Далар |
|
|||||||
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Только во тьме
Звезда горит сильней -
И звучит твоя
Симфония Огня!
(с) Симфония огня
Время: Когда-то после бала...
Место: Бальная зала, коридоры дворца, потайные ходы, древние капища...
Действующие лица: Джед Маккена, Найтмара.
Примерный сюжет: Есть ли грань между древними богами и демонами? А если есть - то сумеет ли смертный ощутить ее? В конце-концов, искра души молодого Маккена слишком сильна, чтобы не обратить на нее внимания...
Говорят, что на официальных приемах сложнее всего не уснуть где-нибудь в середине. Когда заканчивается официальная часть, отгремели все награждения и помпезные фразы, за ними промелькнули все те фокусы, которые выкидывали сами гости, пытаясь поразить своих друзей или недругов. А чаще – просто императорскую чету. Когда все это остается позади, люди разбредаются по углам, разбиваясь на некоторые компании по интересам, оставляя танцевать лишь тех, кому еще хватает на то сил. Тогда-то, по мнению многих, и начинается самое интересное. Завязываются новые, нужные, знакомства, разносятся новые сплетни, а старые обрастают новыми подробностями. Дворяне выслуживаются перед более титулованными, дамы постарше присматривают мужей дочерям, тихо ругая их за то, что они распыляют свое внимание вовсе не на тех претендентов. Но интриги – удел женщин. Жаль лишь, что не все мужчины об этом помнят.
Джед, отпустивший сестру удовлетворять ее собственные интересы, пусть все еще иногда поглядывал в ее сторону, но уже был занят своим. Из круга общения, в которое он неловко угодил, ему все-таки удалось ловко вывернуться. Правила поведения в высшем свете в свое время принцу давались тяжело. Но он успел привыкнуть и уже мог парой ровных фраз освободить себя от неприятного разговора. А вокруг плелись паутины интриг. Джед усмехнулся. Хватало только обрывков разговоров, чтобы их уловить. Их даже можно было увидеть, проявив должную фантазию. Разноцветные нити, по виду мягкие, а на деле – цепи, снабженные длинными шипами. Они плелись по залу, как паутина, но их центром в большинстве своем была императорская чета. Этакая пара мумий в центре паутины, сплетенной сразу несколькими пауками. Только внутри коконов были отнюдь не мухи.
В такой истории интересно быть наблюдателем. От того Джед и обходил стороной старых интриганов, чьи тайны разгадал бы даже ребенок. Но без них при дворе, должно быть, было бы скучно. Что это за двор, если в нем не травят фрейлин, не убивают слуг, не соблазняют направо и налево? Так, не двор, подобие. Так только у дикарей каких бывает. В высокоразвитом Даларе – только стоны по средам и смерти по четвергам, как по расписанию, в одних и тех же покоях.
Джед скрипнул зубами и медленно выдохнул. Злость не лучшее чувство для того, кто вынужден таиться.
Кто-то тронул принца за плечо. Джед обернулся. Один из рыцарей Шамрок-Касл. Он окликнул, но Джед не заметил обращения. Разговор завязался как-то сам собой, начавшись с вопроса о здоровье, он перешел на оружие, а за ним и на тактику боя. Встречая того, кто поймет с полуслова тему, которую не со всяким поднимешь, неизбежно получаешь некоторое несравнимое удовольствие от общения. И принц быстро с головой ушел в разговор.
Это было похоже на порыв чистого ветра.
В зале, переполненной людскими телами, забитой тысячами различных сочетаний благовоний, масел и бальзамов, призванных забить запах пота и старости. Или же болезней, сопутствующих когда-то чрезмерно бурному ведению разгульной жизни. Все это смешивалось с ароматом пищи, броскими и терпкими букетами дорогих вин, дыханием сотен людей, добровольно запертых в роскошно украшенной банке залы…
И тут – как будто на миг, на кратчайший миг, вырванный из контекста реальности, Джед оказался там, где так сладко и вольно было дышать полной грудью. Он не видел – но показалось, что вокруг встали знакомые до щемящих сердце мелочей величественные горы, пронеслись где-то в чистейшей вышине наполненные влагой тяжелые облака, и предгрозовой свежестью всколыхнувшегося густого лесного массива.
