнику, чтобы задать ему несколько вопросов прежде, чем уйти спать.

Однорукий учитель склонился над очередным творением Создателя, и тоже выглядел уставшим. Однако было в брате Шамсутдине именно то, что больше всего ценил Десмонд. Он никогда не уходил от ответов, всегда давая ему пищу для размышлений и всегда отвечал на его вопросы, даже если они были странными или дикими.
Десмонд подождал, пока маг выпрямится, заметив его, и тут же спросил:
- Что означает "стремянный шехзаде"? И что может означать предложение места в свите? И... должен ли я принять предложение?
Брат Шамсу мог не видеть того, что происходило у ворот, но Дес знал, что у шазийца на такое всегда будет ответ и желал его услышать. Наставник чуть скользнул взглядом по его лицу, отдавая склянку с зельем своему помощнику и взял в руку другую, полную.
- Это значит, что твои знания шазийского придутся очень кстати.
Дес мотнул головой, не совсем уверенный в том, что сможет перевести точно и уточнил:
- Я могу говорить на шазу, но не могу перевести "стремянный шехзаде". Это должность? Положение? Что это значит?
Голубой взгляд задержался вопросительно и пытливо на лице наставника.
- Это должность, которая дает положение и делает человека важным. - кивнул учитель, поясняя ему непонятное слово.
- То есть это не конюх? - ещё раз пытливо уточнил Дес, имея для себя нечёткие представления о шази, даже не смотря на то, что учитель и сам был родом из Халифата. Наставник же рассмеялся его вопросу, тут же задав свой:
- Разве этот человек походил на конюха?
Значит брат Шамсу всё же видел человека у ворот, так заинтересовавшего Рыжика. Дес тут же потупил взгляд, улыбнувшись, и тихо добавил:
- Мужчина из горячих пустынь... Кто знает, как выглядят конюхи в далёком Халифате...
Наставник вздохнул и поставил склянку на ящик около больного. Чуть заметно махнул кистью единственной руки, изрекая вечную мудрость:
- Все ремесленники выглядят и пахнут одинаково.
Брат Шамсутдин наверное был прав, однако Десу нужен был точный ответ.
- Его конь был слишком хорош, чтобы он осмелился пахнуть хуже своего коня. - качнул головой юноша, словно всё ещё не был убеждён в высокородности Газвана ибн Арифа.
- Он говорил "мой конь", но не "конь моего господина"? - мягко спросил брат Шамсу, наблюдая за своим воспитанником, сомневающимся сейчас, не уверенно теребящим полу передника.
- "Мой конь", да... Что ж... возможно он и есть господин... Я слишком устал, чтобы видеть так ясно, как видите Вы, учитель. - Дес чуть склонился, благодаря брата Шамсу за его мудрость и умение подвести его разум к очевидным выводам. И правда, Газван ни разу не сказал про господина, а значит его положение в Халифатском обществе было не низким. Но у Деса были ещё и другие вопросы, но брат Шамсу мягко перебил ход его мыслей, кивнув на его руку, украшенную серьгой шехзаде.
- А что это у тебя на пальце, дитя мое?
- Его дар за исцеление. Серьга, ставшая кольцом. - тут же переключился на драгоценность Дес, снимая её с пальца на свою ладонь.
- Он говорил о награде, но как разделить серьгу, не сломав её? Лучше я отдам её целиком Вам, ибо я спрятал то, что сделал. Нога коня была сломана... раньше. Теперь же цела.
Дес протянул серьгу учителю, но тот лишь качнул головой, смеясь глазами:
- Зачем делить то, что создано в паре?
Юноша взял серьгу пальцами, повертев ей, и вздохнул, строя новое предположение.
- Вторая всё ещё у него. Думаете, он хочет отдать её мне при новой встрече? Или ждёт, что я вдену её в ухо?
И если вдену, то будет ли она пропуском в Ас-Сухейм?
- Почему бы и нет? И в том, и в другом случае. - вновь засмеялся учитель, видимо зная гораздо больше, чем мог бы знать сам Десмонд. Дес помедлил, словно раздумывая, правильно он делает или нет, а затем также качнул головой, хмуря брови:
- Серьгам не место на пальцах целителя, каким бы особенным он не был.
Он вновь поднял глаза на лицо учителя и уверенно вдел серьгу в ухо. Учитель лишь кивнул, одобряя такое решение своего воспитанника.
Ещё будучи подростком Десу понадобилось проколоть свои уши. Так требовал от него обряд возмужания. Правда без жертвенной девственницы, которую Дес вобщем-то и не желал. Позже Дес носил тонкие серебяные колечки в ушах, и снимал их лишь тогда, когда собирал волосы в хвост. Не хотел, чтобы братья-орденцы зыркали на него ещё больше, и качали головами, задавая вопросы. Чем меньше они скажут-спросят о нём, тем лучше. Привыкнут со временем. Подаренная серьга в этом плане позволяла Десу не прятать то, что он совершил, подарив свою боль лоа в свои тринадцать.
- Верно, так же и воин не обременяет рук украшениями. - подтвердил действие Рыжика брат Шамсу, зная о своём воспитаннике почти всё.
Дес склонил голову чуть вбок, размышляя вслух  и говоря то, что чувствовал с появившейся тяжестью золотой серьги:
- Для рук есть кольца, но не серьги. Я мог бы одеть их, усилив видимость значимости, но.. украшениям должно быть верное применение. У них всегда есть второй смысл.
Шаманы украшают себя знаками и серьгами не просто так, и каждое кольцо на их пальце имеет смысл, как и каждая волосяная нить из бусин, костей или перьев. Если серьга - пропуск к Сельсибилю, то она просто обязана быть в его ухе. Как долго- это уже другой вопрос.
- Возможно, он вознаградит тебя и перстнями... - предположил тихо учитель, улыбаясь таинственно. Дес чуть пожал плечами, не стремясь стать безликим держателем для украшений в духе перчатки Владыки. Слепому богу ведь нет разницы, золотые кольца на руках его вещи или же серьги, главное, чтобы человек жаждал богатства, не важно какого именно. Шаману же надо служить своему богу осмотрительно, ибо за ним стоит жизнь племени.
- Что ж... я выберу тот, который будет иметь для меня смысл. - кивнул Дес, припоминая, что ещё он хотел спросить напоследок у наставника. И вспомнил, вновь поднимая взгляд в лицо шазийцу.
- А... я могу отказаться занять место в его свите? Это не оскорбит владельца коня?
Дес не очень много знал о нравах шази, полагаясь на свои наблюдения за учителем, слишком сдержанным по долгу мага и орденца. Тот восточный шехзаде был более горяч, чем его наставник, имеющий уже седины в волосах.
- Я уверен, ты сможешь сделать это деликатно. Но почему?
Почему? Десу было трудно считать даларцев своим племенем, но здесь, в этом дворе и сегодня они были его племенем, даже не ведая об этом. Он мог бы забрать наставника в дальние страны, чтобы пойти всё же по пути, названном Владыкой, и научиться большему. И дорога к Халифату была бы проще, имей они в спутниках кого-то, перед кем открываются врата городов Империи. А от Халифата они могли бы уйти на юг к манящим золотыми и бурыми песками пустыни Убунди, где он и должен быть. Даёт ли Владыка ему шанс в лице Газвана?..
- Слишком неспокойно здесь, чтобы бросить сейчас Вас, этих людей, и Далар, ради возможности следовать за одним пациентом, который к тому же лошадь... - уклончиво ответил Дес, уводя взгляд в сторону. Пойдёт ли с ним учитель, если Владыка всё же укажет ему путь? И кто знает, что таится в глазах смуглого шехзаде. Быть может Десмонд будет там только для Сельсибиля, не более того...
- Он ведь всё равно будет пережидать дурное время в Ас-Сухейме, да? - Дес чувствовал себя смущённым сейчас. Он слишком много говорит об иноземце вместо того, чтобы идти отдыхать...
- По меньшей мере, он останется здесь, пока не коронуют нового императора. - мягко заверил его наставник, вновь оборачиваясь к ящику с лекарством и застонавшему больному человеку рядом. Дес кивнул, нахмурясь  и ругнув себя за проявление румянца некстати. Слабость, которая сейчас совсем не нужна.
- Тогда я к утру приду в Ас-Сухейм. Проведаю этого коня и... Он ведь мой пациент, да?
Учитель снова смеялся только лишь глазами, кивнув в ответ утверждающе. Дес сдул выбившуюся рыжую прядку со лба и выдохнул. Что не так? Он ведь идёт к коню, а не к... Диаболон. Всё таки сначала следовало идти спать, а потом уж мысли не станут крутиться вокруг внезапного иноземца из Халифата.
- Спасибо, учитель. Думаю, что пока у меня уже не осталось вопросов. Пойду спать. - Десмонд чуть поклонился благодарно наставнику за ответы и выпрямившись, удалился к тюремному зданию, имея твёрдое намерение уснуть хоть на пару часов. Если бардак в городе продолжится, он обязан быть бодрее к утру, чем сейчас, обессиленный, хоть и с наградой за доброе дело...

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-09-26 21:30:15)

+2

10

Среди многочисленных талантов брата Десмонда числилось также умение задавать вопросы, после которых его наставник еще долго собирался с мыслями и приводил в порядок чувства. Шазийцы любят говорить даже о простых вещах витиевато, Рыжик же имел привычку называть вещи своими именами, лишь изредка из почтения к сединам ибн Нияза прибегая к иносказаниям. Они всецело доверяли друг другу, с того самого первого откровения в лекарне, когда запутавшийся ребенок, наконец, решился излить душу взрослому, и брат Шамсу высоко ценил откровенность своего воспитанника, касавшуюся не только темной природы его Дара, но и вещей более приземленных – насколько к таковым возможно причислить дела любовные.

Страсть к северному рыцарю все еще жила в сердце юного мага, за эти годы, как казалось Шамсу, полностью утратив связь с живым, телесным Рагнаром Фагерхольмом. Подобно тому, как настаивают целебное зелье, процеживают его, избавляясь от мутного осадка, горячее чувство мальчика приблизилось к той совершенной любви, о которой слагают лучшие из стихов – самодостаточной, уже не нуждающейся в предмете, существующей как бабочка в янтаре, прекрасная в полете, но в неподвижности обретшая окончательное совершенство. Десмонд мало-помалу вырос из этого, как вырастал из рубашек и штанов, но продолжал с завидным упорством таскать негодные вещи, пока сам не признавал полную непристойность своего вида. Он все еще бережно хранил тряпичную куколку, и все-таки брат Шамсу предполагал, что первая же встреча с возлюбленным станет для Десмонда разочарованием. Мечта о Рагнаре была слишком прекрасна, чтобы выдержать столкновение с действительностью, ведь теперь Рыжик уже научился не только восхищаться старшим собратом, но еще и уважать самого себя. Он всегда был гордым – и потому особенно ранимым, но со временем в нем стало куда больше спокойной уверенности в своих силах.

Когда ученик не возвратился к обещанному сроку несколько дней назад, Шамсуддин небезосновательно забеспокоился – хотя столицу чистили от всякой швали в преддверии императорской свадьбы, иногда городская стража или раздухарившиеся дворяне могли оказаться опаснее головореза с большой дороги. Волосок с гребня Десмонда растаял в глубинах волшебного зеркальца, и шази увидел достаточно, чтобы почти сразу же отозвать джинна, щадя целомудрие свое и юноши. Когда же тот возвратился с рассказом о том, как провел время своего отсутствия, о рыцаре Фагерхольме рассказ был куда короче, чем о море, разбушевавшемся на хеском хуторе у городских стен, и Шамсу понял – прошло. Десмонд отпустил свою белокурую мечту, как воздушного змея, в вольный полет. И вот теперь некий шазийский сановник проявлял к мальчику недвусмысленный интерес, пусть наставник не присутствовал при самой встрече, он услышал довольно, чтобы делать выводы. Увы, он был слишком измотан, чтобы обстоятельно отвечать на вопросы Рыжика, но тому хватило и полушутливых ответов учителя, чтобы решиться на встречу с благородным ибн Арифом.

Шамсуддин не  был бы Шамсуддином, если бы не испытал чувства вины: Десмонд нуждался в объяснениях и более всего – в его одобрении, нельзя было так это и оставить. Посему после утренней молитвы, прежде чем юный маг успел заговорить о своих намерениях, он отвел мальчика подальше и усадил рядом с собой на жесткую толстоногую скамью.

- Мы с тобой мало разговаривали о мирском, и мне кажется, что сейчас самое время исправить эту ошибку,
- начал целитель без долгих предисловий.

– Люди знатные и богатые предпочитают, чтобы орденский брат жил под их кровом и мог в любую минуту оказать помощь, если это понадобится. В этом нет ничего зазорного, Орден охотно соглашается отпускать на такую службу – ведь так мы получаем возможность нести веру в Создателя не от случая к случаю. Бывали случаи, что слово служителя церкви сподвигало какого-нибудь царедворца возвести приют или лечебницу, спасало невинных от неправого суда… В святцах есть множество примеров. «Шехзаде» в Шази значит принц, значит, тот человек служит кому-то из членов семьи самого халифа. Стремянный заботится о том, чтобы выезд благороднейшего имел достойный вид и, по обычаю, подсаживает господина в седло, придерживая стремя. Должность эта почетная и не имеет ничего общего с той работой, что исполняют конюхи. Как среди слуг императора есть графы или герцоги, которые почитают за честь прислуживать за столом или подавать платок, так и рикаб-ага принца наверняка человек высокого происхождения. У него же, в свою очередь, есть своя свита, в которой люди пониже занимают подобные должности. Вот что он предлагает тебе, Десмонд – стать целителем при его маленьком дворе. Конечно же, ты можешь отказаться сразу, но если тебя напрямую попросят о магическом содействии, придется задержаться в его доме хотя бы на несколько дней. Поэтому будь осторожен в речах, осмотрись хорошенько – возможно, тебе будет любопытно немного повидать мир за стенами городской тюрьмы. Ас-Сухейм почти так же прекрасен, как дворцы на моей родине, с фонтанами и садами…

Золотой полумесяц в ухе Десмонда лукаво поблескивал под медной прядью, выбившейся из хвоста.

- У шази не считается зазорным для мужчины желать мальчика. Я говорил тебе прежде об этом и должен повторить еще раз.  Не могу знать в точности, что больше привлекло этого человека: твое умение лекаря или твоя привлекательная внешность, а может, и то, и другое сразу. Будь внимателен и вежлив,
- впалые щеки Шамсу, поросшие густой черной щетиной, еще сильнее потемнели от румянца. – Я не настаиваю, чтобы ты отказывал этому господину, если его интерес зайдет слишком далеко, и верю, что ты сможешь о себе позаботиться.

Хрупкий послушник мог убить человека прикосновением пальцев так, что смерть эта после выглядела совершенно естественной, так что шази больше опасался за благополучие высокородного аги, чем за безопасность Рыжика.

- Ты вырос, Десмонд. Нельзя сидеть в клетке до старости. Мне не хочется отпускать тебя, не стану скрывать, но тебе придется жить не только в мире духов.

Он протянул руку, кончиками пальцев чертя на гладком лбу юноши знак «ба», что охранял путешественников в далеких дорогах задолго до того, как  в Халифате научились защищать себя от напастей симболоном и именем Создателя.

- Ступай и будь благословен. 

+2

11

Утро послушника начиналось также, как и всегда. Ополоснуть лицо ледяной водой, вернуть телу подвижность, расчесать спутавшиеся за ночь волосы, уложив их всё той же водицей.
Утренняя молитва - больше привычка, чем вдохновение словом церкви. Лишь один в этих стенах знал, что молитвы Десмонда Создателю бесполезны, как песок в приготовлении завтрака. Разве что брат Шамсутдин молился за него своему богу. И Десмонд, также, требовал от лоа держаться подальше от избранного им брата-дознавателя. Духи не смели ослушаться его воли, он был уверен в этом. Потому брата Шамсу обходили стороной любые болезни, пока Дес был рядом с ним. Всю сегодняшнюю молитву юноша думал, стоит ли ему идти в Ас-Сухейм поутру, или же это будет слишком глупо?
Не прийти вовсе, могло бы быть оправданным, но лишь в случае очередного завала раненными, а со вчерашней ночи больше раненых не стало: те, что были днём ранее, те и остались. И не прийти, чтобы проведать Сельсибиля, видимых причин у послушника не было.
Дес хмурился, мягко кивал головой другим магам, здороваясь без слов, и снова погружался в свои личные сомнения. Он не искал причину, чтобы не пойти, просто перебирал в голове варианты. Он понял из слов наставника достаточно, чтобы соображать, как сильно может оскорбить он того шазийца, проигнорировав начисто его приглашение и без очевидных причин. Отстояв утреннюю, Дес накинул на голову капюшон и поспешил было скрыться в тюремных стенах, но тут его уловил за рукав наставник. Чуть удивлённо проследовав за одноруким к скамье, Дес сел и пристально посмотрел в глаза учителя.
Что-то не так?... Не так могло оказаться что угодно. Хоть выходка с переносом перелома, замеченная кем-то глазастым, хоть подозрения Зеницы, да мало ли ещё что. В любом случае он собирался сказать учителю, что должен всё же пойти в Ас-сухейм.
Но нет, всё оказалось почти также, как в любой другой день. Никакого чрезмерного волнения в глазах наставника юноша не заметил, разве что ощущение возникло, что учитель хочет поговорить с ним о вчерашнем. Хорошо хоть не о том, что он сделал ранее, до всей этой бойни в городе.

