Проснулся Эмери не слишком рано от какого-то копошения подле себя. Он медленно открыл глаза, заведомо зная, что будет больно, и оказался прав, так как в голове его тут же пронзительно зазвенело.
- Ты храпишь, - сообщила ему Доната, которая позаботилась вчера о том, чтобы брат оказался в кровати, а сегодня утром принесла ему завтрак.
Ну да, ещё бы не храпел... - он подумал, что сказал это, но оказалось, что промолчал, разглядывая тусклым взглядом свою прежнюю комнату, в которой не осталось ни одной его вещи, словно бы он тут и не жил никогда.
- Уже утро, - заметил оруженосец, посмотрев в окно, которое как раз раскрыла девушка, чтобы проветрить из комнаты алкогольный дух.
- Ты торопишься? - уточнила сестра, а скорее напомнила.
За пять лет Эмери впервые ночевал под крышей родного дома.

Через полчаса, после того, как он позавтракал и привёл себя более-менее в порядок, младштй Корбо уже стоял перед дверьми в кабинет отца. Надо сказать, что он весьма быстро собрался, впрочем, тут больше была заслуга сестры, чем его.
Вчерашний вечер был несколько в тумане, хотя его начало Эмери помнил достаточно чётко. Ему везло в игре и он решил это отпраздновать, потратив чуть ли не весь выигрыш. Как ни странно, драки вчера не получилось, хотя была небольшая ссора с парой ответных тумаков, которые поспешно прервал хозяин заведения. В итоге, за неимением острых ощущений, захватив с собой бутылку самого дешёвого красного, Эмери взбрело в голову навестить отца. Сейчас он не особо понимал, зачем пришёл к родным стенам, даже не помнил саму идею своего визита. А вот вчера это казалось весьма важным, и разговор с бароном Корбо должен был бы быть серьёзным. Единственное же, что сейчас с напряжением пытался вспомнить оруженосец, это была ли драка. Он же не полез бы биться с шестидесятилетним стариком? Не мог... Да, раньше он так же думал и про старых калек, пока однажды утром милорд не поведал ему увлекательную историю своего спасения конюхом, а после - выпорол.
Эмери всё стоял перед резными, дубовыми дверьми и собирался с духом. Нужно ли ему сейчас туда входить или лучше прийти с извинениями, скажем, через неделю. В любом случае, объясниться придётся, так как барон был не из тех, кто просто так забывал подобное. Будет ли пороть его отец? Спустя пять лет... или просто сообщит, что более не желает его видеть в своём доме. Оруженосец был уверен, что вчера его оставили здесь только по просьбе Донаты.
Дрожащей с похмелья рукой он убрал волосы с лица и дважды стукнул по тёмному дереву; не дожидаясь ответа, открыл дверь и вошёл в комнату, надеясь лишь на то, что не будет выгнан с порога.

Со страхом Эмери поднял глаза и встретился с горящим отцовским взором, которого было достаточно, чтобы понять - вернулся сын вчера не тихо и явно не мирно. Ему показалось, что он сделал шаг назад к двери, он даже качнулся в её сторону, но устоял на месте. Пристально разглядывая лицо барона, оруженосец отметил, что на нём нет синяков или ссадин, и понадеялся, что, быть может, всё оказалось не так уж и страшно, как могло бы. Если только он поднял на отца руку, то тот в праве отрубить её. И, зная характер барона, Эмери мог предположить, что тот так и поступил бы.
Воспоминания сразу же зашевелились в больной голове. Расплывчатая картина возвращения в отчий дом медленно предстала его воображение: он отпихнул нескольких слуг, пытающихся остановить его, но не осмелившихся применить силу; отодвинул и Донату, надеявшуюся вразумить брата, - её он посетил первой; ворвался в комнату к уже заснувшему хозяину дома, бесцеремонно подняв его из тёплой кровати. Что он говорил ему, Эмери не помнил. Про мать? Скорее всего про неё. В детстве младший Корбо всегда представлял, как подрастёт и будет защищать её, невинную и слабую, от гневной воли отцовской, которая безжалостно попортила много крови супруге барона, да и в памяти мальчика ясно отпечаталась. Однажды он даже попытался встрять в их ссору, чего ни один из старших братьев себе не позволял. Барон не любил, когда ему перечат в собственном же доме, и Эмери быстро растерял весь пыл, получив несколько неплохих тумаков по шее. Повторить свой рыцарский поступок он уже больше не успел, так как баронесса вскоре и слегла.
И вот теперь этот человек, который, быть может, и был виною её болезни, смеет говорить так о своей супруге. Он и при жизни так именовал Мерлу, и Эмери не имел иллюзий на счёт образности отцовского выражения.
Но на сей раз ему хватит ума стерпеть оскорбление её памяти, когда сам молодой человек так близок к немилости. Ничего страшнее нет, чем потерять родовую связь. Эмери не сразу осознал это, полагая, что младшему сыну никогда не отойдёт отцовские почести и титулы. Да что там, ему и отцовской любви доставалось не так уж и много. Но было имя — гордое имя древнего рода. И это уже сверх меры много для будущего рыцаря.
Оруженосец сделал несколько бесстрашных шагов вперёд, не думая обращаться в бегство пока отец сам его не вышвырнет из дома.
- Я пришёл просить вашей милости, - сказал он несколько хриплым голосом, но довольно громко, зная, что барон не любил, когда он бормотал под нос. Глаз оруженосец так и не опускал — по той же причине.
- Умолять, если хотите. И я приму любое ваше наказание... - не поздно ли для наказаний? Впрочем, милорда же этот факт не останавливал и за прут он всегда брался с охотой. С чего бы тогда его отцу пренебречь столь действенным ритуалом?

