Напряжение толпы. Густое, тяжёлое, плотное, как кисель. Готовое в любой момент разродиться долгожданным криком одобрения, а после закружить дикой пляской крови и смерти. «На Хаммерсхофф! Бей хёвдинга!» - Рагнар почти слышал эти слова, чувствовал их приближения, тянул их из чужой гортани, как паук вытягивает тонкую полупрозрачную нить.
Сейчас все эти люди принадлежали ему. Подчинялись Слову и Воле. Как подчинялись бы Зенице или Богу. Покорные, безвольные марионетки. Деревянные куклы без души, судьбы и лица. Нужные лишь затем, чтобы построить лестницу из собственных тел для него, Рагнара Фагерхольма. Чтобы он перешёл через стену Хаммерсхоффа и взял то, что должен был взять по праву мести. Полную виру.
На мгновение магу стало трудно дышать. Он чувствовал себя опьянённым собственной Силой и собственной властью. И это ощущение было едва ли не ярче всего того, что норлинг испытывал прежде. Подобное чёрной птице, оно вдруг раскрылось над миром, закрывая образы брата и Айне, все человеческие мысли и чувства. Все, кроме одного – жажды крови. Жажды войны.
Рагнар посмотрел на тарийца в сине-зелёном тартане. Внимательно, с лёгким прищуром, и поманил его к себе. Собирая все свои силы для того, чтобы вложить в его голову простой и короткий приказ, всего один крик. Тот, что разрушит хрупкое стекло тишины, и принесёт за собой хаос и смерть.
Рыжий сделал полшага, не то подчиняясь магии, не то нервничая под чужим взглядом, и уже было открыл рот, когда сбоку оглушающе громко раздался возглас брата Эамона:
- Гейс!... Я налагаю на тебя гейс, Рагнар! Ты спасен моей силой, твоя жизнь – моя жизнь!
Даже Истинный Бог не может остановить лавину, сорвавшуюся с горы. Ибо есть вещи, которые нельзя усмирить и нельзя повернуть вспять. Но дьяболонов трущобный целитель нашёл способ удержать неизбежное на тонкой, опасно тонкой грани.
Ненадолго.
Рагнар повернул голову, выхватывая в толпе расстригу, и глядя на него с какой-то дикой, нехарактерной злобой. Словно не узнавая давнего собрата, с кем вместе пил и к чьим советам прислушивался. Впрочем, сейчас Брат Эамон и не был тем собутыльником. Лишь досадной помехой на пути к Цели. Безликой куклой в красном тартане, не слушавшейся умелых пальцев.
- ...Запрет на тебе – убивать после захода солнца.
Рагнар сжал руку в кулак, чуть опустил голову. Вены на его висках набухли и потемнели. Гейс.
Он не мог отказаться от гейса сейчас. После того, как принял тартан и битый час вещал об единстве и собственном принятии тарийских обычаев. Но и отступиться не мог тоже.
– ...Если же ты нарушишь его, то снова лишишься силы, и поразит все твои члены слабость, а внутренности – лихорадка, позорной будет твоя смерть и безымянной – могила!
Маг сжал губы в тонкую бледную линию. Редька стоял так близко, что норлинг мог слышать его дыхание, заметно отдающее хвойным варевом и перегаром. Видеть каждую чёрточку его лица.
И, конечно, этот старый софист думал, что выиграл.
Рагнар на мгновение чуть наклонил голову вбок. Всё происходящее вдруг показалось ему смешным. Как кажется смешным человек, попытавшийся кружкой вычерпать целое море.
Но ведь солнце ещё даже не вышло. До его захода я многое успею.
Можно было крикнуть это в толпу. И Фагерхольм был почти уверен, что уловка сработает, но опустил взгляд вниз и заметил Гвидо.
Восемь лет назад он, юный орденец, впервые вошёл в «Толстую Маргариту». Впервые увидел Адриана Лёвеншёльда - своего названного брата. Впервые чертал урды, приносящие не разрушение и смерть, а облегчение боли и заживление ранам. И маленький карлик всегда был рядом, как продолжение рук, слов и мыслей Адо. Тогда и сейчас.