Десмонд доверял своему учителю безгранично, и его слова о том, что беседовать они станут о мирском, заинтересовали юношу. Мирское в понятии брата Шамсу - это всё, что не касалось дара, лекарни и знаний о травах. Ну и ещё пары-тройки пунктов, ибо знал наставник гораздо больше, чем знал Дес. Но почему вдруг сейчас?
Наставник заговорил, и Дес почувствовал, что происходит что-то важное, что-то новое, что раньше не было возможным в силу обстоятельств, поэтому обратился в слух, внимательно слушая слова своего почти что отца. Брат Шамсу разъяснял положение духовников Создателя в светских домах, но Дес не мог принять подобное предложение, опасаясь возможного разоблачения, так как природа его дара была ночью в сравнении с днём. Наставник же знает, что он не сможет, предпочитая оставаться в тени до поры...

Однако экскурс в приобретение духовником должности при свите - это было ещё не всё. Вчера они оба были слишком утомлены, а сегодня новая информация стала как раз необходимым дополнением к догадкам Деса. Шазиец, что привёл коня со сломанной ногой, оказался придворным принца Халифата. Черноволосый, красивый мужчина, очень своеобразный для Далара, подаривший ему серьгу... Дес прекрасно помнил его лицо, глядя в тёмно-ореховые глаза своего наставника, тоже из шази.
...- Вот что он предлагает тебе, Десмонд – стать целителем при его маленьком дворе. Конечно же, ты можешь отказаться сразу, но если тебя напрямую попросят о магическом содействии, придется задержаться в его доме хотя бы на несколько дней.
Юноша снял мягко капюшон с головы, чуть кивнув. Само собой он не откажет в помощи, если будет необходимость в ней. Придётся проявить изобретательность, но это же не в первый, и далеко не в последний раз. На счёт "стать частью свиты" Дес уже думал, но пока ещё не определился с той дорогой, к которой звал его Владыка. Сомнения его означали неготовность к такому пути. Шаман не должен сомневаться в том, на что ему указывают знаки. Был ли Газван ибн Ариф таким знаком - знамением? Как узнать, если не пойти туда?

...- Ас-Сухейм почти так же прекрасен, как дворцы на моей родине, с фонтанами и садами…
Десмонд опустил взгляд, мысленно рисуя себе то, о чём говорил ему наставник.
Пыльные камни дорог Далара, стоящие впритык, дом к дому, улицы, мёртвые кварталы, закрытые надолго мором, и, то и дело встречающиеся виселицы на открытых площадях. Этого Десмонд видел вдоволь, когда уходил в лес за растениями и кореньями. Фонтаны были и в Даларе, у стен дворца, например, и там тоже росли пышные кустарники, украшающие дворцовые парки, но Десмонда туда не приглашали, по вполне понятным причинам. А тут - шанс увидеть всё это, будучи приглашённым...
...- У шази не считается зазорным для мужчины желать мальчика. Я говорил тебе прежде об этом и должен повторить еще раз...
Дес почувствовал, как мочки ушей и скулы его вспыхнули, когда наставник внезапно сменил тему, напоминая ему о влечении плоти. Опущенные ресницы дрогнули и Дес отвёл взгляд в сторону, пока брат Шамсу напоминал ему о внимании шазийца.
А что если и правда? Он ведь даже не подумал о том, что у кареглазого рикаб-аги может быть совсем иной к нему интерес. А если учитель отпускает его потому, что знает, как важно для него обрести опыт и в этом? Неужели Газван мог прельстится его дикой внешностью, этим вот сочетанием белого и алого в тёмных, заляпанных кровью одеждах, если верить вчерашнему отражению?
Дес шумно выдохнул, разгоняя разгорячённую таким предположением кровь. Сознание тут же нарисовало с десяток непристойных картин, возбуждая и волнуя юношу. Короткий взгляд из под ресниц на лицо наставника и... да, было заметно, что ему неловко говорить об этом. И всё же учитель говорил, зная, что секс для Десмонда важен также, как пища и сон.
- Будь внимателен и вежлив. Я не настаиваю, чтобы ты отказывал этому господину, если его интерес зайдет слишком далеко, и верю, что ты сможешь о себе позаботиться.
Внимателен и вежлив. Я постараюсь, учитель, если так вдруг случится.
Дес мягко кивнул, чувствуя, что и его скулы окрасил лёгкий румянец, отвёл взгляд, сцепляя пальцы в замок на коленях и ощущая тяжесть серьги в пылающем ухе.
Единственный, кто проявлял к нему интерес ранее - это Рагнар Фагерхольм, и то, он был другом, добрым и преданным, но не тем, с кем можно было бы забываться ночами. Наверное не тем... Дес не помнил, чтобы они спали вместе, но помнил странное чувство близости при прикосновении Рагнара, смущающее, рисующее догадки, и напоминающее о воле бога и ритуале забвения.
- Ты вырос, Десмонд. Нельзя сидеть в клетке до старости. Мне не хочется отпускать тебя, не стану скрывать, но тебе придется жить не только в мире духов.
Дес повернул голову, возвращаясь взглядом к глазам своего учителя. Закрыл их, позволив начертать у себя на лбу древний символ.
- Ступай и будь благословен.
Дес открыл глаза и чуть улыбнулся.
- Я вернусь. Пока это просто визит вежливости. Если же встреча с рикаб-агой будет знамением, я расскажу Вам. Спасибо за Вашу мудрость, учитель.
Юноша поднялся, чуть склонился перед одноруким братом-дознавателем, благодаря его от сердца за то, что тот отпускает его повидать другую жизнь, другое общество, узнать чуть больше, чем он знает сейчас. Опыт - это то, что нельзя изучить на расстоянии, а все его сомнения наставник развеял окончательно, вооружив информацией и мудростью, как и ранее.
Я не пойду один дорогой бога. Только вместе с тобой в земли твоей родины, учитель. Если ты решишься на это, мудрый из мудрейших.

Дес чуть улыбнулся, шагая бесшумно по коридору в развевающейся от сквозняка тёмной сутане. Он вырос, это правда. Теперь он уже не был просто послушником. Он был братом Десмондом, юным магом с льдистым, порой стылым, взглядом, и алыми, как кровь, прядями, падающими на лицо. Сутана для молебнов делала его фигурой тёмной, даже неприятной в своей горделивой прямоте осанки, не смотря на молодость в чертах лица. Братья сторонились его бесшумной поступи, когда он уходил с утренней молитвы к своим тюремным сводам, к отчаянным крикам осуждённых и приговорённых, чья жизнь, казалась, была для него пустым звуком...

Омывшись полностью, Десмонд надел чистую нательную рубашку, брюки на завязках по бокам, не питая приязни к общепринятым шоссам, всунул ноги в дорожные туфли, и выбрал себе лёгкую сутану, подпоясанную простой верёвкой. В этот раз одеваться так, как одевается послушник, юноша не стал. Его звали, как мага, а значит скромность можно было оставить в стороне. Если вдруг его учитель окажется прав в своих нескромных предположениях, сутану можно легко снять. Впрочем, Десмонду также было интересно увидеть, станет ли одеяние священнослужителя помехой. Это было похоже на новую захватывающую игру, в какую он ещё не играл. В любом случае явиться в Ас-Сухейм, одетым, как скромный ученик Ордена - это слишком мелко. У него ещё есть серьга, подаренная ему Газаном, но стоит ли прятать свою гордость, надеясь на этот знак расположения. Десмонд счёл, что не стоит. К тому же, ему предстоял путь через город, и симболон был повёрнут к людям, вытянутый из под сутаны наружу.
Дес распустил волосы, прихватил наплечный мешок с чистыми полосками ткани для перевязки и несколько пузырьков со снадобьями, в которых мирские люди ничего не смыслили. Кинул туда же тонкую кожаную тесёмку для волос, если понадобится их убрать, прихватил гребень и чистый платок, чтобы было чем вытереть руки. Тёмно-рыжие локоны скрыли полумесяц в ухе и юноша закинул торбу на плечо, окинув напоследок взглядом свою келью. Подошёл к косяку двери, шепнув что-то на чуждом языке и приказывая духам следить за его кельей, а затем вышел в коридор, быстро и легко захлопнув тяжёлую дверь за собой.

Город был холодным поутру, и полу-пустым. Рассвет только-только пробуждал людей к делам насущным, и улицы ещё не наполнились спешащими на рынок даларками с корзинами. Но уже кое-где появлялись люди, торопливо пересекающие зловонные стоки, спешащие, чтобы успеть открыть лавки до того, как подъедут телеги с товаром. Сонные детишки высовывались в окна, зевая и щурясь на расцветающее красками небо. Мамаши звали их к завтраку, переругиваясь или же споря с домочадцами. Всего этого Десмонд не знал, совершенно не представляя, как это. Поэтому каждый раз, когда он выходил, и шёл через засыпающий, или пробуждающийся, город, он невольно прислушивался к тому, что происходило там, за открывшимися ставнями, или за незакрытыми ещё на ночь, но ни разу не останавливался.
Чуждый мир города - семей с детьми и странных женщин - напрягал его, поэтому он старался как можно быстрее пройти по улицам, если приближалась ночь. Утро же мало отличалось от ночи. Разве что ставни открывались всё чаще, и звуков становилось всё больше.
Юноша ускорил свой шаг, плавно обогнув оторопевшего парня, поспешно отступившего при виде мага и едва не выронившего бочонок из рук. А ведь он только кинул взгляд на него из под капюшона, даже без особого любопытства. Хмыкнув про себя, Дес свернул к центральной площади, где уже кипела какая-то жизнь. Пересёк её, ловя на себе взгляды торговок, осеняющих себе симболоном, и усмехнулся жёстко, сворачивая в проулок, ведущий к широкой улице, по которой можно было добраться до резиденции Халифата.

Идти пешком не пришлось долго. Десмонда довезли почти до самого Ас-Сухейма, не взяв с него платы, а лишь испросив благословения. Немного лжи во благо просящего и Дес спустился с повозки, расправляя сутану. Кто он, чтобы благословлять от имени Создателя? Правильно, не тот, кто может поручиться за душу просителя. Ещё одна ложь, окружающая его на каждом шагу по сей день. Он благословил, почему бы и нет? Разве Создатель обидится за это? Его благословение - пшик, пустая трата заученных фраз. А впереди загадочный и, должно быть, красивый, Ас-Сухейм...

Десмонд шёл прямиком к воротам, скользя складками сутаны по камням под ногами. Прямая осанка, и поднятая голова, то, что всегда выделяло его из толпы сверстников, считавших его чуть ли не принцем среди прочих, приписывавших ему высокомерие, и сейчас остались свойственной юному магу. Гордость не давала ему смиренно склонять голову ни перед кем, кроме учителя. Брат Шамсутдин был единственным в своём роде. Не считая Рагнара, конечно же. И сейчас Десмонд не делал никаких исключений, глядя снизу вверх на очертания башенок за изукрашенными стенами, но так словно бы он смотрел на них сверху вниз. Зрелище того и впрямь стоило.
Юноша взялся за колотушку в виде золочёного завитка, и стукнул ей в ворота несколько раз, привлекая внимание шазийских стражей. Едва же те приоткрыли слуховое окно в воротах, Дес перешёл на язык шази, говоря почти что правильно, но всё же с протяжным немного акцентом, свойственным плавному даларскому.
- Десмонд Блейк, маг Ордена Око Императора. Дайте знать господину Газвану ибн Арифу, что я прибыл, и желал бы осмотреть своего пациента. Да будет светлым утро его владельца.
Юноша чуть склонил голову, жестом желая добра, затем плавно чуть сдвинул капюшон с лица, чтобы страже не приходилось вглядываться во мрак одеяния монаха. Холодный взгляд голубых глаз скользнул по лицам воинов и укрылся за тёмными, длинными ресницами. Теперь Дес мог ждать. Ждут ли его ещё? Или же Газван уже успел забыть про молодого мага? И правда ли то, что предположил учитель?...
Последнее было особенно волнующим вопросом, но Дес умел сохранять гордое спокойствие, когда надо. И сохранял его сейчас, пока слуги доносили о визите от воинов до придворного стремянного шехзаде.

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-10-05 16:16:40)

+3

12

http://s016.radikal.ru/i337/1410/cb/3fe8c4f9cf73.jpg

Трудно было судить, произвело ли впечатление на стражника орденское облачение юноши или все же рикаб-ага взял на себя труд загодя предупредить охрану о посетителе, но, в любом случае, долго томиться у запертых ворот Десмонду не пришлось. Младший из воинов, едва ли не его ровесник, взял на себя обязанности сопровождающего, но все никак не мог решить, как следует держать себя: то ли уверенно шагать впереди и потерять рыжего из вида, то ли с видом пастуха идти за этим агнцем Создателя, позволяя ему самостоятельно заплутать.   

Миновав надвратную башню, орденец и его спутник оказались в просторном внутреннем дворе, в несколько ярусов опоясанном ажурными галереями; посередине возвышалась беломраморная чаша круглого фонтана, кажущаяся совершенно ослепительной на фоне причудливо подстриженных вечнозеленых кустарников и кипарисовых колоннад, обрамляющих  широкие лучи-дорожки.  Они под точно выверенным углом разбегались во все стороны, приглашая гостя проследовать в господские покои – трудно было поверить, что хотя бы одна из них может вести в столь приземленное место как кухня или конюшня. 

Стоило свернуть под одну из арок, как на смену строгому контрасту  белизны и темной зелени пришло буйное неистовство красок – алый, фиолетовый, голубой, желтый, зеленый и темно-синий могли бы показаться кричащими, если бы не безупречный вкус мастеров, выложивших яркими изразцами  сложные растительные узоры. Если Далар был слишком холоден для того, чтобы шазийцы могли разводить здесь такие же сады, как на родине, ничто не мешало воссоздать их великолепие хотя бы на стенах Ас-Сухейма.  Добавляли цвета и витражные стекла в стрельчатых окнах – когда на улице сияло солнце, пестрые солнечные зайчики плясали повсюду в обманчивом беспорядке, на самом деле точно выверенном руками зодчих.

Прежде чем оказаться в личных покоях Касура, гость миновал несколько комнат, похожих на шкатулки, наполненные мерцанием драгоценных камней,  в последней из которых стражник с почтительным поклоном доложил о брате Десмонде нарядно и пестро одетому пожилому слуге, который на пару мгновений исчез за тяжелой резной дверью, а после церемонно пригласил гостя войти.

Благородный ибн Ариф неторопливо вкушал свой завтрак, восседая  перед невысоким столиком  на пушистом ковре среди вышитых подушек, таких же многоцветных, как все в этой комнате – за исключением кипенно-белых одежд сановника,  долгополой рубахи с широкими рукавами, широких шаровар и даже мягких кожаных туфель, вышитых белым по белому. 

По левую руку Газвана источала едва заметный  глазу благоуханный дымок бронзовая курильница, по правую – почтительно замер на коленях подросток-паж с серебряным тонкогорлым кувшином на серебряном же чеканном подносе.  Рикаб-ага сосредоточенно брал с фарфорового блюда, расписанного благочестивыми изречениями, свежую, еще теплую тандырную лепешку, неторопливо черпал ею пряное мясное рагу, и вообще всем своим видом воплощал легенды о шазийской неге.

- Входи, мальчик, - промолвил он любезно, нисколько не заботясь тем, что слуга назвал ему имя юного монаха, а приличия требовали проявлять почтение к сынам церкви независимо от возраста. – Раздели со мной трапезу, а после мы вместе навестим Сельсебиля. 