Эмери пристально разглядывал в сухое отцовские лицо, которое так редко приходилось ему видеть в последние годы. Даже когда он приходил навестить Донату, к барону младший Корбо заглядывал не часто. Что он мог ему сказать? И что тот хотел услышать? Было бы проще выполнить ожидаемое, если бы от него что-то ждали. А то, что канцлер до сих пор держал оруженосца при себе, должно быть, вполне устраивало отца и большего он уже не требовал.
Острые, угловатые черты выдавали всю жёсткость характера барона, который с годами становился всё несноснее. Оруженосец даже подумывал, что это старческое - он просто не знал своего отца в молодости. Волосы барона Корбо уже окончательно поседели, напоминая морскую пену, они слабой волной шли по вискам и распушались мягкой шапкой на затылке, не доходя до плеч. Братья тоже, к слову, были обладателями таких же кудрей, только пока, словно сажа, чёрных. Младший же сын, видимо, пошёл в материнскую родню, очень отдалённо напоминая отца. Возможно потому он был ему так же ненавистен, как и жена. В пятнадцать лет Эмери уже был ростом с барона, а теперь почти на голову его выше. Какой отец потерпит, чтобы сын смотрел на него сверху вниз?
Кремневые, чёрные глаза буравили оруженосца ледяным взором. Иногда Эмери удивлялся, как не был задушен в колыбели с такой-то отцовской любовью, с какой топят новорожденных котят. Должно быть, матушка больно кусалась. Взгляд этот, к слову, напоминал Эмери другой - милорда Хогана, который ему приходилось наблюдать в свой адрес куда чаще. Только к немилости господина с годами он смог привыкнуть, а недовольства отца боялся сколько себя помнил. Так и чувствовал оруженосец, что глядя в его сторону, барон Корбо не видит ровным счётом ничего, чем бы мог он гордиться.
Голова безжалостно болела и всё больше возрастало желание развернуться, уйти и более никогда не переступать порог родного дома. Но отец счёл бы это за бегство. И Эмери продолжал стоять на месте, не сдавая позиции и выслушивая все предположения о его нынешнем везите. Ну как же. Эмери отлично знал, что оба старших брата, как только нуждались в чём-нибудь, непременно обращались с просьбами к отцу, и в большинстве случаев он им уступал. Но они же это заслужили... в тот день, когда родились раньше него.
Денег у оруженосца как не было, так и не предвиделось в ближайшем будущем. Всё, что оставалось от поручений милорда, он, действительно, в основном пропивал или проигрывал. Но долгов старался не заводить, заранее зная, что ему не откуда будет достать денег. Последнее время, правда, молодой человек пытался сохранять всё, что попадало ему в руки, на скромные подарки для леди Миад. Баронессу Араго было не легко удивить, как и любую другую придворную даму. Эмери только радовался тому, что его подарки могут скомпрометировать баронессу, и потому преподносились они милой даме довольно редко. На мгновение Эмери показалось, что барон знает о его связи с леди Миад. Но, во-первых, отец не стал бы интересоваться такими подробностями жизни младшего сына, а, во-вторых, оруженосец был уверен, что это просто не возможно.
Просить же у барона денег Эмери никогда не стал бы, даже не заикнулся, защиты тоже... Ничего! Ничего, что могла бы вызвать ещё один такой же взгляд в его сторону, какой пронзил насквозь сегодня. Во всяком случае, оруженосец уже успел для себя решить, что лучше подохнет в канаве, чем попросит хоть грош. Ну, стоит упомянуть, что лет пять назад он считал своим долгом бежать из-под канцлеровского ига и превратиться в странствующего певца или ещё как-нибудь весело и скоро окончить свою жизнь.
- Нет... Нет, мне ничего не нужно, - ответил он, отодвигая волосы с лица, которые сами медленно сползали на глаза. Милорду его шевелюра так же не была по вкусу. Он даже пару раз лично грозился остричь оруженосца, а лучше — оторвать. Но, конечно же, это были лишь угрозы. Кому сдались его лохмы, когда и самому Эмери до них дела не было.
- Ваши подозрения весьма лестны. Что ж, по-вашему, я хоть на что-то годен — кого-нибудь обрюхатить... Это умение, несомненно, когда-нибудь мне пригодится, - в груди поднималась злость. В детстве она перерастала в истерические припадки и попытки уничтожения всего живого вокруг себя, пока отцовская рука не опускалась пудовой тяжестью на его чело. С годами Эмери научился не столь скоро подчиняться яростным порывам, но глаза его быстро начинали полыхать, как в юности, - Всё, что я хотел, это просить прощения за то, что произошло вчера. Ничего более, уверяю вас, - он сделал ещё несколько шагов в сторону отца, оказавшись перед его столом. Теперь путь к двери не искушал его своей близостью.

Отредактировано Эмери Корбо (2014-02-21 10:19:41)

Когда отец поднялся, Эмери отчего-то подумал, что сейчас получит затрещину. Рукоприкладство в их семье не то, чтобы не запрещалось, порой даже приветствовалось. Если уж даже его матери доставалось за резкие речи, то чего было ждать ему самому? В детстве Эмери с ликованием наблюдал, как отец наказывал его старших братьев. А те, в свою очередь, по примеру старших, с удовольствием издевались потом над слугами и над младшим. Единственным человеком в их доме, кто почти не оказывался причастен к насилию, была Доната. Отцу она не дерзила, да и братьям не с чего было к ней придираться. Разве только, кукол отбирали, чтобы Эмери подразнить, но и то ненадолго. Ей была уготована иная участь — отец не имел к девушке никакого интереса, так как единственной его заботой было пристроить девицу замуж. Но что-то не заладилось со свадьбой, и он словно винил в этом саму Донату, которая и видела-то своего жениха раз в жизни. Разве только, наконец уже был назначен день свадьбы, и потому дочь перестала быть в немилости. Эмери же искренне горевал о том, что сестра скоро покинет родной дом, а, возможно, и столицу. Кроме того, что он искренне любил девушку, оруженосец терял повод посещения дома Корбо. Ему не с чем было приходить к отцу, который вряд ли ждал самого неудачного из своих детей.
Эмери был готов принять любое наказание, какое было бы угодно барону. Боли он нисколько не боялся, а вот унижения и отцовской немилости не желал. До сих пор Эмери сам не понимал, как может одновременно ненавидеть родителя и яростно желать его внимания. Порой даже был согласен на негативное отношение к себе. Лишь бы не равнодушия, которое было куда больнее прикосновения ивовой прутины к заду.
Ожидаемого удара не последовало и отцовская рука оказалось перед лицом баронета, который озадаченно на неё посмотрел, словно не знал, с какой стороны укусить кулак.
- Целуй. Проси.
Эмери слегка подался вперёд и приложился сухими губами к холодным кольцам, едва дотянувшись до натянутой на костяшках кожи.
Гордость теперь была ни к чему. Он целовал руку отца, ту, которой позволено было карать нерадивое дитя. Подставь свою руку милорд Хоган и Эмери лишь усмехнулся бы, не более.
Он отстранился от руки и снова посмотрел в глаза барона, надеясь заметить в них хоть намёк на прощение.
- Я бы хотел как-нибудь загладить свою вину перед вами. Если бы вы сказали, как я могу это сделать... - не верилось, что одной его покорности барону будет достаточно. И Эмери опасался, что отец ожидает чего-то от него, а оруженосец и не догадывается о долге, который должен выполнить.