Сквозь шум голосов и звон бокалов можно было не услышать собственного имени, произнесенного в нескольких шагах от тебя. Но тариец все-таки услышал…или, скорее, почувствовал – как его позвали.
И взгляд сквозь толпу, слившуюся так же на мгновения в единую, пятнисто-разноцветную массу, расплывчатую и безликую, мог безошибочно найти ту фигуру, что позвала.
Увидеть простой груботканый плащ, полностью скрывающий очертания тела, глубокий капюшон, ниспадающую тень от него на черты лица. Кто бы не позвал его – он стоял у самых дверей в залу, положив ладонь на косяк, и красивая ладонь эта была неестественно узкой. Узкой и отдающей почти какой-то малахитовой даже зеленью, выглядевшей ошеломительно естественной. Узкой, ибо была четырехпалой – но так, словно такой быть и должна была.
Эта ладонь протянулась было к тарийцу – сквозь пространство залы, сквозь на миг разомкнувшиеся праздные тела даларцев… Протянулась зовущее, просительно, ожидающе… Но миг на то и миг, чтобы пройти без следа – волны людского моря сомкнулись, отрезая от Джеда странное видение.
И звуки, запахи, краски окружающего его бала вновь набросились на органы чувств.
Некоторые вещи понимаешь, лишь столкнувшись с ними нос к носу, уловив всеми органами чувств. И часто к этой категории относится то, на что способен собственный организм. И тридцать с лишним лет сосуществования с телом внезапно оказываются абсолютно бесполезными, когда рецепторы обрушивается нечто, ранее неведомое.
Джед отменно чувствовал пространство вокруг. Как и любое живое существо, с той лишь разницей, что закалкой воина это мироощущение было доведено до уровня, чуть превышающего среднестатистический. А от того перемена в восприятии ударила по сознанию. Джед замер на полуслове, прислушиваясь к собственным ощущениям больше, чем ко звукам вокруг. Словно сквозняк в огромном зале, дыхание ветра коснулось лица. И стены рухнули, не оставив по себе даже пепла, следов разрухи. Словно исчезли, как по мановению волшебства, оставив по себе лишь смутную память.
Джед не видел. Перед его глазами был все тот же зал, все тот же блеск золота, переливы шелков, все тот же шорох голосов, что разносились вокруг. Но пространство больше не было ограничено стенами имперского замка. Оно было необъятным, как тарийское небо, расчерченное снежными пиками гор, затемненное пушистыми, словно перина, тучами грозы. Воздух скрипел, зародившиеся удары грома готовы были сорваться с мягких перьев, таких с виду безобидных, туч, ветер обдавал потоком живое тело, волею судьбы зажатое во власти природы. Словно за спиной выросли… нет, словно насильно сложенные, закостеневшие без движения, крылья распахнулись во всю ширь, вплавившись, как раскаленный нож в масло, в вихри ветра, размазывая и стирая те грани, что ограничивали суть оболочкой тела.
Джед.
Не звук, ощущение, сформировалось в имя. В то, что определяет живого, и способно вырвать его из самых далеких измерений. Джед обернулся. Взгляд, лихорадочный, потерянный, словно у ребенка, метнулся по людям, по стенам зала, цепляя яркие отблески. И замер, не то зацепив то, что искал, не то остановленный одним только предчувствием, что зов был послан отсюда. Не мгновение, его мизерно малая часть, необходимая для того, чтобы зрачки сбежались в точку, чтобы взгляд сфокусировался, улавливая детали того, что виделось размытым пятном, не успело даже закончится. Словно мутная вода, отхлынувшая на миг, снова ударила со всех сторон, железными ударами вколотив разбушевавшуюся душу в те рамки, из которых она успела вырваться. Стены зала упали, как стенки ящика, служащего охотничьей ловушкой. Джед сморгнул остаток видения. Он снова обернулся, несколько мгновений потратив на то, чтобы собрать в кучу мысли, так просто выбитые из привычной колеи мгновением, гораздо более коротким, чем то время, что понадобилось на восстановление.
Джед хмыкнул и кашлянул, собственным голосом возвращая себя к реальности.
Надо меньше пить.
