Рыжий был морально готов к тому, что брат будет ругаться. Девять лет – всё ж таки не три, и не понять, что Олаф вряд ли будет рад его видеть, не мог. Мог, ожидал взбучки, но всё равно пошёл. Почему?
Наверное, потому, что это был единственный шанс из тысячи попасть сейчас в ту крепость. Может быть, через несколько лет он бы всё-таки поехал туда сам, но пока одному было опасно и, что уж там, страшно. Ведь крепость не зря проклятая и, говорят, люди там пропадают всерьёз. А с Олафом было почти не страшно; он взрослый, почти самостоятельный воин, он уже бывал на северных землях.
От детей конунга всегда требовалось больше, чем от остальных. Это пошло ещё с тех давних пор, когда на эту должность выбирался самый лучший из воинов, и она не наследовалась. С тех пор многое изменилось – конунги стали наследными монархами, хесы перестали жить набегами и грабежом, Хестур стал частью империи. Но с детей конунга по-прежнему требовали гораздо больше, чем со всех остальных. Особенно, с мальчиков. Особенно, с наследника. Только теперь к воинским навыкам ещё прибавились другие знания, необходимые в будущем правителю.
Так что под мыслью о том, что с Олафом гораздо безопаснее, были и вполне реальные основания. Дело оставалось за малым – убедить брата, что Бьорн не станет ему в этом путешествии обузой. Рыжий-то в этом был уверен – он, в отличие от родителей и наставников, считал себя достаточно взрослым.
Он даже знал, когда планировал эту поездку, каким главным аргументом убедит брата. Пообещает не рассказывать отцу про то, как брат зажимал в углу дочку коменданта крепости.
Почему мальчик решил, что за это Олафу влетит, вполне объяснимо – маленькие дети зачастую играли все вместе, и если толкнуть или обидеть девочку, та обычно начинала хныкать и кричать, а обидчика наказывали. Так что Рыжий логично рассудил, что брат эту дочку обижал, и наказание непременно последует, причём более суровое – всё-таки, Олаф почти взрослый.
Правда, сейчас, стоя перед разозлённым его появлением братом, Бьорн понимал, что ябедничать не пойдёт в любом случае, потому что это будет подлостью и предательством. И для себя мальчик решил, что, даже если сейчас Олаф откажется брать его с собой, никому он про эту глупую девчонку не расскажет. Девчонки вообще все глупые, а с возрастом, когда начинают заниматься всякими женскими делами, глупели, на взгляд мальчишки, ещё больше. Ну, а как иначе можно объяснить их странное поведение? Если поначалу с ними ещё бывает интересно – можно и побегать, и по деревьям полазать, и вообще, - то с возрастом и бегать перестают, и игры у них глупые становятся, а уж про деревья и речи нет.
- Никто мне ничего не рассказывал, я сам ваш спор услышал, случайно, - угрюмо проговорил Бьорн, стараясь не смотреть на разозлённого брата. – И что там искать, не пешком же ты в крепость собирался, я у конюшни ждал, - честно сознался он, всё так же разглядывая солому под ногами. – А в мешке еда, вода, огниво, трут, одеяло и смена одежды, - насколько далеко до проклятой крепости, Рыжий точно не знал, поэтому готовился к поездке как взрослый. Уж понять, что с собой надо брать в боевой поход, а что – нет, любой хеский мальчишка и в девять лет знает. – Я не буду обузой, честно, - он, наконец, поднял глаза, с надеждой глядя на брата. - Я уже и Ворона подседлал, - вздохнул он.
Вороном звали крепкого конька, на котором ездил Бьорн. Конечно, боевым конём он не был – невысокий, коренастый, с лохматой чёлкой, - но зато полностью оправдывал своё имя: был, естественно, чёрной масти, весьма умным и спокойным существом. И Рыжий искренне любил своего вороного товарища.