Вот уж с кем у Эмери отношения не ладились, так это с братьями. Так и хотелось ответить: «Не видал пять лет, да и ещё бы не увидел лет семь, с радостью». Правда, это ему так только хотелось. На самом же деле он то тут, то там, постоянно натыкался на родню, которая всегда была угодна при дворе. Близнецы Корбо, довольные своим вольничеством, которое обрели с получением рыцарского титула, никогда не оставались долго на одном месте и в родном доме бывали только проездом – или, как это представлялось Эмери, налётами. Между собой они особо не общались, хотя, ни раз бились на одном ристалище… друг с другом. Встречи же с младшим проходили совсем коротко и чаще случайно, со словами: «всё ещё мечи таскаешь?» - подразумевалось, конечно же, что милорд Канцлер уже давно оставил рыцарство и меч его, хоть и был остёр, да давно уже не сливался воедино с рукой владетеля.
- Ну, месяца три назад. Если помнишь, они заезжали? Я тоже тогда заходил… - Эмери выпустил сухую отцовскую руку и выпрямился, снова отодвигая волосы от лица и делая шаг назад, чтобы не стоять над отцом. Он не надеялся, что его присутствие тогда было как-то отмечено, но не помнить приезда любимых сыновей барон не мог. В этот раз они пробыли дома довольно долго, где-то больше недели, и даже не случилось никакой ссоры. Они просто переглянулись пару раз свирепыми взглядами, да и общались  довольно скованно. Ну, либо Эмери всё самое интересное пропустил.
- Мне угодно, чтобы вы трое помогли готовиться к свадьбе. Слишком много хлопот, а я не могу находиться в нескольких местах одновременно.
Как, разве до сих пор не были сделаны все приготовления? Помнится, Эмери уже чуть ли не больше полугода назад принимал товары для празднества. И Доната не упоминала, что приготовления идут медленно. Она вообще не очень любила говорить о своей женитьбе, зная, что знатный её жених, чуть ли ни вдвое её старше, так медлит с церемонией, так что девушка всё опасалась расторжения договора. Тогда кому она будет нужна в двадцать три-то года? Чай не принцесса – женихи в очередь не выстроятся, когда шестнадцатилетних благородных девиц так много сидит по своим светлицам, одинёшеньких.
Ну да, конечно, понять можно, что к такому большому событию подготовиться не так уж и просто, но оруженосец как-то даже и не думал, что отцу может снова потребоваться его помощь. А, возможно, давно стоило предложить свои услуги, и слова барона были упрёком всем троим?
- Конечно, отец, - с готовностью кивнул Эмери, зная, что отказать не имеет права, - Я готов сделать всё, что в моих силах. Правда… Вы уже говорили об этом с Арно и Готье? Просто, насколько знаю, Арно же сейчас в замке Корбо, да? Я думал, что он нужен там.
Арно и впрямь неплохо обосновался в родовом гнезде, сообразив скорее Готье и умело воспользовавшись предложением отца последить за хозяйством. Конечно, он не сидел там безвылазно. Только когда погода была сносная.
- А Готье ещё не вернулся из похода, - продолжал Эмери, отлично зная по слухам, что брат вот-вот уже будет в столице. Но младший Корбо говорил о далёком пребывании  братьев лишь по той причине, что откровенно не понимал, как представляет отец их взаимодействие. Должно быть, это очередная изощрённая шутка родителя, любившего сталкивать лбами сыновей, которые и без того постоянно пытались налететь друг на друга.

Эмери чувствовал, что опять говорил что-то не то. Ему, видимо, нужно было просто согласиться на просьбу отца. Во всяком случае, тот ожидал именно этого, а не отговорок и намёков. Барон, естественно, понял, что младший сын не желает иметь никакого дела с близнецами. Особой тайной это, конечно же, не было. Даже в день отъезда новоиспечённого оруженосца Эмери умудрился сцепиться с Арно, гостившим дома. Юноша тогда совсем не хотел переезжать к канцлеру Хогану. Хватило лишь намёка на то, что он и так засиделся под маминой юбкой. К слову, брату тогда уже исполнилось двадцать два, но, будучи рыцарем, он всё же не смог не уступить желанию посредством кулака пояснить довольно рослому мальчишке, как следует вести себя со старшими. Впрочем, Эмери же сам, не говоря ни слова, накинулся на брата, который лишь сказал правду и не более. Разнимал лично отец, должно быть, уже пожалевший тогда, что отдал свой меч малолетнему идиоту, не умеющему сдержать своих эмоций. Подарок отбирать барон не стал, но так и не попрощался с юношей в тот день.
Прошло пять лет, и сыновьям Корбо за эти годы не так уж часто приходилось встречаться, но они едва ли тосковали друг по другу. Неприязнь с со временем лишь усиливалась. Всё это, конечно же, барону было известно, но ничуть не волновало сейчас, когда он был намерен требовать повиновения от всех троих. И они будут плясать под его дудку, хоть по одному, хоть все разом, потому как двое старших до сих пор зависели от расположения отца, а Эмери просто хотел его добиться.
Невестой? Какой, к диаболону, невестой? Оруженосец с удивлением уставился на барона, словно заново подсчитывал, сколько тому лет. Он решил обрадовать их всех молоденькой мачехой, чтобы сыновья захлебнулись в собственной слюне? Или же, быть может, он решил лично подобрать жену одному из них? С девицей из хорошей семьи будет и неплохое наследство. Вполне возможно, что барон решил сделать, таким образом, неоценимую услугу кому-то из близнецов, заодно снимая его со своей шеи. А, может быть... в последнюю очередь Эмери подумал о том, что невеста могла бы предназначаться ему. Да, такое могло быть едва ли, когда Гая всегда интересовало лишь благополучие старших. Либо же... он хотел таким жестом указывал на дверь тому, кто готов был радоваться любому подарку.
- Прошу прощения, я, возможно... - голова ещё гудела и Эмери с трудом мог подобрать слова, чтобы не пришлось извиняться вновь, - Мне кажется, или вы упоминаете впервые о том, что нам предстоит справить две свадьбы в ближайшее время? И кто же ваша избранница? - ну, отец уже и так наверняка был доволен его ошарашенной рожей, так что ошибиться Эмери не боялся, ожидая, что барон его поправит, если потребуется. Велика беда: старик посмеётся над своим сыном - когда бывало иначе?

