Жизнь бродячего цирка прекрасна тем, что свой шатёр он возит с собой. Ему нет нужды быть привязанным к одному месту и одним зрителям. Он может свободно колесить по всей Империи, развлекая самых разнообразных граждан, и становясь известнее с каждым годом, ведь память о ярком веселье представления ещё долго живет в сердцах зрителей, и этой памятью они делятся с родственниками, друзьями и знакомыми, а те делятся со своими, и так у вести вырастают крылья, она летит, опережая ярко раскрашенный фургон, и циркачей встречают уже с затаённой радостью и предвкушением улыбки.
Северные земли встретили труппу свежим ветром, вплетающимся в волосы и стремящимся обнять весь мир, и прозрачным высоченным небом, которое бывает только на севере. В голову Оле то и дело закрадывалась мысль о том, что его предки когда-то жили здесь, на севере, и видели эти непередаваемо яркие звёзды каждый вечер, и в сердце молодого циркача закрадывалось такое странное ощущение… Это была грустная радость или радостная грусть, как будто смотришь на мыльный пузырь, переливающийся круглой радугой в солнечных лучах, но знаешь, что через несколько мгновений он лопнет.
Города, городки и городишки, деревни и деревеньки, представления, смех, улыбки… Лето на севере не было жарким, так что можно было легко носить плащ, но и не было настолько холодным, чтобы ставить шатёр. Воздух здесь был чистым, звенящим, прохладным, как весенний ручей. Казалось, можно нырнуть в него и плыть, плыть, плыть… Далеко.
Но сейчас в воздухе уже пахло морем.
Ветерок стал влажнее и прохладнее, хотя до солёных брызг до заката они вряд ли успеют доехать, лошади устали за день. Труппа ехала долго, пользуясь нежаркой погодой, и теперь пора было искать место для стоянки. Нет, рыжий самолично этим никогда не занимался, оно находилось как-то само – спасибо никогда не подводящему чувству направления.
Нет, жаль, конечно, что не успели. Оле-то надеялся, что вечером он уже сможет услышать шум прибоя, а тут жди ещё как минимум вечер, ночь и часть утра. Море… Море для него всегда было неразрывно связано с мыслями об отце, которого парень никогда не видел, и о матери, воспоминания о которой уже понемногу начинали стираться из памяти. Море для Оле было символом надежды… и ожидания. Взгляд юноши стал совершенно отсутствующим, и если бы у него сейчас что-то спросили, он вряд ли бы услышал вопрос. Глаза смотрели на небо, а видели волны, с тихим шёпотом набегающие на песок. Да, где-то там тихо дремлет море. Мерно дышит в такт с чем-то таким древним, что люди давно забыли, как оно называется. Наполняет раковины песнями, убаюкивающе качает корабли, хранит чьи-то тайны…
Оле вздохнул. В груди что-то щемило, и там, где всегда трепетало веселье, сейчас плескалось странное чувство, похожее на то, которое пришло в первую ночь на севере, спустилось с ярких звёзд и уселось на плечо. Возможно, оно и не улетало, а просто притихло на время. А вот сейчас проснулось и уселось на груди.
Поэтому-то рыжий и не сразу заметил усевшуюся на краю крыши Фелисию. Кажется, она что-то сказала? Парень уселся, встряхнул головой, словно сбрасывал с волос дождевую воду. Но это «что-то» так никуда и не делось, только на плечо пересело и из взгляда тоже не ушло. Юноша поднялся, сделал пару осторожных, но уверенных шагов по покачивающейся крыше, правда усаживаться рядом не стал, а оперся спиной о её спину, вернув взгляд небу.
– Ты когда-нибудь видела море? – голос прозвучал не по-обычному звонко и весело, но как-то задумчиво, даже мечтательно. – Не успеем сегодня доехать, придётся останавливаться.
Парень замолчал, вслушиваясь в вечер, в дорогу, по которой они ехали. А, кажется уже скоро будет славная полянка!
– Минут через десять будет развилка, там направо. Эй, слышишь? – последнее предназначалось тому, кто сидел на козлах, но получилось почти в ухо Лис. – На развилке направо и скоро будет поляна! Там ночуем!
И правда, повозка повернула направо и скоро съехала с дороги на поляну. Оле оживился, спрыгнул с крыши, помог слезть Фелисе, и труппа стала устраиваться, собирать хворост для костра, потом раскладывать этот самый костёр, потом помогать готовить нехитрую похлёбку. Лошадей стреножили, и они смирно паслись на выбранной полянке, из котла уже явственно пахло съедобным.
После незатейливого, но сытного и весёлого ужина занялись кто чем. Темнеть начнёт только часа через пол, укладываться спать рано. Оле вытащил из кошеля флейту, прислонился спиной к какому-то дереву и начал что-то наигрывать. Это был один из вариантов его «вечерней мелодии», которую юноша никогда не запоминал, но играл всегда что-то похожее. Наверное, небо шептало?
Отредактировано Олаф Лукойссон (2012-07-18 01:00:32)