Десмонд мог бы скромно убрать  дар за исцеление в кошель, повесить за ниточку на шею или даже пожертвовать на храм, но все же серьга мерцала в нежной мочке – парой к той, что украшала сейчас ухо самого рикаб-аги. Подобное поведение означало либо безмерную наивность, либо четкое понимание того, что может ждать прекрасного юношу во дворце Пряной Ночи, и Газван невольно улыбнулся, радуясь свету утра, вкусной еде и занятному времяпрепровождению.

+2

13

Вокруг было неимоверное красиво, и Дес шёл, не опуская головы, останавливаясь взглядом на мгновение на каждом объекте. Белый фонтан, золотые дорожки между тёмной зеленью, стройные ряды кустарника, безумство красок витражей, мозаичные узоры, словно свитые в единый рисунок, перетекающий из одного завитка в настоящее почти дерево или лучи солнечного света, переплетённые в узоре. Чуть поворачивал голову, чтобы заглянуть в открытые комнаты, ступая бесшумно по гладким плитам Ас-Сухейма, где он был впервые и вряд ли смог попасть сюда, если бы не человек с конём. Воин не спешил, давая ему возможность пройти по коридорам самому, лишь придерживаясь нужного направления. Дес тоже не спешил, отмечая в некоторых узорах знакомые пересечения линий, образующие то звезду, то полу-месяц, символы, чей смысл был смутно ему знаком, но выглядели он чуть иначе, без той неосторожной резкости, хранящейся в его знаниях. Тогда губы его трогала едва заметная улыбка узнавания. Зодчие Ас-Сухейма использовали их неосознанно или же это шазийские маги подсказали им вплести талисманные символы в разноцветье узоров? В любом случае они были не совсем такими, как знал их он. Узнавать, ещё не значит знать из значение. Вполне возможно, что символика шази была тесно связана с символикой чёрных племён, и расходилась лишь в чтении и использовании. Экскурсия была бы забавной с точки зрения его знаний об этом, если бы ему не предстояло встретиться с тем человеком, что подарил ему серьгу.
И как-то объяснить, что я не могу стать частью его свиты...

Они остановились у самых покоев ибн Арифа, и Дес прекрасно понял всё, что говорит слуге воин, и даже порадовался тому факту, что изучение языка брата Шамсу сейчас ему сослужило добру службу. К своим шестнадцати Дес освоил родной язык, аллацианский и шазийский. Не считая языка убунди, который был слишком беден на слова, но богат на эмоции. До остальных же пока любознательный юноша не добрался, но в планах у него был хестурский и тарийский. Знание языков давало ему больше возможностей для сравнения слов и понятий, и он мог переводить свои ритуалы, и всё необходимое для них, в речь. Мог бы даже записать что-то, но не делал этого, не желая открывать свою суть кому-либо ещё. О нём итак знали уже двое, куда больше, чем положено для сохранения тайны.

Ждать пришлось недолго, и вскоре слуга вернулся, церемонно и без лишних слов, приглашая юношу войти в комнату. Так Десмонд и сделал, бесшумно проскользнув в двери и плавно сделав несколько шагов к восседающему на подушках, знакомому по вчерашним событиям, шазийцу. Мягко склонил голову, выказывая этим жестом почтение. Приветствие ему наверняка уже передали и повторять слова-пожелания сейчас не стоило. Он должен был заговорить первым по старшинству.
Юноша выпрямился, скользнув взглядом по утренним белоснежным одеждам мужчины, улыбнулся краем губ, вдохнув невольно ароматный мясной дух, исходящий от блюда на столе. Благо, что желудок его не стал возмущаться слишком громко, наказывая Деса за забывчивость в плане завтрака. Даже дымок ароматических смол не смог перебить запаха еды, но пока это могло подождать. Дес и так не всегда завтракал, если был чем-то увлечён, и если бы не учитель, пропускал бы еду вовсе. Сейчас же он распрямился, кинув короткий взгляд на сидящего на коленях мальчишку, а затем перевёл взгляд на стремянного шехзаде, казавшегося ещё более смуглым в своих белых одеждах.
- Входи, мальчик. Раздели со мной трапезу, а после мы вместе навестим Сельсебиля.
Газван был сама любезность, и то, что он назвал Деса мальчиком, ничуть не покоробило самолюбие юноши. Этот мужчина был старше и он был шази. Одно дело, когда тебя путают со слугой, другое - когда точно знают, кто ты, что не мешает считать тебя слишком юным для полных имён. Здесь, в Ас-Сухейме, где правила устанавливали такие, как ибн Ариф, Десу было всё равно, как его назовут. Другое дело - при братьях Ордена и длинноязыких, отмороженных напрочь преступниках, наблюдающих из-за тюремных решёток за всем происходящим.
Юноша чуть склонил голову, благодаря жестом за приглашение и подошёл к низкому столик, плавно садясь напротив Газвана и поймав на долю секунды его жгучий карий взгляд в ледяной замок собственного. Газван увидел серьгу в его ухе, Дес заметил это и то, как улыбнулся мужчина, проистекало из первого. Но отводить взгляд Десмонд не стал. Интересно, что думает этот сановник, что вот так улыбается ему? Правда ли, что белокожий, хрупкий Рыжик с северным взглядом привлекает его несколько иначе, чем юноша мужчину?
- Не откажусь, милорд. - уверенно произнёс Дес, пока что глядя Газвану глаза в глаза, и лишь под самый конец, когда пришло время отломить от лепёшки, юноша отвёл глаза. Вслепую легко промахнуться мимо блюда, а Рыжик предпочитал видеть то, что он ест, и уж точно не собирался отказываться от мяса. Отломив часть лепёшки, он аккуратно зачерпнул им рагу, поднёс его к губам, задержав на секунду сочный кусок у самых губ, мысленно произнеся благодарность Владыке за мясо, дающее силу, и отправил его в рот, вновь вернувшись взглядом к сидящему напротив сановнику. Он не испытывал никакой скованности перед шазийцем, поэтому его движения были плавны и легки, не лишены некоторой грации, да и сидеть, скрестив ноги, ему тоже видимо было вполне удобно. Скромностью в данный момент Рыжик не страдал. Приглашение к столу исходило не от него, и если Газван думал, что гордый монашек откажется, то зря. Впрочем, много Дес не съел. Лишь столько, чтобы утолить юношеский голод горячей пищей. Вытерев пальцы салфеткой, он чуть отодвинулся от стола и выпрямился, возвращаясь любопытным взглядом к лицу сановника.
- Надеюсь, что Сельсибиль чувствует себя лучше. Если моя магия будет достаточно сильна, то возможно его выздоровление будет идти гораздо быстрее, чем я рассчитал вчера. Вы ведь не седлали его, милорд? Ему пока рано вставать под седло, чтобы принять на ногу тяжесть. - вернулся мыслями к пациенту Дес, стараясь не разглядывать черты лица Газвана слишком уж пристально. Интерес пока было лучше не проявлять слишком уж открыто. Кто знает, почему Газван подарил ему серьгу. Вдруг у него просто не нашлось вчера чего-то более стоящего? И тогда все слова наставника о том, что мужчина заинтересовался им в несколько необычном для монахов контексте, могли бы оказаться далёкими от истины. Придёт время, Дес сможет спросить прямо, но сейчас это просто завтрак, и беседы о пациенте. Правда, признаться себе, что мужчина ему нравится, Десу всё же пришлось. Шазиец был очень колоритным в контрасте смуглого и чёрного с белоснежными одеждами. Он разительно отличался от беловолосого и мускулистого хеса, давнего друга Десмонда. Тот тоже бывал загорелым, наверняка, но северный загар и южный - это совершенно разные оттенки кожи. У Рагнара был тёплый голубой взгляд, у Газвана же глаза были в непроглядную, густую и пряную ночь, что невероятно привлекало Деса. Даже если его грешные мысли не найдут оправданий в реальности, Дес непременно воспользуется своей памятью, чтобы запомнить этот взгляд и оттенок его глаз для небольшого грешного удовольствия наедине с самим собой. Уж слишком пронзительный у него взгляд, почти такой же, как у брата Шамсу, когда тот желает узнать что-то новое для себя. Запретное, например...

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-10-12 18:15:57)

+2

14

Путь до покоев рикаб-аги был достаточно долгим, чтобы рыжий юнец успел хорошенько впечатлиться великолепием дворцовых интерьеров, которые, по задумке, должны были производить на гостей настолько потрясающее впечатление, чтобы порог приемной они переступали с разинутым ртом и остекленевшими глазами, исполненные должного благоговения перед блеском великого Халифата. Тем не менее, брат Десмонд с честью прошел это испытание – взгляд его был неподдельно заинтересованным, но не ошеломленным, как у деревенского дурачка, впервые попавшего на ярмарку.

На мгновение в мыслях Газвана даже промелькнуло подозрение, что орденец здесь не впервые, но все же он решил довериться своему чутью – просто мальчик не говорил и не делал ничего, что звучало или выглядело бы некрасиво. Подобное врожденное изящество – величайший дар Создателя, едва ли не столь же драгоценный, как магическое искусство.  Невозможно сосчитать, сколько палок гаремные евнухи ломали о пятки необученных невольников и невольниц, пытаясь таким образом внушить малоумным созданиям, как должно передвигаться, уподобляясь кошкам – в крайнем случае, хотя бы газелям. И даже высокое положение не спасало тех, кто не владел подобным талантом – не далее как в прошлом году халиф (да будет здрав и благополучен!) отстранил от двора великого казначея, Яхья-пашу, который умудрился пустить ветры на заседании Высокого совета, пытаясь должным образом поклониться государю.

Застольные манеры Десмонда также заслуживали всяческих похвал – тут, впрочем, Газван припомнил, что тот называл своего наставника шазийским именем, очевидно, он-то и научил подопечного обходиться без столовых приборов и даже без самого стола. Рикаб-ага в высшей степени одобрял такую приверженность обычаям родины даже в самом сердце имперской столицы, не позволявшую потомках гордых кочевников раствориться в серой массе верных подданных династии Вольфов д’Эсте.

Следовало ли упоминать о том, что при виде того, как рыжий откусывает от лепешки, в голове ибн Арифа вились мысли, далекие от талантов посольского повара и строгостей монастырской диеты? Жар и пряности заставил губы юноши чувственно припухнуть и ярко заалеть, будто брат Десмонд предавался не чревоугодию, а совсем другому плотскому греху.

- …Вы ведь не седлали его, милорд? Ему пока рано вставать под седло, чтобы принять на ногу тяжесть.

Неохотно возвратившись к настоящему из мира сладостных грез, Газван с улыбкой покачал головой:

- Я запомнил твои советы. И присоединил к ним одно собственное изобретение – уверен, тебе еще никогда не приходилось видеть колыбель для лошади.  В деннике устроена целая паутина из мягкий, но очень прочных ремней, они позволяют Сельсебилю стоять, не делая сильного упора на поврежденную ногу. Конюхи следят за тем, чтобы обошлось без потертостей. Время от времени он может просто повисеть в воздухе, поджав ноги, и отдохнуть от боли,
  - рикаб-ага нетерпеливо щелкнул ногтем по краю кубка, давая понять пажу, что пора обслужить и хозяина, и гостя.   

Мальчик встрепенулся и поспешил выполнить свои обязанности, но, как давно доказано, торопливость всегда приводит к скверным последствиям: запнувшись о складку ковра, он умудрился вылить не меньше четверти кувшина на скромное одеяние брата Десмонда, отчего тот стал похож на виноградаря, едва выбравшегося из бочки с давлеными ягодами.

+3

15

Мясо было пряным и острым, сочным, и ранее Дес не пробовал ничего похожего, с интересом прислушиваясь сейчас к вкусовым ощущениям. Взгляд сановника был жгучим, похожим на вкус блюда, и юноша не позволил себе дальше развивать собственные фантазии, помня зачем он здесь, ибо фантазии могли завести его совсем не в ту сторону. Потому и стал спрашивать про Сельсибиля. Нужно было отвлечься от грешных мыслей, а самый лучший способ - сосредоточение на главной цели его визита.
Сановник ответил, говоря про конную колыбель, чем весьма заинтересовал Деса. Он ранее не видел ничего такого, и хотел бы увидеть это приспособление для коня, сознавая в то же время, что Сельсибилю эта колыбель в целом не очень-то и нужна. Он сейчас фактически здоровый конь, разве что... животное, которое будет беречь свою конечность, помня о прежней боли до тех пор, пока случайно не забудется. Наверное ему там не очень уютно висеть в ремнях, когда в каждом животном заложено главное стремление - двигаться. Если животное не может двигаться - оно чахнет, но прошла всего одна ночь, и возможно, Сельсибиль ещё слишком напуган, чтобы желать вставать на ногу и не хромать. Пусть повисит пару дней в этой колыбели, а он проверит, чтобы всё было в порядке и без последствий. Так будет лучше для разума коня, не готового к шаманской магии переноса.
Десмонд явно слишком заинтересовался описанным приспособлением на ремнях и задумался про коня, поэтому даже не заметил жеста Газвана для пажа. И только когда мальчик поспешил налить его бокал, (который Дес всё же заметил на столе, а значит мужчина ждал его), и когда попытка пажа внезапно выплеснулась вином на новую сутану - только тогда юноша дёрнулся, на мгновение закрыл глаза, чтобы не дать себе сделать что-то нехорошее. От разлившегося вина пошёл терпкий дух. Дес открыл глаза, с некоторой, секундной, жалостью замечая, что рукав и часть полы усеяна крупными винными пятнами и брызгами. Впрочем, ребёнок не был виноват в том, что ковёр оказался не идеально ровным. А одежда... ерунда. Разве что липнет теперь неприятно, и вид у него, как у мясника. Опять. Кажется кровь была на нём всегда, но сейчас она была лишь видимостью, всего лишь бурыми пятнами, но впечатление было примерно такое же, как и от вчерашнего его вида.
Вот и одел чистое...
Юноша усмехнулся, ощутив щекочущую винную каплю на щеке у самой губы, посмотрел на Газвана, и произнёс, глядя тому в глаза:
- Видимо Создатель не желает, чтобы те, кто творит чудеса от имени его, пили вино, каким бы хорошим оно не было. Это знак.
Затем он повернул голову к мальчишке и, улыбаясь, спросил:
- Надеюсь, что ты не ушибся, ребёнок? Ковры бывают такие коварные, что попадаются под ноги именно тогда, когда ты преисполнен рвения, верно?
Мальчик испуганно кивнул и Дес тут же отвернулся, дав пажу возможность прийти в себя, пока он снова смотрит на красавца-сановника, осторожно снимая пальцем терпкую каплю со щеки. Коротко глянув на неё (почти что кровь!), он быстро слизнул каплю с кончика пальца, распробовав вкус, так и не дошедший до бокала, но зато с лихвой оросивший его одежду. Впрочем сидеть и мокнуть в ней Дес не собирался.
- Могу я попросить принести мне молотой соли и какой-нибудь сладкий сок вместо вина? Воля Создетеля... - вежливо обратился он к мужчине, развязывая пальцами узел на поясе. Верёвка поддалась легко и, вскоре, пояс упал позади юного мага, а юноша, ничуть не смущаясь, стянул сутану через голову, прикрыв ею колени так, чтобы пятна оказались наверху. Тяжёлые рыжие волосы лишь на миг взметнулись огненной волной вверх и рассыпались по плечам. Золотая серьга-полу-месяц сверкнула, тяжело качнувшись в ухе монаха. Нательная рубашка его была завязана не до конца, приоткрывая узкие ключицы и белую кожу на груди. Словно мелкие брызги крови на белом, винные капли усеяли рукав светлой рубахи и часть бочины, заправленной под завязки холщёвых штанов. Дес встряхнул головой, откидывая рыжую гриву на спину, и теперь Газван мог видеть, что монах босой. Свои туфли Дес незаметно оставил за спиной, когда садился, благо, что сутана позволяла это. Вообще обувь должно было снимать у входа на ковры, но Дес забыл об этом, впечатлённый красотой Халифата и мужчиной, что ожидал его (своими мыслями тоже...). Туфли снял скорей автоматически, чем осознанно, оставив их за спиной под полой одеяния мага. А сейчас вдруг вспомнил, что они там стоят, и тут же зарделся скулами, опуская взгляд и уводя его к разложенной на коленях сутане.
- Соль не даст ткани пропитаться накрепко вином, и это можно будет отмыть.
Контстатация факта усмиряла эмоцию, переключая внимание на сказанное с того, что думалось.
Дес замолчал и сосчитал мысленно до десяти. Когда что-то его смущало, а смущаться было никак нельзя, он принимался считать. Счёт, как и ритм барабанов, помогал ему сосредоточиться. Затем он вновь вернулся взглядом к мужчине, распуская машинально завязку на рубахе. Рукав лип к руке и Дес стряхнул ткань с плеча, чтобы снять и её тоже. Но прежде чем стащить нательное, он повернул свой взгляд к владельцу комнаты, не обращая больше никакого внимания на пажа.
- Прошу прощения, если злоупотребляю Вашим терпением, Милорд Газван ибн Ариф. Хотелось бы мне решить подобные проблемы с помощью магии, но я думаю, что Создатель не планировал сделать магов лентяями, пользующимися своим даром ради простой работы. Уберечься до неожиданности я не успел, а значит я ещё не достаточно опытен, чтобы предотвращать такие случайности. Мне надо будет многому научиться на таких вот неожиданностях. Одежда ничто, но впечатление от моего визита в конюшню в подобном виде вряд ли будет приятно Вам лично. Поэтому я отниму немного Вашего времени, чтобы привести одежду в должный вид, если Вы не возражаете. Вы ведь не возражаете, чтобы я... снял всё это? - фраза показалась Десу двусмысленной и румянец снова залил его скулы. Дес медленно вдохнул, выдохнул и сдержанно добавил:
- Рубашку. Я имел в виду нательную рубашку.
Наверное исправлять собственную фразу хуже уже было некуда. Всё-таки как бы не строил Десмонд в голове свою речь, когда верх брали эмоции, его фразы получались рубленным и какими-то странными. Сейчас он остро осознавал, что истолковать его речь (хвала наставнику хотя бы за то, что он умеет порой так изъясняться!), завершившуюся фразой не самой удачной, можно вообще как угодно. Как его интерес, или как заигрывание, или же как нескромность монаха, грешащего. Последний вариант мог стать опасен. Если Газван решит, что он грешник, то не донесёт ли об этом братьям, когда он уйдёт? И что нужно сделать, чтобы этого не произошло? Правильно! Быть скромнее и поменьше говорить. Неожиданности вечно выбивали его из молчания, в котором его мысли сложно было прочесть, даже если они были далеки от праведности. Впрочем, наставник его периодически молился, умея уже распознавать грешные помыслы во взгляде юноши, и буквально кожей ожидая новый прямой вопрос от воспитанника. Но то брат Шамсу, а перед ним был сейчас другой шази, чьей вспыльчивостью, при желании, можно было зажигать костры. И что его фраза вызовет в нём, тревожило Деса. Зачем он вообще говорил с ним так? Не хотел, чтобы досталось мальчику? Или же его желания затеяли с его эмоциями свою игру, в которой любая его фраза перестаёт быть прямой, волшебным образом принимая на себя двоякий смысл скрытого от всех и того, что на виду. Брат Шамсу заронил в нём желание проверить, так ли оно? Есть ли у Газвана интерес к нему? Ему казалось, что да, потому что его взгляд... Его взгляд опять был таким, о котором хотелось бы не забывать. Сердце даже забилось чуть быстрее, когда он поймал пристальный интерес в глазах сановника, смутившись снова, и пряча свои глаза в лежащую на коленях, пропитанную винным духом, сутану. По-крайней мере она служила ещё и спасением от других неожиданностей. Таких, каким могло бы оказаться внезапное, как сход лавины, возбуждение. Дес слишком хорошо себя знал, и слишком опасался реакции Газвана. Вдруг он сочтёт это неуважением?
Мы ведь не играем в халифа, правда?... Боги, думай уже о чём-то другом, ради всего святого! О колыбели для коня, хотя бы...