Казалось, что мысли его зашевелились куда проворнее прежнего, так что даже голова снова заныла похмельной болью. Отец шутил? Эмери скорее бы поверил, что барон решил себе подыскать молоденькую девицу, которая бы скрасила его старческие годы и которой он испортил бы воспоминание о юности. Оруженосец совершенно не понимал, чем заслужил расположение отца, когда его и домой-то за все эти годы не особо зазывали, а вчерашний визит был случаен. Когда же, в таком случае, барон собирался ему сообщить радостную новость?
Наверное, вид у Эмери в это мгновение был самый наиглупейший. Хорош жених с опухшими, красными глазами да руками дрожащими, который и жениться не очень-то готов. Да и разве мог он обзавестись женой раньше братьев? Был тут какой-то подвох. За его, Эмери, счёт устраивались отцовские торговые дела, по которым разменной монетой нашёлся младший сын, которого не жалко, в отличии от старших?
- Вы меня, честно говоря, удивили, отец, - собственно, что и было написано на лбу Эмери, так что признаваться было не обязательно, - Почему же я, а не Арно или Готье? - он так и не смог подобрать правильных слов, в полной мере выразивших бы его удивление.
А Миад? Быть может отец всё же каким-то образом узнал о похождениях оруженосца, которому о будущем подумать бы, прежде рыцарем стать, а уж потом во служение прекрасной даме подаваться. И не было бы барону Корбо дела до того, не окажись любовницей баронесса. Одно дело горожанок портить да по борделям шататься, и совершенно другое — рога наставлять тому, кто имеет силу от тебя и копыт не оставить. Отец, видимо, решил либо спасти своего потомка, либо проучить его таким образом... Но Миад. Конечно, какая разница? Что изменится после его свадьбы, когда любовь их и без того преступна? Он не оставит баронессу Араго, в любом случае, из одного только упрямства, но встречи их могут стать ещё более редкими и устраивать их станет сложнее. А жена... Эмери не был готов к таким переменам.
Вера же отца в то, что младший сын его настолько плохо вышел, что и в рыцари может не сгодиться, едва ли радовала оруженосца. Даже если поверить в самые лучшие намерения барон, решившего остепенить младшего, оруженосца оскорбляло очередное принижение его способностей.
- Я знаю семейство, о котором вы говорите? Отца, быть может? Он сам из Халифата или лишь торгует? - ему видимо суждено связать свою судьбу с шазийкой, если предположение окажется верным, - И... ну... сколько лет этой девушке? - Страшна ли она? Какими болезнями врождёнными обременена? Чем он заслужил такое счастье? Эмери слабо передёрнуло, - Отец, позвольте дослужить милорду Хогану? Ещё только год и потом я женюсь, - как же хотелось просить разрешения самому выбрать себе невесту, но на такую дерзость Эмери не осмелился. И более всего в невесты он хотел Миад, которая, к сожалению, уже была замужем, и, пожалуй, муж её обеспечен куда лучше оруженосца канцлера, чтобы такой птичке всегда было тепло и уютно. А иначе и петь не будет.
Нет, Эмери не хотел жениться. Совершенно. Но как мог он сейчас сказать это барону? Как противиться отцу, который делает тебе одолжение из любви или корысти, то не имело никакого значения. Его сыновий долг подчиниться.

Неужели решение отца было безапелляционным? Эмери не ожидал столь тяжёлого утра. Он чувствовал себя загнанным в угол, из которого его не выпустят до тех пор, пока оруженосец не признает поражение. Вот в чём были похожи его отец и канцлер. Оба без труда могли подавить сопротивление и бунтарство молодого человека, жаждущего больше свободы, чем ему было положено. За бароном оставалось непререкаемое право выбирать своим сыновьям будущих жён, а те могли лишь принять его волю. Да, желательно, ещё и вид довольный сделать. Эмери с бодуна, ещё не успел сообразить, над какой пропастью оказался.
Невеста молода, родом из алацы, где девицы весьма не дурны собой бывают, да ещё и с приданым. Что ему может пожелать младший сын, который получил шанс обзавестись состоянием. Но амбиции Эмери были куда выше того, чем потчевала его судьба с отцовской ладони.
- Зато из тебя, глядишь, выйдет недурной приказчик, - шутка на больную его голову возымела действие слишком сильно.
- Отец... - молодой человек уставился на барона внимательным взглядом своих золотистых глаз, - Два ваших сына уже стали рыцарями. Вы решили, что того достаточно, и мне этот титул не пойдёт?
Ясное дело, что барон Корбо менял сына на кошель. Мог бы обменять и старшего, но, видать, пожалел любимцев. Да те в скором времени и сами себе невест подберут, а отец не сможет отказать. Ну, или как там их родственные отношения строились?
Разве есть вина Эмери в том, что он всё ещё прислуживает Хогану? Ну, кроме того, только, что оруженосец находил одни льшь плючы в такой службе, при которой постоянно находился в императорском замке, подле знатных и важных людей. Канцлер придерживался той традиции, при которой рыцарский титул обретается на двадцать первом году жизни. Весьма старомодно, но так было с ним, и с его отцом, и с отцом отца его. Почему должно было стать иначе с оруженосцем, оказавшимся у него во служении? И ясное дело, что каждый из рода Хоган становился воином раньше, чем бока коня опробовали новые шпоры. Но то были прежние времена, да и места далёкие от столицы.
Кроме всего прочего Эмери слишком поздно начал обучение, в отличии от тех же своих братьев. Виной тому упрямство матери или же безразличие отца, было уже не важно. Эмери не стремился в рыцари — он просто знал, что обязан получить титул, дарующий свободу. То есть, как иначе младшему ребёнку пробиться в люди? И на что тогда все те знания, что обрёл он в течении пяти лет обучения у милорда канцлера? Чтобы теперь жениться на девице, получив в придачу её папашу с торговым ремеслом?
- То есть, из распоряжения милорда Хогана я поступлю в распоряжение купца  Эвора? А что, сам он живёт в столице? - уточнил оруженосец, который всё меньше находил в предстоящей свадьбе плюсы для себя лично.
- А как же традиция, по которой младший сын не может жениться раньше старшего? Неужели же братья оставили надежду обрести семейное счастье?
Естественно, Эмери знал, что отцу глубоко плевать на все традиции. Женить рыцаря на дочери торгаша было бы слишком для его любимцев. Нет, он подберёт им партии куда более подходящие. Да паршивую овцу нужно бы пристроить.