Мысленно проговорил принц, криво усмехнувшись. Это когда он успел так набраться? Вроде бы из алкоголя был только эль, выпитый еще перед началом бала.
…и меньше трупов осквернять.
Мысль закончилась как-то сама собой. Джед снова хмыкнул. Чтобы давешний алацци явился ему в четырехпалом облике… Джед умудрился ему палец оттяпать, что ли? До того, как закопал, или в процессе?
Бред.
Принц снова хмыкнул. И, извинившись перед собеседником, так бестактно лишенного ответа, направился сквозь толпу туда, где видел человека в черном. Подозрительный человек, мало ли, что он делает на императорском балу. Впрочем, чтобы он не делал, Джед не станет ему мешать. Просто удостовериться в том, что это просто заезжий убийца, которого недруг так «удачно» лишил пятого пальца. Джед усмехнулся. Каждая «мистика», обрушивающаяся на его голову, и неизменно оказывающаяся лишь фокусом, виделась ему едва ли не вызовом Кеннета. Он давно перерос споры с отцом, но с завидным упорством развинчивал те нелепости, которые встречались ему. Мужчина навсегда остается сыном своего отца.
Отредактировано Джед Маккена (2013-09-04 10:15:11)
Люди, люди, люди… Люди в масках, и люди с лицами, которые ничем от этих масок не отличались.
Кто-то, кажется, Джеду что-то говорил по ходу его движения, пару раз его пытались остановить - безусловно, по какой-то мизерной причине, которая конечно же казалась каждому из этих разнаряженых в пух и прах дворцовых щеголей достаточно веской, чтобы посметь дернуть за внимание проходящего мимо главу императорского арсенала.
…и вот наконец – широко распахнутые двери залы позволили покинуть клубившее и исходящее парами высокородное месиво плоти и звуков. Здесь они тоже были – ходили по своим несомненно важным делам по парам и жеманно смеющимися группками, чаще всего собравшимися вокруг какой-то важной, известной, или просто скандальной на этот краткий промежуток личности.
Но было их все-таки здесь значительно меньше – и взгляд тарийца после небольшой заминки смог увидеть край неспешно исчезающего за одним из углов-поворотов коридора черного плаща.
Медленно исчезающего, словно хвост неторопливо уползающей змеи – редкостной черной змеи с желтыми вкраплениями, той, что водилась только высоко в горах, той, чей яд по легендам древние боги тарийской земли использовали в жесточайших из наказаний для провинившихся смертных.
Такой гнездо найти - честь зоркости, уважение умению, почет несомненный опыту...
Но эта змея – не пропала из виду, не втянулась в почти незримую щель между дворцовых камней. Стоило завернуть за угол – и фигура в плаще была там, в странной тишине и безлюдности коридора, где даже свет факелов и тот казался приглушенным в эти минуты.
Лилось сквозь высокую арку окна причудливое сияние севера, вспыхивало на черной ткани плаща, кутающей фигуру подобием не ткани, но брони словно, оберегающей от холодного зарева чужой земли.
Фигура стояла к Джеду спиной, склонив капюшон и словно бы прижав руки, ныне так же скрытые расплывчатостью теней, к так и не увиденному тарийцем лицу. Была она высока, эта фигура, едва ли пониже рослого тарийца, но удивительным, почти неестественным образом казалась куда как более тонкой, чем должна была быть при таком росте.
Отредактировано Найтмара (2013-08-26 03:23:23)
Зал остался за спиной выдохом тяжелого, спертого воздуха. Только оказавшись в коридоре, Джед понял, насколько душно было в зале. Слишком много людей, слишком много негромкого шума, навязчивого, царапающего сознание и ввинчивающегося в мозг. Толпа есть толпа. Она стирает границы личности, превращая человека в очередную невнятную тень. Призрак, неизменно считающий себя пупом земли.
Но все это осталось за спиной. Маккена привычно вдохнул чуть прохладный, после духоты зала, воздух коридора и оглянулся, высматривая в переходах того, кто привлек его внимания. Странного человека в черном. Взгляд метнулся по коридору, цепляясь за людей, которым надоела духота зала или которые решили несколько уединиться. По мнению Джеда много проще было скрыть разговор там, в зале, где в шуме не различишь собственного имени с двух шагов. Император удивился бы, знай он, что большинство заговоров твориться у него под носом. Во время приемов, когда никто не обратит внимания на группу людей, в разговоре которых проскальзывают слова «император», «власть», и что-то немного подозрительное, вроде «яд» и «мучительная смерть».