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-10-19 14:05:27)

+3

16

Поручение рикаб-аги было выполнено безупречно – и за это неуклюжего слугу, так вовремя испортившего скромное одеяние брата Десмонда, станут сечь вполсилы, а после утешат медной монетой.

Смятение, написанное на лицах обоих мальчиков, было на редкость приятным зрелищем, но Газван сосредоточил внимание исключительно на юном орденце. Винная капля соблазнительно темнела на снежной коже, будто приглашая снять ее нежно, самым кончиком языка, потом скользнуть на пядь в сторону и завладеть его ртом, упиваться терпким вкусом и бархатом нежной плоти.…  Есть такой особый рисунок губ, которые всегда кажутся нецелованными, целомудренно чистыми и оттого вдвойне привлекательными, пусть даже трудно поверить в то, что эти уста лобызали лишь руки матери или святые мощи. Когда же Десмонд сам отер щеку и проворно слизнул вино с пальца, ибн Арифу показалось, будто этот розовый язык, похожий на лепесток диковинного цветка, коснулся своим острым кончиком его мужской плоти, заставив встрепенуться и запульсировать.

- Возьми одежду святого отца, ты, неуклюжий сын ишака, и отнеси ее прачкам!
- с  искренним раздражением распорядился Газван, хотя причина его была совершенно далека от неловкости пажа. На самом деле ему было мало уже открытого, и все чувства шази требовали продолжения: кожа желала осязать атласную кожу монашка, глаза – созерцать его от макушки до изящных ступней, нос – обонять аромат его плоти, язык – вкушать соль его слез и мед поцелуев, а слух – жадно ловить полустоны-полувздохи. О да, он не возражал, чтобы Десмонд снял «все это», оставшись лишь в броне своей горделивой невинности, на поверку такой же хрупкой, как яичная скорлупа! 

- Предоставим каждому делать то, что предписано, - досадливым жестом он велел слуге подождать, когда к испачканной сутане присоединится и рубаха. – Слуги обучены выводить пятна и стирать белье, негоже священнослужителю беспокоиться о подобных пустяках.

Пока скверно выбеленная сорочка скользила вверх по торсу рыжего брата, Газван успел дать воображению еще большую волю, представив, что ловкие пальцы целителя сейчас вот так же распустят  шнурки штанов, и грубая ткань заскользит вниз по стройным бедрам,  а румянец еще щедрее разольется по бледным щекам юноши, когда он порыве скромности попытается прикрыться ладонью… Рикаб-ага был уверен, что не обманется в своих ожиданиях, и обладание окажется таким же бесконечно сладостным, как предвкушение.

- Я хотел даровать тебе почетные одежды, как это принято на моей родине, после того, как мы посетим Сельсебиля, но этот бесполезный раб заставляет  меня торопить события,
- наградив понурившегося пажа еще одним гневным взглядом, Газван трижды похлопал в ладоши, пробуждая под узорными свободами гулкое эхо. – Что же, сочтем это еще одним знаком от Всевышнего, Всемогущего, Всемилостивого.

Тот почтенный слуга, что встречал Десмонда на пороге внутренних покоев, явился на зов, торжественно внося на вышитой подушке предназначенный для юноши дар: мягкие башмаки, легкие шаровары, струящиеся мягкими и свободными складками, длинную нательную рубаху с разрезами по бокам, еще более длинную верхнюю, почти до щиколоток, искусно вышитую по манжетам, стоячему вороту и подолу бисерными узорами, широкий пояс с пышными кистями и ниспадающий до пят кафтан из рытого бархата с откидными рукавами. Все это могло бы казаться вызывающей, едва не оскорбительной роскошью для смиренного орденца, если бы не цвет – непроглядно-черный, нарочито-скромный, так что наряд выглядел богато лишь за счет фактуры тканей и сложности орнамента, заметного лишь под определенным углом падения света. Если – нет, когда юноша переоденется в это, картина станет завершенной, в ней сольются радужная пестрота мозаик, теплая смуглота Газвана, окутанная режущей глаз белизной, и холодная бледность Десмонда, подчеркнутая угольной темнотой его нового облачения.


- Переоденься,
- рикаб-ага чуть шевельнул кистью, будто подталкивая рыжего к действию, а заодно и к греху тщеславия. – Джафар тебе поможет в первый раз, - он потянулся к своему кубку, давая понять, что не собирается наблюдать за монашком, по меньшей мере, в упор.

+3

17

Десмонду нравилось чёрное. Чем больше он смотрел на одежду, лежащую на руках слуги, в которую предлагал облачиться ему Газван, тем сильнее понимал, как сильно ему нравится чёрный. Глубокий, скрывающий всё цвет, как тьма, которая скрывала кровавые ритуалы в своём мраке, видимые только в пламени огня. Он и есть тот огонь, и его сила, конечно же. Чёрное притягивало взгляд невольно, отвлекало от смущения перед очами мужчины и от своего, почти поспешного, раздевания. Дело было не в винных каплях, упавших на его сутану, а совсем-совсем в другом. В том, что другие братья сочли бы склонностью к греху, наверное.
Глаза мужчины были весьма красноречивы, даже не смотря на всё остальное. Десмонд смущался, когда мельком ловил его взгляд на себе, чувствуя, как кровь приливает к щекам, и как сердце начинает стучать чаще и сильнее. И не важно, что думают братья о грехе, для него страсть - не грех. Страсть - это то, что будит в нём силы, питая их, давая огню гореть долго, до самого рассвета. Он не помнил, было ли у него что-то раньше с кем-то или нет, но отчётливо понимал, что готов поступать так, чтобы почувствовать, желать получить это, ощутить каждой клеточкой кожи, что он желанен, притягателен для кого-то. И нет, не для кого-то. Для Газвана. Он единственный, кто не пугался его холодности и спокойствия, единственный, кто смотрел на него с какой-то внутренней жаждой. Даже его северный друг Рагнар смотрел на него иначе - с теплотой и доброй привязанностью, с опасениями за его жизнь, но не с такой страстью.
Юноша опустил глаза, вытянулся, стягивая с себя рубашку и отдавая её безмолвно мальчишке. Гибкое, чуть худощавое тело его не было рыхлым. Под светлой кожей были видны в движении мускулы пресса, напрягшиеся, пока он стягивал рубаху через голову. Впрочем явно развитой мускулатурой юноша похвастать не мог. Слишком строен, слишком гибок, быстр в беге и умел в лазание по деревьям, но не тот, кто мог бы согнуть подкову в дугу.
Падающие на спину тяжёлые огненные локоны не мешали ему. Казалось он даже не замечал пляски огня на бледных плечах. Самое трудное было впереди. Следовало снять с себя брюки, и вот тут Дес немного нервничал. Благо, что Газван дал ему время, делая вид, что пьёт из бокала. И всё-таки его дар был шикарен. Даже слишком шикарен для простого мага. Десмонд понимал, что вряд ли решится вернуться в этой одежде в тюремные казематы. Но это всё потом. Сейчас чернота одеяния звала его надеть это великолепие.

Заставив себя подняться навстречу Джафару, Десмонд чуть кивнул, а затем повернулся спиной к хозяину комнаты, распуская завязки брюк на бедре. Ткань поползла вниз по округлостям, обнажая родинку в виде перекрещенных полумесяцев над самым копчиком. Тёмная татуировка, словно сделанная искусственно, она была похожа также на две скрещенные гнутые сабли. Острия торчали вверх, скрещиваясь в самом низу своими призрачными эфесами. Брюки соскользнули по стройным ногам, упали на ковёр и юноша мягко вышагнул из них, невольно сводя лопатки и прикрывая рукой свою плоть. Всё же старый слуга был ему мало знаком, и даже перед ним он смущался слегка, хоть и понимал, что старик вряд ли имеет желание смотреть на юных юношей с той же страстью, с какой это мог бы делать шазиец, сидящий позади него. Ему показалось, что он смотрит, и по коже тут же побежали мурашки, ещё сильнее разливая жар на щеках и толкая тёплым приливом кровь к низу живота. Дес сжал ладонь, и протянул руку за шароварами, желая облачиться поскорее в них, пока его страсть не стала слишком очевидна для Газвана.
Одевался он осторожно, и старался наблюдать за тем, что и как крепит Джафар на его теле, чтобы преуспеть самому в незнакомом одеянии. Наблюдательность отвлекала от тысячи грешных мыслей о сидящем позади. Одеть мягкие башмаки, пришедшиеся впору на удивление ( когда только шазиец смог разглядеть его маленькие ступни), одеть нательную рубаху с разрезами, а сверху ещё одну, и напоследок кафтан, дорогой, чёрный бархат, украшенный едва заметными узорами. Джафар обернул кушак, стягивая узкую талию юноши и отступил. Дес мягко выправил остатки прядок из под воротников, отбросив их назад, и медленно сделал вдох и выдох, прежде, чем повернуться лицом к мужчине.
Дар, преподнесённый ему Газваном, был прекрасен, но не настолько важен для Десмонда, чтобы затмить основную цель визита к сановнику. Правда теперь Дес не был уверен, что именно было основной его целью - четвероногий пациент в яслях на конюшне или же собственное любопытство к мужчине в белоснежных одеждах, подарившему ему серьгу, покачивающуюся в его ухе.
- Благодарю Вас, милорд. - тихо произнёс он, стараясь не дать себе снова впасть в откровенное смущение.
- Как Вы узнали, что я не откажусь от чёрного? Вернее... я должен отказаться, если Вы и правда прочили мне место в Вашей свите вчера. И с этим я тоже пришёл к Вам. Мне нельзя сейчас покидать Далар, принимая приглашения вельмож. Слишком неспокойно вокруг. Но я могу проведывать своих пациентов так часто, как пожелают их родственники или опекуны. Вы понимаете, милорд, что я не желал бы огорчить Вас отказом? Я также не желал бы, чтобы Ваши дары вызывали зависть в моих братьях и порождали слухи, о которых будет переживать мой наставник... Не я. - также спокойно добавил он, сделав маленькую пауза в конце и отчётливо понимая, что за слухи о себе он лично переживать не станет вообще. Если конечно слухи не станут опасны для его будущего. Прослыть дьявольским отродьем в стенах Ордена Десмонд был не готов. Всё прочее его не затрагивало, даже если высказывалось так нарочито, чтобы он непременно слышал. Сейчас же его речь вновь была спокойной, размеренной, словно он взвешивал каждое слово, ища те, которые не оскорбят шазийца. Даже двусмысленности, которые присутствовали в его речи, могли быть истолкованы двояко, и где-то в глубине души, Десмонд даже не возражал, если они будут так истолкованы.
- Я нравлюсь Вам, милорд? - прямо спросил он, поднимая светло-голубые очи и глядя глаза в глаза смуглому шази.

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-11-19 20:14:12)

+3

18

Рыжий монашек, стыдливо прикрывающийся ладошкой, не мог бы в большей степени усладить взор благородного ибн Арифа, даже если бы раздевался в танце, призывно покачивая бедрами и пробегая острым язычком по влажным губам. Что греха таить, Касур любил растлевать невинность – и пугливую, растерянную чистоту, и любознательную, стремящуюся к погибели девственность, и полное целомудрие, никогда не видавшее собственной наготы.

Газвану сейчас даже нравилось, что он не может увидеть Десмонда во всей красе, частью из-за того, что тот застенчиво повернулся спиной, частью из-за того, что гостя то и дело загораживала фигура старого слуги. Упругая округлость зада, изгиб склоненной спины, взмах белых рук тонущего в бархатно-черном омуте  мальчика – все это сулило редкостное удовольствие плоти, а нежный румянец на скулах обещал еще и занятную игру чувств.

- Как Вы узнали, что я не откажусь от чёрного? Вернее... я должен отказаться, если…

Походило на то, что юный брат искренне верит в собственные слова, честно намереваясь поступить так, как предписывало уважение к правилам ордена и лично к наставнику. Ответственность, порядочность, уважение к старшим – все эти качества одновременно редко встречались в отроках, и чаще обращались в склонность к прискорбному занудству, но Блейк уже доказал, что не утратил живости нрава. И лучшие предположения рикаб-аги подтвердил его вопрос, исполненный простодушного тщеславия:

- Я нравлюсь Вам, милорд?

К тому мгновению, как ибн Ариф отставил чашу и поднялся со своего места навстречу изящной фигуре, будто вырезанной из полуночного неба,  слуги благоразумно и незаметно исчезли, оставив хозяина и его гостя наедине в комнате, так похожей на шкатулку для драгоценностей. Ее мягкие подушки ждали своего сокровища, бело-розовой несверленой жемчужины, которой предстояло стать изысканным украшением в золотой оправе.

- Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой, - шази медленно поднял руку, касаясь щеки мальчика, совсем рядом с мерцающей в ухе серьгой, - не смеют, демон мой…

Кожа Десмонда была именно такой атласной, как Газван себе воображал, нежной, как у ребенка или у девушки, еще не оскверненной редкой и оттого вдвойне уродливой порослью. Он наклонился ниже, пытаясь распознать собственный аромат рыжика за запахом пряностей и лаванды, которой перекладывали одежды в сундуках.