Отредактировано Эмери Корбо (2014-04-30 08:52:42)

Эмери долго испытывал терпение отца. Он это понимал, но молодой человек просто не знал, как должен говорить с бароном так, чтобы его не раздражать одним своим присутствием. Этим утром провинившийся сын изо всех сил старался быть аккуратным и вежливым. Не вышло. Никогда не выходило: стоило показать зубы и отец был готов отстегать его чем под руку попадётся, а когда был тих и вежлив, тут же оказывалось, что он сопляк и ни на что не годный недоросток.
Конечно, как и думал Эмери, старшие не заслужили себе в жёны дочку торгаша, им бы там графиню или герцогиню, может быть сразу принцессу? Видимо отец ещё подыскивал подходящую партию для каждого, да такую, чтобы те не осмелились отказаться. А его труба пониже, да и нашлись бы дрова на дым — с него и малого довольно. Впрочем, как малого, когда его женили на денежном сундуке? В положении младшего, бесправного сына самое то, надо сказать. И конечно же Эмери согласится, разве ему предоставляется выбор?  Ставят перед фактом, и то неплохо, что заранее. Оруженосцу всё ещё не верилось, что его почти свободная жизнь вот так сразу заканчивается, когда только-только началась. И Эмери совершенно не был готов к обретению невесты, которую ни разу не видел, да и, приведи Создатель, хоть разок до свадьбы глянуть, что за кота в мешке ему пихают. Но не думал же он и в правду, что прикончит супруга баронессы Араго и женится на вдовушке? Или думал? Признаться, Эмери уже давно об этом размышлял и лишь не знал, как бы так всё удачно устроить. На всё требовалось время. Вот его-то ему и не давали с этой новой женитьбой, после которой уже никуда рыпнунуться и не удастся. Не отправлять же на тот свет и новую свою жену. В конце-концов, она сама едва ли знает, какой счастье её ждёт.
Эмери уже чувствовал, что возражать больше не может и собирался просто кивнуть да поскорее отпроситься восвояси обдумывать своё новое положение жениха, когда отец вдруг окончательно сорвался. Он и так был раздражён, а Эмери всё медлил с ответом, красноречиво не произнося ни звука, так что был слышен скрип его мыслей, никак не складывающихся в разумный ответ.
Да уж, мама, при всей своей нежной любви к младшему ребёнку, медвежью услугу ему оказала, укрыв своими юбкой младшего Корбо от всех бед, которые лавиной обрушились на него сразу же после её смерти. В юности Эмери верил, что матушка не зря его оберегала, но теперь видел, насколько неудачно сложилась для него такая забота. Да он, и в самом деле, уже мог бы быть не хуже братьев, если бы поступили по отцовской воле. А барона, должно быть, бесила и та уступка перед страптивой супругой. Теперь же отыгрываться он мог только на сыне, которого нарочно ставил в бабий ряд, раз уж бабами тот воспитывался. И надо же было Эмери, кроме всего прочего, в детстве полюбить арфу, да стихосложение, предпочитая их перед военным делом. Вот она детская недальновидность. Музицировать обучались все благородные дети, его братья в том числе. Только тем такое занятие нравилось куда меньше, чем они несомненно радовали отца. На кой ему сын-стихоплёт? Впрочем, в этом они были схожи с милордом Хоганом, который тоже вряд ли ценил таланты своего оруженосца. Такими умениями только девиц развлекать.
Но обвинения отца зашли куда дальше. Эмери и заметить не успел: смазлив как херувим, а может и вовсе мужеложеством грешит! От таких беспочвенных обвинений глаза на лоб полезли. На сей раз к стене его припёрли уже физически и притом весьма ощутимо. Оруженосец выдохнул перегаром прямо в нос барону, что напоминало о вчерашней его провинности, добавляясь к тем, которые только что отец сам ему придумал. Правда Эмери не смог уже сдержать своего раздражения. То, что барон недооценивал его было делом обыкновенным, но ложные подозрения откровенно выводили из себя. Неужели он настолько паршивая овца? Эмери отцепил от себя отцовские руки и отодвинул барона, уходя в сторону от него и оказываясь на безопасном расстоянии. Кто знает, быть может, на безопасном для барона расстоянии. Не хватало на трезвую батюшке врезать.
- Ваши подозрения напрасны, - раздражённо ответил сын, неуклюжим движением одёргивая деблет, - И с мужами в постель я не ложусь, если вы говорите об этом. Можете быть спокойны, настолько ваше имя я не опозорю. На службе же у милорда Хогана я пробуду столько, сколько будет угодно его милости. Мне был обещан год. И разве не было у вас никаких уговоров на сей счёт, когда Вы меня отдавали во служение? И поручения мне даются разные. Разве не в том предназначение оруженосца, чтобы выполнять приказы господина и верно ему служить? И если перья — это высший мой долг, то пусть будут они, - он раздражался всё больше. Какие, к диаболону, перья? И зачем он только сам к ним прицепился? Он уже понимал, что вот-вот может перейти опасную черту. Нужно было остановиться.
- Что же, если, как вы говорите, женитьба моя решена, то мне остаётся вам только подчиниться. Вы же этого требуете от меня? Я прошу лишь... - он перевёл дыхание, напоминая себе о том, что он уже не в том возрасте, когда глупости прощаются, а значит нужно держать себя в руках, - Если это будет возможно... дать мне год до самой свадьбы. Я готов быть женихом, но мужем хотел бы стать не раньше, чем стану в один ряд с моими братьями. К тому же за это время, быть может, найдутся и им невесты, - Эмери всё же надеялся выхлопотать себе немного времени. Правда, он не рассчитывал на отцовскую милость, скорее на чудо, которое случалось с ним весьма редко.

