Человек привыкает ко всему, даже к самому скверному. Галерный раб или каторжник на рудниках поначалу считают, что их постигла участь хуже смерти, но после приходит безразличие, отупение от  страдания, которое становится обыденностью, когда уже ничто не кажется достаточно страшным.

Эсме не могла сказать, чтобы ее дневная жизнь значительно изменилась в чем-то. Она по-прежнему вольна была наряжаться, танцевать, прогуливаться пешком или верхом, принимать участие в придворных развлечениях, которые затевала Эдит, или прятаться от них в библиотеке, в надежде столкнуться с Сигмаром, на которого Эсме не смела теперь и глаз поднять. Но ночи принцессы отныне принадлежали конунгу, и она сама не заметила, как начала угадывать  по короткому кивку или взмаху руки его «Приходи» или «Не сегодня».

Он по-прежнему был ненасытен и безжалостен, вминая ее в перины своего пышного ложа по нескольку раз за ночь, всегда грубо, со щипками, укусами и шлепками, от которых с кожи Эсме не сходили синяки. Казалось, он хочет узнать, где тот предел, когда она с криком и слезами станет вырываться, но тарийка терпела, иногда даже умудряясь сохранить на губах улыбку. Теперь для нее было делом чести не сломаться, выдержать, пока не произойдет что-то, способное качнуть чашу весов в ее пользу, как бы много времени на это не потребовалось. Ее нетерпение уже привело ее в постель Олафа, второй раз повторять туже ошибку было бы странно.

Потайной коридор, соединяющий ее спальню с покоями конунга, был полон крыс – впервые наступив на живое и мягкое, Эсме закричала, но теперь уже могла со смехом рассказывать Сиобхан о том, что в пути ее сопровождало целых десять пажей.  Холод поднимался от каменного пола, сводил ступни в отделанных мехом комнатных башмачках, пробирался под подол тонкой рубашки и в широкие рукава бархатного халата, обшитые лисьими хвостами, тяжело дышал на одинокий огонек свечи в тяжелом шандале, и принцесса торопилась, как могла – не навстречу свекру, но прочь от вездесущей хестурской зимы.

- Я пришла, милорд, - негромко обронила Эсме, затворяя за собой низкую дверцу - и не хочешь, а поклонишься конунгу.

- Что это, милорд?

Ожерелье сверкало белым золотом оправы, играло сложными гранями драгоценных камней - сияющее, будто только что из мастерской ювелира, но слишком тяжелое, чтобы быть моложе ста лет.  Скорее даже, оно было намного древнее, и когда-то принадлежало женщине, чтящих старых богов, или даже самой запретной богине. Круглые медальоны-подвески поначалу холодили кожу, но украшение будто напитывалось живым теплом, принимая невольный дар Эсме. Девушка медленно подняла руку, ощупала неровности старинной зерни, отстраненно наблюдая за собственным отражением в зеркале.

"Наверное, мне надо поблагодарить и обрадоваться. Хотя нет, радоваться уже поздно, не поверит."

Принцесса не могла  бы удивиться сильнее, если бы ей навстречу из дворцового парка выбежал матерый волк и, дружелюбно скалясь, положил к ногам заячью тушку. Нет, Олаф иногда намекал на то, что стоит Эсме попросить, и он подарит ей какой-нибудь драгоценный пустячок, но она предпочитала делать вид, что не понимает, к чему он ведет. И тут - надо же. Решил побаловать. Может, потому, что понимал - его подарок не столько обрадует, сколько унизит тарийку. Неужели и правда думал, что она станет носить украшение, которое есть ни что иное, как знак ее позора, такой же, как поджившие следы от страстных укусов?

До того, как он заговорил, девушкой владела мысль немедленно сдернуть с шеи тяжелое ожерелье, избавиться от навязанного ярма любой ценой, пусть даже вместе с головой, но после первых же слов она напряженно замерла под его непривычно ласковыми руками.

"Ты ищешь мира, конунг?"

Коронные драгоценности. Даже такой человек, как Олаф, не стал бы разбрасываться священными реликвиями, передающимися не просто из поколения в поколение, а от династии к династии.  Это не та вещь, которую можно для забавы подарить своей подстилке. Значит...