- Ты – край обетованный, - так же негромко, почти напевно, продолжал он у самых губ мальчика,  -  где горестных моих желаний караваны…

Ибн Ариф на мгновение затаил дыхание, наслаждаясь первыми мгновениями близости, которую успел уже так ясно представить себе и которая так точно совпала с его ожиданиями, что вдоль спины пробежал холодок. Такое чувство рикаб-ага испытывал всего несколько раз в жизни, и неизменно это становилось знаком важных перемен. 

- … к колодцам глаз твоих идут на водопой,
- завершил он, положив ладонь на затылок Десмонда и притягивая его лицо к своему, чтобы одарить властным поцелуем.

*

Стихи не мои, а жаль.

+3

19

Ответ шазийца был важен для Десмонда гораздо более, чем мог бы думать сам сановник. Начинать опасную игру с тем, кто не желает её, суля всего лишь благодарности, не более, это риск. Десмонд иногда любил риск, но больше полагался на прямоту своих вопросов и честность ответов собеседника. И ожидая честности, он совершенно оказался не готов к изящному слогу ибн Арифа, подступившего так близко к нему, что оторваться от омутов чёрных глаз мужчины оказалось почти невозможно. Слова, что слетали певуче с губ Газвана, утягивали в чувственный омут, рождая глубоко внутри водоворот тепла, даже жара. Никогда ранее Десмонд не слышал поэтических сплетений из слов и он замер, не сводя взгляда с лица мужчины, касавшегося его скулы, горячей от прилившей к щекам крови. Чем мягче говорил шазиец, тем сильнее дыхание юноши вырывалось из груди, коротко падая теплом в губы шазийца. Слова его заставляли краснеть, толкали бесов в животе и манили коснуться тёмных губ Газвана, делящего своё дыхание с его короткими вздохами. Страсть захватывала всё сильнее и Дес перевёл взгляд на губы мужчины, отчаянно желая его и, почти физически ощущая, как по телу рассыпаются искры во всех направлениях.
Магнетизм красивых слов подействовал на чувственность юноши со всей своей силой. Он не видел больше ничего вокруг, кроме губ мужчины. Ни ушедших бесшумно слуг, ни стен, украшенных по-королевски, ничего, кроме смуглого лица ибн Арифа, роняющего последние строки стихов в пучину дерзких желаний Блейка.

Горячая сухая ладонь незаметно скользнула в кипу распущенных огненных волос мальчишки и Дес не выдержал, жадно выпивая подаренный ему поцелуй. Он желал этого с такой силой, что вряд ли дал бы шазийцу теперь отступить назад. И это тоже был опыт для Десмонда. Иногда ответ на прямой вопрос не имел словесного значения, потому что за словами ярко горели чувства, которые уже сами по себе являлись ответом на его вопрос.
Одеяние, что скрывало от взгляда всё откровенное, не могло скрыть ни его глубокого вздоха, ни отчётливо разливающегося по телу жара, ни дрожи от властного поцелуя, требующего поддаться, ничего не менять в происходящем, стать ведомым, не оценивая каждый свой шаг, каждое слово. Его неопытность ощущалась и так, но Дес не считал нужным сейчас о чём-то думать. Он жадно отдавался властной руке ибн Арифа, размыкая уста, и с опьянением чувствуя, как поцелуй становится и ответом, и напряжением, и слабостью, которую ранее он не мог себе позволить ни с кем, кроме учителя. Но слабость эта была совсем иного рода...

Время перестало иметь значение, и он чувствовал, как стягивает томным спазмом пах от каждой ласки языка шазийца, будоража струны его тёмной души. И оставался вопрос... Как спросить у Газвана ибн Арифа, что заставило его поцеловать юного монаха Ордена? Как не потерять эту страсть, оставить её себе вместе с шазийцем, породившем её, покориться тому человеку, который сейчас вызывает в его душе столько эмоций? Как объяснить ему, что он жаждет всего, что может предложить ему Газван в постели и вне её? Как дать понять, что только с ним Дес позволит себе быть слабым и только потому, что это их личное дело.  Десмонд не позволил бы давить на себя, как не позволил бы и управлять собой, словно марионеткой, ради достижения чего-либо, скрытого от него. Ему хотелось бы лёгких отношений, но по опыту других юноша видел, что часто лёгкие отношения всё равно становятся сложными, рано или поздно.
Опьянённый своими эмоциями и силой Газвана, прижимающего его губы к своим, его властной рукой, покоившейся на затылке, близостью его тела, казавшегося литым наощупь, он опасался, что поцелуй вот-вот закончится, и придётся говорить, ставить условия, напоминать, что он - орденец, что он маг, в конце-концов, пусть даже это не совсем правда.
Оправдываться Дес не собирался, и держался за руки ибн Арифа, очерчивая рельеф его мыщц под белой тканью одеяния, непроизвольно то сжимая пальцы на его плечах, то снова впадая в чувственность и скользя кончиками по изгибам бицепсов.
Даже магия была ему не нужна, чтобы ощутить тело Газвана, упругое и сильное, чего не было видно под белым балахоном издалека. Опускать руки ниже локтей шазийца Десмонд не решился. Он и так горел в этом безумии их переплёвшегося дыхания и восточного аромата кожи Газвана, чтобы лишиться стыда окончательно. Поэтому пальцы судорожно задерживались на руках шазийца, прежде чем вновь уплыть в новый виток-водоворот, вторя головокружению юноши. От разгорячённого властностью Газвана Десмонда не ощущалось никакого сопротивления. Его волосы пахли холодными травами, древесными смолами и хвоей, а кожа была горяча, смешивая аромат сосновых смол и жаркого убундийского солнца в единый, только ему свойственный, странный запах кожи, едва уловимый, но в страсти более отчётливый. Он покорялся напору Газвана без слов, чуть дрожа и стараясь быть ласковым ответно, ибо для холодности больше не было места.

Это была его первая страсть, не считая развратных фантазий, которыми Дес порой развлекался на молитвах, обязательных для всех. Впрочем, было и знание того, что когда-то он любил Рагнара. Но память не сохранила эту любовь, и Дес просто знал, что когда-то уже был с мужчиной. О, вряд ли он бы забыл такое чувство, какое владело им всецело сейчас! Ритуал вынудил его забыть прошлое и жить настоящим, а в настоящем первым мужчиной, желающим страсти или, быть может, большего, стал именно этот смуглолицый и красивый шази.
Дес приоткрыл глаза, скользнув взглядом по точёным чертам лица мужчины, и снова закрыл их, запоминая его для себя именно таким, властным, страстным, удерживающим его голову в своей ладони.
На случай, если этим всё и кончится.
Благо было даже в том, что теперь Десу будет чем заняться на молитвах, более предметно, так сказать. Красивый образ ибн Арифа останется с ним, как и его поцелуй, и его глаза и вообще всё, что тут происходит за плотно закрытыми дверями...

Отредактировано Десмонд Блейк (2014-12-21 18:54:58)

+3

20

Ничто в подлунном мире не умирает навеки; Создатель всемилостивый, Всемилосердный дает новую жизнь, чтобы искупить деяния старой, и нет ничего удивительного ни во  внезапной тяге к мальчику, которого видишь второй раз жизни, ни в отчетливом чувстве узнавания, когда мгновенной вспышкой приходит картина из прежнего, так быстро, что не успеваешь ее толком разглядеть, но чувствуешь – в прошлый раз не насытился этими поцелуями, не разгадал всех тайн, что прятались под трепещущими ресницами, не познал того, что должен был. Теперь же получаешь новый шанс повторить уже пройденный путь и продвинуться по нему еще дальше, успеть все, что оборвалось на полуслове раньше.   

Мальчик отзывался на ласку легко, жадно, будто годами ожидал, пока в его жизни появится именно Газван – а может быть, так оно и было, только Десмонд пока еще не отдавал себе отчета в том, какая связь соединяет его с рикаб-агой. Когда шази все же заставил себя оторваться от его губ, уста Рыжика казались пунцовыми и налитыми, как спелые лесные ягоды, еще мгновение – и брызнут соком.

- Я хочу обладать тобой, - негромко проговорил ибн Ариф, поочередно касаясь лба, щек и подбородка юноши легкими, как крыло мотылька, поцелуями, больше похожими на часть какого-то древнего ритуала, посвящавшего Рыжика запретному божеству.

- Обладать глазами, видя тебя каждый день и находя в этом отраду. Обладать устами, беседуя и приказывая. Обладать руками, прикасаясь и направляя. Обладать членом, познавая тебя снова и снова.

Именно этому обучали шазийские трактаты, которые полагали срамными на всей остальной части Империи: соитие становилось лишь важной частью союза, вершиной, если угодно, но становилось много слаще, если на пути к нему преодолевалось несколько ступеней, которые даларцы полагали излишеством.

- Ты можешь отказаться и уйти. Я не стану удерживать тебя, потому что ты возвратишься. Создатель приведет тебя обратно, ибо есть наша воля и желание, а выше их – предначертанное Всемилостивым. У нас это зовется мактуб. Человек бежит от своей судьбы, не зная, что спешит к ней навстречу.

В силу своего монастырского воспитания Десмонд должен был отчетливо представлять себе, как связь времен влияет на человеческую жизнь, и даже если он не был искушен в богословии, речи Газвана требовали одной только веры в мудрость Создателя, а это по умолчанию было неотъемлемой чертой каждого орденца, желавшего пользоваться своим даром.

Рыжик все еще цеплялся за его руки, словно утопающий – за обломок корабля в бурном море, но рикаб-ага не торопился привлечь его в объятия. Прежде он хотел услышать ответ, прямой и недвусмысленный, очищенный от вежливых отговорок, как орех от скорлупы. Безусловно, Десмонд желал показать себя в лучшем свете, когда ссылался на авторитет своего учителя, но Газван надеялся, что во второй раз этого детского лепета не услышит. Это было бы, по меньшей мере, смешно, после этого откровенного поцелуя, заставившего рот мальчика заалеть подобно открытой ране. И юный маг не просто принимал ласку, он отвечал на нее, пусть не слишком умело, но с неподдельным желанием!     

- Ты признаешь меня своим возлюбленным и господином, Десмонд? – он бережно приподнял лицо мальчика к своему, всматриваясь в его необычные, цвета голубого опала, глаза. Вчера ему на мгновение показалось, что радужки совсем белые, как у слепого, но потом Газван понял, что это было не более чем причудливой игрой света.

+3

21

О, эти слова о судьбе, приводящей туда, куда нужно богам! Юноша не мог возражать им, зная подсознательно, что в словах шазийца великая доля правды. Он мог бы искать иные пути, но всё равно возвращался бы к настойчивому взгляду карих глаз, утягивающих в бездну черноты и запретных для многих желаний. Однако терять свою свободу насовсем рыжик не желал ни перед богами, ни перед людьми. Будь то Газван или его Слепой бог, шаман должен думать о своём племени, в первую очередь, и только потом обо всём остальном. Но желание рикаб-аги обладать им, будоражило словами, честными и прямыми. Такими, о каких и спрашивал его Десмонд,. "Я Вам нравлюсь?" Что может быть откровеннее действий и взгляда, жгучего, словно острый перец в горячем блюде.
Дес тяжело дышал, не отпуская рук Газвана, смотрел ему в лицо, чувствуя всё ещё вкус поцелуя на своих губах. Он просто не мог сказать "нет", когда Газван легко прикасался к его виску губами, высказывая свои желания непривычно открыто для юноши.
И говорил он то, что желал бы слышать Десмонд от своего любовника. Газван ещё не был им, но Дес был уверен, что слышит совсем иные слова из уст его. Он на мгновение перенёсся куда-то под палящее солнце и горячий ветер, развевающий огненную гриву его волос. Они стояли посреди пустыни в месте истинной силы бога и мужчина перед ним опускался на колено, поднося сильную руку к своему сердцу и ударяя себя в грудь кулаком несколько раз, прежде чем обжечь его взглядом вожделения, произнося свою клятву на крови с почтением и страстью одновременно.
Я буду дарить тебе силы, принося наслаждения, которых ты давно жаждешь. Я стану твоим оплотом и тайной за семью печатями. Я сильнее тебя, шаман, так возьми мою силу, чтобы стать ещё сильнее...

Видение было столь отчётливым, что его вены мгновенно наполнились жаром, а душа гордостью за то, что этот мужчина желает близости с ним, спрашивая об этом без всяческих слов. Пустыня сменилась узорами витиеватых завитков, и вместо смуглокожего Газвана из видения, перед ним был он же, стоящий в белоснежных одеждах и так же прямо смотрящий ему в лицо.

Десмонд опустил голову вниз, чувствуя, как под кожей разбегаются тысячи искр, распространяя по телу жар, идущий волной от сердца к самому низу живота, маня близостью мужчины перед ним, путая этой близостью мысли. К тому же, видение могло быть знаком от Владыки, а знаки Дес не мог не видеть, будучи магом по рождению.
Что если ты пленишь меня по воле судьбы?...

Мягко коснулись пальцы Газвана подбородка, заставляя посмотреть ему в лицо снова...
- Ты признаешь меня своим возлюбленным и господином, Десмонд?
Как сладок был этот вопрос! И как долго Рыжик ждал такой вот силы и воли, связанной с ним, способной дать ему ощутить себя иначе, чем закованным в лёд монахом ордена чуждого ему бога. Волнение внутри не давало ему дышать ровно, губы горели, и жажда коснуться этого нового чувства была всё сильнее и сильнее.

Дес медленно втянул в себя воздух, найдя в себе силы для того, чтобы ответить так же честно, как и было спрошено.
- Да! Я хочу признавать тебя своим господином, Газван ибн Ариф! И своим единственным любовником, хранящим тайну всего, что будет происходить в стенах твоих чертогов! Но дай мне слово, что ты не используешь свою власть надо мной извне. - твёрдо произнёс он, а затем голос его смягчился, и ресницы коротким взмахом укрыли льдистый цвет его глаз.
- Пока наша связь лишь предложена богом. Судьбу не увидеть глазами, её можно только почувствовать. Я чувствую, что должен сказать тебе "да", потеряв часть своей свободы ради тебя, но лишиться её полностью я не готов.
Он снова поднял глаза на лицо шазийца, чуть улыбнулся, отпуская его руки, и возвращая себе видимое спокойствие, прежде чем отпустить свои эмоции в свободное плавание.
- Я не боюсь слухов, мой господин, и могу приходить к тебе каждый день, туда, куда прикажешь. Но остаться в твоих чертогах навсегда я не могу пока. И... сейчас я не уйду никуда. Время, что отводит нам бог, уже бежит в песочных часах золотистым песком, но его пока много для нас двоих. Принимаешь ли ты такую мою волю, прежде чем я приму твою?

Отредактировано Десмонд Блейк (2015-01-03 19:45:51)

+2

22

Ожидал ли он, что мальчик, воспитанный на постных житиях святых, стреноженный запретами и охолощенный проповедями, сможет так пылко откликнуться на пока что один-единственный поцелуй, будучи пока слишком неопытным, чтобы полной мерой оценить, какое богатство чувственных переживаний предлагает ему Газван? Речи юного орденца  выдавали его знакомство с книжной премудростью, но, к счастью, он перенял лишь грамотную форму, наполняя ее иным содержанием, облекая в красивые слова весь пыл, что сиял в его взгляде, который брат Десмонд тщетно пытался спрятать под тенью густых ресниц.

Те, кого в Даларе называли искушенными куртизанками, в Халифате могли бы удовлетворить незатейливые потребности разве что золотаря или метельщика, оскорбляя своими ужимками само искусство любви, вот потому-то искренность Десмонда казалась рикаб-аге совершенно головокружительной – ибо он был чистым листом, а сам ибн Ариф – каламом. О да, несколько лет спустя, когда прелестный мальчик станет одним из рыжебородых дикарей, своими речами он сможет так же улавливать невинные души, как сейчас притягивал к себе повидавшего многих, пресыщенного рикаб-агу. Однако незачем сейчас глядеть в будущее, когда настоящее сулит столько радостей!..

  «Твоя воля. Это последний день, когда у тебя остается твоя воля, мальчик».

Безусловно, Газвану было известно об основе, на которой зиждется магический дар слуг Создателя, но он и не пытался посягать на то, что принадлежало лишь Всемилостивому. Это было бы так же грубо и жалко, как если бы Десмонд стал претендовать на часть его имущества, указывая на законы о супружестве. Деяния рикаб-аги на службе у шехзаде Джемиля были разнообразны, порой – мало почетны, но ему ни на мгновение не пришло в голову, что каким-либо образом монашка можно было бы привлечь, скажем, к похищению леди Бирген.