Отредактировано Эмери Корбо (2014-05-11 14:53:49)

Ну ещё бы он не заставил себя ждать, когда уже с утра носился как бешеный лис (он и всю неделю носился так же). Канцлеру было абсолютно всё равно, на кой диабло он понадобился отцу. Эмери находился на его службе и никакое отцовское желание этого не отменяло. Конечно, канцлер уже всё знал об устраиваемой женитьбе, даже если бы его не оповестили об этом, он всё равно узнал бы без какого-либо для себя труда. Только будущее оруженосца его никак не тронуло, хотя Эмери надеялся, что милорд не даст ему воли. Хоган же просто пожал плечами, когда оруженосец кивнул на уточнение правдивы ли слухи, и это равнодушие привело в некоторое замешательство молодого человека. Возможно, что господин не считал плохой идеей затею отца, но тогда отчего Эмери виделось столько препятствий? Хотя, пожалуй, просто потому, что он не желал терять свою свободу, которой и так уж было не слишком много. Больше разговор не заходил об этом деле до того момента, как оруженосец не решился отпроситься на день. Канцлер такой просьбой подопечного был недоволен, отчасти по той причине, что в этот день у него с самого утра болела нога. Сообщив оруженосцу, чтобы тот и не надеялся постоянно устраивать себе помимо вечерних гуляний своих ещё и дневные прогулки со своими отцом, невестой, кем угодно, а теперь проваливал, пока не передумал. И добавил при Жаке, что, если явится поздно, то пусть на конюшне и спит. Дальше уже оруженосец поспешил сбежать из хозяйского дома, пока Хоган не озверел в конец со своими старческими капризами. Отвратительный был старик всё же.
В прошедшую неделю Эмери не находил себе места. Он пытался узнать, каковы настроения отца от сестры, с которой ему удалось ненадолго встретиться через день после посещения отчего дома. Доната, надо сказать, весьма перепугалась, когда брата почти вышвырнули из кабинета. А Эмери и сам поторопился покинуть дом барона, чувствуя, что задержись он ещё хоть на пару минут, и его могли бы выгнать навсегда или бы он просто пришиб родного папу в приступе гнева, который вот-вот грозил накатить на его похмельную голову.
Всё оказалось не так уж и плохо. Барон Корбо продолжал хлопотать о будущей свадьбе чуть ли не с большем энтузиазмом, чем о свадьбе дочери, как рассказала это Эмери сама Доната. К разборкам домашних девушка привыкла, как и к тому, что постепенно всё укладывалось и становилось как было. Только о будущей невесте младшего брата разузнать ей ничего особого не удалось. Спросить отца напрямую девушка, естественно, не решилась, а сам он в свои дела дочь посвящать не видел причин. Но, наблюдая, как барон заинтересовался младшим сыном, девушка настоятельно посоветовала Эмери не брыкаться. Оба они знали, что желания старшего Корбо так или иначе исполняются, и будет лучше, если молодой человек сам уступит, чем его сломает отцовский натиск. После разговора с сестрой оруженосцу стало несколько легче, но окончательно успокоиться он не сумел, зная, что ему когда-нибудь придётся сказать обо всём Миад. Пока баронесса оставалась в неведении и Эмери надеялся, что это её блаженное состояние продлится как можно дольше. Он просто не знал, как может отреагировать женщина на то, что любовник больше не будет принадлежать только лишь ей одной. А оставлять баронессу Эмери был не намерен...
Ноги словно сопротивлялись, когда он шёл от дома канцлера. Возможно это было от утренней беготни к лекарю, но скорее всего от нежелания снова получить пару отцовских пинков вслед за хогановскими. Но, каково бы сильно ни было упрямство Эмери, а любопытство всё же потихоньку закрадывалось в разум молодого человека. В конце-концов, если выкрутиться ему так и не удастся (а он всё ещё надеялся улизнуть от отцовской воли, пусть и не знал покуда как), то он по-крайней мере узнает чуть больше, чем знал теперь. Скорее всего познакомится лично с отцом невесты, которую, несомненно, хотелось бы тоже повидать, если ему позволят. Всё-таки судьба его, чтоб её разорвало — не девушку, конечно же, судьбу.
Отца не порадовало опоздание сына, но он дождался оруженосца, а значит рассчитывал на его появление. Скорее всего, что Доната всё же сыграла маленькую дипломатическую роль. Эмери ещё не решил, сказать ли ей за это спасибо.
- Прошу прощения, - сухо ответил оруженосец отцу с почтительным полупоклоном, поспешно поднимаясь по мраморным ступеням, по котором почти сразу же они и спустились.
В отличии от прошлой их встречи, на этот раз Эмери выглядел куда приличнее. Ну и алкоголем от него так не несло. На неделе оруженосцу даже выдалось побриться. Борода у него росла не ахти какая хорошая: жиденькая и какими-то клочками, да и росла-то не шибко быстро. Пожалуй, если бы он попробовал её отпустить, то стал бы похож на горного козла. В общем далеко было до отца, который и теперь, и в молодости был обладателем не очень длинной, но весьма опрятной поросли, мягко обрамлявшей крутой подбородок.
Оруженосец и не думал, что ему станет настолько интересно. Слишком долго Эмери пробыл наедине со своим воображением, которое предоставляло ему самые различные сюжеты. Но скоро... скоро он должен был увидеть всё своими глазами, и как бы он ни желал, чтобы предприятие это сорвалось, а о том, что пришёл, не жалел.
С каждым шагом предвкушение нарастало. С отцом во время недолгой дороги они особо не разговаривали. Только короткими словосочетаниями, которые значили-то не особо много. Ну, или так их понял Эмери. До дома Эвора оказалось совсем близко, и скоро отец с сыном уже стояли на его пороге.