- Адриан. - хес прошептал это неслышно одними губами и разом вспомнил и Хашима, и мёртвую девочку-Мидори, и Редьку, протягивающего ему фляжку. И братьев-Макреев, с упоением рассказывающих про майский шест-нидстанг…
Вспомнил и приложил ладонь к лицу, чтобы скрыть недостойную воина бледность, разом обесцветившую щёки. И это выражение ужаса, внезапно пришедшее на смену ярости, ещё секунду назад чёрным огнём разливавшейся по венам, и не знавшей ни преград, ни запретов.
Он чуть было не предал единственного человека, которым дорожил в этом мире. Своего брата. Ни одна месть не стоила этого.
Рагнар медленно втянул воздух, пытаясь вернуть лицу должное спокойствие, достойное мага и сына ярла. Медленно выпрямился. Потом так же медленно положил руку на плечо расстриги.
- Это дурной поступок, Брат Эамон, лишать воина, убийцу и гильдейца его законного времени – ночи. Но ты сказал правду. Во мне теперь течёт твоя жизнь – свою я потратил ещё там, на крыше. И, значит, я ещё больше тариец, чем мне бы даже того хотелось. – Рагнар заставил себя улыбнуться, получилось почти без фальши. Словно все эти разговоры про месть и не были призывами к чему-то большему - лишь личным обещанием воздать по заслугам одному хесскому выродку – и не более того. – И потому я приму гейс, как принял бы его любой из тех, кто родился в Благословенной. Пусть моя месть свершится при свете солнца. Для этого у меня есть ещё много дней. А пока нам нужно похоронить наших мёртвых.
Рагнар снова оглядел толпу, словно успокаивая свою рыжую паству, и вновь вернулся взглядом к Эамону, сильнее сжимая пальцы на плече расстриги, и увлекая его за собой, подальше от телеги с расчленёнными телами, сквозь толпу и свет факелов.
Фагерхольм слишком сильно желал смерти хёвдинга, поставив на кон всё… и едва не проиграл даже больше, чем имел. Стоило, наверное, поблагодарить Редьку. Или, наоборот, приложить покрепче. Но, когда рядом оказалась спасительная каменная кладка стены, Рагнар уже не испытывал ни досады, ни злости. Словно эта вспышка ненависти и магии выпила все силы хеса, оставив лишь усталость и пустоту. Безнадёжность.
- Зачем, Эамон? – норлинг тяжело прислонился спиной к стене, запустил пальцы в белые пряди волос. Нет, он знал, «зачем». Скорее следовало спросить «почему так?». – Ты ведь сам хотел, чтобы я нашёл Айне. И знал, что я всё равно пойду искать её. Ты прав, во мне течёт твоя жизнь, но если я не буду защищаться с наступлением темноты – твой дар едва ли продержится дольше суток. Сними свой гейс. Всё произошедшее – лишь случайность. Я забылся. Но теперь обещаю, что уйду один, не подставляя Адо и не отнимая у него людей. – Рагнар на мгновение замолчал, потом резко оплёл руку расстриги и посмотрел в его лицо всё с той же усталой, но несгибаемой решимостью. Так сморят фанатики, так смотрят одержимые. – Я видел свою смерть там. Видел, как лежу в коридоре с распоротым брюхом, потому что при мне не было меча. И это воля норн, Эамон. Твоё проклятие – это воля норн. Дисы помогли тебе вернуть меня, чтобы я видел смерть Айне ещё раз. Чтобы видел, как напрасны были мои усилия… - Рагнар усмехнулся, но в его улыбке не было радости, лишь ощущение неизбежности грядущего. Тень собственной бесславной смерти и холодного дыхания пыльного Нифльхельма – Я видел, что он отдал Айне на потеху своим воинам. И мне всё равно, через сколько стен пройти; всё равно, что ждёт меня после, но я должен. Ты понимаешь, ДОЛЖЕН, спасти Айне. А, если не успею – убить хёвдинга так мучительно, чтобы даже Дьяболон и Хель зарыдали и попросили о милосердии. Затем я вернулся оттуда, откуда не должен возвращаться ни один воин и маг. Затем, дисы вернули мне силу – проклинать моего врага каждую секунду, пока дышу. Заставлять его харкать кровью и выгибаться в корчах. За этим, Эамон. За этим я вернулся.