Край плаща, утекающего за поворот, Джед успел ухватить только краешком глаза. На короткое мгновение это стало похоже на охоту. За неким опасным и изворотливым зверем, за черной змеей, гибко скользящей между камней. В поворотах императорского дворца.
Принц мотнул головой. На мгновение даже в ощущениях напряженных мышц и кончиках пальцев показалась прохлада деревянной рукояти лука, шероховатость пушистого оперения. Словно это действительно была охота, где-нибудь на равнинах Тары, где каждый камень пропитан ее духом. Но Джеда не покидало и ощущение, что охоту ведет вовсе не он. Как будто из темноты леса, из тени под кустарником, за ним наблюдает пара хищных желтых глаз.
- Мистер, - Джед окликнул фигуру в плаще, едва только завернул за угол, еще не успев даже сфокусировать на ней взгляд. И на секунду опешил, разглядев незнакомца вблизи. Он не зря напомнил змею. Не то слишком высокий, не то слишком худой, но от того словно лишенный плеч и рук, будто голова плавно перетекала в тело, скрытое темной тканью плаща. – Что вы здесь делаете? – глупый вопрос. Но вполне закономерный, подозрительная личность должна быть привыкшей к таким вопросам. Джед оглянулся по коридору, поняв, что по ходу дела забыл сориентироваться, где же он находится сейчас. И только сейчас заметил, что коридор был абсолютно пуст, за исключением тария и человека в плаще.
Коридор действительно был пуст и безлюден. Ответ же Джеду пришел не сразу – словно существо помедлило несколько секунд, охваченное не то раздумьями, не то колебаниями неизвестного толка. А потом – так же гибко, по-змеиному развернулось вдруг к тарийцу, подымая голову. Так, чтобы этот странный, нездешнее-северный свет наконец-то упал на его лицо, позволяя Джеду рассмотреть его во всех подробностях.
Или ее?...Трудно было сказать – кому принадлежало оно, мужчине или женщине.
Были линии его плавными и не по-людски вытянутыми одновременно, тонки были нос и губы, зеленью листвы молодой отливала кожа, и темнели на ней тонкие нити высоко вычерченных бровей, густотой линий ложились ресницы. Близко-близко к себе видел Джед чересчур большие глаза, блестящие по-звериному глубокой желтизной, дико смотревшиеся бы на лице человека, но это создание сложно было бы представить иначе. Уходили под простор капюшона уши, похожие формой на ивовые листья, виднелась длинная и тонкая шея в прорезе горловины. Ниспадали на плечи и шею волосы, которые и назвать-то было так невозможно – видел прекрасно тариец хрупкую тонкость древесных побегов, сплетающиеся меж собой усики и листья, создающие образ волнистой копны.
Было ли это существо красивым?
По людским меркам – нет, определенно нет. Слишком уж оно было чужеродным этому месту – высоким сводам каменного коридора, памятной еще зале, полной людской торопливости и громких голосов. Ничего не было в нем – людского, привычного и прописанного в одобренными свыше книгами.
Но невозможно было бы назвать его и уродливым – много ль людского найдется в журчании ручья меж холмов, в рокоте падающих с гор камней или шуме старого, дремучего леса? В потаенных рощах, в замшелых валунах, слишком схожих фигурами с теми, о ком шепчут сказки на ухо детям старые кормилицы, слишком много уже в жизни повидавшие, чтобы переучиваться и вкладывать в детские головенки притчи про не так уж и знакомых им новых святых.
Вот только в сказаньях – представали подобные ей лукавым, капризным, но могущественным племенем. Различным обликом и повадкой, как и просторы матери-природы, из которых вышли когда-то, на благостной заре времен, когда и помыслить было забавно о пришествии человека. Когда помогали, когда злокознили, когда одаряли младенцев своим благословением, а когда и уносили из люльки прочь, к иной судьбе меж волшебных холмов. Заманивали юношей в колдовские круги, чтоб затанцевать до рассвета насмерть, или же выходили к возлюбленным, оставляя позади и вечность и власть, все меняя на краткий жар манящей смертной любви.