[AVA]http://s1.ipicture.ru/uploads/20140509/j1TWJKy9.jpg[/AVA]
- Эмери Корбо, оруженосец канцлера Хогана.
- Очень рад, очень рад. Я уж догадался, - улыбнулся Фермин барону Корбо, - О делах, не беспокойтесь, мы непременно поговорим. Как же о них не поговорить? Обязательно, но позже. Прежде обед. Да молодых познакомить надо, я думаю. Ах да, я же забыл, мой племянник, Оттавио Эвора, приехал к нам ненадолго в гости.
Господам Корбо поклонился не очень высокий, но ладно сложённый молодой человек. Возрастом он был, скорее всего, старше Эмери, загорелый, курчавый, волосы чёрные. Задорно поблёскивал взглядом на жениха, который чуть ли ни на две головы его был выше. Он изредка помогал дядюшке в делах его, за что, конечно же, получал свою долю, на которую и имел возможность недурно одеваться.
"Должно быть, этот Эмери понравится Доротее," - с надеждой подумал Фермин, оглядывая баронета, что был столь неразговорчив, словно бы его кто по голове хватил. Зато на вид оказался весьма недурён. Как и ожидалось — порода. Правда отца по росту обскакал недурно, высоковат был всё же парень, но, пожалуй, в том находились и свои плюсы. В плечах широк, руки крепкие, натруженные, стало быть оруженосец на месте шосы не просижывал. Канцлера купец никогда лично не видал, да и не интересовался особо, разве только слухи сами доходили. Но быть оруженосцем у первого императорского приближённого это уже весьма неплохое начало. В общем и целом недурной должен был обмен случиться. Разве только поговорить с женихом лично всё же придётся, а то вдруг тот туп, как пробка, тогда все его хорошие качества и недурное место быстро могут пропасть без следа, так же, как и приданое его, Фермина, дочери, о которой он весьма беспокоился.
Кстати, о дочери. В столовой её всё ещё не присутствовало. Вместе с сестрицами пряталась она в соседней комнате, ожидая, когда её позовут. Остальным дочерям присутствовать на обеде не позволялось, но, пока была возможности, они вместе со старшей заглядывали в комнату через щель, словно бы думали, что никто их не приметит. А ведь предупреждал, чтобы смирно сидели. Но разве ж усидеть тут девицам?
- Киара, - обратился Фермин к жене, которую по имени называл лишь при гостях, - А позови-ка Доротею, - он лукаво улыбнулся, провожая взглядом достаточно ещё молодую женщину, которая рядом со своим нелепым мужем превращалась из хорошенькой в писаную красавицу.
- Стесняется невеста, - пояснил гостям дон Эвора, - Ну, думаю, это не новость.
Как участливый отец пятерых дочек Фермин уже довольно знал о девичьей нелёгкой натуре. Доротея могла и не выйти сама, хотя он просил её долго не сидеть за дверью. С матушкой ей уже некуда будет деваться. Да и остальным Киара должна бы передать, чтобы притихли.

Вскоре донья Эвора вернулась вместе с юной Доротеей, имя которой достаточно быстро закрепилось в памяти оруженосца, хотя он не прилагал для этого никаких особых усилий. Эмери перевёл безразличный взгляд со стены на невесту. Что же, та была весьма хороша: и хрупким станом своим, и ровным личиком, которое молодому человеку удалось лучше разглядеть как раз в тот момент, когда отец производил осмотр девицы Эвора. Право, нисколько не похожа на отца, разве что невысоким ростом, да цветом глаз, которые впрочем удалось уловить совсем ненадолго.
Шутка барона заставила смутиться девушку, так что щёки загорелись ещё более ярким румянцем. В это мгновение она стала особенно нежна и трогательна, но Эмери был занят тем, что мысленно огрызался на отцовскую остроту: «Вам так нравится? Я уступаю,» - так же мысленно он развернулся и вышел вон. Как бы было всё просто. Но Эмери продолжал стоять на месте, потому как игра велась по общеизвестным правилам, которые не давали оруженосцу ни малейшего манёвра в сторону двери.
Доротея оказалась единственной в этой комнате, кто до сих пор ни разу так и не взглянул на него, даже когда девушка присела в реверансе, она упорно смотрела куда-то под ноги. Эмери слегка поклонился, отмечая для себя, насколько девушка ростом ниже леди Араго. Не на много, но всё же для него разница была заметна. И волосы Миад, иссиня-чёрные, отдающие немного в холод, были куда пышнее, а волны при этом мягче. Да и реверанс у Миад выходил лучше. И хоть слово бы ему она сказала.
При других обстоятельствах Эмери не обратил внимания на юное создание, которое действительно было подобно бутону розы, что распускался прямо на глазах. Но красавице далеко было до его Миад, которая по личному мнению оруженосца, заранее во всём превосходила синьорину Эвора. И всё же он находил занимательным разглядывать Доротею. Эмери даже как-то позабыл о том, что сам тоже является объектом внимания, настолько увлёкся сравнением любовницы и невесты.
Приветствие было окончено, а так как все уже собрались, то дон Фермин без промедления пригласил гостей к столу. Жениха с невестой посадили подле друг друга, и теперь Эмери больше разглядывал кузена своей суженой, с губ которого не сходила лукавая ухмылка, дарованная ему природой.
- Да, милая, прочти молитву, - улыбнулся дочери Фермин. Он сам был очарован своим чадом и не верил, что остальным могла она прийтись не по вкусу.
Южане всегда казались Эмери излишне набожными. Впрочем, и в их доме некогда матушка читала молитву перед трапезой. Он помнил, как складывала она ручки, точь-в-точь, как сейчас Доротея, и начинала почти шёпотом говорить молитву, а порой заставляла и его повторять священные слова. Так было до тех пор, пока Эмери не оказался за хозяйским столом, за который детей не сажали. А случилось это совсем не задолго до смерти баронессы Корбо. После же Доната пыталась-было заменить покойную матушку и читать молитву вместо неё, но барон быстро прервал эту традицию. Впрочем, Эмери уже давно не имел понятия, как проходят обеды в доме Корбо. Молился ли канцлер, оруженосец не знал тоже, быть может, про себя. Сам же Эмери с трудом вспоминал некогда заученные в детстве слова. Он не молился перед трапезой, он не молился, готовясь ко сну, он не посещал все воскресные службы и не слушал проповеди на тех, которые посещал. А духовнику говорил вдвое меньше того, в чём признавался милорду. Он верил, но вера его была слаба и неуклюжа. Эмери ничуть не сомневался в существовании Создателя и в его всемогуществе, но Создателю не было дела до Эмери, зачем же молить о милости того, кто глух к этим мольбам. Вера — удел женщин: его матери, его сестры, его любовницы, которая по набожности, к слову, могла бы обскакать двух первых... а теперь и его невесты. Не в их силах было изменить свою судьбу, и потому, слабые, они уповали на проведение.
Эмери сложил руки в замок перед своим носом и с благоговением закрыл глаза, склонив голову. Если бы не волнение, он бы вполне мог уснуть. Молитва показалась оруженосцу слишком длинной, впрочем, скрасил это досадное недоразумение приятный девичий голосок.
Наконец им было позволено притронуться к еде, которая уже давно своим запахом дразнила гостей. И тут Эмери обнаружил, что от волнение и кусок в горло не лез, тогда как барон чувствовал себя как дома и благополучно обедал за счёт дона Эвора. Эмери хоть долю бы этой уверенности. Обидеть хозяев он не мог, так что есть всё же пришлось, но жевал он медленно, да и глотал с трудом.
- Вы знаете, Доротея чудесно поёт. Вам, барон, непременно нужно услышать, как она поёт. Как птица! После обеда обязательно послушаете, - тут же принялся расхваливать невесту отец. Киара уже давно говорила супругу, что он расписывает своих детей так, будто бы собою хвастается, - И вы, конечно же, - добавил он погодя для Эмери, прервав  не очень продолжительную беседу оруженосца с Отавио, который расспрашивал его о службе у канцлера.
- Буду рад послушать, - учтиво ответил Эмери, покосившись на невесту. Ему было интересно, насколько же обрадуется та.
- Конечно будете. Поёт, как ангел, - улыбнулся Фермин, ласково глядя на дочь.

