Бескрайни и пустынны степи Великого халифата. Иной раз можно ехать несколько дней, и земля расселится перед тобой ровная, словно старый выцветший ковер под заклинателем змей. Бурая трава, блеклые кустарники, перекати-поле и пыльные облака на земле и на небе. Иногда же равнина скрашивается невысокими грядами холмов, яркой растительностью по берегам рек и вспышками цветущих оазисов в пустынных районах  ближе к Южному кряжу.
Переход от Эль-Хараса до столицы империи может длиться до четырех месяцев, но даже если часть его проделать, сплавляясь по рекам, он занимает не менее трех, львиную долю этого времени приходится провести верхом. Шази сажают детей в седло раньше, чем те обучаются ходит и во всей империи не сыскать лучших наездников, но даже для этих неутомимых путешественников длительный путь становится изматывающим испытанием. Особенно для тех из них, кто привык ходить по земле в тени и тишине дворцов западной столицы.
Воины халифа движутся на расстоянии, взяв поезд наследника в небольшое кольцо, предупреждая не только – мыслимо ли! – нападения, но и любые задержки. Путь проложен  и продуман заранее, наместники ждут проезжающих, чтобы предоставить им наилучший отдых в своих скромных дворцах. Скромных без преувеличения по сравнению с домом великого халифа.
Во время одной из таких остановок произошла любопытная история, которой можно и не поверить, а спросить о ее подлинности уже не у кого. В дом наместника в крупной торговом городе Малине, лежащем на большом торговом пути в Далар, поезд принцев приехал ближе к вечеру, когда уже по-летнему теплое солнце сезона цветов клонилось в сторону западной столицы, чтобы погрузиться в тёмные воды Тайного моря. Солдаты освобождали путь и люди расходились, очищая широкие улицы, зеваки собирались у стен домов, под копыта холеных коней бросали лепестки роз и хором славили халифа и его потомство. К радости усталых путников впереди показался уже дворец наместника, когда между солдат нырнула сгорбленная юркая старушка в черном хиджабе, и только по сети глубоких морщин, вокруг ее глаза, один из которых скрыт был бельмом, можно было догадаться, что живет она второй или третий век, не иначе. Не успели оглянуться доблестные воины, как карга вцепилась в стремя, где стояла нога мудрейшего и достойнейшего из мужей Халифата, не считая мужчин из рода халифа.
- О, великий! – взвыла старуха, и можно было ожидать, что она попросить о милости или золоте. – Страшные беды и суровые испытания ждут нас! Черные тучи сгущаются над Эль-Харасом и птенцами гнезда халифа. И нет никого, кто отвел бы их! Уповаем мы лишь на мудрость и храбрость великого визиря, хранителя земель запада!
Стражники уже тащили ее прочь, но древняя извивалась и продолжала шамкать и причитать. И только визирь заметил, как в голенище его запыленного сапога упала маленькая глиняная табличка из тех, на которые подчас наносят северные урды. Впрочем, заметить это усталый путник мог и не сразу, а уже позже во дворце, когда этот загадочный предмет выпал из снятой слугой обуви.
Но к вящему удивлению советника-чародея на табличке этой не было рун, вместо них значилось там время и место. За час до полуночи за крепостной стеной, где стоит племя кочевников, привезших в город на продажу своих лошадей.

Богатая ночь опустила на бескрайние степи Халифата свое бархатное расшитое крупным жемчугом звезд покрывало,  и теперь они смотрели на одинокого путника мириадами широко распахнутых глаз, любящих и осуждающий, встревоженных и злорадных. Вот он спускается темными узкими улочками, словно ночной тать,  к городской стене, и в сумраке  под его легкими ногами поскрипывает принесенный на городские мостовые дневными ветрами серебрящейся в лунном свете песок. Вот обеспокоенные стражники пропускают его в небольшую дверь рядом с центральными воротами. Они переглядываются за его спиной, но не смеют перечить. Но теперь они запомнят,  что он вышел и вскоре, если путешественник не вернется, могут приняться его искать.  Молодые воины провожают фигуру путника черными, словно алаццианские маслины, блестящими в темноте глазами туда,  где за стеной крепости остановились путешественники, кочевники и торговцы со своим скотом, чей путь в город заказан, чтобы  ржание и блеяние их товара не будило благоверных и честных граждан благословенной Малины. Там стали табаром и алацианские хитаны, они разожгли костер и поют свои дикие и бередящие душу песни, полные то удалью и лихим весельем, то неизбывной сердечной тоской, взывающей к магии Эль Фуэго. Или бывшие некогда ее началом и источником.  Кто знает? Хитаны, кажется, древнее всех прочих народов, населяющих землю. У рвущегося к ночному небу костра пляшут смуглые босоногие женщины,  играют широкими разноцветными юбками, блестят белыми зубами и яркими бусами, а мужчины играют им на хитарах и губных гармониках. А рядом, чуть в стороне, стражники указали путнику стоянку степняков, привезших на рынок своих породистых черных, словно вороново крыло коней, гордость шазийских степей. И эта стоянка погружена в темноту и покой, костер тлеет лениво между шатрами, и бесшумными тенями скользят между ними дозорные. Но прежде, чем наш путник добрался туда, за руку его поймала черноокая южанка. Утомленная танцем она дышит часто и хрипло, вздымается под тонкой рубахой сочная грудь,  и темные сосцы угадываются под влажной от пота светлой тканью. Она улыбается, смеется, смотрим в глаза ему с вызовом и приглашением, как не смеют женщины шази, изредка отрывающие взгляд от земли в присутствии мужчин.  Ловит его руку.
- Не спеши, прохожий! Позолоти ручку провидицы Азизы! С самим Создателем говорю! Всю правду скажу тебе!
Ее смуглые пальцы уже скользят по линиям на ладони незнакомца, девушка хмурится, замирает, тень пробегает по ее лицу,  ноздри ее трепещут, словно у той черной кобылицы, что ржет так тоскливо на краю  лагеря степняков. Вот она отпустила, отшвырнула  руку путника.
- Ничего не скажу тебе! Ничего не знаю! Не видно мне!
И она убегает, погружаясь в темноту, наполненную пляшущими по стенкам кибиток тенями и алыми отблесками высокого костра. Только пятки ее сверкают белизной в лунном свете. А приглашение зовет путешественника в сторону спящих степных шаров, пустивших корни в горьковатую полынь и ковыль, растущие под крепостными стенами. Там его встретит ночной дозор. Позволит ли пройти?