Скупец помещает редкостный драгоценный камень в сокровищницу за семью печатями, за решетки да кованые железом двери, выставляет охрану и более никогда не позволяет никому другому разделить с ним обладание. Даже если халиф потребует самоцвет, чтобы украсить свой тюрбан, разведет он руками – лгут завистники, не было и нет у меня ничего, достойного Повелителя Вечности, да будет он здрав и благополучен!

- Я буду верен тебе до тех пор, пока ты будешь верен мне, -  тяжелая рука Касура легла на обманчиво хрупкое плечо юноши. - Обещаю. Останься - и будем счастливы.

Мальчик опасался лишиться своей свободы, и в этом не было ничего удивительного, вот только понимал ли он, что невозможно потерять то, чего у тебя нет? Газван знавал многих, кто неистово рвал путы, а после в растерянности смотрел на обрывки аркана на своих руках, не понимая, чего желать дальше. Свободой можно было с легкостью захлебнуться, и шази не намеревался этого допускать в случае Десмонда.   

- Что заставляет тебя вернуться? Шейх, твой наставник, будет гневаться на твое отсутствие? – Газван засмеялся своим словам, как хорошей шутке, ибо не встречал еще никого, кто мог бы устоять перед подкупом, лестью или запугиванием, и братья Ордена не были в том исключением.

- Я сделаю большое пожертвование Ордену, и они закроют глаза на все, что не дОлжно видеть. Не ищи преград, которые могут встать между нами, подумай лучше, как их обойти.

+4

23

- Я буду верен тебе до тех пор, пока ты будешь верен мне. Обещаю. Останься - и будем счастливы.
Дес чувствовал тяжесть ладони смуглолицего шази на своём плече и не хотел отказываться от предлагаемого приключения. Разве не затем отпустил его брат Шамсу, чтобы он мог вволю насладиться интересом этого мужественного человека, служащего самого принцу Халифата? Посягает ли ибн Ариф на его свободу, пряча тайное желание под покровы своего согласия?
Ресницы дрогнули, и юноша поднял взгляд на лицо своего нового избранника. Холодные льдинки глаз кольнули на миг недоверием, скрылись вновь под опущенными ресницами, и Дес быстро облизнул губы. Газван был слишком близко, поцелуй его был жарким и требовательным, так почему же должны существовать какие-то преграды, настораживающие сердце и мешающие Десмонду сказать "да" на всё?
Может потому, что ранее никто не предлагал ему такого? Никто не говорил о нём, как о желанном алмазе, и не жаждал запереть его в своих чертогах, чтобы наслаждаться им долгое время? И насколько долгое? Вряд ли вечность, хотя как знать...
Их встреча была случайностью, как и приязнь Газвана к нему, столь же внезапная, как и вспыхнувшие вмиг желания самого юноши. К своим желаниям Дес успел уже привыкнуть, но как быть с желаниями другого человека? Сделать выбор, не оглядываясь назад и слепо шагая вперёд? Рискованный метод для брата Десмонда, привыкшего к всеобщему благочестию в окружающем его мире. А с другой стороны... Можно ли учиться у него искусству любви, забыв о том, кто он на самом деле? Можно ли не говорить своему любовнику всей правды о себе?
Можно. И нужно. Если он и правда станет твоим, как обещал только что, то лучше пусть остаётся в неведении. По-крайней мере до поры.
Недоверие исчезло из груди. Дес подумал, что должен довериться Газвану, раз уж все его чувства требуют согласия на тихие слова шазийца, и каждый его взгляд, и жест, не остаётся без внимания, рассыпаясь крошечными мирриадами звёзд под кожей юноши. Разве это не знак свыше? Волю можно разделить на две части. У него, Десмонда Блейка, должно получиться!

- Что заставляет тебя вернуться? Шейх, твой наставник, будет гневаться на твое отсутствие?
Мужчина рассмеялся, а Дес лишь чуть склонил голову вбок, обдумывая ответ. Шейх.. Разве не знал брат Шамсу, зачем юный его послушник стремится вновь увидеть смуглолицего красавца-сановника? Уж явно не для того, чтобы лечить его, здорового к слову, коня. Да и серьга в подарок вряд ли означает просто благодарность...
Дес чувствовал, как вспыхивают кончики ушей смущением, приливая жаркой волной к его щекам. Зачем Газван смущает его ещё сильнее, чем уже смог?
- Я сделаю большое пожертвование Ордену, и они закроют глаза на все, что не дОлжно видеть. Не ищи преград, которые могут встать между нами, подумай лучше, как их обойти.
Совет хороший, и Дес как раз собирался ему последовать, вот только слова о пожертвовании - это уже слишком. К тому же он не женщина, чтобы выкупать его за плату в свой гарем!

- Наставник мой - мудрый филин. Он - моя стена, крепость, что не даёт мне принимать поспешные решения, руководствуясь одними лишь чувствами. Он мне как отец, и долг мой перед ним - всегда возвращаться в дом, в котором я воспитан, куда бы я не ушёл по жизни. Только женщина покидает отчий дом, чтобы стать частью дома своего мужа. Но я - не женщина. - Дес поднял глаза на Газвана, твёрдо посмотрев ему в лицо. Смех смехом, но в душе мальчишки было слишком много гордости за своего наставника, защищающего его в любой ситуации. И за себя, если уж на то пошло. Стоит только сделать один неверный шаг и кто знает, на что способно горячее сердце рыжеволосого мага Владетеля. К тому же ему не понравилась интонация шазийца, посчитавшего, что всё можно решить щедростью даров. Одно дело чувственные игры и секс с таким красавцем-мужчиной, и совсем другое - щедроты Халифата в казну пресептории за эти самые игры с одним из монашеков Ордена. Нет уж. О своей репутации Десмонд уж как-нибудь сам позаботится, без помощи ибн Арифа с его дарами.

- Поэтому и пожертвование будет лишним, милорд. Не нужно прикармливать тех, кто не станет беречь Ваш алмаз. Скажу даже больше, чем хотел бы. Я не тот алмаз, на который братья любуются из добрых чувств. Вы просто не знаете меня настолько хорошо, как знает меня мой учитель. Никто не знает, что я здесь, кроме брата Шамсутдина, и пусть так и остаётся в будущем.
Дес чуть улыбнулся и мягко провёл рукой по шее, откидывая рыжие пряди с плеча назад и расправив плечи. Самое время для того, чтобы уйти от серьёзного назад к чувственному, уже ставшему частью их общей сделки. При условии, что Газван перестанет заниматься подкупом того, что ему не принадлежит пока. Слова - это слова, но слов Десмонду было слишком мало. Ему нужны были доказательства. К тому же, что он там сказал про брата Шамсу? Ему показалось или это уже не в первый раз?...
- И ещё... Не задевайте моей гордости, мой повелитель, ибо за насмешку над тем, кто меня вырастил, я могу и убить.
Дес не шутил и глаза его пристально смотрели в лицо Газвана. Когда он говорил о смерти, они словно покрылись тонким слоем льда, посветлев едва-едва и, казалось, будто вот-вот этот лёд треснет, рассыпаясь, и там, под этой коркой, окажется жуткое снежно-белое покрывало радужки.
Чувства и желания стремительно сменяли друг друга и Дес, даже если бы хотел, не смог бы их контролировать. Не в присутствии смуглолицего шазийца и не в преддверии неизвестности. Конечно Газван мог бы прямо сейчас решить эту проблему, выгнав его к диаболону из своего дворца, как гордеца и, возможно, психопата. Он бы ушёл и больше никогда не вернулся бы, но вряд ли этот крепкий мужчина будет так глуп, чтобы найти такой вот простой путь. Что делать, у сановника ибн Арифа сейчас есть жемчужина Дес с большими зубами, и кто знает, не сомкнуться ли они на его шее однажды. Как проверить, что за жемчуг попал ему в руки? Или с чем там обычно сравнивают шазийцы своих возлюбленных? Драгоценные камни, алмазы, жемчуг, может быть огонь с примесью льда...
Дес и сам не заметил, как легко пробуждается его интерес к человеку, стоящему перед ним. Хотелось бы узнать и его чуть лучше. Лёд растаял, а ресницы скрыли вспыхнувшее в них синее пламя видимостью кротости. Блейк не утратил азарта, ожидая смиренно, чем же ответит ему Газван, лишь слегка разряжая возникшее в руке мужчины напряжение. Может ему и показалось, что Газван напряг руку, сжав его плечо чуть сильнее. Отдёрнет или нет?
- Не за щедростью я пришёл к Вам. И не за подарками, которыми Вы меня одарили. Окажитесь сильнее меня и я буду принадлежать Вам, как обещал. Только сильный может подарить мне силу. Всё прочее не имеет никакого значения. Я хочу узнать Вас, не касаясь моего прошлого и не строя планов на будущее. Я хочу приходить к Вам, познавая то, чему не учат в орденских стенах. Возможно однажды Вы отвернётесь от меня, как делают это другие, проходя мимо и не говоря ни слова мне. Но сейчас я принимаю Ваше обещание. Не пытайтесь купить меня, не говорите о моём наставнике с насмешкой, не касайтесь моего прошлого или же касайтесь его с осторожностью, словно имеете дело с королевской коброй. Если я пугаю Вас, Вы вправе поступить так, как подскажет Вам сердце. Я привык к тому, что люди держатся от меня на расстоянии. Хотел бы я верить, что судьба не ошиблась, сводя нас друг с другом...
Юноша чуть усмехнулся, снова поднимая взгляд к лицу ибн Арифа. Взявшая верх гордость не отменяла чуть притихших желаний плоти, но Дес всё же ещё и сдерживал их, потому что понимал, что наговорил слишком много того, чего не сказал бы в других обстоятельствах. Зато победил неловкое смущение перед мужчиной, что уже в плюс. Может судьба и впрямь предоставила ему то, что нужно? Мужчину, который не отступил назад, чувствуя опасность на уровне инстинкта, и всё же желая взять по максимуму от него. Он даже готов дать этот максимум, вот только не надо трогать его почти что отца и его свободу вне этих стен. Газван обещал, разве нет?
Хотел бы он верить в то, что стоящим рядом шазиец и есть именно тот чёрный опал, в котором можно утонуть с головой, чувствуя себя слабым. Как вообще люди сходятся друг с другом? Этому он тоже так и не научился до сих пор...

Отредактировано Десмонд Блейк (2015-01-17 18:10:33)

+2

24

Когда рикаб-ага впервые приблизился к своему Сельсебилю, бесценному дару принца Джамиля, благородное создание далеко не сразу признало его – потребовалось изрядное терпение и две дюжины отборных яблок, чтобы достичь доброго взаимопонимания. Газван крайне редко проявлял подобный такт по отношению к людям, по той простой причине, что обычно брал желаемое, не задумываясь о последствиях.

Были те, кто стоял выше его гордыни, как брат халифа, и были те, кого он небрежно втаптывал в прах, равных же себе молодой сановник пока не находил, хотя великодушно допускал, что где-нибудь на противоположном конце Империи, скажем, в морозном Хестуре существовал некто, обладающий подобием его талантов и достоинств.

Верно ли ему послышалось сейчас, что брат Десмонд требует уважения не только к своему почтенному учителю, на что еще можно было согласиться, но и к нему самому?

«О мальчик, было ли у тебя когда-нибудь зеркало, чтобы ты мог видеть свои уста, когда произносят они слишком серьезные речи?»

- Нет. Ты не женщина. И тебе нет нужды напоминать об этом, - Газван взял его лицо в ладони, в очередной раз любуясь контрастом между собственной смуглотой и молочной белизной чужой плоти. Большим пальцем он скользнул по капризно выпяченной нижней губе монашка, совсем легко надавил, заставляя приоткрыть рот, словно для поцелуя, после так же обвел верхнюю и возвратился обратно.

- Они болтливы, лживы, вздорны, дерзки, неблагодарны, лицемерны, хитры, жадны, неряшливы, чванливы, суеверны и легкомысленны. Видит Создатель, я не терплю этого ни вместе, ни по отдельности.

Мудрому довольно и намека – воспитанник Ордена и многоуважаемого шейха Шамсуддина должен был по определению разгадывать иносказания с превеликой легкостью. Обычно Газван не опускался до объяснения правил, которые следовало соблюдать в его доме, препоручая эту обязанность старшим слугам, однако Десмонд явился не с невольничьего рынка и в самом деле мог бы оскорбиться, услышав подобные наставления из уст того же Джафара. 

- Всемилостивый создал нас с тобой более совершенными существами, хвала Его мудрости, - бархатный голос шази казался почти осязаемым, и если бы руки его не оглаживали ласково щеки, шею, плечи, спину Десмонда, скользя до самой округлости ягодиц, было бы довольно и речей, чтобы взбудоражить кровь мальчика.

Уточнять, ни с какими именно недобрыми чувствами старшие братья любуются младшим, ни чем оные вызваны, у рикаб-аги не было ни малейшего желания.  Не так уж много нужно, чтобы нажить себе врага, а юный орденец, похоже, уже успел достичь известных вершин в этом искусстве.

- Мы с тобой отличны и подобны одновременно. Взгляни на меня, как в зеркало,
- Газван мягко, но уверенно взял Десмонда за запястья, положил его ладони себе на грудь так, чтобы жемчужные пуговицы будто сами собой легли под тонкие пальцы.

- В Даларе полагают, что близость должна быть короткой, поэтому совокупляются спешно, как бродячие собаки. В Халифате не принято торопиться, потому что наслаждение не только в том, чтобы ввести мясо в мясо. Я хочу, чтобы ты получил от первого раза все, что сможешь взять. Сними мою одежду, а я сниму твою.   

Мелкие пуговки из черного стекла с легкостью выскользнули бы из петель, давая Газвану возможность поскорее узреть неприкрытую наготу Десмонда, но он нарочно делал вид, что расстегивать их не так уж просто.

- У нас говорят «развязать пояс над кем-то», чтобы сказать: «Эти двое разделили ложе». 

Отредактировано Газван ибн Ариф (2015-01-29 23:33:20)

+3

25

- Нет. Ты не женщина. И тебе нет нужды напоминать об этом.
Дес замер, ощутив, как мужчина обхватывает горячими ладонями его лицо, мгновенно сфокусировался на его глазах, чувствуя, как сердце пропускает удар. О, да! Его желание никуда не делось, оно лишь притаилось на время, запутавшись в разумных речах своего повелителя. Но стоило черноокому шази посмотреть ему в глаза, и оно вспыхнуло с новой силой, проступая на скулах румянцем и заставляя льдинки глаз заблестеть неугасимым огнём.
- Они болтливы, лживы, вздорны, дерзки, неблагодарны, лицемерны, хитры, жадны, неряшливы, чванливы, суеверны и легкомысленны. Видит Создатель, я не терплю этого ни вместе, ни по отдельности.
И ни одной из этих черт Дес не находил у себя, кроме, разве что, дерзости в поступках да вынужденной лжи в быту... А слушал юноша внимательно, ибо не желал пропустить ни слова из сказанного этими устами. Газван объяснял то, чего не терпит, а значит принял его условие без лишних вопросов и гнева.
- Всемилостивый создал нас с тобой более совершенными существами, хвала Его мудрости...
Дес опустил глаза долу, укрыв под гущей ресниц их блеск. Большего подтверждения, чем прикосновения смуглолицего владельца Сельсибиля, Десмонду были и не нужны. Волнующие, нежные поглаживания отзывались мурашками под затылком, и сердце в груди билось всё быстрее. Его руки спускались ниже по плечам, и Дес медленно и шумно выдохнул, ощущая возвращающуюся дрожь желаний, задвинутых им на время подальше. Распалить его бархатом голоса и силой прикосновений было совсем не сложно. Сдерживаемое желание взяло верх над всем прочим, едва лишь почувствовав, что игра уже началась. По спине пробежал целых табун мурашек, пока шази нежно проводил рукой вдоль его тела, доходя до самых бёдер и оглаживая спрятанный в черноту подаренных одежд изгиб его спины. Это было чем-то похоже на объятие, и для Десмонда ощущать кого-то стоящим так близко, было совершенно новым ощущением. Оно кружило голову, расплывалось жаром под одеждами,  пылая на скулах румянцем. Оно было безумным, и уже не имело значения, кто он такой, и кто такой Газван ибн Ариф.