Как они, должно быть, были красивы!
…словно сравнить кувшин до краем наполненный хмельным медом, и он же – но пустой, брошенный в угол да затянутый тенетами паутины.
Ибо в тонкости лица страшная таилась худорба, безжизненной сухостью покоились на плечах существа ветви-волосы, не проглядывало там ни единого новорожденного бутона. Изможденным было оно, словно древо подрубленное, на безрадостной и жадной земле взрощенное. Там, где должна была бы радовать взгляд молодая кора, нежней пуха девичьих щек, пролегали глубокие трещины-морщины. Не дарил колдовскую радость весенней ночи взгляд больших глаз – тоской был наполнен, горестями поздней осени, затянувшейся на жестокие годы.
Не отрывая взгляда от тарийца, скользнуло существо узкой, четырехпалой ладонью в безжизненные заросли волос, вздрогнуло уловимо, словно от отчаянного усилия где-то внутри, да протянуло ему следом – полураспустившийся цветок эдельвейса.
Крошечный совсем, жалкий, такой нелепый в этом роскошном и блистательном дворце цветок.
Отредактировано Найтмара (2013-09-06 00:37:13)
Джед чуть отшатнулся, почти отпрянул. Но движение было продиктовано не испугом, это было удивление, ударившее разом по всем чувствам. Маккена почти ожидал увидеть мертвенно-бледную кожу лица, скрытого под тенью капюшона и обрамленного жгуче черными волосами. Этакого чернокнижника, почти нечисть. Только внешне. На самом деле наемного убийцу или алхимика. Обе эти профессии были противны Создателю и, намеренно или нет, их представители часто выглядели так, как изображали неугодных Ему существ.
Но существо, стоящее перед принцем, было совсем другого рода. Взгляд Джеда метнулся по лицу, цепко улавливая все, даже самые мелкие, нечеловеческие черты. Удивление порой может отнимать дар речи и способность думать. И Маккена молчал, неотрывно глядя на существо. Могла ли это быть маска? Всего на секунду, от неожиданности, она показалась настоящим лицом. Причудливая маска, изображающая нечеловеческое лицо.
Но наваждение развеивается, стоит только вглядеться в прорези глаз. Сколько бы Маккена не всматривался в по-звериному желтые глаза они оставались такими же – глазами существа, ведающего много больше, чем Джед. Существа, знающего устройство мира, на которого грузом упали прожитые годы. Его терзали изменение, которым подвергался мир. Или…
Джед мотнул головой.
Так и знал, надо было изучить даларскую фауну.
Мысленно укорил себя Джед. Мало ли, что за звери обитают в границах столицы. Нечеловеческие расы так же возможны. Живут ведь, по слухам, в Севере различные монстры. Так почему и здесь не обитать странным существам, которые за гранью человеческого понимания?
В эту теорию не вкладывалось только одно. Существо было не даларским. Оно больше напоминало мифическое создание, дух природы, из… тарийский сказаний.
Взгляд существа, не тяжелый, не вызывающий неприятного ощущения паутины, окутывающей все тело, тем не менее, цеплял, словно гипнотизировал, зачаровывал. От того принц заметил движение существа, лишь когда усилие отразилось на его лице, исчерченном трещинами. Джед протянул руку, позволив цветку, не то еще не раскрывшемуся, не то увядшему без воды, лечь на ладонь. Эдельвейс. Его имя носил орден рыцарей, подчиняющийся императрице. Но эти цветы не встречались границах Золотого Щита. Серебристый цветок рос только в горах. И чем выше он рождался, тем прекраснее были его лепестки и листья, словное покрытые белым пухом.
Цветок был тарийским.
Джед нахмурился.
- Кто ты? – он подал голос скорее просто чтобы услышать себя. Звучание голоса может развеять наваждение. Но ничего не изменилось. Оставалось лишь ожидать, подаст ли голос существо.