На мгновение у Эсме напрочь перехватило дыхание, и она снова сжала в пальцах массивную подвеску, опустила ресницы, боясь смотреть в глаза собственному отражению.

"Королева Хестура. Это то, что я думаю?"

Как было бы просто. Больше не надо прятаться, больше нечего бояться, больше не надо травить себя шазийскими травками. Можно снова ходить с высоко поднятой головой, дышать полной грудью и смело смотреть в глаза людям.

"Эдит, став из милой сестры дорогой падчерицей, с ума сойдет от бешенства."

Сигмар, увлеченный грезами о сестре, никогда не возьмет себе женщину. Дэвин, нежный и трепетный, тем более. Если Олаф зачнет с ней сына, однажды он может получить Северный трон в обход старших братьев. А пока мальчик будет слишком мал, править придется ей. Наверняка, старший пасынок будет так добр, чтобы помочь с этим... и в один прекрасный день поймет, что потерял.

Мысли  и образы казались такими отчетливыми, будто кто-то листал перед ней книгу с картинками и хорошо поставленным равнодушным голосом читал подписи к рисункам.

- Нет, - прошептала Эсме, медленно поворачиваясь к Олафу и усилием воли заставляя себя разжать руку.

- Я - принцесса Тары. 

Отредактировано Эсме Маккена (2013-08-09 03:25:29)

Удушливая волна стыда накрыла Эсме с головой, щеки раскраснелись так, что Олаф, пожалуй, мог бы обжечь пальцы. Как она могла хоть на мгновение подумать, что конунг собирается... Ох. Хороша бы она была, ляпнув подобное вслух!

Нет. Стыдиться следовало вовсе даже не этого, а той серьезности, с которой она рассматривала свое будущее с человеком, который нанес ей бесчестье. Будто можно просто притвориться, что никогда не было боли, крика, крови на белом меху. Может, так и сходят с ума люди, живущие в постоянном страхе?

И все же факт оставался фактом - Олаф раньше срока открыл для ларец с драгоценностями хестурских королев, которые носила и его покойная жена. Это было, мягко говоря, неожиданно. Почему именно сейчас?

"В чем подвох, конунг? Или я должна поверить, что ты от чистого сердца захотел меня порадовать, как нареченную любимого сына и просто послушную девочку?"

Полгода назад она приняла бы дорогой подарок с искренней благодарностью, сама поспешила бы примерить и полюбоваться своим отражением в зеркалах и стеклах. Сейчас же Эсме мучительно пыталась разгадать тайные мысли Олафа, даже не допуская мысли о том, что он не может таить никакого злого умысла.

- Я обязательно надену его на свадьбу, милорд отец, - со всей кротостью отозвалась Эсме, стараясь не отводить взгляда. - Вам не придется меня стыдиться, когда я стану женой принца Сигмара.

Конунг, который рычит и рукоприкладствует, был понятнее, чем конунг, который улыбается и делает странные подарки. По меньшей мере, тут не возникало вопросов, как следует себя повести, но Эсме не оставляло ощущение, будто Олаф пытался сказать ей что-то важное, чего она по свей молодости и неискушенности понять не смогла. А повторять он вряд ли станет, кажется, причиной его гнева была не только гордость тарийки, но и собственная неуместная снисходительность.

Странно было понимать, что Олаф прав. Она ведь на самом деле сейчас оскорбила конунга со всеми его предками и потомками. Ей следовало просто помолчать, улыбнуться и поцеловать свекру руку в знак глубочайшей признательности.  Неважно, что было у него на уме, со стороны все выглядело вполне прилично, и носить это треклятое ожерелье можно было бы если не с гордостью, то не без удовольствия.

"Нет. Я не должна чувствовать себя виноватой."

Эсме очень хотелось отползти в изголовье постели и спрятаться там за пологом, меня не видно, значит, меня нет. Но еще по первой ночи хорошо усвоила: если хескому конунгу понадобится, он все равно найдет, дотянется и подтащит. Просто будет больнее.

Конечно, она может закрыть глаза и молча потерпеть. Покричать или поплакать, толщина стен опочивальни позволяла шуметь, сколько заблагорассудится. А то еще можно и повеситься на воротах у конунга на собственной косе.

"Вставай и дерись, размазня".