- Мы с тобой отличны и подобны одновременно. Взгляни на меня, как в зеркало.
Дес покорно отдал свои руки в горячие пальцы шази, поднимая глаза к его лицу. Зеркало? Быть может однажды он увидит там то, что желает видеть Газван, глядя ему в глаза. И не имеет значение то, что у них разные боги и разные цели. Возможно это даже к лучшему, иначе зачем судьбе сталкивать их, таких разных, и таких похожих в своих желаниях сейчас?
Пальцы коснулись груди мужчины, легли поверх белой рубахи на холодный жемчуг пуговиц, закрывающих сильное тело черноокого от прямого взгляда распалённого жаждой большего юноши.
Десмонд невольно облизнул губы, приоткрыв их слегка, чтобы было легче дышать. Сердце билось сильно, а жемчуг манил расстегнуть его, обнажив для себя небольшую полосу смуглой кожи, от которой исходил жар даже через дорогую белоснежную ткань рубахи. Но Дес не решался пока вести себя так откровенно с мужчиной перед ним.

- В Даларе полагают, что близость должна быть короткой, поэтому совокупляются спешно, как бродячие собаки. В Халифате не принято торопиться, потому что наслаждение не только в том, чтобы ввести мясо в мясо. Я хочу, чтобы ты получил от первого раза все, что сможешь взять. Сними мою одежду, а я сниму твою.
А сколько я смогу взять?
Мысль  мелькнула и утонула  в ощущении расстёгиваемой Газваном пуговице на его чёрных одеждах. Терпеть больше и сомневаться дальше Дес просто не мог. Пальцы легко легли на белый жемчуг, проталкивая жемчужину в петлю и отодвигая край рубахи в сторону, чтобы осторожно коснуться подушечками смуглой кожи. Дес скользнул рукой ниже, к другой жемчужине, точно также расстёгивая её и судорожно выпивая глоток горячего воздуха при одной мысли о том, как его одежда упадёт на эти ковры, открывая всю силу этого мужчины и его истинную стать. О, это далеко не одно и то же, что фантазировать об этом на утренней мессе или же увидеть воочию. Дес обнажёнными видел только монахов Ордена в общих купальнях, но на тот момент его бесстыдное влечение было чисто платоническим, а теперь всё происходило на самом деле. С каждой пуговицей, расстёгнутой Газваном на его наряде, ему становилось чуть легче дышать и труднее одновременно. И с каждой жемчужиной, высвобожденной из петель белоснежного одеяния шазийца, глазам Десмонда представало всё больше и больше, будоража его чувственность уже настоящими прикосновениями к коже смуглоликого.
- У нас говорят «развязать пояс над кем-то», чтобы сказать: «Эти двое разделили ложе».
Дес хотел запомнить это выражение. И кстати о поясе...
Юноша старался не спешить расстёгивать каждую пуговицу, но желание увидеть Газвана без одежды было настолько сильно, что жемчуг под пальцами кончился гораздо быстрее, чем чёрное стекло под рукой шази. Газван был более опытен и не спешил, делая всё нарочно медленно, чтобы Дес вздрагивал каждый раз, когда чувствовал, как его пальцы приближают момент близости меж ними. Вот только в тихом юноше перед ним терпения явно не хватало. Он старался, видят боги, но не мог делать это медленно. Пальцы Деса подрагивали и чем больше ткани открывало поджарое тело ибн Арифа, тем быстрее стремился юноша убрать её всю прочь, словно ненужную преграду. Он знал, что ему будет стыдно, когда с шазийца спадёт пояс, что удерживал тонкие белые шаровары на бёдрах мужчины, но был слишком увлечён, чтобы остановиться.
- Нужно было меня связать... - тихо выдохнул он, сожалея невольно и коря себя за то, что хочет слишком многого и сразу, и не может не спешить. Новый прилив румянца окрасил его скулы в нежно-розовый, когда ткань поползла с его собственного плеча, и он поспешно отвёл глаза к белым одеяниям, продолжая снимать всё, что есть с торса красавца-шази. Пояс... пояс он оставит напоследок. Чтобы не ужасаться тому, как быстро он сдался своей похоти, глядя на своего будущего повелителя без одежд. И заодно на расправу своим собственным смущающим и волнующим ощущениям, сменяющим одно на другое с каждым новым прикосновением Газвана к его телу. Непривычным прикосновениям, но очень возбуждающим и приятным. Ещё бы не так медленно...

Отредактировано Десмонд Блейк (2015-01-31 13:59:54)

+2

26

Прикосновения пальцев Десмонда к обнаженной груди шази были пока что редкими, но чувствительными, как первые капли начинающегося проливного дождя – не угадать мгновение, когда они превратятся в ливень, накрывающий с головы до пят сплошным потоком. Томление, снедавшее рикаб-агу уже давно, делалось все невыносимее, словно жажда странника в пустыне, давно забывшего, когда живительная влага в последний раз орошала истресканные губы и распухший язык. О Всемилостивый! Возможно ли терпеть такую муку и не попытаться спастись от нее?   
   
Треск драгоценного шелка под сильными руками Газвана был подобен грому в ночном небе, а изумительно белая, едва не сияющая на темном фоне, кожа Десмонда – вспышке молнии, внезапной и ослепительной. Шази чувствовал себя ветром, разгоняющим черные тучи, когда вместе с кафтаном стягивал рубаху прочь с торса мальчика, освобождая себе путь к наслаждению. Узкие рукава сбились у локтя, сковывая движения рыжего монашка, когда мужчина припал к его груди обжигающим поцелуем, засасывая и чувствительно прикусывая кожу, зная, что оставит свою метку и желая, чтобы принадлежность Десмонда читалась по ним так же четко, как буквицы, вышедшие из-под руки искусного каллиграфа. Не спеша окончательно снять разорванную рубаху, он скользнул ладонью вниз по плоскому мальчишескому животу, следуя по едва ощутимой дорожки из незаметного вовсе пушка, ведущей к средоточию непокоя, греха и раздора. Вторая рука зеркальным отражением прошлась по спине вдоль позвоночника, по-хозяйски скользнула под пояс шаровар, изучая округлость крепких ягодиц, подобных персику в своих совершенных формах, уже сладостно-спелому, но восхитительно упругому.   

Женщина млеет, размякает от плотской близости, и оттого Газвану всегда казалось, что заниматься любовью с какой-нибудь прелестницей – все равно, что метать стрелы в воду. Даже сопротивляясь, они не могли одолеть собственной природы, свой предательской влажности, порой странно сочетающейся с неистовыми воплями протеста. Они утекали сквозь пальцы чавкающей, склизкой мякотью, не давая Касуру как следует насладиться сопротивлением, борьбой, а после – триумфом.

Он был Охотник. Он загонял и преследовал свою дичь, он пристально наблюдал за ее повадками и тщательно расставлял силки, а после позволял себе ненадолго стать зверем. Подобно тому, как олени во время гона раз за разом сшибаются рогами, пытаясь повергнуть другого самца, в постельных играх двое мужчин тоже ударяют и отступают, сплетаясь, казалось бы, намертво, чтобы в следующее мгновение устремиться вперед для нового рывка.   

Газван движением бедер подтолкнул мальчика назад, к кричащему разноцветью изразцов, заставляя прижаться голос спиной к гладкой, будто нарочно для такого случая отшлифованной стене. Шази медленно, с оттяжкой, лизнул шею Десмонда вдоль пульсирующей жилки, мысленно улыбаясь его желанию быть связанным. Не так уж далеко от этой прихоти до согласия надеть ошейник с именем ибн Арифа, как могло показаться юнцу.

- Твои рот похож на открытую рану, - негромко промолвил он, обежав кончиком языка его порочно припухшие губы. – Скажи мне, о святой брат, для чего Создатель даровал смертным уста?

На случай, если Десмонд все еще мог нуждаться в подсказке, рикаб-ага скользнул языком внутрь, в восхитительную влажность его рта, приправленную жаром специй, снова упиваясь горячим дыханием мальчика. Левая рука – нечистая в нечистом деле – крепче сжала ягодицу Рыжика, понуждая приподнять ногу на бедро Газвана и теснее прижаться к его паху, чтобы ощутить жар и твердость чужого желания. Пока еще чужого – вскоре им предстояло разделить его в равной мере.

+3

27

"Взгляни на меня, как в зеркало..."
Наверное там было на что посмотреть, ибо страсть мутила голову смуглым теплом стоящего слишком близко мужчины. Десмонд резко выдохнул, делая новый горячий вдох, запрокинул голову назад, позволяя огненным волосам соскользнуть с плеч на открывшуюся голую спину, и отдаваясь внутреннему жару, бежавшему по всему его телу.
Зеркала иногда врут, показывая вовсе не то, что желает там увидеть герой, смотрящий в посеребрённое стекло. И сейчас Десмонд чётко осознавал разницу между тем, каким он был снаружи и внутри. Он мог не видеть разницы между желаниями сановника и своими, ибо они мало отличались друг от друга. Но то удовольствие, которое он испытывал, было схожим с удовольствием Газвана, раздевающего его. Руки теперь оказались в плену рукавов, не давая Десмонду возможности продолжать, но это тоже возбуждало. Лёгкая беспомощность, словно услышанная Богом молитва - разве не этого он только что желал?

Обнажённый торс холодил воздух, остужая немного жажду плоти, а горячие губы мужчины её подогревали, снова, и снова. Короткая боль от укуса пронзила и растеклась тёплой волной по груди, оставив багровый след на коже. Дес с шумом выдохнул, опуская голову к своему повелителю, чтобы видеть его карие, жгучие глаза.
Шазиец был хозяином, скользившим рукой по телу юного мага, а маг не сопротивлялся, лишь вздрагивал, чувствуя, как властно ладонь Газвана сжимается на упругих ягодицах, и как другая ладонь медленно спускается по животу к почти уже развязанному поясу. Шаровары не сдерживали движения рук мужчины и Дес плавился в волнах, исходящих от его властности и наглости брать своё себе. Он чувствовал трепет собственной души, учащённо дыша и коротко облизывая пересыхающие губы, пока его хозяин изучал рукой его тело ниже спины, повергая душу то в смятение, то в удовольствие, то дурманя разум желанием большего.
Потому что Десмонд сам дал ему право на это, и ему безумно нравилось всё, что допускает шази, делая его семя горящей в нетерпении лавой. Ему нравилась его неторопливость, и то, что Дес ощущал, падая то в накрывающую волну стыда, то в ощущение слабости перед обстоятельствами. Разве он мог как-то помешать рукам Газвана? Нет.
Мог бы, но не хотел...

Возможно Дес и выглядел холодным и бледным, тонким, словно фарфор, но зато багровый след укуса-поцелуя был отчётливо тёмным на его коже. Он, словно печать, бросался в глаза теперь. Дес даже успел пожалеть, что этот след сойдёт через пару дней, не оставив ему воспоминания.
А затем, повинуясь напору мужчины, он отступил назад, вздрагивая от холода стены, к которой внезапно был прислонён обнажённой спиной, окончательно теряя возможность выпутать руки из пут кафтана. Что бы ни было изображено на тех изразцах, оно неуловимо изменилось, закрывшись огненными всполохами длинных волос Деса от прямого взора стременного шехзаде.
Сила разливалась не только внутри самого Деса, она плавала вокруг него, делая воздух вязким и горячим, почти осязаемым. Она не тревожила мужчину, правившего магом сейчас, но Рыжик ощущал её и почти что ликовал, впитывая это всей кожей, как и ласку влажного языка, текущего по шее вместе с дыханием Газвана ибн Арифа. Если бы он мог прочесть мысли Газвана сейчас, то скорей всего согласился бы на что угодно, ради возможности питаться этой силой. Это было подобно тому, как мужчина в постели мог бы сказать малознакомой женщине, что любит только её. Это было бы и правдой, и неправдой одновременно. Рыжик не был посвящён в тонкости отношений, поэтому испытывал сейчас всё это на себе, не имея слов, чтобы описать то, что чувствует. Он только знал, что может испытать больше, и сила станет ещё мощнее, поэтому отдавал себя всецело во власть того, кто эту силу зажёг сейчас. Газван один смог разжечь это пламя в нём, и сделал это как-то незаметно для Блейка.

А ведь им мог бы быть Рагнар. Кто из нас не смог разжечь пламя, я, или всё же он? Не важно. Теперь мой господин Газван ибн Ариф...
Мелькнувшая мысль улетучилась быстрее молнии, пока шази не оторвался от своего действия, чтобы посмотреть в льдистую, словно сверкающую искрами, голубизну взгляда юного мага, очерченную тёмной густотой ресниц, словно шазийской подводкой.
Дес отрывисто дышал, и белизну его лица, контрастирующую с огненными растрепавшимися волосами не портил даже стыдливый слабый румянец. Он всё ещё казался фарфорово-белым, но кожа его была горяча, и жилка на шее билась часто-часто, вторя сердцебиению.
Шази изучал его, и Дес видел вожделение в его карих очах, чувствовал его силу, принимал его страсть, рождённую в жарких песках пустыни и сияющую смуглыми покровами полу-обнажённого крепкого торса. Он впитывал его близость, как нечто новое и будоражащее, и вновь убеждался, что это "мактуб". То, что не изменится, если не сломать её магическим вмешательством со стороны. Газван был настолько красив, что все прочие мужчины давно отошли в сторону, поблекнув на его фоне и уступив смелости шазийца. Жаркие губы выдыхали воздух в его губы, и Дес ощущал, как от влажного касания кончика языка Газвана по телу бегут мурашки, дразня его и возбуждая всё сильнее.
- Твои рот похож на открытую рану.

Дес снова вдохнул воздух, ярко представляя себе кровь на губах своего шази... Если это был комплимент, то Дес его оценил и расценил, как желание прикоснуться к его крови, что было в целом странно для того, кто верит в Создателя столь же неистово, как верил сам Дес во Владетеля.
Собственная порочность его не напрягала, ибо если бы Газван не видел её вовсе, не осмелился бы предлагать ему такие вещи, какие предложил.
– Скажи мне, о святой брат, для чего Создатель даровал смертным уста?
Сейчас этот вопрос мог бы прозвучать, как насмешка, но мужчина вовсе не пытался насмехаться над своим добровольным невольником. Не насмехался, потому что просто не знал, к кому именно обращает свои молитвы юный орденец.
О, да, святой брат...
Тем не менее ни жилки не дрогнуло в лице Десмонда, когда речь внезапно зашла о Создателе. И намёк, который подал ему Газван, Десмонд прекрасно понял, но не мог оставить вопрос без ответа, отвлекаясь твёрдо от самоиронии и не позволяя себе думать о разнице верований сейчас. Не сейчас помышлять о том, кого его повелитель считает "святым братом"...
- Смертным - чтобы есть, пить и говорить друг с другом. А всё прочее не от Создателя... - улыбка всё же едва-едва коснулась губ юноши, и Рыжик открыл глаза, чтобы снова посмотреть в глубину жгучих очей шази. Прав ли он, или же ошибается, помня, что у Создателя много разных дорог? Правда тот путь, что указывал он Газвану ибн Арифу, явно был от лукавого многорукого бога Блейка. Дес так и не привык к тому, что секс - это потребность тела, как еда или сон, хоть учитель и позволил ему так считать. Многие братья считали иначе, храня себя в чистоте плотской, и считая плотские утехи грехом перед Создателем. Значило ли это, что стремление к плотским удовольствиям - это грех? Не для него, определённо, но быть может у шази есть свои, тайные знания о Создателе? Что-то, чего Дес ещё не знает из братских лекций, орденских уставов и молитвенников? Было бы любопытно узнать точку зрения Газвана в этом вопросе, потому что намёки шазийца явно указывали, что Создатель сделал своих чад похожими на себя, и не гнушался заниматься сексом со страстью, достойной лучших грешников Владетеля, устраивающих дикие сексуальные оргии ради своего бога.

Поцелуй смутил, смял мысли в пучок эмоциональных переживаний, сбивая Деса с пути, рождая ухающее ощущение внизу живота и отвлекая от слов властным движением руки Газвана, прижавшегося бёдрами к его паху и сжавшего пальцы на его бедре. Дес подчинился, скользнув ногой вдоль бедра мужчины и подаваясь вперёд. Скулы заалели сильнее, бросая его в пучину стыдливости, смешанной с вожделением. Он чувствовал упругий жезл своего повелителя и дышать стало ещё труднее, потому что прижатый пахом к телу Газвана, он уже не мог отстраниться от него и соврать что-нибудь в тему стоящего колом члена. Слишком очевидным было его возбуждение, чтобы не чувствовать малейшее движение тонкой ткани меж их телами. Лёгкий стон невольно сорвался с губ юноши, и он снова запрокинул голову назад, стараясь отдышаться от жадного и сладостного поцелуя шазийца и не испортить дорогую ткань семенем, если он не сдержится.
Ему нужно сдержаться, потому что повелитель его тоже должен получить свою долю удовольствия, а это будет возможно только тогда, когда Газван станет его первым воином... Первым мужчиной, что разделит с ним ложе за долгое время вынужденного целибата.