Отредактировано Джед Маккена (2013-09-12 13:24:10)
В ответ – узкая и древестно-шершавая ладонь потянулась к его лицу. Даже по виду, сломать бы мог Джед эту руку, словно сухую тростинку, нажатия двух пальцев хватило бы могучему тарийцу. И как знать, не полился бы из едва намеченных неведомым резчиком вен сладкий древесный сок, не посыпалась бы следом иссохщаяся труха…
Но пальцы существа словно сами собой вдруг – коснулись лба мужчины.
И Джед – увидел.
Так видят сны, когда уже вот-вот готово тело к пробуждению, и множество образом может промелькнуть перед мысленным взором за один только раз, складываясь в неожиданно внятный сюжет, даруя надолго задумчивость над его смыслом.
Видел наследный принц Тары, как там, где ныне раскинулось обманчиво-благонравное тело имперской столицы, когда-то шумели травы выше конских спин, как гудели в могуществе своем рощи, что быть может запомнили еще безлунное небо. Как лакали воду из глубоких ручьев дивные твари, что ныне лишь смутными, исковерканными образами оставались на картинках – гербами, страшными сказками, едва различимыми сколами на никому не нужных камнях.
В несколько мгновений – разрушилось все и словно каменные кости исполинской твари проросли сквозь первозданную силу людские творения. Гордость людская, за высоту и крепость стен. Плачь безмолвный, плачь никому не слышный тех, чьи тела падали под острыми топорами. Эхом далекой горной земли, где могли еще отличать древа, что хранят в себе духов природы – позабытые, брошенные, веками прятавшиеся в этих краях существа.
Существо. Одно.
Ибо пред внутренним взором Джеда предстала поляна из священных древ – за века – за мгновения – опадающая в небытие. И то, как чьи-то руки в знаках древней Тары, подарили вдруг иссыхающему последнему ростку бытие. Напоив кровью, одарив жизнью, породив – надежду.
Как оно – звало, и как приходили они вновь и вновь, способные слышать, несущие ветер с далеких гор, случайные путники и не забывшие заветов предков жители этой жестокой земли.
И как молчал этот мир, отторгая который десяток лет уже жалобный шепот ветвей медленно умирающего древа – молчал, придавленный крепче лавины раскатившейся по окрестностям совсем иной верой.
«Помоги мне.» - Услышал тариец сквозь шелест сухих листьев. - «Помоги мне…»
Дабы сеньор Диего не счел, что тарийский принц бросает слова на ветер)
А так же в честь Самайна.
Пространство вихрем сменялось, Словно в тайну самого мирозданья И свечой перед взором Тара И, как мать, на глазах старела, Но распятым, словно для жертвы А вокруг бушевало море Под тяжелыми тучами вихрем Но прекрасной Тары порывы Под гремящую песню природы | Принц, лишенный движенья, прикован, Но бесстрастно живые горы Лишь минута, мгновение… вечность И тяжелые корни дуба И в насмешку над минутою страха, И сказать бы, что все лишь приснилось. Это было. И верить не веря И цветок, что лежал на ладони Увидев в его глазах свое отражение, |
Отредактировано Джед Маккена (2013-10-13 04:16:03)
Джед, Найтмара признает тебя офигенным!
Странное создание слабо улыбнулось – так могла бы улыбаться сухая земля, давно не знавшая и мимолетнего прикосновения ласкового животворящего дождя. Джед ощутил прикосновение к своей руке – легкое и совсем неопасное, и дело было даже не в том, что он явно мог бы перемолоть в труху ручку-веточку, посильнее сжав пальцы, а в том, что чувствовалось как-то подспудно и глубинно, что он – ценен, он – желанен, он – сродственен и посему любим и оберегаем должен быть...
Хоть ныне, куда как больше опорой дивному творению древний лесов был сам человек из плоти и крови, проживший наверняка куда как меньшее количество лет, чем промелькнуло над лиственной головой идущего рядом с ним существа природных сезонов.
Однако его взяли за руку – и повели.
Дворец Императора был огромен и стар, и был верно пронизан потайными ходами, словно изьеденный стаей голодных мышей мощный кусок старого сыра. Промелькнули мимо взгляда мужчины долгие темные коридоры, принимающие все более нежилой вид, разросталась паутина и тенета под потолками, что порой были зело как высоки. Смутно можно было бы удивиться – как так вышло, что ни разу не замедлились они, не пришлось задуматься о том, чтобы подхватить хотя бы факел, хотя бы свечу для освещения пути?