- Вы великолепны, когда сердитесь, милорд, -  совершенно серьезно промолвила она, чуть приподымаясь на локтях и кротко глядя на владыку Хестура. Фамильное ожерелье Биргенов теперь было единственным одеянием принцессы и так отчего-то смотрелось куда лучше прежнего.

Отредактировано Эсме Маккена (2013-08-10 14:31:24)

"А что это у вас за синяк на всю скулу, сестрица Эсме? - Я нечаянно упала на прогулке, сестрица Эдит. - А почему вы как-то необычно ногу приволакиваете, сестрица Эсме? - Слишком много плясала накануне, сестрица Эдит. - А отчего это у вас шея как-то странно вывернута, сестрица Эсме?..."

Если бы не плачевное положение, в котором оказалась злополучная принцесса Тары, она непременно посмеялась бы над этим воображаемым диалогом, мимолетно промелькнувшем в сознании за те считанные мгновения перед тем, как Олаф выволок ее нагую в коридор.

Страх и растерянность затопили душу девушки, теперь уже совершенно не уверенной в том, что есть хоть что-то, способное защитить ее от сокрушительной ярости конунга.  В прошлый раз ни государственные интересы, ни семейные узы не смирили его вожделения, вряд ли и теперь помешают терзать ее тело.

"Маленькая домашняя пыточная? Казарма телохранителей? Тюремные казематы? Ой-ой. Ой-ой-ой."

Куда бы ее ни волок Олаф, ничего хорошего это не предвещало и, несмотря на панику, следовало взять себя в руки и сообразить, как вести себя дальше. По прежним наблюдениям Эсме уже сделала вывод: можно отвлечь любого хеса (если только он не берсерк) от кровожадных мыслей, рассмешив или удивив его. Оба способа были хороши, но никак не подходили в ее случае. Лучшее, что она пока что могла сделать, это изображать бесчувственное тело, обмякнув в сильных ручищах конунга.

"Я больше никогда не буду с ним спорить, если уцелею."

Отредактировано Эсме Маккена (2013-08-12 02:41:08)

Тяжелый, густой запах ударил в ноздри. Не скотного двора с мирно жующими коровами и овцами, но зверинца, где за решеткой на мягких лапах ходят хищники. Уже этого было достаточно, чтобы все благие намерения Эсме улетучились, как летнее облачко под штормовым ветром, но когда она услышала, как впереди переговариваются невидимые пока мужчины, то отчаянно завизжала. Если бы ее голова не болталась где-то на уровне лопаток Олафа, вопль пришелся бы в самое ухо, не исключено, что он бы уронил новоявленную баньши прямо на каменный пол с высоты своего роста, и на том история принцессы обрела свое бесславное завершение.

- Отпустите, отпустите меня! - тарийке даже удалось пару раз приложить конунга по пояснице кулаками, пока ноги беспорядочно колотили по воздуху, будто она кинулась бежать прочь заранее, чтобы не терять ни одного драгоценного мгновения. - Не смейте!

"Что ты там говорила насчет королевской гордости? Ну-ну."

Пугало даже не то, что ожидает обычно обнаженную женщину, брошенную на потеху в круг мужчин, а то, что все узнают. Все будут указывать на нее пальцем и плевать вслед.  Подумать, кто эти "все" и каким образом страшная правда всплывет, Эсме была не в состоянии. Она билась в руках Олафа, пока не обессилела и снова безвольно обвисла соломенным чучелком.

- Пожалуйста, милорд, не надо, - пролепетала она, чувствуя, как по щекам в три ручья катятся непрошеные слезы. - Я буду послушна. Ну пожалуйста...

Отредактировано Эсме Маккена (2013-08-12 12:54:43)

Мелкий камешек сорвался из-под босой ноги Эсме, бодро запрыгал по уступам, заставив девушку замереть с беззвучным криком на устах. Шум от его падения был совершенно не слышен за возней рудокопов, но принцессе это негромкое постукивание показалось оглушительно громким и очень отчетливым. Оно просто не могло привлечь внимания троллей, и девушка зажала уши, чтобы не слышать кошмарного звука.