Отредактировано Десмонд Блейк (2015-03-21 19:34:34)

+2

28

- Смертным - чтобы есть, пить и говорить друг с другом. А всё прочее не от Создателя... – простодушно отозвался красивый нежный мальчик, и ибн Ариф, предвидя его ответ, с удовольствием рассмеялся этим словам, и смех его был подобен сладкому, тягучему меду.

- Воистину и вовеки так, - он одобрительно кивнул. – Поэтому теперь я стану есть тебя, пить тебя, а ты – говори со мной! 

Его движение было неуловимо быстрым – казалось, минуло лишь одно трепетание темно-рыжих ресниц или удар истомившегося сердца, прежде чем Газван соскользнул вниз, на кричащую пестроту ковра, увлекая за собой черный шелк шаровар и обнажая Десмонда ниже пояса, без стыда встречаясь губами со вздыбленной плотью бедного монашка, не знавшей пока иного прикосновения, кроме хозяйского. О, Касур живо мог представить себе Рыжика, предающегося греху рукоблудия, вдвойне мучительному из-за невозможности уединиться среди монастырской братии, торопливому, неловкому, не приносящему удовольствия, но лишь кратковременное облегчение. Нынче этим мукам суждено было оказаться в прошлом.

Мужество Десмонда было сообразно всему его облику, воплощающему утонченность форм и изящество пропорций, а потому заслужило всяческих похвал даже от такого знатока, как шазийский вельможа – пока, впрочем, оставшихся не более, чем мыслями, ибо уста его выражали одобрение иным, куда более недвусмысленным способом. Предчувствуя, что неожиданная ласка поначалу может попросту испугать мальчика, Газван мягко, но уверенно придержал его за бедра, снова чувствуя опьянение от совершенства чужой плоти. Может быть, через несколько лет уместно будет сравнение с самым дорогим белым мрамором, но пока рикаб-ага сказал бы, что его юный возлюбленный вырезан из огромной глыбы лучшего сахара, хотя бы потому, что буквально таял в жарком, искусном рту шазийца.         

Он не испытывал не малейшего предубеждения против происходящего – пусть многие полагали эту ласку признаком смирения, подчиненности, приличной лишь младшему перед старшим. Даже коленопреклоненный, даже играя языком с удом рыжего юнца, Газван оставался сам собой, не теряя ни грана в своей опасности, силе и звериной грации. Напротив, он казался хищником, закогтившим жертву и добравшимся до лакомого с довольным утробным урчанием – Касур брал Десмонда так, как ему было угодно, и вел по дорожке, известной пока только ему одному. Он изучал его вкус и аромат, чтобы хорошенько запомнить его и не спутать ни с одним другим; он помечал его собственным запахом, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, кто здесь господин и повелитель. Как и было обещано, он ел и пил его, вкушал, пока утоляя лишь первый голод и возбужденно взрыкивая в предвкушении дальнейшего пира.

Короткий миг сожаления о том, что нельзя в эти мгновения видеть раскрасневшегося, наверняка полубезумного лица мальчика, тут же растаял в новом приливе чувственной жажды. Ладони Газвана сдвинулись, оглаживая напряженный, крепкий зад, пальцы испытующе прошлись по ложбинке между ягодицами, отыскивая вход – сейчас шази уже не опасался, что Десмонд взбрыкнет, словно испуганный жеребенок, несмотря на столь явно выказанную охоту и согласие. Он был бы далеко не первым девственником, передумавшим в самый неподходящий для этого момент, а Касуру не хотелось превращать игру в настоящее насилие.       

Он осторожно проник пальцем внутрь, будто вор, подбирающий ключ к замку на чужой сокровищнице, одновременно одаривая мальчика новым каскадом ласк и чувствуя, как тот трепещет у него во рту, безмолвно признаваясь, что находится на пределе сдержанности. И это тоже не было предосудительным для Газвана: разве семя не есть средоточие мужской силы, разве изливая его, Десмонд не признавал превосходство своего любовника? Возможно, Рыжик нуждался в словесном одобрении, чтобы позволить себе эту крайнюю степень близости, но шази сейчас не разомкнул бы уста даже под страхом смерти, поэтому мог лишь движением губ, языка и пальцев поощрять мальчика отвергнуть всякую скромность.

0

29

У Газвана был приятный, мягкий смех. Низкий и по-шазийски мелодичный тембр его голоса дурманил голову, подобно их сладостям, о которых Дес раньше как-то не задумывался. И он, стоя перед своим избранным повелителем, сейчас понимал, что дело не только в желаниях их обоих, но и в том, что Газван нравится ему. Нравится всем - своим голосом, своим опытом, тем, что он говорит и как, тем, как смотрит на него, тем, чего желает...
А потом мужчина опустился вниз, и прохлада коснулась обнажённых бёдер, когда ткань шаровар сползла с его поясницы, падая к лодыжкам и бесстыдно обнажая упирающееся почти в живот естество.

Дес слабо вскрикнул, не ожидая от Газвана того, что он задумал, но через секунду уже застонал, ощущая волну сладострастия, проходящую по члену и неистово несущуюся по всему телу. Мгновенная паника, возникшая от неизвестности, тут же улетучилась прочь, уступая тянучему желанию подаваться вперёд в жаркие и влажные объятия рта шазийца, умело ласкающего его. Впервые Дес не мог учиться, полностью подчинившись завораживающему ощущению в чреслах. Пальцы вбились в стену за спиной, ища дополнительной опоры, губы жарко выдыхали воздух, копящийся с каждым приливом сладостной неги. Он чувствовал, что скулы алеют от происходящего: то ли стыдливость ещё не окончательно покинула его, то ли это от лихорадочно бьющегося сердца, замирающего на моменте, когда губы мужчины касались крайней плоти, оглаживая языком гладкую головку и вызывая в нём новый прилив сладострастных мурашек и ещё большее желание продолжать умирать в этих нежных ласках.
Горячие руки обхватили его бёдра и Дес подался чуть назад, скорее инстинктивно, чем осознанно. Дополнительный жар вызывал ещё приливы крови к чреслам, а Газван ни на секунду не останавливался, доводя его до состояния, близкого к нирване. Куда легче было закрыть глаза, запрокидывая голову кверху, и погрузиться в эти волны, позволяя Газвану делать всё, что он захочет. Длинный каскад огненных волос коснулся копчика, а по изгибу спины неторпливо потекла вниз капля испарины, исчезая меж полушариями его обнажённых ягодиц.

Он чувствовал, как ладони мужчины на его ягодицах сблизились, и как скользнула рука его в глубину, касаясь нежной кожи его ануса. Газван же чувствовал, как дрогнул член во рту, чуть не брызнув соками, и как податливо выгнулся Дес, уже не сдерживая протяжного, надрывного слегка, стона. Пусть мужчина не мог видеть его, зато он чувствовал его дрожь и то, за что Десу не должно было быть стыдно сейчас. Пожалуй он и сам не ожидал от себя такого сладострастия. Лишь подозревал, что в нём есть этот порок. Даже не так, был уверен, что он есть, и всё же собственное тело его удивило. Сравнивать ощущения было не с чем, поэтому Дес только прикусил губу, чтобы не стонать так уж откровенно, касаясь затылком стены.
Он ничуть не передумал, чувствуя, как осторожно изучает его Газван, распаляя его греховные фантазии. И он не считал, что мужчина делает что-то не то. Дес опустил голову, видя теперь чуть вьющиеся чёрные волосы мужчины и его точёный профиль цвета тёмного кофе с молоком. Он видел длинные ресницы шази, смоляные и густые, чуть опущенные сейчас. Видел свою плоть, исчезающую меж тёмных губ Газвана и это зрелище отпечатывалось в его памяти на будущие года. Его мужчина был великолепен, сохраняя силу и грацию хищника. Его руки в упругих жгутах вен, его мускулы, заметные отчётливо при малейшем напряжении, и всепоглощающая безумная в своей природе жадность "есть его и пить". Совсем не по-убундийски, ибо там это восприняли бы буквально. И только первый воин мог брать его так горячо, чтобы отдать всю свою силу на его колдовство.

От этой мысли делалось жарко вдвойне. Газван мог даже не знать, чем владеет, он и не знал, но общего баланса это не отменяло. Дес пил его мощь, всего лишь глядя на него сверху, чувствуя его пальцы на своём теле и в себе, задыхаясь от тихих своих стонов и дрожа в нетерпении, каждой секундой чувствуя, что вот-вот изольётся в губы своему внезапному любовнику. Он сдерживал пик до самого конца, до тех пор, пока напряжение не стало ломящим, и сдержаться уже было никак нельзя. Ему не нужны были слова, а лишь побуждение действием, и Газван давал его сполна. О чём бы не думал мужчина, лаская его так, Дес растворялся в действии, схожем с ритаулами. Он тонко ощущал грань между возможностью и невозможностью сдержать самого себя и когда пик достиг верхушки наслаждения, семя выстрелило. Мир тут же погрузился в густое облако жара и темноты, увлекая за собой его разум. Ноги ослабели наконец, медленно отпуская напряжение с выгнутой поясницы, и лопатки коснулись холода, ощущаемого далеко и слабо через мягкий шёлк тёмно-рыжих волос. Вихрь неги закружил его, опрокидывая вниз с небес, мягко, словно он падал в высокие перины. Наверное и правда бы упал, не удержись он ладонями, опираясь на плечи мужчины перед ним и склоняясь над ним, роняя сползшие с влажной спины пару рыжих прядок, обрамлявших теперь его раскрасневшееся лицо.

Дес открывал глаза, не спеша вернуться из темноты. Он был уверен, что Газван не уронит его семени. Не в первый раз.
Быть может потом, когда пить его, чтобы знать вкус, уже не потребуется, семя будет изливаться на смуглую кожу мужчины или в его твёрдую руку. Но в первый раз ощутить его вкус было желанием самого Газвана, и вряд ли он подвержен глупым предрассудкам даларцев или хесов, что семя во рту может быть только у женщины.
- Насытился ли ты... мой господин? - всё ещё не отдышавшись окончательно от всплеска, шёпотом спросил юноша, поднимая свои светлые, почти сияющие силой, очи к его жгучим, тёмным глазам.
Теперь ты знаешь меня больше, чем раньше, наверное.

Руками Газван всё ещё держал его за бёдра и это было приятно, потому что Дес не знал точно, что последует за этим. Мог лишь желать и предполагать. Не в силах больше стоять прямо перед своим повелителем, юноша вынырнул из туфли, скинув с ноги чёрную тряпицу, бывшую шароварами, и опустился на колено, придерживаясь руками за плечи шазийца. Затем на другое, чтобы его лицо оказалось на уровне лица черноокого мужчины. Он просто должен был знать, доволен ли его возлюбленный! Для этого важно было видеть его глаза перед собой, а не сверху. Мир теней пришёл в движение и у Деса было чувство, что сейчас он колышется вместе с движениями его тела. Стоило сосредоточится на том, кто вызвал эти колебания, ибо его сила была отдана в жертву миру духов. Устал ли он, жалеет ли о том, что сделал, или же хочет большего?...
Дес очень хорошо помнил осторожные прикосновения пальцев к его входу, и сейчас тоже вспомнил, ощущая, как расслабленность сменяет новая фантазия, будоражащая его внутри.
- Твои пальцы, мой господин... - прошептал он, мгновенно стесняясь своей бесстыдности, окатившей скулы новым приливом жара. Он сказал правду, ибо думал об этом ощущении, но не поспешил ли он произносить это вслух?
Едва опустив взгляд, Дес тут же вскинул его на Газвана, волнуясь и стыдясь, и снова опустил тёмно-рыжие ресницы, ощущая, как нескромно это прозвучало.

+1

30

Газван чувствовал себя так, будто в пищу или питье помимо обычных специй кто-то подмешал одно из тех горячительных снадобий, что пробуждают к жизни усохшую плоть старцев, а молодых может довести до полного истощения и расслабления членов. Нетерпение его становилось все сильнее, но держать себя в узде было частью того искусства, которое делало Касура столь желанным любовником. Подобно мастеру, собирающему сложные узоры из пестрых кусочков смальты, шази каждый раз складывал свое удовольствие из мириад впечатлений и ощущений, заставляя его играть новыми красками.

Шази лишь смутно сожалел, что не мог видеть выражения лица Десмонда в ту минуту, когда наслаждение стало сильнее ложного чувства стыда, и семя брызнуло из него, как сок из спелого плода, который только и ждал прикосновения чьих-то губ, чтобы одарить их своей медовой сладостью.

О Всемилостивый! Все эти благочестивые братья должны были быть евнухами, чтобы не впасть в грех; все эти горожане, верно, были лишены зрения, если видели, но не соблазнились. Рыжий мальчик в дурацком черном балахоне ходил между ними, храня свои девяносто девять тайн и сотую сверх того: от сияния багряной гривы до породистой тонкости щиколоток, от теплого дыхания до солености пота, от выспренних вежливых словес до страстного поскуливания в плену чужого рта.

Насытился ли Газван? «Дурная шутка, о радость моей плоти». Требовалось много, много больше, чтобы он смог думать еще о чем-то, кроме как воображать себе слияние их тел, самое тесное из всех возможных между двумя мужчинами. Ибн Ариф не отпустил бы Десмонда, даже если бы он теперь передумал и захотел ускользнуть под благовидным предлогом – да и возможно ли изобрести таковой, когда стоишь, стреноженный собственными шароварами и кафтаном, с обмякшим удом, обнаженным задом и рассветным румянцем на щеках?

- Я утолил жажду. Но голод все еще пожирает меня.

Он одобрительно склонил голову, наблюдая, как Десмонд окончательно избавляется от ненужной уже одежды, досадного тряпья, которое только мешается в самый неподходящий момент, но последовал его примеру не раньше, чем они оказались на коленях друг против друга. Скомканная рубаха из жемчужно-белого шелка полетела прочь, сухо стукнув бесчисленными пуговками о мрамор пола, атласный кушак серебристой рыбкой мелькнул в потоках солнечного света, прежде чем повиснуть на дверной ручке, и, наконец, Газван потянул прочь с бедер шаровары, обнажая собственный член, твердый, как копье, готовый пронзать живую плоть и исторгать крики.

- Твои пальцы, мой господин... - смущенный шепот рыжего монашка был похож на шорох от струйки песка, осыпающейся с бархана в величественной тишине пустыни. Казалось, Газван ощутил это щекочущее скольжение на своей коже, вниз от груди к паху - от него дыбом вставали волоски на коже.

- Пока один палец, мой мальчик. Всего лишь один.

Десмонд не выглядел испуганным, скорее зачарованным всем происходящим, и вполне готовым сделать следующий шаг, что не могло не радовать Касура. Левой рукой он подхватил с пиршественной скатерти маленький узкогорлый кувшинчик, правой подставил под льющуюся струйку ароматического масла ладонь мальчика:

- Вдохни этот запах. Чувствуешь? Сладость, тронутая горечью... Миндаль. Цветочные запахи хороши в сношении с женщинами, но для мужчины нет ничего лучше миндаля. В нем сила, чистота, рост. Древним богам приносили его в жертву, поливая маслом алтари и идолов. В особенности их огромные каменные фаллосы, чтобы земля не оскудевала плодами, - с этими словами он сомкнул скользкие пальцы Десмонда на собственном мужестве.

- И еще они дарили старым богам невинность прекрасных юношей и дев. Старцы приводили их из разных концов Халифата, осыпали розовыми лепестками миндаля, умащивали их тела с ног до головы...

Он подвигал вверх-вниз кулаком рыжика, давая понять, чего ожидает от своего внимательного слушателя, и завел руку с кувшинчиком за спину мальчика, щедро проливая янтарную жидкость на поясницу Десмонда, там, где прежде успел ощутить под пальцами трогательные ямочки над изгибом ягодиц. Масло заскользило вниз по распаленной коже, подобно горному ручью среди камней, стекая в узкую расселинку зада, и за ним, отбросив опустошенный сосуд, проследовали пальцы Газвана, на этот раз уже два, на этот раз уже сильнее и глубже, подготавливая к иному, настоящему проникновению.   

- Ты догадываешься, что было с ними дальше, о Мактуб?

+2


Вы здесь » Далар » Далар » Время собирать камни