Однако странным образом взгляд тарийца ныне стал острым, и пронизывал темноту так, словно был это лишь шелк под движением острого клинка. Вот в одном из коридоров пахнуло сыростью подземелья, и под ноги множеством ступеней улегся путь вниз – уводя наследника Тары все дальше и дальше от дворца. Здесь бродили сквозняки – но ему не было холодно. Здесь было сыро – но его кожи не коснулась ни одна капля веками таившейся здесь влаги.
Так, словно и впрямь – те остатки силы, что таились еще под сухой кожей старого древа, ныне облекали его спасительным укрывищем, пусть и не способным отбить копье или спасти от яда, но слабенькие потуги эти на опеку ощущались столь искренними, столь глубинно-заботливыми!
И вот – в лицо пахнуло ароматом, который был стократ лучше затхлости подземелья, богатых залов с душащими запахами от напудренных тел. Это был запах леса – ночного, умытого дождем и застывшего под пробивающимся сквозь листву северным сиянием, ныне придающим всему вокруг особенное мистическое очертание.
Еще несколько шагов по густой траве – и Джед вышел вслед за своим провожатым к месту, что явно должно было стать целью его пути.
Было это кругом камней, несомненно – такие приходилось видеть тарийцу ранее на своей родине, однако тут многие валуны были расколоты или и вовсе отсутствовали, руками видать что людей, что времени потревоженные. Однако те, что были – ныне лишились налета грязи и мха, были благостно очищены и словно умыты родниковой водой, и сквозь них пол серебрянным светом сияли глубокие раселины древних рун, вызывающие мрачный трепет и не менее ощутимое предвкушение.
Центр поляны был пуст, однако взор сразу приковало то дерево, что росло напротив – когда-то верно возвышалось оно над всеми, укрывало листвой все вокруг, а ныне, скловно скорченное иссушающей его болезнью, мучило взгляд глубокими ранами словно бы от чьих-то клыков в иссохшейся коре, голыми ветками, склонившимся в бессильи, чахлостью торчащих частично над землей корней...
В воздухе разливался запах смолы, свежести и странной опасности – что словно бы поступала к этому месту, но покуда еще была не у самих дверей.
Джед был здесь не один – в тот миг, когда его провожатый оставил его, сбрасывая с себя тяжелую и грубую ткань плаща, принц Тары ощутил и увидел, как из теней валунов выходят к нему и другие люди. В груботканных плащах, опоясанные веревками, с узорами дыдащимии древностью и ритуатистикой на лицах – каждый из них склонялся перед ним, как трава гибко гнулась под ветром, и тянулся к нему, словно цветы – к силе благостного солнца.
Руки эти же, были намерены избавить Джеда от одеяний, сковывающих тело, а после же – и натереть кожу воина чем-то, что пахло словно бы всеми травами дня и ночи, убирало легкую усталость от долгого дня и дарило силу.
Он же мог смотреть – как обнажившееся существо, не одаренное сродством ни с мужчиной, ни с женщиной, так же исковерканное неведомым врагом, словно состарившееся до поры, скользит через поляну, и травы льнут к покрытым сухими морщинами ступням, словно за лаской. Как это описать? Оно ничуть не было красиво, как человек – но так манит взгляд сухой цветок, тревожа мысли фантазией о том, каким он мог бы быть в расцвете силы и свежести.
Подойдя к древу – создание обернулось на Джеда, и на миг вновь простерло к нему руки-ветви...странность взгляда обожгла сердце и сияла ныне болью и надеждой в равной мере. А после оно шагнуло внутрь древа, сливаясь с ним – и в тот же миг, сухие корни с усилием расступились, открывая взгляду Джеда таившийся там в небольшой выемке каменный нож, укрытый вязью рун, темный от времени и силы, впитавшейся в него.
...и почти в тот же миг – тариец мог осознать, что уже какое-то время слышал не только шум ветвей под ветром, но и нечто сродни шипению, что стремительно приближалось!