Зеленые чудовища внизу ни на мгновение не отвлеклись от работы даже когда камешек - по ощущению Эсме, с душераздирающим грохотом - упал на дно шахты. Их огромные тела, сплошь слепленные из бугристых мышц, покрытые рудной пылью, казались порождением какой-то зловещей древней магии, от которой все еще не придумали ни защиты, ни спасения. Если бросить им сахарную косточку и сказать "ату!", конунг развлечется редкостным спектаклем.

"Он не посмеет сделать со мной это".

Но Олаф уже посмел сделать с принцессой Тары столь многое, что испытывать свою удачу ей больше не хотелось.

"Тролли любят таких, как я?... - одна мысль об этом вызывала желание с истошным криком удирать подальше отсюда. - Мне всегда больно с Олафом, а они же раз в десять побольше! Я ведь истеку кровью до того, как первый успеет излить семя!"

Она живо представила, как два монстра раздергивают в стороны ее колени, почти раздирая пополам, чтобы раскрыть поудобней для третьего, как огромные когтистые лапы хватают ее за грудь, а самое чувствительное местечко женского тела с каждым толчком превращается в открытую рану...

Эсме почувствовала, что ноги у нее подгибаются, и вцепилась в руки Олафа до белизны в костяшках, шепча пересохшими губами:

- Пожалуйста... Заберите меня отсюда, милорд...

"Правильный ответ. Я должна угадать, что он хочет услышать, и это закончится".

Одно было понятно точно - нечего взывать к имени Маккена и благородной крови. Олаф притащил ее сюда не как король, а как разъяренный женской глупостью мужчина.  Он совершенно с тем же спокойствием подтолкнул бы Эсме в спину, даже будь на ее голове императорская корона. 

"Если вы не дадите мне упасть..."

Нет, не то. Выдвигать конунгу какие-либо условия - заколачивать дверь к спасению изнутри. Всякий раз, как Олаф ловил ее на попытке выторговать что-то, дело заканчивалось в его пользу.

"Надо думать быстрее. Вряд ли он собирается зябнуть на сквозняке до рассвета, пока меня осенит".

Вот только думать получалось с каждым мгновением все хуже. Эсме старалась не смотреть вниз, но взгляд ее невольно возвращался то к одной, то к другой монументальной фигуре, а мысли начинали ходить по известному кругу. Сейчас конунгу надоест играть в жестокие игры, и он разожмет руки. Если ей повезет, она убьется сразу, и не узнает, испытывают ли тролли какой-либо интерес к мертвой человеческой самочке, помимо кулинарного. Если...  нет, пусть лучше повезет.

Что она может предложить человеку, который походя взял ее девственность? Который зовет ее в свою постель едва ли не щелчком пальцев? Который владеет ее постыдной тайной? От которого зависит ее будущее и настоящее?

"При этом следует отвечать коротко, четко и без промедления."

Эсме попыталась оглянуться на конунга, чтобы он мог видеть ее лицо, наполовину занавешенноe спутанными, как у лесной ведьмы, волосами.

- Раскаяние и преданность, милорд, - прошептала она.

Отредактировано Эсме Маккена (2013-08-13 02:10:57)

Все, на что Эсме была способна в первые мгновения после того, как пытка закончилась - это беззвучно всхлипывать и цепляться за Олафа с отчаянием утопающего. Ей следовало бы ненавидеть конунга в эту минуту, но она не испытывала ничего, кроме искренней благодарности. Хотя бы за то, что он не заставил ее идти обратно самостоятельно - ноги у принцессы дрожали так, будто она несколько раз обежала вокруг городских стен с мешком камней за плечами. К тому времени, как они достигли опочивальни, девушке казалось, что он успела обледенеть - наверное, надо было родиться в Хестуре, чтобы вот так запросто разгуливать нагишом по замковым коридорам и не мерзнуть.

В том, насколько горяча кровь северного конунга, Эсме смогла убедиться незамедлительно. Мужское тело, сильное, большое, уже привычно пригвоздило ее к кровати, не давая толком пошевелиться, Олаф стремительно вломился в сжатое лоно своей живой игрушки, не обращая внимания на болезненный вскрик, и с ходу задвигался так резко, что она на мгновение забыла, как дышать.