[AVA]http://s1.ipicture.ru/uploads/20140509/j1TWJKy9.jpg[/AVA] 
Фермин внимательно следил за тем, нравятся ли подаваемые блюда гостям, и с немалой гордостью отмечал, что барон обедом был доволен. Впрочем, не только лишь для трапезы собрались они сегодня, и дону Эвора ничуть об этом не забывал. В словах барона послышалось ему что-то дурное, что-то, что должно было его задеть. Тут же Фермин принялся перебирать слово за словом сказанное гостем, намереваясь ответить старшему Корбо так, чтобы и себя защитить и гостя не обидеть. В запасе умелого торговца водилось пару приёмов подобного толку.
- Моя жена, как вы уже могли заметить, хозяйка превосходная, такую поискать придётся. Впрочем, думаю, что вы видите всё сами. Могу заверить, что дочек Киара учила всему, что знает сама, - хозяин посмотрел на Корбо старшего ласковым взглядом, заверяя его тем самым в том, что опасения его напрасны. Фермин был уверен, что из Доротеи получится верная и любящая супруга, да и хозяйка прилежная. И как иначе мог ещё думать отец, который всё любовался застенчивостью и румянцем дочери.
Тем временем Эмери тоже поднял взгляд на отца. Издеваешься? Детей? Вот так вот с ходу, когда они ещё и не женаты. Впрочем, кажется, он уже был в такой петле, из которой выбраться ему не удастся. Вот только о чём- о чём, а о детях Эмери думать ещё не приходилось. Стоило бы опасаться, что баронесса Араго наплодит бастардов и когда-нибудь страшная их тайна раскроется, да только, по счастью, Миад была бесплодна. Об остальных же своих любовных похождениях Эмери задумывался и того меньше. И вот теперь на него свалилась новая задача. Дети. На кой Диабло ему дети сейчас?
- Отец, я не хотел бы семьи обширной. Об этом позаботятся мои братья, я уверен, - Это притом, что оба до сих пор вольны, как ветер, и никак ты их до селе не окольцевал, - А я бы хотел наследника, сына. Но я вижу, что у Доньи Киары лишь дочери, - Эмери слегка склонил голову перед хозяйкой в знак того, что ничуть не хотел её обидеть, - Что несомненно тоже превосходно, тут я не могу спорить.
Киара хотела-было ответить, но супруг её опередил:
- Кроме дочерей у нас было так же ещё два сына. К сожалению, один был слаб здоровьем и погиб в младенчестве, а второго загрыз дворовый пёс в возрасте трёх лет. Мучился долго, мы думали, что можно было спасти, но нет, куда там... - Фермин погладил жену по руке, - Дело давнее. Не беспокойтесь, получить наследника у вас есть все шансы, мой друг.
Ещё бы больше сказок рассказали, - Эмери слабо улыбнулся и кивнул. Он уже давно не ел и лишь ждал, чтобы всё это поскорее закончилось, заведомо решив, что вряд ли удастся узнать что-то особо важное, кроме того, что вольной он не получит от отца явно. Разве что, выкинуть что-нибудь из ряда вон, что бы несомненно избавило его от обязанности жениться на ком-либо... Ну, и от покровительства отца.
Эвора отметил про себя, насколько плох у жениха аппетит. Впрочем, конечно, наверняка можно было сослаться на волнение. Так-то, по внешнему виду, Эмери не был похож на человека, который недоедает. Отец-то ел за четверых. Да и выглядел куда увереннее своего сына. Дождавшись, когда Гай Корбо прикончит последнее блюдо, Фермин всё же решил перейти к главному, да и барон уже несколько раз намекнул об этом.
- Что же, давайте мы с вами пройдём в кабинет. Думаю, что будет лучше обговорить сегодня как можно больше. Да и молодым не будет так стеснительно поговорить. Оттавио, познакомь баронета с сестрой, - сам дон Фермин неторопливо поднялся из-за стола, - А после, Доротея всё же споёт нам. Вы не пожалеете, - снова хитрая, блуждающая улыбка скользнула по губам южанина.