"И как я могу показать ему, что мне нравится?" - беспомощно подумала принцесса. То, что ощущения на самом деле были куда как далеки от приятных, вообще в расчет принимать не следовало. Робкая попытка двигаться вместе с ним бесславно провалилась - Эсме просто не хватало свободы для маневра, пока конунг железной хваткой держал ее за бедра, понукая и направляя. Ему не было нужды терпеть ее неуверенное копошение, когда он сам знал, как ему удобнее и приятнее. Страстные стоны тарийка решила даже не пробовать - во-первых, в ее исполнении это больше походило бы на жалобное мяуканье полуутопленного котенка,  а во-вторых, глядя в лицо Олафа, девушка понимала - он весь в себе, совершенно обращен к собственному удовольствию и на самом деле плевать хотел на все, что она попыталась бы предпринять в угоду ему.

Эсме почувствовала, что дрожит в ознобе. То ли это было от смены холода и жара, то ли напоминал о себе пережитый испуг, все тело казалось сведенным судорогой. Она зажмурилась, стараясь подумать о чем-то приятном и хоть немного успокоиться.

"Я сильная. Даже Олаф признал, что я сильная и выносливая." 

Хес в очередной раз грубо ударился в Эсме и нарочито плавно подался назад, будто раскачивая маятник в сложном механизме. 

"В Балликенне у меня были качели. Если разогнаться посильнее, с них почти можно было достать небо, я помню. Вверх-вниз. Внутрь-наружу. И еще вверх... и вниз... и вверх..."

Тарийка зажмурилась, стараясь удержать перед глазами образ плывущих по небу облаков. Это раннее утро, лазурь в золотой поволоке, это солнечный полдень, это закат, тронутый всеми оттенками сиреневого...

"И вверх... и вниз..."

Кажется, впервые за все время их близости Эсме впервые удалось полностью расслабиться. Она не знала, изменилось ли что-то для Олафа, но он теперь ощущался не так болезненно, хотя и не сбавлял своего любимого бешеного темпа.  Теперь он... скользил в ней?

Отредактировано Эсме Маккена (2013-08-13 17:50:00)

Как это обычно бывало после их грубых соитий,  тарийка неподвижно замерла рядом с разметавшимся на постели  мужчиной, будто опасаясь снова привлечь внимание ненасытного любовника. Девушке очень хотелось бы проскользнуть в купальню, чтобы смыть с себя пыль, грязь, паутину и Создатель ведает, что еще, налипшее к коже и волосам, пока Олаф волок ее за собой по тайному ходу.  Эсме осторожно пошевелилась, скосилась на конунга –  спит хорошо, крепко, по-настоящему.  И все же она не решалась пока встать с постели без спроса и одобрения – жестокий урок, преподанный ей сегодня, был слишком свеж.

Именно поэтому, когда кто-то зацарапался под дверью, принцесса первым делом вспомнила о подгорных жителях.  Как большие собаки, они учуяли ее страх, учуяли запах цветущей плоти, которую можно если не использовать, то сожрать, и двинулись по следу, ведомые своим нечеловеческим чутьем… Принцессу снова зазнобило, она испуганно приподнялась на кровати, напряженно прислушиваясь к странным звукам и в глубине души надеясь, что они нарушат сладостное отдохновение конунга.  Сейчас ей казалось, что она одна-одинешенька во всем замке, на который наложены сонные чары.

«Спит король, спит королевна, спит королевич, только леди Эсме не спит, вот ее-то и подкараулит подкроватное чудище!»

Тарийка решительно села, нащупала ногой мягкие комнатные башмачки  без задников. Сорочка и халат валялись чуть поодаль от кровати, смутно напоминая сброшенное птичье оперение.

Для троллей возня по ту сторону двери была слишком тихой, даже если их там не трое, а всего одни.  Для крыс и мышей – слишком уж целенаправленной, вряд ли они желали проникнуть именно в опочивальню владыки Хестура, а не пробегали мимо в поисках тепла и съестного.

«Ассасин? И поутру наши с Олафом головы будут трогательно лежать на одной подушке, вот только отделенные от шеи?»

Набросив рубашку, она на цыпочках приблизилась к двери, прислушалась.

«Очень шумно  для вышколенного убийцы.  Говорят, они входят, не таясь, с парадного входа, и притворяются невинными овечками, служащими господину, до того самого важного момента…»     

Олаф нисколько не беспокоился о том, что в спальне хранится оружие, которым в сердцах могла бы воспользоваться рыжая девица, обуянная крапивным духом. Несокрушимо верил в себя и угадывал в ней натуру, склонную больше обороняться, чем нападать.  Но, говорят в Таре, даже у ягненка есть зубы.

Эсме вытащила из железного кольца на стене весело горящий факел – благодаря изобретательности Леонардо Висканти живой огонь в покоях Эрхольма был ярким и почти бездымным.  Поколебавшись мгновение, встала чуть в стороне от тайного хода, приготовилась встретить пламенным приветом любое существо, которое появится из проема, и медленно подняла засов, давая двери свободно открыться.

В первое мгновение Эсме честно попыталась завопить от страха, но с губ срывалось только невнятное сипение - дар речи предательски покинул ее, оставив на растерзание еще одной твари из подземелья. Да и орать в покоях конунга можно было в свое удовольствие, никто не услышит.

Постояв на задних лапах, невиданное создание плавно перетекло на четвереньки, обретя облик, более знакомый глазу. Теперь оно воспринималось как подобие ящерицы, покрытой черной лоснящейся кожей, и проворно стучало когтями в сторону постели.

"Проснись же, Олаф!" 

Мучительный спазм не отпускал горло, губы по-прежнему шевелились беззвучно, и принцесса, уже совершенно переставая задумываться над тем, что делает, обеими руками обрушила тяжелый факел на загривок чудища. Место было выбрано по наитию, очевидно, Эсме вела память, которая древнее тела, иначе бы ей и в голову не пришло целиться в основание черепа. Искры рассыпались живописным веером - если бы тварь была покрыта мехом побогаче, у тарийки был бы шанс еще и подпалить ей шкуру.

"Олаф!! Да чтоб тебе вечным сном уснуть!"

Преимущество, которое дало неожиданное нападение со спины, с первым же ударом и заканчивалось. Надо было очень быстро соображать, что делать дальше, раз уж большой страшный хес не торопится на подвиги.

"Олаф! Хвала Создателю!"

Меч конунга сверкнул в сумраке спальни, подобно молнии в ночном небе, казалось, даже сердце не успело стукнуть между тем, как клинок взвился в воздух, и тем, как мерзкая туша упала наземь обезглавленной. Принцесса невольно зажмурилась на мгновение, ожидая, что кровь твари сейчас брызнет прямо ей в лицо, но этого не случилось - не потому ли, что в жилах чудовища бежал какой-нибудь неразбавленный яд? Темная струйка вяло змеилась по каменным плитам, заставив Эсме отступить на шаг. Факел в ее руках дотлевал, но пламя еще было живо, и девушка почтительно, как и должно обращаться с верным оружием, возвратила его в настенное кольцо, будто в ножны.

- Милорд Олаф... -  начала было она сдавленным голосом и не выдержала, не договорила, одним прыжком переметнулась через мертвого зверя и спрятала лицо на груди у мужчины.

Нужно быть очень хорошим притворщиком или безумцем, чтобы носить маску постоянно; Эсме еще не до конца постигла искусство лицемерия и пока сохраняла здравый рассудок. Она была всего лишь насмерть перепуганной молодой девушкой, которая уже приготовилась умереть, а конунг - ее спасителем, какую бы ненависть она к нему не питала.

"Когда мне хорошо, я позволяю многое. Я защищаю. Я опекаю."

И сейчас именно это было искушением в сто раз большим, чем искрящиеся камни ожерелья Биргенов. Всего лишь нужно перестать сопротивляться, склониться под могучей рукой, позволить баловать и лелеять себя, как будет то угодно Олафу Сильному.

Сердце принцессы все еще колотилось где-то в горле, виски, казалось, сейчас лопнут –вены пульсировали так часто, будто в голове стучали разом тысячи крошечных молоточков.

- Я просто не успела ударить его еще раз, - прошептала Эсме ему в торс, не поднимая головы. Кожа под ее губами ощущалась солоноватой от испарины и очень горячей, будто кровь северянина мгновенно вскипела, стоило ему почуять битву.

Отредактировано Эсме Маккена (2013-08-17 19:52:11)